Эпизод 10

Виктор думал, что это будет кафе или парк. Потом он думал, что вообще ничего не будет, – Мальвина на вызовы не отвечала. В последний момент она всё-таки перезвонила и предложила встретиться на площади Чехова. Объяснила, что эфир пока под вопросом, но пообщаться всё равно хотела – «для себя». Виктор мог бы сказать то же самое, слово в слово. В телевизор он особенно не стремился, поскольку не горел желанием становиться посмешищем. Как повод для знакомства интервью было отличной идеей, но доводить до реализации это не хотелось.

Сигалов приехал на десять минут раньше и обнаружил Мальвину на лавочке в обществе какого-то потрепанного субъекта. Виктор был смертельно разочарован. Издали молодой человек производил впечатление деятеля контркультуры, привыкшего жить за чужой счет. Каков он вблизи, рассмотреть не удалось: когда Мальвина помахала Сигалову рукой, ее приятель сразу же засобирался уходить. Виктор еще лелеял надежду, что парень здесь оказался случайно и с Мальвиной у них ничего общего, но при расставании те чмокнулись.

– Не ревнуй, – с улыбкой сказала девушка.

– А что, заметно? – спросил Сигалов.

– Скрежет зубовный на всю площадь. Это просто друг, расслабься.

Вот так двумя простыми фразами она сама превратила вымышленное и оттого вдвойне тягостное мероприятие в натуральное свидание. Виктор такого не умел.

Неподалеку был скверик с кафешками, и он подумал, что логично отправиться туда, но Мальвина потащила его к стоявшей на площади многоэтажке. Она не жила в этом доме, но была тут не впервые и ориентировалась прекрасно. На последнем пятьдесят втором этаже она провела Виктора до конца длинного коридора и открыла служебную дверь какой-то одноцветной карточкой, явно поддельной.

Через минуту они оказались на самом верху. Бывать на крышах Сигалову приходилось, но не на таких высоких и не в этой части города.

– Когда-то это считалось мейнстримом – сидеть и болтать под самым небом, – заметила Мальвина. – Только дома пониже строили.

– Не подходи к краю, – предупредил Виктор.

– Не бойся, не сдует. Вот же тросик натянут специально для нас. Раньше его тут не было.

– Это не тросик, это леер, – вякнул Сигалов и почему-то залился краской.

– Зачем ты этим занимаешься? – спросила Мальвина, глядя от ограждения вниз.

– Чем?

– Скриптами своими.

Не выдержав, Виктор отвел ее от края.

– Там раньше диван был, – Мальвина показала на оцинкованные надстройки. – Пойдем проверим? Оттуда луну видно. Не сейчас, ночью.

Они обошли трехметровый металлический куб, за которым действительно оказался старый тряпичный диван без спинки и без ножек.

– Садись, расскажешь мне, – велела Мальвина.

Виктор покорно грохнулся на твердое бугристое сиденье. В отличие от скрипта, где он лихо размахивал пистолетом, сейчас он чувствовал себя скованно. Там в случае чего можно было пройти сюжет заново, а здесь каждое сказанное слово оставалось навсегда. В этом была вся прелесть и весь ужас.

– Ну и зачем? – спросила Мальвина, словно продолжая давно начатый разговор.

– Что – зачем? Пишу морфоскрипты? Затем же, зачем люди пишут музыку или картины. А ты зачем работаешь?

– Я зарабатываю деньги.

– Я тоже иногда, – усмехнулся Виктор.

– Половина ваших сидит на хлебе с водой, но всё равно не бросает. Как сектанты, которые верят, что пройдет сто лет или, может быть, тысяча, и тогда окажется, что они были правы, а все остальные ошибались. И ради этого, даже не ради своей истины, а ради чувства своей правоты, они готовы страдать.

– Ну… этого тоже есть немножко. Когда сочиняешь, жизнь наполняется смыслом. Даже самый никчемный скрипт – это еще и мечта.

– Да, вы же этим и занимаетесь: напялил резинку – и давай мечтать!

– Не резинка, а немуль, – возразил Сигалов, с неудовольствием отмечая, что начинает повторяться. – Реверсивный нейро…

– Знаю-знаю. – Мальвина плюхнулась рядом и закинула ногу на ногу. – Жизнь скучна, скрипты ее раскрашивают.

Сигалов вспомнил давний разговор с каким-то таксистом. Тот примерно это и заявил, а Виктор посчитал его убогим. Теперь получалось, что это его собственные слова. В версии Мальвины выходило именно так.

– Ну и мастерица же ты переворачивать… – крякнул Виктор. – Я говорил про авторов, а не про юзеров. Если пользователь не может жить без чужих фантазий – это его проблема.

