Глава 16
Оказавшись вблизи противника, необходимо хорошо контролировать лошадь. Это… поможет причинить наибольший урон неприятелю и уберечь от беды себя.
Ксенофонт. Об искусстве верховой езды
Начиная с вечера понедельника и до сегодняшнего утра Мак в пятнадцатый раз пытался дозвониться до нее и всякий раз попадал на автоответчик. В офисе говорили, что она в суде. Так как секретарь перестала спрашивать, кто звонит, он подозревал, что Наташа велела не соединять его с ней. Он перестал оставлять сообщения. Называл только ее имя и свое имя. Успел уже забыть, что собирался сказать.
Он налил себе еще чашку кофе, кляня Наташин кофейник: как ни старайся, кофе все равно лился мимо. Вдруг вспомнил роскошную блестящую итальянскую кофеварку фирмы «Гаджия», которую им подарили на свадьбу и которая пылилась теперь на каком-то складе в Западном Лондоне. Теперь ему казалось глупостью, что он так решительно хотел забрать то, что считал своим, даже если пользоваться этим не мог. Он обходился без кофеварки целый год, даже не вспоминал о ней. И это было не первое такое открытие за последние несколько дней.
Наверху спала Сара. Вернувшись в понедельник вечером, она сразу ушла в свою комнату, отказалась от ужина и не хотела разговаривать. Старалась не попадаться на глаза, не встречалась с ним взглядом, пряталась у себя в комнате, и он решил, что она его не простила. Было странно, что она вдруг встала на Наташину сторону. Ему хотелось постучаться в дверь, разбудить ее и объяснить, что на самом деле, по сути, Наташа изменила ему первая. Подумав, понял, насколько было бы нелепо разглагольствовать перед четырнадцатилетней девчонкой, пытаясь оправдать собственное поведение.
Вчера она сказалась больной и провела весь день, запершись в комнате. Осунулась и выглядела бледной. И ей не пришлось долго его уговаривать разрешить не ходить в школу.
В шесть двадцать, через тридцать шесть часов после того, как Наташа ушла из дома, он услышал, как входную дверь отперли ключом. Она бесшумно закрыла за собой дверь, сняла туфли и прошла по прихожей в чулках. На ней был костюм, в котором она ушла, но теперь под ним была футболка. Наверное, его футболка, подумал Мак.
Они смотрели друг на друга.
– У меня важное дело в суде, – сказала она. – Пришла переодеться и взять зарядку для телефона.
Она была бледна, без макияжа, волосы слегка примяты, как после сна. Выглядела очень усталой.
– Я пытался до тебя дозвониться. Много раз.
Она помахала телефоном:
– Разрядился. Как я сказала, нужно зарядное устройство, – и стала подниматься по ступеням.
– Наташа, пожалуйста, подожди минутку. Нам надо поговорить.
– Не сегодня. У меня нет времени. Должна быть в офисе через час.
– Но нам нужно поговорить. Ты вернешься вечером?
– Буду поздно. – Она остановилась на полпути. – А когда вернусь, мне нужно будет поработать с документами.
– Ты еще сердишься на меня? Из-за Марии?
Она покачала головой. Неубедительно.
Он взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени. Обогнал ее. Остановился, глядя на нее сверху вниз.
– Послушай, можно подумать, у тебя нет бойфренда.
– Но я не привожу его сюда, и он не пытается тебя унизить, – парировала она. – Послушай, у меня сейчас нет времени.
– У тебя никогда нет времени. Как тебя могла унизить Мария? Мы с тобой больше не пара. Ты никогда не скрывала, что у тебя есть бойфренд. Что, собственно, произошло? Ты просто с ней встретилась. Согласен, это было не слишком дипломатично, но я это сделал не нарочно. Просчитался. Не ожидал, что ты придешь. Я бы никогда ее не пригласил, если бы знал… – (Она отвела глаза.) – Таш?
Когда она встретилась с ним взглядом, глаза у нее были холодные, а вид побежденный.
