Эпизод 16
Куратор выразился максимально точно: это напоминало молоко. Всё пространство было залито белесым туманом, настолько плотным, что Сигалов удивился, почему кожа не чувствует соприкосновения с жидкостью.
Виктор лежал на бетонном полу посреди пустого ангара, который казался намного больше, чем нижний этаж в офисе компании. Стен он не видел, но отчего-то был уверен, что они далеко и, главное, – что они существуют. Сигалов прикоснулся к полу и прочувствовал пальцами все неровности и песчинки. Он прочел поверхность, как слепой читает азбуку Брайля, и сразу узнал работу мастера – единственного автора на свете, который мог тратить на создание вымышленного мира всю свою жизнь. Это и было настоящей жизнью Кирилла, а не прозябание в реальности, где у него не осталось ничего, кроме функционирующего мозга.
Пол был холодным, совсем не как снег, в котором Виктор валялся, споткнувшись о санки. Он осторожно встал на ноги и вдруг заметил в тумане два темных пятна. Одновременно раздался голос – неживой, механический, но тем не менее узнаваемый:
– Кстати, Саша, он узнал про Лаврика.
– Всё? – Другой голос, тоже знакомый.
– Почти всё.
– От кого?
– От меня.
– Мне бы удивиться, но я ожидал чего-то подобного.
– Лучше от меня, чем от чужих людей. У нас и так проблемы с доверием. Он был в одном шаге, и я решил не тянуть.
– Возможно, ты прав. Я тебя не осуждаю.
– И надо что-то делать с Лавриком.
– Я думаю об этом.
– Надо не думать, а делать.
– Игорь, ты сам знаешь, насколько всё сложно.
Глухие голоса вязли в пространстве, точно разговаривали сквозь подушку. Виктор постепенно, сантиметр за сантиметром, приближался к темному пятну, пока не разобрал черты лица Коновалова. Вторым пятном, пониже и поуже, был Керенский. Оба стояли на тех же местах возле кровати, только кровати уже не было, и ничего не было – ни стен палаты, ни капельницы, ни выключенного за ненадобностью дефибриллятора. От всего этажа остался только бетонный пол.
Коновалов и Керенский продолжали разговаривать, стоя неподвижно, как манекены с восковыми масками вместо лиц. Сигалов различал голоса только по тональности и по тому, с какой стороны исходил затухающий звук. Виктор даже не был уверен, что они шевелят губами, хотя, возможно, он просто не мог этого рассмотреть, подходить к ним вплотную он не решался.
– Теперь ты согласен, что я был прав? – Это, кажется, опять Коновалов. – Поможет или нет – поглядим. Но у него светлая голова и низкая самооценка, несмотря на все его творческие понты.
– Игорь, я и тогда был не против. Но есть опасения. Риск-то огромен.
– Его легко контролировать.
– Поначалу всех легко. А потом как с Лавриком.
Без посторонних руководители обращались друг к другу на «ты», и Сигалов не видел в этом ничего удивительного. Но всё же его это почему-то задевало. Выходит, он оставался для них чужаком.
– Идея проверить, как Индекс реагирует на поправки, не такая уж нелепая.
– Пусть проверит, чего уж. Мне просто не хочется без толку торчать тут целый час, пока он там барахтается.
– А если не барахтается?
– Все барахтаются.
– Сигалов – не все. И если честно, меня тоже смущают вторжения в алгоритм. Индекс – целостная система. Поправки могут что-то в ней нарушить. Что-то такое, чего мы не замечаем или не понимаем.
– Насчет поправок – я давно уже думал упразднить один лишний персонаж.
– И как ты ему это объяснишь?
– Я перед ним не отчитываюсь, но исправная работа Индекса в его же интересах.
Виктор уже не понимал, о чем идет речь, и даже перестал следить за тем, кто и что говорит, когда фигура покрупней подняла руку. Сигалов отшатнулся: этого он от манекена никак не ожидал. На расстоянии двух шагов он уже ничего не слышал, слова сливались в монотонный гул. Когда Виктор снова приблизился, Коновалов заканчивал разговор по монолитной, как кирпич, трубке.
– Снятие поправки подтверждаю. Александр Александрович рядом, он в курсе. И вот еще что: сократите время Сигалову, делать ему там совершенно нечего, сам же спасибо скажет. Насколько сократить?.. Ну, например…
– Эй, не надо! – воскликнул Виктор. – Тут не совсем пустота, тут кое-что есть! И ни в каком молоке я не барах…
Куратор его не слышал. Сбросив вызов, он снова замер с коммуникатором в руке. Виктор помахал у него перед глазами ладонью, и Коновалов, не меняя выражения лица, поднял голову, как будто искал на потолке комара, в существовании которого не был уверен.
– Тебе давно установили клиент, почему ты им не пользуешься? – пробубнил Керенский.