– Если наркоман не может жить без наркотиков – это его проблема, – беззаботно проговорила Мальвина. – Тот, кто варит и продает, всего лишь удовлетворяет спрос.

Новый поворот оказался еще круче. Виктор хотел заглянуть ей в глаза, чтобы понять, насколько она шутит, но Мальвина кокетливо отвернулась.

– А всё-таки хорошо, что мы не в телевизоре, – блаженно произнес Сигалов. – Никто не видит, как я млею и блею перед зубастой журналисткой, а сама зубастая может спокойно вербовать меня в Движение против зомбирования. Ну, начинай уже.

– Думаешь, туда так легко попасть? – сказала она неожиданно серьезно.

– А ты уже попала?

– М-м… Ты телевизор часто смотришь?

– Реже, чем ты отвечаешь вопросом на вопрос.

– Когда-то телевизоры называли зомбоящиками. Вначале они действительно были как ящики, а не как мониторы.

– Не поверишь, но мониторы тоже не всегда были плоскими.

– И работали на конной тяге, я в курсе. – Мальвина нахмурилась. – Телевидение тоже когда-то презирали, но не потому, что это была отсталая технология, как принято считать сейчас. Наоборот, это было слишком эффективно. Телевидение якобы превращало людей в баранов.

– Значит, ничего не меняется?

– Меняется. Те, кто были недовольны тогда, не представляли, что их ждет дальше. Настоящий зомби-гаджет – это твой немуль.

– Я недавно смотрел ваши новости, по работе пришлось. Сидит какая-то тетенька и говорит, говорит, говорит… Вроде всё понятно. Но как отличить правду от вранья? Она может рассказать, что на северном полюсе нашли марсианского детеныша, и кто проверит? Она может объявить, что мальчик Витя вчера убил и съел шестьдесят человек. И все поверят, просто потому, что так сказала тетя в ящике. Ты ведь смотрела нормальные новости?

– Новости в сети – не нормальные, но да, смотрела. Мне тоже по работе приходится.

– Если где-то пожар, ты своими глазами видишь, что и как горит. Тебе не надо задумываться, правду ли рассказывает голова на экране. По любому поводу – хоть скачки на ипподроме, хоть добыча креветок, хоть заседание правительства. Если там есть камера или на худой конец пролетает спутник, тебе не нужен чужой пересказ. Ты сама там находишься и сама понимаешь, что происходит.

– Понимаю?! – с сарказмом воскликнула Мальвина. – И это говорит человек, который всю жизнь сочиняет истории? И считает творческой победой, когда иллюзия получается максимально правдоподобной?

– Ну не надо уж так-то совсем… Можно подумать, кто-то путает скрипты с реальностью. Пользователь всегда помнит, что это вымысел.

– Помнит – потому, что контрольное меню в новостях и в скриптах отличается? А если меню убрать, что останется тогда? Он будет уже не так уверен, правда? А если ему специально внушать, что вокруг не сказка, а реальный мир?

– Это и технически невозможно, и вообще… – буркнул Виктор, впиваясь ногтями в ладонь. – Того, о чем ты беспокоишься, не будет никогда.

– На северном полюсе нашли марсианского младенца, – помолчав, сказала Мальвина.

– Что?

– Твое слово против моего. Ты не можешь проверить меня, а я не могу тебя.

Сигалов озадаченно пошевелил бровями.

– Пойми, остался всего один шаг, – продолжала Мальвина. – Полное погружение человечества в иллюзорный мир – это вопрос времени. Где гарантия, что в эту самую минуту разработчики какого-нибудь «Юниверсал Дрим» или «Гипностика» уже не сняли последний барьер между эффектом от скрипта и восприятием действительности? И ведь пользователи примут это на ура, сам знаешь. «Ощущения стали еще ярче! Больше впечатлений за те же деньги! Девяносто восемь процентов домохозяек довольны результатом!» И уже никто ничего не сможет отличить. Раньше любой баран мог отойти от стада и посмотреть на всё со стороны. В будущем стаде такой возможности не предусмотрено.

Виктор надеялся, что это не собственные мысли девушки двадцати с небольшим лет, а тезисы из программных текстов Движения. Но гораздо сильней его волновало, что Мальвина была во многом права.

– Никто же тебя не заставляет… – промолвил он.