– Мак, я больше так не могу. Понятно? Ты выиграл. Живи в доме, пока он не продан. Приводи кого хочешь. Мне уже все равно.
– Что тебе все равно?
– Всем было бы лучше, если бы мы покончили с этим сейчас.
– Эй, эй, ты что, уходишь? – Мак расставил руки, не давая ей пройти. – А мне что делать? А Сара? Ты же знаешь, мне одному не справиться.
– Я уйду, как только ей найдут новую семью. В любом случае ей пришлось бы переехать через пару недель. Просто это случится чуть раньше.
– Подождать немного не можешь? Хоть эту пару недель?
Когда она заговорила, ее слова звучали так, будто она долго репетировала.
– Ты хорошо знаешь, так же как и я, что ее дедушка поправляется медленно. Ей нужна нормальная семья, которая будет заботиться о ней подобающе. Где ее не будут использовать в качестве буфера между двумя взрослыми людьми, которые явно не способны общаться друг с другом как взрослые люди.
– Ты так это видишь?
– А ты иначе?
Она поднялась на одну ступеньку, и ему пришлось отступить назад, чтобы они не касались друг друга. Осознавая свое преимущество, она поднялась еще на ступеньку.
– А лошадь?
– Хочешь верь, хочешь нет, Мак, но меньше всего меня сейчас интересует лошадь.
– Ты можешь вот так ее бросить?
– Не смей! Не смей использовать ее! Речь идет о тебе и обо мне. Не важно, как мы ведем себя перед ней или кем-то еще, мы никогда не станем счастливой семьей, Мак, и ты это знаешь. – Она так сильно сжала перила, что у нее побелели костяшки пальцев. – Я думала об этом последние тридцать шесть часов. Нам не следовало брать ее в дом, когда дома как такового у нас не было. Мы виноваты перед ней за то, что делали вид, будто все хорошо.
– Ты так думаешь.
– Не думаю, а знаю. Пришло время быть честными. С ней и друг с другом. А теперь извини, но мне и правда нужно переодеться. – Она протиснулась мимо него и начала подниматься.
– Таш… – (Она не оборачивалась.) – Таш, давай не будем так заканчивать. – Он потянулся к ней. – Прости. Я совершил ошибку.
Она повернулась. На лице буря эмоций – гнев, обида, печаль.
– А ты как хотел бы это закончить?
– Не знаю. Все это так неприятно. Неприятно… видеть тебя такой. Я думал, мы…
– Что думал? Что мы нежно помашем друг другу рукой и уплывем под парусом в сторону заката?
– Я не…
– Мак, развод – неприятное дело. Знаешь что? Ты не сможешь нравиться всем подряд. Иногда твое неотразимое обаяние не будет действовать. И…
– Таш…
Она тяжело вздохнула и содрогнулась:
– И я тебя не выношу.
Внизу подъехала машина. Из нее доносилась слишком громкая музыка для столь раннего часа. Они стояли на лестнице почти вплотную друг к другу и не могли сдвинуться с места. Мак понимал, что должен спуститься, но ноги не слушались. Он чувствовал запах духов и не узнавал их. Видел ее руку, по-прежнему сжимавшую перила, – ей была необходима опора.
– Знаешь, что хуже всего? – (Он ждал очередного словесного удара.) – Знаешь, что невыносимо? – (Он молчал.) – Я чувствую себя так, как когда-то, до того как ты стал для меня главным. – У нее дрогнул голос.
Тяжело ступая, она прошла в свою комнату.
Наверху Сара бросилась с лестничной площадки к себе в комнату. В ушах звучали слова Наташи. Все рушилось. Наташа уходит, и ей тоже придется уйти. «Нам не следовало брать ее в дом». Она не все разобрала из того, что они говорили, но услышала достаточно. Посмотрела на свое отражение в зеркале. На ней был ее самый теплый, самый толстый свитер, под джинсами шерстяные колготки. Но ей все равно было холодно. Неужели ее встретит после школы Рут, а на заднем сиденье будут лежать черные сумки с вещами? Неужели ее снова куда-то повезут? У них даже не хватило смелости сказать ей.