– Я уж по старинке, голосом.
– А если придется давать команды иного рода?
– У нас все люди проверенные.
– Ты и про Шмелёва это говорил.
– Со Шмелёвым виноват, не спорю. Долго ты меня еще попрекать собираешься?
– Пока не активируешь персональное приложение в трубке.
– Небезопасно. И не люблю я эти игрушки. Трубку можно посеять.
– Палец не посеешь. Без авторизации никто в систему не войдет.
– Сколько их установлено?
– У меня, у тебя и у него. – Керенский поднял руку вверх, очевидно имея в виду некое большое начальство, очень большое.
– Вот и хорошо. У тебя и у него пусть будет, а я голосом покомандую.
– Ладно, пойду я. А тебе счастливо поскучать. Не оставляй его. Как закончит – сразу доклад.
Истукан пониже сдвинулся с места и размеренно, как робот, пошел в туман. Сигалов, не задумываясь, отправился за Керенским. Оставаться здесь не было никаких причин, уйти стоило еще раньше, но ребяческое желание подслушать разговоры начальства пересилило. Теперь он об этом жалел: страшных тайн выведать не удалось, а время было потрачено. К тому же куратор сократил продолжительность сессии, насколько – Сигалов не расслышал. В груди нарастало тянущее чувство, что он не успевает, хотя Виктор понятия не имел, куда можно успеть или опоздать в этом кромешном тумане.
Впрочем, уже не в кромешном. Ему показалось, что молоко вокруг становится если не прозрачней, то жиже – словно в него по капле добавляли воду. Отследить этот неуловимо медленный процесс было невозможно, однако если раньше Сигалов не видел даже вытянутую руку, то теперь белое марево расступалось значительно дальше.
Спина Керенского отчетливо маячила в паре метров от Виктора. Александр Александрович вдруг замедлился и сделал такое движение, будто открывал дверь. Дверей, как и стен, впереди не было, Сигалов по-прежнему находился в пугающе просторном подвале и до сих пор различал позади шкафообразный силуэт Коновалова, но с точки зрения Керенского, они вышли из палаты в коридор. Дальше был прямой отрезок, после которого Александр Александрович немотивированно повернул на девяносто градусов. Наверно, в этом месте воображаемый коридор изгибался, но поручиться Виктор не мог, он был здесь всего лишь второй раз. У него мелькнуло сомнение – откуда Индекс может знать, что сейчас происходит на этом уровне и о чем говорили Керенский с Коноваловым? Вопрос показался несложным, за ним сразу же забрезжила догадка, но ее задавило ощущение подступающей тошноты.
Сигалов надеялся, что это уже не повторится, но приступ надвигался с пугающей определенностью. То, что происходило с ним в лифте, а потом и в квартире Кирилла, вновь приближалось. Чем сильней рассеивался туман, тем меньше Виктор понимал в происходящем. Он чувствовал себя таким же манекеном, как и шагающий впереди Керенский, – пустой оболочкой, которая повинуется чужой воле. Не то чтобы кто-то ему приказывал – никаких голосов свыше Сигалов не слышал, – но он не мог избавиться от мысли, что его ведет какая-то внешняя сила. Он шел самостоятельно, ноги ему подчинялись, но вот куда он шел и зачем – Виктор не знал.
Прекратив преследовать Керенского, Сигалов вскоре потерял его из вида. Сквозь белесую пелену уже можно было различить обшарпанные подвальные стены, и вправду далекие, точно это был подземный аэродром.
Виктор дошел до угла – того самого, где останавливался лифт, и начал размеренно вышагивать по ступеням винтовой лестницы, потому что никакого лифта здесь не было и в помине. Сделав три полных оборота, он оказался наверху, еще не под открытым небом, но уже на площадке с окнами. Подниматься дальше не имело смысла, поскольку выходить на крышу он не планировал. Виктор вообще ничего не планировал, он двигался, следуя безотчетному чувству необходимости, как человек, мучимый жаждой, идет на звук ручья – даже если подозревает, что это слуховая галлюцинация.
Стекол в огромных окнах не было, и Сигалов, не тратя времени на поиски выхода, покинул здание через ближайший проем в стене. Строительный мусор превратил прилегающую территорию в мертвую степь: вероятно, торговый центр хотели реконструировать, но что-то помешало, и работы забросили.
От непроницаемого молока осталась лишь легкая дымка, вызывавшая желание протереть глаза, но ощущение подчиненности чужой воле не исчезло, хотя и слегка притупилось. Это почти не мешало – если не задаваться вопросами куда и зачем идешь.
Зацементированный насмерть газон был отгорожен от улицы высоким забором. Перелезая через шатающийся пластиковый щит, Виктор заметил на ближайших столбах две камеры. Одна следила за сквериком через дорогу, вторая смотрела ему в лицо. На всякий случай он подмигнул, но сделал это ненавязчиво, как бы между прочим.