– Зачем заставлять, когда продажи скриптов растут сами? Зомбоящик побеждал точно так же: сначала людей подсадили на развлекательный контент, телевизор стал незаменимым. Кто его не смотрел, считался фриком и сектантом. А когда пришло время промывки мозгов, пользователи уже не могли от этого отказаться. Разве со скриптами происходит не так? Скоро без немуля и картошку не купишь. Нормальные магазины давно переехали в сеть, над обычными рынками потешаются, как над телевидением. Каменный век, ага! Но раньше человек мог усомниться в новостях, а теперь не может, он же своими глазами всё видит, лично участвует в событии – так ему кажется. Но ты-то понимаешь, что мультимедийный репортаж можно скреативить, как любой морфоскрипт – со всеми звуками и запахами. С сюжетом о том, как наш Витя убивает и съедает… сколько, шестьдесят?.. Ровно шестьдесят человек. И если тетке в телевизоре кто-то еще может не поверить, то когда человек увидит топор у тебя в руках и кровь с твоего топора капнет ему на ботинок – вот бы я посмотрела, как ты будешь оправдываться.

– Ты рисуешь какой-то ад. В теории любым ножом можно зарезать насмерть. На практике ножами режут хлеб и морковку. А кто хочет убить, тот и без ножа справится. Я не знаю ни одного скриптера, который бы сотрудничал с информационными сетями. Там другой формат, мы им не нужны.

– Пока не нужны, вас не зовут. Понадобитесь – пригласят и сумеют отлично мотивировать. Кого-то деньгами, кого-то грандиозными творческими задачами. Хотя то и другое вместе работает еще лучше. Ты же первый побежишь на новую работу, разве нет?

– Не побегу, – с трудом выговорил Сигалов.

– Не важно, ты всё равно с ними. Поддерживаешь и развиваешь среду, которая превратит нас в роботов. Никого не повесил, но помогал строить виселицу, – вот что скажут о тебе потомки. Хотя нет, ничего они не скажут… Из-за вас они будут не способны выразить собственную мысль. Собственных мыслей скоро не останется.

Виктор неожиданно рассмеялся:

– Я всю голову себе сломал – о чем с тобой сегодня разговаривать. В итоге рассуждаем о топорах и виселицах, блеск! Тебя действительно это волнует? Не что купить на лето, не как сменить машину, не где встретить Новый год. Глобальная угроза человечеству!

– Это то, что меня окружает, – ответила Мальвина. – Это и есть жизнь. Если не думать о жизни, тогда о чем?

– Но морфоскрипты – это же естественное продолжение прогресса. Такие вещи нельзя прекратить волевым усилием. Как и с телевидением: его ведь нельзя было остановить.

– Можно и нужно. Было. Но тогда люди не знали, чем всё закончится. Теперь мы знаем. А что, если телевидение было прививкой? Увидеть опасность в малом и избежать большей беды…

– Юзеры слишком ленивы. Им некогда думать, они должны, как та крыса с электродом в мозгу, постоянно жать на кнопку, чтобы получать удовольствие. Если телевидение было прививкой, то оно никого не спасло, только заразило. И мы с тобой два врача-убийцы: ты консерватор, а я новатор. Вот и вся разница.

– Значит, ты это понимаешь? – обрадовалась Мальвина.

– По крайней мере, понимаю, зачем мы поднялись на крышу.

Виктор вытянул шею, чтобы видеть город лучше. Змейки улиц, постепенно выпрямляясь, тянулись к горизонту. Чем дальше от центра, тем ровнее и логичней становилась застройка. На окраине всё было прямоугольным: и дома, и кварталы, и микрорайоны. Новая архитектура до тех мест еще не добралась. Различимой границы между обновленной старой Москвой и Москвой действительно старой не было, издали казалось, что одно переходит в другое плавно и естественно. На самом же деле приходилось многое перестраивать, многое сносить под корень. Отсюда, с пятьдесят второго этажа, этой работы видно не было, но каждый житель города знал о ней. Кто-то считал ее очередной войной нового со старым, кто-то – обычным благоустройством.

– Я вообще стараюсь об этом не думать, – поделился Виктор.

– О чем?

– Мы же здесь для того, чтобы… – Сигалову не хватало слов, и он принялся вращать рукой в воздухе, будто заворачивая мысли в невидимую упаковку. – Ну, как бы выйти из боя и посидеть над схваткой…

– Нет, – с легким удивлением сказала Мальвина.

Виктор облегченно вздохнул. Он всё-таки разговаривал с молодой девушкой, а не с тощим анархистом в дырявой тельняшке. Хотя еще минуту назад он бы за это не поручился.

– Но разве мы не враждующие стороны? – Сигалов шутливо толкнул ее плечом в плечо.

– Конечно! – звонко ответила Мальвина. – Движение послало меня посеять смуту в стане врага! Мне удалось?