Сара сидела на полу у кровати и терла глаза, чтобы не расплакаться. Весь предыдущий день и всю ночь она чувствовала руки Саля на своей коже, в ушах звучали его отвратительные слова. Она натерла себя Наташиными дорогими кремами и лосьонами, пытаясь избавиться от его запаха, от невидимого следа, который оставил его рот. Она содрогалась от мысли, что кто-нибудь может наткнуться на ее лифчик, который остался в стойле Бо. Отчего-то больше всего ее огорчала мысль, что он лежит там на соломе.
Она слышала, как в соседней комнате Наташа выдвигала и задвигала ящики в гардеробной.
Придется сказать Папá. Она не пойдет в школу, а после конюшни скажет: ей необходимо, чтобы он вернулся домой, что он должен вернуться домой. Она будет за ним ухаживать, что бы они там ни говорили. Это единственный выход. Если Саль узнает, что Папá вернулся, он оставит ее в покое.
Наташа постучала в дверь:
– Сара?
Она села на кровать, напустила равнодушный вид:
– Привет.
Лицо Наташи было в пятнах, кожа бледная от недостатка сна.
– Просто хотела сказать, что очень занята и могу прийти поздно. Поболтаем позже, ладно?
Сара кивнула. Поболтаем. Перемолвимся парой слов, а потом я выброшу тебя на помойку.
Наташа посмотрела на нее внимательно:
– Все в порядке?
– Да.
– Хорошо. Как я сказала, сегодня вечером. Мы втроем. И звони мне, если что. Ты знаешь номер моего мобильного. – И ушла.
Сара слышала, как что-то ударилось о входную дверь. Через десять минут, бесшумно спустившись по лестнице, она нашла ботинок Мака.
Перед конным двором красовался внедорожник Саля – сияющий, с широким капотом. При виде его у Сары скрутило живот, и она скрестила руки на груди, словно это могло ее защитить. Она тяжело вздохнула и подняла воротник, потом прошла в ворота.
Он был в дальнем конце двора, разговаривал с Ральфом и парочкой своих дружков. Они грели руки у жаровни и пили кофе из пластиковых стаканчиков. Увидев ее, Ральф стал оглаживать лошадь Саля. Она надеялась, это не означает, что он не покормил вчера Бо. Сара не пришла в конюшню, решив, что, может быть, Саль остынет за сутки.
Это была не единственная причина, но, возможно, она зря волновалась. Саль даже не взглянул на нее, хотя наверняка слышал, как она закрывала за собой ворота. Она молила Бога, чтобы он ее не заметил. Может быть, он решил, что лучше сделать вид, будто в тот вечер ничего не было. Возможно, ему было неловко. Хотя в глубине души она понимала, что неловкость – это не про Саля.
Сара прошла в кладовую, сняла школьные туфли и надела сапоги для верховой езды, прислушиваясь к разговору на другом конце двора. Пожалуйста, только не приходи сюда. Она возилась с пуговицами пальто. Надо переодеться и выйти до того, как он придет. Она приготовила корм для Бо, наполнила сетку сеном, перекинула ее через плечо и быстрым шагом направилась к стойлу, опустив голову и ни на кого не глядя.
Сара не сразу заметила, что дверь стойла открыта. Опустила сетку с сеном.
Бо в стойле не было.
Дверь открыта настежь, на соломенной подстилке помет. Она огляделась. Почему его перевели в другое стойло?
Пошла проверять другие стойла. Лошади высовывали головы: пегие, гнедые. Бо не было. У нее сжалось горло, и ее охватила паника. Почти бегом она бросилась к мужчинам. Беспокойство пересилило страх перед Салем.
– Где Бо? – Она пыталась говорить спокойным голосом.
– Какой Бо? – Саль даже не повернулся.