Спрыгнув на тротуар, Сигалов чуть не столкнулся с озадаченным подростком в наушниках. Паренек чесал вперед так целеустремленно, что Виктор едва успел посторониться. Молодой человек на него даже не взглянул, и это подхлестнуло чувство неуверенности. Он подумал, что люди могут вообще его не видеть – как Керенский с Коноваловым. На противоположной стороне прогуливалась бабуся с мелкой собаченцией в цветных косичках, но кричать ей через дорогу Виктор постеснялся, а других прохожих на тихой улочке не было. Он решил выяснить это иначе и поднял руку перед проезжавшим мимо такси.
Машина моментально затормозила. Какое-то время Виктор не шевелился, силясь понять, было ли это реакцией на его жест, или таксист остановился просто так, по собственному разумению.
Водитель устал ждать и, опустив в правой двери стекло, заявил:
– Давайте я включу счетчик, и постоим вместе.
Не раздумывая, Сигалов уселся в машину и неожиданно для себя сказал:
– Мытищи.
– Какая улица?
– На месте покажу, – ответил Виктор, вновь удивляясь. В том районе он не бывал сроду и не знал там ни одного адреса. – Простите, я похож на пьяного?
– Нисколько, – доброжелательно отозвался таксист, даже не взглянув.
– А на кого я похож?
На сей раз мужчина за рулем всё-таки посмотрел в зеркало – более пристально, чем Виктору хотелось бы.
– Ни на кого не похожи, – заверил водитель и немедленно включил радио.
Салон наполнился объемным звуком. Виктор подумал, что если бы музыка была жидкой, то они с таксистом превратились бы в аквариумных рыбок, – и вдруг испугался, не сказал ли он этого вслух. Мужчина и так реагировал странновато, давать ему лишний повод для подозрений было бы неразумно. Сигалов решил, что вот теперь он точно сказал это вслух, однако таксист продолжал делать вид, что ничего не происходит. Музыка помогала ему убаюкивать бдительность пассажиров, но как только Виктор отметил этот очевидный факт, звуки сразу стихли.
По радио затараторили про сосиски, но Сигалов не уловил сути. Потом другой голос, такой же ненастоящий, похвалил кетчуп. И затем вернулся предыдущий с рассказом про душистый чай.
– Эти сообщения специально подбирают комплектами? – спросил Виктор.
– Какие сообщения? – не понял водитель.
– Какие сообщения? – недоуменно повторил Сигалов. – Вы тоже об этом думаете?
– Нет, это вы говорили про сообщения.
– Я?! – Виктор тревожно оглянулся, но тугая спинка сиденья не позволила ему посмотреть назад. – Значит, я всё-таки сказал это… Звук из радио, вот какие сообщения.
– А, так это же просто реклама.
– Я знаю, что это реклама! – раздраженно произнес Сигалов. – Но она всё время идет блоками: сосиски, кетчуп и чай на закуску.
– Разве чаем закусывают? – Таксист опять посмотрел в зеркало и начал смеяться.
Виктор понял, что мужчина смеется над ним, но сдержался и ничего не ответил. Лишь сказал:
– По-моему, они нас зомбируют. Всех нас.
Принужденно кашлянув, таксист переключил канал – и попал на точно такой же рассказ про чай, уже на самый конец, однако Сигалов опознал его без труда.
– Да что ж это такое… – пробормотал Виктор.
– Что?.. – не расслышал водитель.
– Снова чай!
– Вроде нет.
– Там было про чай, – уверенно произнес Сигалов. – А до этого про сосиски и кетчуп, но мы не успели.
В салон вернулась музыка – еще гуще, чем прежде. Басы ухали Виктору прямо в спину, сбивая сердце с ритма, и он почувствовал себя мембраной, безропотно подстраивающейся под любой звук. Сигалов выставил перед собой ладонь, чтобы проверить, будет ли она вибрировать в такт музыке. Он старался держать руку как можно тверже, но при каждом повороте машины ладонь отклонялась в сторону, и Виктору приходилось начинать всё с начала. После нескольких неудачных попыток он сделал вывод, что таксист поворачивает специально, с целью провалить эксперимент. Виктор украдкой взглянул в зеркало и обнаружил, что водитель давно и пристально за ним наблюдает. Вспомнив про руку, Сигалов быстро опустил ее на колено и весь внутренне сжался. Ему хотелось исчезнуть или спрятаться за передней спинкой, но он боялся пошевелиться: от любого движения дверь могла распахнуться, и тогда машина уехала бы в Мытищи без него.
С каждой секундой Виктору становилось всё хуже, но внезапно музыка прервалась, и кто-то заговорил:
«Как всегда в это время – краткие новости.