– Не проще ли меня утопить в реке?

– Ты же не один такой, всех не перетопишь, – сказала она и затем улыбнулась, но с небольшим опозданием. Если бы Виктор не поедал ее взглядом, он бы и не заметил. – Но мы работаем над этим! – добавила Мальвина, со смехом пряча лицо в длинную челку.

– И много вас? Я столько слышал про Движение, но никого еще не видел.

– Вот, смотри. – Она вытянула руки в стороны. – В следующий раз принесу тебе запись с нашей акции.

– И чем вы занимаетесь? Кроме того, что отлавливаете бедных скриптеров и капаете им на мозги.

– Капать на мозги – это, конечно, первоочередная задача. – Она снова прыснула. – Без этого никуда. А вообще, много чем занимаемся. Принесу, посмотришь. А что ты про нас слышал?

Виктор замялся. Ничего такого, что звучало бы не обидно, он припомнить не мог. Любой скриптер знал, что Движение против зомбирования находится на прикорме у «Гипностика», и этого было достаточно, чтобы не воспринимать его всерьез. Возможно, рядовые активисты были не в курсе, поэтому Виктор и не спешил выкладывать перед Мальвиной главный козырь. Откровенно говоря, он вообще не собирался этого делать. Он не хотел ее расстраивать и уж тем более не хотел лишаться темы для таких эмоциональных споров. Ведь она уже сказала про следующий раз.

– Слышал, что в Движении много подростков с проблемами и взрослых без работы, то есть опять же с проблемами, – сказал Сигалов. – Ты не подходишь ни под одну из этих категорий.

– Обормотов хватает, но это даже хорошо: пусть нас всех такими и считают. Ленин тоже проходил по статье «мелкая шушера», пока матросы не захватили телеграф.

Это наивно-героическое «Ленин тоже» выдавало в Мальвине набитую дуру, однако дурой она вовсе не была. Сигалов пришел к выводу, что она скорее глумится, чем говорит всерьез, но Мальвина опять отвернулась, и Виктор снова не понял, прав ли он.

Они болтали еще долго, пока не стемнело. Сигалов ждал обещанную луну, но она так и не появилась. Домой он ехал со странным ощущением, словно за спиной выросли крылья, но к каждому оказалась привязана маленькая гирька.

Прощаясь, он спросил у Мальвины:

– Так зачем же мы поднимались на крышу? Почему не могли поговорить на земле? Попили бы кофе, то-сё.

– Когда-нибудь ты узнаешь. Очень-очень не скоро, в идеале никогда. Но, наверно, всё-таки узнаешь…

Замечтавшись, Виктор чуть не пролил сок мимо стакана. Некстати тренькнула трубка – пришел новый счет за квартиру. С кучей просроченных платежей он уже разобрался, и ему как приличному члену общества снова присылали не бумажные конверты, а сообщения на коммуникатор.

Сигалов постоял со стаканом в руке и уверенно направился в комнату. Связь умницы Мальвины с лицемерным отребьем из Движения его и тяготила, и забавляла. Возможно, он судил предвзято, потому что не особенно ориентировался в теме. Это он и собирался исправить.

Вначале Виктор хотел поискать информацию в визуальном режиме, но, пока шел к столу, успел об этом забыть и по привычке нацепил немуль. Официальных ресурсов Движения он не нашел – ни одного, и это было странно. Каждый школьник, едва освоив грамоту, первым делом создавал большой вселенский мегапортал имени себя самого, единственного и неповторимого, а целая общественная организация с фундаментальной идеологией не считала нужным даже выразить свою позицию. Кое-какие материалы нашлись, но всё это было не из первых рук – восхищения, осуждения и прочие обсуждения от посторонних людей. Движение как будто нарочно питало сеть мифами и слухами, а свой истинный лик являть не спешило. Возможно, в этом и был какой-то резон, во всяком случае, Сигалов чувствовал себя не заинтригованным, но в определенный момент бесплодные поиски ему надоели.

– Передержали интригу – потеряли клиента, – сказал он вслух со всем цинизмом, на какой только был способен, и тут же отвлекся на репортаж о цунами.

Несколько минут он простоял на пляже, замирая от ужаса при виде надвигающейся водной стены. Цунами успело уничтожить его раз десять, но Виктор вновь возвращался к началу сюжета, чтобы поймать лицом сперва холодную морось, затем тяжелые, как пули, брызги и уже после – превратиться в ничто под ударом лавины.

Он вообразил, как говорящая голова в телевизоре бубнит про высоту волны, и расхохотался в голос. Это было то же самое, что попасть на пир богов, но всему обилию блюд предпочесть старый черствый сухарь.