– Бо-бо, – пробормотал какой-то мужчина и противно засмеялся.
– Где он? Вы его куда-то перевели?
– Кошка, что ли, где-то застряла? Слышу какой-то противный звук. – Саль приложил руку к уху. – Вроде мяуканья.
Она обошла группу мужчин и встала перед ним. Она учащенно дышала, ею все больше овладевала паника, выступил холодный пот.
– Где он? Куда вы его дели? Это не смешно, Саль.
– А я что – смеюсь?
Она схватила его за рукав. Он стряхнул ее руку.
– Где моя лошадь?
– Твоя лошадь?
– Ну да, моя лошадь.
– Я продал свою лошадь, если ты это имеешь в виду.
Она покачала головой, нахмурилась.
– Я продал свою лошадь. У тебя нет лошади.
– О чем вы говорите?
Он полез в карман и достал книжку в кожаном переплете, открыл ее, перелистал страницы и показал ей:
– Аренда за восемь недель, которую ты мне задолжала. Восемь недель. Плюс сено и корм. По условиям контракта, если ты не платишь восемь недель, лошадь переходит ко мне. Я ее продал, чтобы компенсировать долг.
У нее зазвенело в ушах, и она перестала слышать другие звуки. Земля закачалась у нее под ногами, будто она стояла на палубе корабля. Она ждала, что он скажет, будто пошутил. Но его лицо говорило об обратном.
– Я продал твою лошадь, Сара, если ты еще этого не поняла.
– Вы не могли его продать! У вас нет права! Какой контракт? О чем вы?
Он склонил голову набок:
– У всех есть копия договора. Твоя – у тебя в кладовой. Ты ее, вероятно, не заметила. Я осуществляю свои законные права как собственник двора.
Глаза у него были холодные, как стоячая черная вода. Они смотрели сквозь нее, будто ее не существовало. Она взглянула на Ральфа. Тот пинал булыжник. Все было правдой. Она поняла это по тому, как он прятал глаза.
Она повернулась к Салю. Мысли путались.
– Послушайте. Простите меня за долг. Простите за все. Я найду деньги. Найду завтра. Только верните его. Я сделаю все что угодно.
Ей было все равно, что они слышат. Она сделает то, что хочет Саль. Она украдет деньги у Макколи. Она пойдет на все.
– Ты что, не поняла? – Тон стал грубым и неприятным. – Я его продал, Сара. Даже если бы захотел его вернуть, это невозможно.
– Кому? Кому вы его продали? Где он? – Она вцепилась в него обеими руками.
Он оторвал ее от себя:
– Это не моя проблема. Надеюсь, в другой раз ты будешь аккуратнее выполнять свои финансовые обязательства. – Саль полез в карман. – Знаешь, много за него не дали. Плохой нрав. Как у хозяйки. – Он повернулся к друзьям, ожидая, что они одобрительно засмеются. – Вот что осталось за вычетом долга.
Она стояла, отказываясь верить в то, что происходит. Он отсчитал пять двадцатифунтовых купюр и протянул ей:
– В расчете, Циркачка. Ищи себе нового пони для трюков.
По ухмылкам на лицах мужчин она поняла: он никогда не скажет, кому продал Бо. Она его разозлила, и он ей отомстил.
У нее подкосились ноги. Она доплелась до своей кладовой и села на тюк сена. Посмотрела на свои дрожащие руки. Потом застонала. В углу на стене в слабом свете за дверью белел лист бумаги с машинописным текстом – так называемый контракт с условиями. Наверное, он повесил его вчера.
Она уронила голову на колени, обхватила их руками, представляя своего Бо, напуганного, на грузовике, едущим над каким-нибудь мостом, глаза широко открыты, голова задрана от страха. У Сары стучали зубы. Она подняла голову и через щель в двери увидела разговаривающих мужчин, которые время от времени прыскали со смеху.
– Бо-бо! – визжал какой-то из них.