Компания «Гипностик», ведущий производитель и продавец морфоскриптов, снова теряет деньги. Сегодня на торгах цена одной акции опустилась еще на двенадцать пунктов. Биржевые эксперты предупреждают, что если от этих бумаг не избавиться сейчас, то в дальнейшем убытки будут возрастать, поскольку дно еще не достигнуто, и где оно находится, спрогнозировать пока невозможно.
Руководство «Гипностика» заявляет, что падение акций компании – это результат спланированной атаки недобросовестных конкурентов. Высший менеджмент «Гипностика» требует обратить внимание на невыясненные обстоятельства гибели скандально известного трейдера Георгия Зубаткина и на то, что расследование идет крайне медленно. Зубаткин мог сообщить комиссии по ценным бумагам фамилии заинтересованных лиц, поэтому его смерть была выгодна многим. Это, напоминаю, было заявление руководства «Гипностика».
Орбитальное кольцо, построенное на высоте семисот километров, встречает очередные смены монтажных бригад. Вчера и сегодня состоялось двадцать плановых запусков ракет-носителей, которые вывели на орбиту новые модули. На днях начнется строительство первого орбитального лифта. Специалисты говорят, что это самый опасный этап работ, но мы вместе с нашими слушателями будем надеяться, что у космических монтажников всё под контролем.
Так называемое «Движение против зомбирования» вчера сообщило об открытии своего первого информационного ресурса. До сих пор это неформальное объединение было одним из самых закрытых и загадочных. Теперь оно обзавелось собственной площадкой в сети, на которой активисты планируют сообщать гражданам о готовящихся мероприятиях. К открытию ресурса была приурочена публикация проморолика, набравшего рекордное количество загрузок и признанного лучшей вирусной рекламой прошедших суток. Добавим от себя, что этот морфоскрипт сделан на высочайшем профессиональном уровне, и не удивительно, что он стал хитом. Складывается впечатление, что против распространения скриптов выступают сами морфоскриптеры. Согласитесь, это выглядит немного необычно».
– Куда мы едем? – встрепенулся Виктор.
– В Мытищи, – ответил таксист. – Или уже нет?
Сигалов задумался. Что-то вело его от самого офиса и продолжало вести сейчас. На пелену в глазах он уже не обращал внимания, а вот с чувством зависимости было сложнее. Это ощущение не имело четких признаков, как любое ощущение, оно было исключительно субъективным, поэтому Виктор не мог сказать определенно, продолжает ли он его испытывать или уже нет.
– Так едем в Мытищи-то? – спросил водитель.
– Конечно, – не моргнув, сказал Сигалов.
Похоже, это и был ответ. Он перестал замечать чужое влияние, но само влияние от этого не исчезло. Оно заставляло Виктора двигаться в неизвестном направлении, и, наверно, в идеале он должен был подчиняться без размышлений, как персонаж скрипта. Впрочем, с точки зрения Индекса он и был обычным персонажем, никем иным. Значит, и вел его тот, кто управляет Индексом, – активное ядро по имени Кирилл. Возможно, брату что-то было от него нужно?
Посмотрев в окно, Сигалов прищурился: район казался ему как будто знакомым.
– Это уже Мытищи? – осведомился он.
– До Мытищ пилить и пилить, мы даже половины не проехали.
На параллельной улице, мелькнувшей за пешеходной перемычкой, Виктор заметил угол разрисованного бетонного забора. Увидеть он ничего не сумел – просвет уже остался позади, и справа снова тянулся дом, широкий, как растянутый баян. К следующему переулку Сигалов подготовился и успел-таки рассмотреть граффити на школьном заборе. Это был дородный старик со злым лицом и немулем, стягивающим густые спутанные патлы.
– Направо! – отрывисто бросил Виктор.
– А Мытищи?
– Позже. Сейчас направо, пожалуйста, и вон за те дома.
Водитель что-то пробурчал, но сбавил скорость и нацелился на рукав эстакады. Выписав по развязке петлю, машина поехала прямо на Кота Базилио в косухе и черных круглых очках.
– Вот же дети… – с осуждением бросил таксист.
– Пусть развлекаются, заборы для того и ставят, чтобы их кто-то расписывал. Перед школой повернем налево.
Сигалов узнавал эти места как родные, хотя прошел здесь всего один раз. Неподалеку была квартира Кирилла, из которой Виктор отправился в свое первое путешествие по улицам Индекса, окончившееся под колесами школьного автобуса.
Порулив вокруг тихих дворов, такси остановилось возле того самого подъезда.
– Я скоро вернусь, – пообещал Сигалов и вышел из машины.
– Можно и не скоро. Вы, главное, вернитесь, – отозвался водитель.
