Книга: Черная Орхидея
Назад: Глава 30
Дальше: Глава 32

Глава 31

Продираясь сквозь кучевые облака, самолет летел на восток. Мои карманы были набиты деньгами, снятыми почти дочиста с моего банковского счета. Лейтенант Гетчелл купился на мою историю о тяжелобольном школьном приятеле из Бостона и дал неделю отпуска по болезни. На коленях у меня лежали материалы предварительного расследования, которое провела бостонская полиция, — все тщательно скопировано с досье из комнаты в «Эль Нидо». Был готов и перечень вопросов для допроса, а также карта Бостона, которую я купил в аэропорту Лос-Анджелеса. Когда самолет приземлился, я уже знал свой маршрут — Медфорд — Кэмбридж — Стоунхем — места из прошлого Элизабет Шорт, о которых не писали в газетах.
Я набросился на досье в «Эль Нидо» вчера днем, сразу же после того, как пришел в себя и начал понимать насколько был близок к помешательству. После первого беглого просмотра стало ясно, что продолжать расследование в Лос-Анджелесе бессмысленно, прочитав его еще дважды, я понял, что дело обстоит именно так, после четвертого прочтения я убедился в том, что если останусь в городе, то совсем свихнусь из-за Мадлен и Кэй. Я должен был куда-нибудь сбежать, и, если клятва, которую я дал Элизабет еще что-то значила, надо было бежать в ее сторону. И пусть это будет погоней за приведением, но она будет проходить на свободной территории — свободной от неприятностей, в которые меня ввергают мой жетон и живые женщины.
Перед глазами стояло лицо проститутки, перекошенное от отвращения; до сих пор чувствовался запах ее дешевых духов, казалось, она говорит, но яростнее, чем Кэй, обвиняя без прикрас: «Проститутка ты с полицейским жетоном». Вспоминать этот эпизод совсем не хотелось, будто я пал на самое дно и стал на колени — единственным утешением было то, что упасть ниже я уже не мог — тогда уж лучше ствол в глотку.
Самолет приземлился в 7:35 вечера; с блокнотом и сумкой в руке я первым спустился по трапу. Взяв напрокат в аэропорту «шевроле»-купе, я направился в центр Бостона, стараясь использовать оставшееся светлое время суток.
В моем блокноте были указаны адреса матери Элизабет, ее двух сестер, а также ее школы, ресторанчика, где она мыла посуду в 1942 году, и кинотеатра, в котором она работала в 1939 и 1940 годах, разнося сладости зрителям. Я решил, что сначала сделаю крюк от Бостона до Кембриджа, а затем поеду в Медфорд, где она разгулялась.
На горизонте показались очертания причудливого и древнего Бостона. Следуя дорожным указателям, я доехал до моста Чарлз Ривер, пересек его и очутился в пригороде Бостона — Кембридже: с его шикарными особняками в георгианском стиле и улицами, наводненными студентами. Проехав далее до Гарвард Сквер, я сделал свою первую остановку — «Оттос Ховбрау» — аляповатого здания, откуда доносился запах капусты и пива.
Припарковавшись, я вошел внутрь. Немецкие сказочные мотивы были повсюду — деревянные столы и стулья, украшенные резьбой, глиняные пивные кружки, стоящие вдоль стен, официантки в широких юбках. Я стал искать глазами хозяина, наконец мой взгляд остановился на одетом в халат мужчине, стоявшем возле кассового аппарата.
Я подошел к нему, но не стал показывать свой жетон.
— Извините, я журналист, пишу историю про Элизабет Шорт. Насколько мне известно, она работала здесь в 1942 году, и поэтому я подумал, что вы могли бы мне немного о ней рассказать.
Мужчина спросил:
— Что за Элизабет? Она какая-то кинозвезда?
— Ее убили несколько лет назад в Лос-Анджелесе. Это достаточно громкое дело. Вы бы...
— Я купил это место в 1946 году, и единственный, кто здесь работал во время войны, — это Роз. Роззи, подойди сюда! С тобой хотят поговорить!