Другой бросил сигарету и загасил ее каблуком. Ральф бросал взгляды в сторону кладовой. Наверное, он видел, как она сидела там, скорчившись. Потом и он отвернулся.
– Хорошая работа, – сказал Харрингтон, когда они выходили из зала суда номер четыре. – Как ты здорово разгромила этого свидетеля! Легко. Хорошее начало.
Наташа протянула Бену бумаги и сняла парик. Она все еще чувствовала прилив адреналина, и у нее зачесалась голова. Вынула шпильки и положила в карман.
– Завтра будет труднее.
Бен порылся в папках и протянул ей одну:
– Отчеты другого бухгалтера, которые мы ждали. Боюсь, ничего нового там нет, но кто его знает.
– Посмотрю вечером.
По коридору шел Конор. Он подмигнул ей. Она подождала, пока Бен полностью не погрузится в разговор с Харрингтоном, и пошла ему навстречу.
– Как прошло? – Он поцеловал ее в щеку.
– Неплохо. Харрингтон разбил бо́льшую часть их финансовых претензий.
– За это ему и платят. Хочешь сначала заехать в офис?
– Нет, у меня есть все, что нужно. – Она взглянула на Бена. – Пойдем.
Он взял ее под руку жестом собственника, что было для него необычно.
– Планы на вечер в силе?
Она вспомнила Мака на лестнице. «У тебя есть бойфренд. С чего тебя должна беспокоить Мария?»
– Не смогу остаться. – Наташа накинула пальто. – Сказала Саре, нам надо обсудить будущее. Но ванна и бокал вина мне не повредят. Потом займусь неприятным.
Он остановился:
– Вино обещаю, ванну нет. – (Она была ошарашена.) – Я мальчиков пригласил. Подумал, надо вас познакомить.
– Сегодня? – Наташа с трудом смогла скрыть смятение.
– Мы долго этого ждали. Объяснился с их матерью. Я думал, ты обрадуешься.
– Конор… – вздохнула Наташа, – у меня сложный процесс в разгаре. Лучше бы нам познакомиться, когда я… буду не так занята.
– Дока, тебе ничего не надо делать. – Конор не сдавался. – Просто улыбайся. Будь собой. Будет достаточно одного твоего присутствия. Черт, принимай свою ванну. Мы будем валять дурака в гостиной. Ты у нас будешь вроде мебели. – (Она улыбнулась.) – Мы дадим тебе немного отдохнуть, а потом поставим на четвереньки, и ты будешь изображать лошадь.
Слово «лошадь» ее задело, но он продолжал улыбаться, видимо представляя, как они вчетвером возятся в гостиной. Она подумала о Саре, о предстоящем разговоре, о том, что он для нее будет означать.
– Готовлю я. Тебе очень, очень повезло. – Конор вел ее к выходу. – Как тебе рыбные палочки на белом хлебе с кетчупом?
Сара даже не видела маршрута, обозначенного над лобовым стеклом автобуса. Она сидела на остановке около часа, глядя на проезжающие автобусы, слушая, как они тормозят, чтобы выплюнуть одну группу пассажиров и проглотить другую. В темноте вспыхивали их стоп-сигналы. Глаза были мокрыми от слез, руки и ноги одеревенели от холода. Как будто ее парализовало. Не могла решить, в какой автобус сесть, даже если бы видела маршрут.
Все потеряно. Папá не вернется. Бо не вернется. У нее не было ни дома, ни семьи. Закутавшись в пальто, она сидела на холодной лавке из пластика, не обращая внимания на равнодушные взгляды тех, кто приходил, ждал и уезжал, чтобы продолжить свою жизнь.
Ее позвали по имени дважды, прежде чем она услышала: боль ее оглушила.
– Сара? – Перед ней стоял Ральф, с сигаретой в углу рта. – Ты в порядке?
Она была не в силах ответить. Удивилась, что он вообще с ней заговорил.
Он прошел в угол, чтобы спрятаться под навесом и загородиться стоящими в очереди людьми.