Виктор не слушал, он уже рисовал себе встречу с братом. Тот сказал, что сразу почувствует его присутствие в скрипте, и Сигалова разбирало любопытство, как это будет выглядеть. Он не стремился застать Кирилла врасплох и вначале даже не помышлял о том, чтобы заехать к нему домой. Виктор и адреса-то не знал. Возможно, именно это и подразумевалось под поездкой в Мытищи? Что, если Индекс не мог указать дорогу к Кириллу более доступным способом и просто вынудил его проехать мимо этого района? Такое объяснение Сигалову понравилось, оно было вполне в духе брата.
Виктор прошел по дорожке к дому, мимо садика со скамейками.
– Привет! – крикнул он молодой женщине с детской коляской. И, одумавшись, повторил еще раз, уже громким шепотом: – Ой, извини. Привет, говорю!
– Да ничего, мы не спим, – ответила мамаша, поднимая голову. У нее на лице отразилось смущение, как будто она ожидала увидеть кого-то другого. – Здравствуйте…
Странно, в прошлый раз она поздоровалась первой, только поэтому Виктор ее и запомнил.
Не отвлекаясь больше на мелочи, он заскочил в подъезд и поднялся на лифте. Первое, что бросилось ему в глаза, – желтая лента, которой была оклеена дверь: не крест-накрест, как принято, а частой лесенкой. Нижняя полоска была с одного края оторвана и стелилась по полу. Наверно, жильцы на этаже постоянно задевали ее ногами… Какую-то секунду Сигалов еще тешил себя надеждой, что эта квартира другая, не Кирилла, ведь от лифта он к ней никогда не подходил и мог что-то напутать… Однако уже через мгновение Виктор понял, что это именно та дверь, за которой он ел чужие пирожки с вишней, смотрел новости по чужому телевизору, курил чужие сигареты… Они принадлежали брату, а он попал в аварию аж пять лет назад и сейчас никак не мог находиться у себя дома, а значит, и в зеркале ему тоже места не было – даже крошечного уголка. Да, он так и сказал при встрече: крошечный уголок… В целом мире, который он сам же и создал, – всего лишь крошечный уголок. У Кирилла его больше не было.
Сигалов смутно помнил, как куратор что-то говорил о снятой поправке, – там в молоке. Может, это оно и было, а может, нет… Теперь это не имело значения.
Виктор не заметил, как рядом открылась дверь. Из соседней квартиры в коридор вышла девочка лет трех-четырех. В прихожей кто-то возился, собираясь на улицу, – скорее всего, женщина: либо подкрашивала губы, либо искала ключ. Сигалов слышал ее близкое присутствие.
– Саш, ну всё, мы поехали! – Действительно женщина.
– Ага! – раздалось из глубины. – Жирафу привет, не перекармливайте его там. И возвращайтесь быстрей!
Женщина еще чем-то пошуршала и показалась наружу, тут же схватив дочку за руку.
– Ну стой же смирно! – сказала она.
Это была соседка, та самая, только выглядела она постарше и одета была посерьезней, но Сигалов ее узнал. Она мельком на него взглянула и занялась замком, потом замерла и что-то беззвучно прошептала. И наконец решилась посмотреть ему в лицо.
– Кирилл?! – Соседка снова раскрыла рот, но лишь хлопнула губами, как рыба. – Кирилл?.. – повторила она, изумленно качая головой. – Но ты же ум… ум…
– Умер? – невольно подсказал Виктор.
Женщина прислонилась плечом к стене и шумно сползла на пол.
– Что вы там уронили? – крикнул из квартиры мужчина.
– Маму! – звонко ответила девочка.
– Что?!
Внутри раздался грохот сметаемого на пути стула, и Сигалов, не дожидаясь лифта, бросился к лестнице. Выбежав на улицу, он домчался до такси, пулей влетел на заднее сиденье и, словно за ним гнались, исступленно выдохнул:
– Поехали!
– В Мытищи?
– Ну а куда же?!
Водитель вырулил из дворов и встроился в плотный поток на дороге.
– Где мы сейчас были? – требовательно произнес Сигалов.
– Это вы у меня спрашиваете? – удивился таксист.
– Улица эта как называется?
– А, секунду… – Мужчина тронул экран навигатора. – Улица профессора Овчинникова.
– Профессора Овчинникова, – запоминая, повторил Виктор.
Таксист истолковал его реплику по-своему и ткнул пальцем в справку.
– Овчинников первым провел всесторонние исследования электронных нейромедиаторов, известных как «виртуальные наркотики», – принялся цитировать он. – В результате была создана фундаментальная научная база для классификации нелегальных морфоскриптов.
Сигалов хоть и не занимался подобным, но про «Квадрат Овчинникова» мог рассказать куда больше, чем сетевая энциклопедия. Однако он даже не предполагал, что это тот самый Овчинников и что именем славного старика уже названа улица в Москве.