Появилась самая прожженная из официанток — настоящая бандерша, бочка в юбке до колен. Хозяин сказал ей:
— Вот журналист, хочет поговорить с тобой об Элизабет Шорт. Ты ее помнишь?
Роззи надула пузырь из жевачки.
— Я уже все рассказала «Глоуб» и «Сентинел» и полицейским, мне нечего добавить. Бетси Шорт была неумехой и фантазеркой, и если бы она не привлекала бы сюда студентов, то и дня бы не продержалась. Я слышала, что она нанялась куда-то в помощь военным, но я не знаю ни одного из ее хахалей. Конец истории. И никакой ты не журналист, ты — легавый.
— Спасибо за проницательный комментарий, — сказал я.
Судя по моему дорожному атласу, Медфорд находился в двенадцати милях от Кембриджа по прямой. Я добрался туда, когда начали спускаться сумерки, и прежде чем увидел, почуял его запах.
Медфорд был фабричным городишкой, по периметру которого располагались литейные заводы со своими изрыгающими дым трубами. Я закрыл в машине окно, чтобы не вдыхать этот вонючий воздух; промышленная зона плавно сменялась жилыми кварталами из узких кирпичных домишек, понастроенных впритык друг к другу. В каждом квартале были по крайней мере две пивнушки, и когда я выехал на Своси-бульвар — улицу, где стоял кинотеатр, то снова открыл окно, чтобы проверить, можно ли дышать. Вонь стояла прежняя — на переднем стекле уже появилась пленка из жирной сажи.
Проехав несколько кварталов, я увидел «Маджестик» — типичное для Медфорда здание из красного кирпича. Афиши зазывали на «Все вверх дном» с Бертом Ланкастером в главной роли и на «Дуэль под солнцем» со «звездным составом исполнителей». Билетная касса была закрыта, и я направился в сам кинотеатр. Войдя внутрь, я подошел к буфету. Человек за прилавком спросил:
— Что-то не в порядке, сэр?
Я простонал, и за три тысячи миль от дома во мне узнавали полицейского.
— Нет, ничего. Вы менеджер?
— Владелец. Тед Кармоди. Вы из бостонской полиции?
Я нехотя достал свой жетон.
— Полицейское управление Лос-Анджелеса. Я по поводу Бетти Шорт.
Тед Кармоди перекрестился.
— Бедная Лиззи. У вас есть новые версии? Поэтому вы здесь?
Я положил на прилавок десятицентовую монетку и, взяв батончик «сникерса», развернул его.
— Скажем, я кое-чем Бетти обязан. И я хотел бы у вас кое о чем спросить.
— Спрашивайте.
— Для начала, я просматривал материалы расследования, проведенного бостонской полицией, и ваше имя там не фигурировало. Они разговаривали с вами?
Кармоди вернул мне мою монетку.
— За счет заведения. И я не разговаривал с бостонскими полицейскими, потому что они говорили о ней в таком тоне, как будто она была какой-то шлюхой. Я не общаюсь с теми, кто очерняет людей.
— Это достойно уважения, мистер Кармоди. Но чтобы вы могли им рассказать?
— Ничего грязного, это уж точно. Лиззи была для меня самой лучшей. Если бы полицейские имели хотя бы некоторую долю уважения к мертвым, я бы им это сказал.
Я начал терять терпение.
— Я как раз тот, кто относится к мертвым с уважением. Представьте, что вы вернулись на два года назад, и расскажите мне.
Кармоди никак не мог войти в толк, поэтому, чтобы он расслабился, я начал жевать «сникерс».
— Я бы рассказал им о том, что Лиззи была плохим работником, — наконец произнес он. — И я бы сказал, что мне на это было наплевать. Она притягивала мальчишек как магнит, и, если она сама тайком пробиралась в зал посмотреть, что с того? За пятьдесят центов в час я не думал, что она будет на меня горбатиться без передышки.