– Мне жаль. Я тут ни при чем.
Она молчала. Она вообще не знала, сможет ли когда-нибудь говорить.
– Это было вчера. Он сказал, ты должна ему кучу денег. Я попытался его отговорить, но ты сама знаешь, какой он… Не знаю, что ты ему сделала, но он страшно разозлился.
Сара слышала, что лошадей отправляют за границу. В переполненных грузовиках, без еды и воды. Некоторые так ослабевают, что только бока соседей не дают им упасть. По ее щеке скатилась слеза.
– Ладно. – Он сплюнул на тротуар, и чернокожая женщина бросила на него гневный взгляд. – Если я тебе кое-что скажу, ты ведь меня не выдашь? – (Она медленно подняла голову.) – Он ведь догадается, что это я тебе сказал. Поэтому на дворе или на улице я с тобой разговаривать не буду. Буду вести себя так, точно тебя не знаю. Договорились?
Она кивнула. В душе зажглась надежда.
Он посмотрел на нее, оглянулся, затянулся сигаретой. Когда он выдохнул, было трудно сказать, дым это или пар от его дыхания.
– Он в Степни. За парковкой. Его получили Пайки. Саль собирается устроить бега. Серая кобыла против его. Послезавтра. Он и гнедой рысак.
– Но Бо не может везти двуколку! Его никогда в жизни не запрягали!
Ральф смутился:
– Теперь придется. Саль запряг его в двуколку и гонял до завтрака. – Он пожал плечами. – У него неплохо получалось. Ехал не так быстро, как гнедая кобылка, но не брыкался, ничего такого.
Все эти тренировки на длинных поводьях, рассеянно подумала Сара. Он будет делать все, что велит ему Саль.
– Где будет заезд?
– Как обычно. Под эстакадой. В шесть тридцать.
– Что я могу сделать? Как мне его вернуть?
– Ничем не могу тебе помочь. Я и так сказал слишком много. – Он собрался уходить.
– Ральф, пожалуйста, помоги мне! – Она схватила его за рукав, мысли лихорадочно проносились у нее в мозгу. – Пожалуйста! – (Он покачал головой.) – Мне одной не справиться.
Сара по-прежнему напряженно думала, засунув руку в карман. Ральф курил, делая вид, что она к нему не прикасалась.
– Мне пора, – сказал он наконец. – Должен быть в одном месте.
– Послушай, давай встретимся где-нибудь. Не на месте гонок, там, где Саль тебя не увидит. Позади мебельной фабрики. Захвати седло и уздечку Бо. – Она достала ключи от двора и вложила в его руку. – Вот. Ты можешь их принести задолго до приезда Саля.
– Зачем они тебе?
– Чтобы ехать верхом.
– Что? Ты собираешься его похитить? Ускакать на нем? Пожалуйста, мистер, отдайте мне мою лошадку?
– Не важно. Просто приди туда.
– Не-а. Мне-то какая выгода? Если Саль узнает, что я тебе помог, он меня побьет.
Она не выпускала его руку. Понизила голос, чтобы пассажиры ее не слышали:
– Золотая кредитка.
Он засмеялся:
– Да ладно!
– И пин-код. Обещаю, Ральф. Поверь мне. Там полно денег. Сможешь снять кучу, пока карту не заблокируют. Может, тысячи.
Он всмотрелся в ее лицо, потом выдернул руку:
– Смотри без обмана.
– Обещай, что будешь там. Иначе сделка не состоится.
Он снова оглянулся. Поплевал себе на ладонь и протянул ей руку:
– В пятницу утром у мебельной фабрики. Если не придешь до семи, выхожу из игры.
– Похоже на козявки. – Лиам поковырял пасту вилкой и наморщил нос.
– Вовсе нет, – спокойно сказал Конор. – Джозеф, дорогой, перестань пинать ножку стола. У нас так все напитки расплещутся.
– И на вкус как козявки, – настаивал Лиам, бросив взгляд на Наташу.