– В то же время утечка этих данных позволила морфоскриптерам-нелегалам существенно разнообразить ассортимент запрещенного контента, – увлеченно продолжал водитель. – Подобно таблице Менделеева, классификатор содержал еще не созданные, но принципиально возможные нейромедиаторные композиции. Впоследствии база данных получила неофициальное название «Квадрат Овчинникова», хотя научное сообщество неоднократно пыталось добиться запрета…
– Не надо всё это читать, – прервал его Сигалов. – Смотрите, пожалуйста, на дорогу.
– Боюсь, теперь не успеем, – озадаченно промолвил таксист.
– Куда не успеем? – насторожился Виктор.
– В Мытищи эти ваши. Сейчас пробки начнутся. Нет, ну то есть успеем, конечно, но только вот…
Они и впрямь не успели. Сигалов увидел над собой тяжелое лицо куратора: Коновалов склонил голову, и его щеки по-бульдожьи отвисли. Казалось, что из багровых губ сейчас просочится и капнет слюна. Виктор прикрылся рукой, а чтобы это не выглядело как брезгливость, тем же движением стянул с головы обруч.
– Как успехи? – кисло поинтересовался куратор, отстраняясь от кровати и позволяя Сигалову встать.
– Вы были правы, – признался тот. – Сплошное молоко, могли бы и пораньше выгрузить.
– А я предупреждал! – с удовлетворением сказал Коновалов.
– На то вы и начальство. А где Сан Саныч? – Виктор постарался, чтобы вопрос звучал непринужденно.
– У Керенского слишком много дел, чтобы стеречь твой сон. Особенно если сессия заведомо бесполезная, – мстительно уточнил куратор. – Ну… от чего ушли, к тому и пришли, да, Витя?
– Орбитальное кольцо, – внезапно выдал Сигалов. – Вот что может привести к глобальной катастрофе. Точнее, к Закату, – сказал он, понизив голос, хотя в палате больше никого не было.
– Ты опять за своё – перебирать версии? Проверяли всё, и кольцо это проверяли тоже. И даже если проблема в нем, там есть кому мониторить обстановку. Думай лучше про скрипт.
– Тогда остается одно: он сам приведет к Закату. Индекс – и есть причина.
– Морфоскрипт? – не поверил куратор. – Вечная темень и снег с пеплом круглый год – всё из-за скрипта? Как ты себе это представляешь?
– Пока никак. Но я не понимаю, почему он не показывает тридцать первое мая. Единственное предположение: в этот день что-то произойдет с ним самим. Что-то случится с Индексом.
– Что с ним может случиться? Это один из самых охраняемых объектов.
– Вы забетонировали офис, поставили тут крутой лифт и теперь считаете, что Индекс в безопасности?
– Ты за дурака-то меня не держи, Витя. При чем тут офис? Индекс – не бриллиант, который лежит где-то в сейфе, он распределен по всей сети. Думаешь, если мне скоро на пенсию, так я, значит, при лучине родился и ничего не смыслю? Да я начинал в сети, когда тебя еще в проекте не было! Первые деньги я заработал в девять лет – на таком, о чем ты и понятия не имеешь. И я даже не смогу тебе объяснить эту схему, потому что сеть уже двадцать раз изменилась. А все свои иронические замечания ты можешь вставить себе в дисковод.
– Во что?..
– И поглубже.
– Я примерно об этом и говорил, – проблеял Сигалов, догоняя куратора на пути к выходу. – Как бы вы ни защищали Индекс, атака на сеть отнимет у него ресурсы. Физически со скриптом ничего не случится, но без вычислительной мощности он остановится и превратится в мертвый код.
– Атака на всю сеть? Крайне сомнительно. Да и чем остановка Индекса грозит миру? Он, слава богу, ни на что не влияет.
– Тунгусский дата-центр успеют достроить до конца мая?
– Давно уже построен, сейчас там финальная стадия, всё практически готово.
– До Заката закончат?
– Неизвестно, но где-то в этих числах примерно. Ты опять увлекаешься поиском причин в реальности?
– Да нет, Игорь Сергеевич, это я как раз о скрипте думаю. Только не уловлю никак… Что-то крутится такое – очевидное, ясное… Но схватить не могу. А вы, значит, верите в лучшее, если накануне Заката собираетесь новый дата-центр запускать?
– Надеемся. Что еще остается? Или мы должны, как Зубаткин, затариться блондинками и – в последний отрыв?
Они вышли из лифта на этаже офисных клетушек с прозрачными перегородками. Работа кипела: менеджеры в белых рубашках висели на связи или гипнотизировали мониторы. У Виктора вновь появилось ощущение, что он находится в какой-то финансовой конторе.
– Я хочу видеть брата, – сказал он.