Незаметно его внимание переключилось на строительство орбитального кольца. Циклопические конструкции, по сравнению с которыми цунами казалось рябью в пруду, Сигалова не заинтересовали, зато он с удовольствием повисел над ночной стороной Земли, пытаясь угадывать в светящихся пятнах названия городов и каждый раз подавляя контекстные подсказки, сообщавшие об ошибке. Отношения с географией у Виктора не сложились еще со школы.

Вдоволь наигравшись в забаву «почувствуй себя снова двоечником», Сигалов вдруг заметил на периферии знакомое изображение и неосознанно перешел в другой раздел.

Сигалов вынырнул из омута биржевых котировок, которые стремились окружить его со всех сторон и заключить в клетку.

«Серебро, резкое падение, уровни неизвестны», – было сказано в записке Зубаткина за второе апреля, Виктор хорошо это помнил. Были и другие послания, довольно много, но в памяти осталось только про «Гипностик» и еще почему-то про серебро. Он вообще не понимал, о чем могут говорить эти сообщения. Если человек заработал вагон денег, почему бы не оставить об этом дневниковую запись? Пусть и в странном виде, на каком-то выгоревшем фото – ну и что? Для человека с сотней миллионов в кармане это минимальная прихоть.

Глядя на биржевой график, Сигалов беспомощно хлопал глазами. Догадка вертелась где-то рядом, за ней не нужно было даже тянуться – только заметить под собственным носом. Однако вместо догадки возникла пульсирующая метка «непроверенная информация», и Виктор от безысходности перешел в новый раздел.

Окончание последней фразы засело у Виктора в голове и бродило по кругу, вгоняя его в транс, пока перед глазами снова не возник отчет о звездном часе Жоры Зубаткина: «Серебро, резкое падение, уровни неизвестны». Почему – неизвестны?.. Если запись была посвящена прошедшим торгам, то как эти проклятые уровни могли быть неизвестны Зубаткину, который второго апреля не стонал в сортире, намешав джина с пивом, а неистово трудился на ниве нисходящего тренда?

Сигалов без проблем вспомнил запись, касавшуюся «Гипностика», уж ее-то он вызубрил на совесть: «В 11:00 начало падения, минимум на 200 пунктов. В 12:40 дно. Дальше не знаю».

Опять «не знаю»?.. Как это – «не знаю»?!

Записи на фотографиях оставлял не Зубаткин, – нахлынуло долгожданное прозрение. Оно давно терзало Виктора, но не могло оформиться и вот наконец соизволило. Как дважды два: это писал тот самый крот, имя которого Сигалов должен был выяснить, но после выгрузки Индекса признался куратору, что всё провалил, и сообщил лишь координаты яхты да еще для очистки совести передал название директории с чудными картинками – «МЁД».

Шмелёв. Фамилия всплыла в памяти сразу же. Она засела там, где-то в самой глубине, еще в тот момент, когда Виктор изнемогал на яхте, путая себя с лысым счастливчиком Жорой, любителем блондинок и чудовищных алкогольных экспериментов. С деньгами, в отличие от спиртного, Зубаткин рисковать не любил и действовал наверняка, следуя подсказкам некоего Шмелёва.

«Шмелёв – мёд», это было глупо. Знал ли трейдер Зубаткин, что шмели не приносят мёда? Или ему было по барабану, и директорию он назвал, исходя из простейших ассоциаций?

Виктор по-прежнему находился в локации последней новости. На краю сознания маячил прекрасный дикий пляж с бестолковыми свидетелями. У самой воды мерцали гипотетические чужаки с необычной лодкой, появившиеся на берегу незадолго до того, как Жора отправился кормить рыб своим далеко не диетическим телом. Поиски затонувшей яхты оставались безуспешными, и что-то подсказывало Сигалову: так и будет, никто ничего не найдет. Но нашелся ли Шмелёв?

Не задумываясь, Виктор перешел в раздел происшествий. Он собирался начать с адресной книги, но в последний момент понял, что обычный справочник ему ничего не даст, и решил сократить путь. Он уже догадывался, так зачем же было себя обманывать?

В списке пострадавших Шмелёв нашелся на второй странице, несчастный случай произошел совсем недавно. Попал под автобус, споткнулся о бордюр тротуара – и прямо под колесо. Визуальная часть была помечена как шок-контент, для доступа требовалось подтвердить согласие. Сигалов безотчетно тронул парившую в воздухе красную плашку и увидел, как это выглядит со стороны. Действительно некрасиво.

Стало быть, значение слова «мёд» в компании расшифровали успешно. Оно и понятно: дураков там не держали.