– Это из-за соуса песто. Ваша мама говорит, вы его любите.
– Этот соус песто мне не нравится. – Джозеф решительно оттолкнул тарелку.
Наташа вовремя подхватила стакан, не дав его содержимому вылиться в ее тарелку с пастой.
Мальчики не захотели есть папины рыбные палочки. Они хотели пойти в пиццерию. За неполный час, проведенный там, Наташа и Конор едва обменялись парой слов, только заказали напитки.
– Джозеф, сядь прямо, пожалуйста. Я знаю, дома ты так не сидишь.
– Но это же не дом.
– Это ресторан, поэтому еще важнее, чтобы ты сидел прямо.
– Мне эти стулья не нравятся. Я съезжаю.
Наташа наблюдала, как Конор в четырнадцатый раз пытается выпрямить своего младшего сына на стуле, и поражалась его терпению. Ужинать с его сыновьями было все равно что управлять косяком рыб и одновременно вести переговоры с предводителями двух враждующих балканских фракций. Как только был урегулирован один вопрос, начиналась новая война. По поводу чесночного хлеба, или салфеток, или слишком скользкого стула. Все это было направлено против отца. Ее они не замечали и не вовлекали в общий разговор.
Мать настроила их? Велела собрать информацию о подруге папы? Или Наташа стала объектом ненависти задолго до того, как они встретились?
Она почувствовала взгляд Лиама и натужно улыбнулась, пытаясь не думать, сколько времени у нее займет работа над документами, которые будут нужны на завтрашнем слушании. Она вытерла рот салфеткой.
– Вам нравится паровозик Томас? Моему племяннику нравится.
– Не нравится, – презрительно сказал Лиам. – Это для малышей.
– Но есть прекрасные наборы с Томасом и его друзьями, для взрослых. Я такие видела. – (Они смотрели на нее пустыми глазами.) – А что вам тогда нравится? – весело спросила она. – Чем вы увлекаетесь?
– Гонять на велосипедах, да? – помог Конор. – И играть в компьютерные игры.
– Джозеф сломал мою игровую приставку, – заявил Лиам, – а мама говорит, у нас нет денег на починку.
– Ничего я не ломал! – возмутился Джозеф и добавил мрачно, еле слышно: – Идиот.
– Мама говорит, у нас нет денег. На развлечения.
– Это неправда, – сказал Конор. – Я даю маме кучу денег. А если вам что-то нужно, скажите мне. Вы же знаете, я всегда сделаю все, что в моих силах.
– Мама говорит, ты отделываешься минимумом.
– Я хочу «нинтендо», – заявил Лиам. – У всех в школе есть.
– Уверен, это не так, – строго возразил Конор.
– Нет, так.
– А моим племянникам и племянницам вообще не разрешают играть в компьютерные игры, – вставила Наташа. – И ничего.
– Они дураки.
Она вздохнула и подцепила на вилку пасту.
– Хватит, мальчики. Расскажем Наташе, как мы веселимся. Иногда катаемся на велосипедах в Ричмонд-парке, да? Мы ведь любим кататься на велосипедах.
– Нет, – заявил Джозеф. – Ты кричал на меня, когда я ехал недостаточно быстро.
– Джо, я не кричал на тебя. Просто мне нужно было тебя видеть.
– У тебя большие колеса, а у меня маленькие.
– Еще нам нравится кататься на коньках, – продолжал Конор.
– Ты же говорил, это была обдираловка, – сказал Лиам.
– Согласен, это было дороговато. – Конор бросил на нее взгляд. – Но мы все равно хорошо провели время.
– Вы с мамой только и ссоритесь из-за денег, – печально сказал Джозеф.
У Наташи окончательно пропал аппетит. Она свернула салфетку и положила ее рядом с тарелкой.
– Мальчики… – она надела жакет, – рада была с вами познакомиться, но, боюсь, мне пора.
– Уже? – Конор взял ее за руку.
– Почти восемь, ты знаешь, у меня завтра трудный день.