– Исключено, – твердо ответил куратор.
– Почему?
– Там, где он находится… В общем, это не место для экскурсий. Ты же знаешь, в каком он состоянии. Считай, что его там нет. – Коновалов остановился и повернулся к Сигалову. – Его действительно нет на этом свете. Ты должен смириться с тем, что Кирилл погиб еще пять лет назад. То, что от него осталось… Часть плоти, в которой удерживается сознание, – это не твой брат. Получается, даже хорошо, что вы не были знакомы. Это совсем не то, что потерять близкого человека. Уж поверь.
– Тогда мне нужно будет загрузить тридцать первое мая. Не сейчас, позже.
За последнюю минуту в коридор никто не выходил, тем не менее куратор быстро оглянулся по сторонам.
– Опять в молоко? – полушепотом спросил он. – Зачем? Что ты там не видел?
– Ничего не видел. Но мне кажется, я что-то почувствовал.
– В каком смысле? – Коновалов нетерпеливо переступил с ноги на ногу. – Вот что, Витя. Никто не против, чтобы ты работал и искал ответ. И не просто искал, а чтобы вовремя нашел, ты для этого здесь и нужен. Но все твои ощущения с предчувствиями и прочий воздух… Нам это не поможет, ясно?
– Мне кажется… Пардон, конечно, но это самое правильное слово: кажется. Короче, я думаю, что Индексу известна причина Заката и он специально прячет от нас этот день.
– Зачем? Чтобы мы не сумели предотвратить Закат?
– Или для чего-то другого.
– Для чего «для другого»?! – взвился куратор.
– Вы воспринимаете Индекс как придаток к нашему миру. А с его точки зрения всё может быть наоборот.
– У него нет никаких точек зрения! Это строки кода, и больше ничего!
– Я не про скрипт, я про Кирилла. Про то, что от него осталось.
– Допустим, Кирилл. И что дальше?
– Нам нужно как-то спровоцировать Индекс. Поставить его в то же положение, в котором находимся мы, чтобы он оказался на пороге кат… На пороге Заката.
– Он там и находится, вместе с нами – на самом пороге. Без сети морфоскрипт ничто, а сеть без электричества не работает. Отключатся сервера – Индекс исчезнет.
– Хотите бесплатный прогноз от родного брата активного ядра? – Сигалов нагло улыбнулся. – Тунгусский дата-центр вместе с обслуживающей его атомной электростанцией будет введен в строй тридцать первого мая. Поэтому вы и не уверены, успеют ли там закончить. Если бы можно было выяснить, вы бы давно знали, ведь это поважней, чем пробки на дорогах разгонять. Сколько ваша АЭС может проработать в автономном режиме?
Коновалов озадаченно посмотрел в пол.
– Насчет энергоблока не в курсе, – обронил он. – Точно знаю, что это самая современная техника, самая надежная. Но если ты предлагаешь остановить пуск, то это полное безумие. Тридцать первое число – не просто дата в календаре, это двадцать четыре длинных часа. Плохо, что мы не можем туда заглянуть, но возможно, когда мы доживем до этого дня, нам удастся получить прогноз хотя бы на часик вперед, на пятнадцать минут! И это может всё решить. Вместе с новым дата-центром Индекс получит огромные ресурсы в дополнение к тому, что у него есть сейчас. Возможно, это что-то изменит. Возможно, нет… Но мы не станем отнимать у себя последний шанс.
– Этого я не предлагаю. Я бы тоже еще пожил, если вы сомневаетесь. Мы не будем останавливать работы, нам нужно всего лишь напугать скрипт.
– Напугать скрипт… Витя, ты слышишь, что ты говоришь?
– Кирилла, – мрачно произнес Сигалов. – Нам нужно напугать Кирилла. Организуем слив информации – мол, выявлены неполадки, всё замораживается на неопределенный срок.
– Только есть одна проблема: Индекс формирует базу данных не из новостей, а из реальности. Чтобы он поверил в какую-то неисправность, нам придется имитировать ее максимально правдоподобно. А это само по себе опасно.
– Думайте, что можно сделать. Реальность – ваша епархия, не так ли? Не обязательно электростанция, пусть будет дата-центр. Угробьте там несколько серверов. Если хотите, у меня есть толковый специалист.
– Таких спецов у нас самих под завязку, – отмахнулся куратор. – Починить не всегда могут, а угробить – это они с радостью.
– Индекс должен предельно ясно понимать, что без нас его тоже не будет.
– Я думал, это очевидно…
– Да вот не совсем. Нужно объяснить ему, что мы погибнем или выживем только вместе. И посмотрим, изменится ли что-нибудь.
– И эти изменения ты хочешь найти в слепой зоне? Почему там?