– Я думал, ты еще побудешь. Раз выдалась такая возможность.
– Конор…
– Через полчаса я отвезу их домой. Не так уж долго осталось.
– Послушай, – понизила она голос, – поставь себя на место Сары. Она ребенок. И ее собираются перевести в четвертую семью за несколько месяцев. У нас с твоими мальчиками впереди еще куча возможностей. – Она украдкой взяла его за руку, зная, что мальчики смотрят. – Может быть, не стоит затягивать первую встречу. У меня будет еще время лучше узнать твоих мальчиков. Сперва я должна решить свои проблемы. Я ее взяла. Не могу же я ее так бросить.
– Конечно, – резко ответил он и вернулся к еде, пока она снимала сумку со спинки стула. – Мак тоже будет?
– Понятия не имею.
– Конечно. Само собой.
Задолго до того, как он стал фотографом, Мак разработал жизненную стратегию, которая если не предрекала его карьеру, то хотя бы намекала на склонность к ней. Когда он попадал в неприятные или слишком волнительные положения, если ему не хотелось решать стоящую перед ним проблему, он мысленно уменьшал громкость и смотрел на картину как бы издали, как художник. Реальные эмоции обрабатывались его внутренними линзами и превращались в красивую композицию, игру света и линий. Когда ему было двадцать три, он так видел тело своего отца в гробу. Знакомое лицо, застывшее и холодное, будто давно забытое. Он поместил его в рамку, наблюдая со стороны, как смерть расслабила мышцы и сняла напряжение, сделав лицо бессмертным. После второго выкидыша Наташа лежала на кровати, свернувшись под одеялом, бессознательно приняв позу зародыша, которого потеряла. Она уже отвернулась от него, закрылась. Он ощущал ее потерю, пока это не стало невыносимым. Тогда он сосредоточился на игре света на покрывале, на прядях ее волос, на туманности раннего утра.
Он делал то же самое теперь, глядя на двух женщин перед ним. Старшая, в деловом костюме, сидела на краешке дивана и объясняла младшей, почему завтра утром она должна уйти из дома навсегда и почему девочка должна отправиться в другую, более подходящую семью.
Сара не кричала, ни о чем не просила, не умоляла, как он боялся. Просто слушала Наташу и кивала. Не задавала вопросов. Возможно, ждала этого с самого начала, когда только приехала. Возможно, он ошибался, думая, что у них все получится.
Он смотрел на Наташу. На фоне светлых подушек она сидела неестественно прямо. Казалось, над ней пронеслась гроза и небо еще не очистилось до конца, но было синим, открывая горизонт. Она освободилась, подумал он. Несмотря на то что я сделал тогда ночью, я освободил ее. Ему вдруг стало больно от этой мысли. И он понял, что из всех троих он воспринимал положение наиболее остро. И с трудом сдерживал слезы.
– Сара, мы что-нибудь придумаем, – сказал он, когда в комнате воцарилась тишина. – Я заплачу за содержание лошади, если надо. Мы тебя не бросим.
– Хорошо. – Наконец Наташа встала и взглянула ему в лицо. – Мы все прояснили. Все понимают, что происходит. Не возражаете, если я пойду и соберу вещи?
Женщина чуть ниже среднего роста, тридцатипятилетняя, практически без макияжа, волосы не причесаны с утра. Не модель, не стилист, не образец классической красоты. Мак смотрел, как она уходит. Сара дипломатично сосредоточила взгляд на Наташиной сумочке.
– Ты в порядке? – спросил он.
Наверху слышались Наташины шаги.
– Нормально, – спокойно сказала Сара. – Знаете, я проголодалась немного.
– Ужин. – Он натужно улыбнулся. – А я-то гадал, что такое я забыл? Пойду что-нибудь приготовлю. Подождешь?
– Я сейчас приду.
Сара будто догадалась, что ему надо побыть одному. По крайней мере, ему так тогда показалось. Позже он понял, что все было иначе.