– Там они будут видны лучше всего: либо да, либо нет. И не тяните с этим, Игорь Сергеевич, времени-то у нас осталось…
– Всего неделя, – скорбно произнес тот.
Виктор вышел на улицу в таком настроении, словно всё самое худшее уже случилось. Куратор выкинул из Индекса «уютный уголок» Кирилла, и как близнец на это отреагирует – сам Индекс не предскажет. То они боятся его потревожить лишней встречей с братом, а то вдруг режут по живому… Ни вступиться за Кирилла, ни даже обсудить это с начальством Сигалов не мог – зачем-то с ходу ляпнул про молоко, а потом уже было поздно: доверие теряется только один раз. И зачем он это сделал? Не хотел говорить про поездку в Мытищи? Так можно было и не говорить, а всё остальное рассказать. Или не всё?..
Увидев такси, Виктор механически сел в машину и так же механически произнес:
– Мытищи.
– Какая улица? – спросил водитель.
Сигалова бросило в жар: он подумал, что всё еще находится в морфоскрипте, но перестал это осознавать. А поскольку Индекс воспринимался как реальность и не имел стандартных элементов управления, то и проверить было невозможно.
– В Мытищах куда конкретно? – уточнил таксист.
Виктор осмотрелся, как будто это могло что-то прояснить. Нет, кажется, это был не Индекс… Ну конечно, нет. Сигалов не чувствовал никакого давления, а про Мытищи брякнул потому, что только о них и думал.
– Давайте так сделаем… – промолвил он. – Едем, и по дороге я вспоминаю адрес. Если получается – хорошо, если нет – поворачиваем домой.
– Оригинальный вы пассажир. Что ж, давайте покатаемся, у меня рабочий день не скоро заканчивается.
– А у меня вообще никогда, – вполголоса обронил Сигалов.
Некоторое время он еще сомневался в затее, но чем дальше отъезжал от офиса, тем отчетливей понимал, что поступил правильно. В скрипте его вела воля Индекса – настойчиво тащила в Мытищи, ничего не проясняя заранее. И там Виктор не колебался ни секунды, он знал, что в нужный момент найдется и улица, и дом, – либо по каким-то приметам, либо в виде всплывших воспоминаний. Здесь, в реальности, подсказок ждать было не от кого, но всё же Сигалов рассчитывал, что скрипт оставил у него в памяти какие-то следы. Пусть это проявится как интуиция – не важно, лишь бы доехать и понять, куда его влекло.
– Музыку включу, не возражаете? – осведомился водитель.
В салоне зазвучал джаз, легкий до прозрачности. Виктор вспомнил, какое рейв-месиво долбило у таксиста в Индексе, и окончательно успокоился. После пары композиций пошли новости – сразу, без рекламы. Диктор тараторил о том, что руководство «Гипностика» заявило, будто падение акций компании является результатом спланированной атаки недобросовестных конкурентов и что высший менеджмент «Гипностика» требует обратить внимание на невыясненные обстоятельства гибели скандально известного трейдера Георгия Зубаткина.
«Ну хоть вы-то нервы не трепите, – с тоской подумал Сигалов. – Мир летит в пропасть, а вы всё о деньгах…»
Глядя в окно, он поймал себя на том, что еще не прощается с городом, но уже готовится к этому – и готовится встретиться с новой Москвой, засыпанной пепельным снегом, Москвой с пустыми черными окнами и протоптанными в сугробах тропинками между единственно важными объектами: где пить, где жрать и где прятаться.
– Не вспомнили? – спросил таксист.
– О чем? Ах да… Нет, не вспомнил. Поедем на улицу профессора Овчинникова.
– Домой?
– Почти…
Женщина с коляской всё еще прогуливалась у подъезда. Виктор не стал с ней здороваться, она на него тоже не взглянула.
Выйдя из лифта, Сигалов увидел ровно то, что и ожидал: лесенку из желтых полосок на двери, за которой когда-то жил его брат. Один край нижней ленты отклеился и валялся на полу – точно так же, как в Индексе. Хотя нет, это в Индексе стало точно так же, как в реальности, а здесь-то ничего не менялось уже пять лет.
Виктор тяжко вздохнул: и зачем приехал? Что хотел тут найти?
Он постоял в коридоре еще немного, посмотрел на закрытую соседнюю дверь и мрачно сказал:
– Правильно, обойдемся без обмороков.
Он спустился вниз и, едва оказавшись на улице, услышал возле подъезда детский голос:
– Жираф есть не хотел! А черепаха хотела! Черепаха всё съела!
Отступать было поздно: соседка, болтавшая с подругой, уже отвернулась от коляски и теперь смотрела прямо на него.
– Кирилл?.. Ты?!
– Нет, нет! – резко ответил он. – Не Кирилл! Да не надо падать!
Виктор не успел ее подхватить, и она завалилась на газон.