Я спросил:
— Что вы скажете по поводу ее дружков? Кармоди хлопнул кулаком по прилавку; несколько леденцов и конфет полетели на пол.
— Лиззи не была гулящей! Я знаю всего одного кавалера, с которым она встречалась. Это один слепой парень. И я знал, что они просто дружили. Послушайте, вы хотите знать, каким подростком была Лиззи? Я вам скажу. Я обычно впускал этого парня бесплатно, чтобы он мог хотя бы послушать фильм, и Лиззи прокрадывалась в зал и, садясь возле него, рассказывала ему о том, что происходило на экране. По-вашему, это похоже на поведение шлюхи?
Это было похоже на удар в самое сердце.
— Нет, не похоже. А вы помните, как звали того парня?
— Томми, фамилию забыл. У него комната в доме, где находится Совет ветеранов войны, в одном квартале отсюда, и если он — убийца, то я — Санта-Клаус.
Я протянул ему руку.
— Спасибо за шоколадку, мистер Кармоди.
Мы пожали друг другу руки. Кармоди сказал:
— Найдете того, кто убил Лиззи, я куплю вам целую фабрику по производству этих шоколадок.
Произнося эти слова, я знал, что это один из самых лучших моментов моей жизни:
— Обязательно найду.
Совет ветеранов войны находился через дорогу, чуть ниже по улице, еще одно здание из закопченного красного кирпича. Я шел туда, думая о том, что встреча со слепым Томми ничего мне не даст, что это будет просто разговор, который всего лишь облегчит мне ее восприятие.
Боковая лестница подымалась наверх. Я прошел мимо почтового ящика с надписью: Т. Гилфойл. За дверью играла музыка. Я позвонил. В единственном окне было темно. Из-за двери раздался мужской голос:
— Да? Кто там?
— Полиция Лос-Анджелеса, мистер Гилфойл. Это по поводу Элизабет Шорт.
В окне появился свет, музыка стихла. Дверь открылась, и высокий коренастый мужчина в темных очках пригласил меня войти. На нем был безупречно отглаженный спортивный костюм в полоску и брюки. Сама же комната представляла из себя свинарник, повсюду пыль и грязь, от непривычно яркого освещения по всем щелям разбегалась целая армия тараканов.
Томми Гилфойл сказал:
— Мой учитель читал мне газеты из Лос-Анджелеса. Почему они писали о Бетти такие мерзкие вещи?
Я попытался прикинуться дипломатом.
— Потому что они не знали ее так хорошо, как вы.
Томми улыбнулся и плюхнулся в убогое кресло.
— А что, комната действительно в непотребном виде?
Я отодвинул в сторону лежащие на кровати пластинки и присел.
— Вообще-то можно немного прибраться.
— На меня иногда находят приступы лени. Так расследование по делу Бетти снова открыто? Дело первой важности?
— Нет, я здесь по собственной инициативе. Откуда вы знаете полицейский жаргон?
— У меня есть друг-полицейский.
Я смахнул с рукава толстого таракана.
— Томми, расскажите мне про ваши отношения с Бетти. Расскажите о том, что не попало в газеты. Что-то хорошее.
— Это дело касается вас лично? Как вендетта?
— Более того.
— Мой друг говорит, что полицейские, которые принимают свою работу близко к сердцу, сталкиваются с неприятностями.
Я раздавил принявшего исследовать мой ботинок таракана.
— Я просто хочу поймать ублюдка.
— Вам не надо кричать. Я слепой, а не глухой, и я прекрасно знал о маленьких шалостях Бетти.
— То есть?
Томми нащупал трость возле кресла.
— Не хочу вдаваться в подробности, но Бет все-таки вела беспорядочную половую жизнь, как об этом писали газеты. Я знал причину, но помалкивал, потому что не хотел опорочить ее память и еще потому что понимал, что это не поможет найти убийцу.
Он остановился, не зная, как себя вести дальше — рассказывать ли все до конца или все-таки о чем-то умолчать. Я подбодрил его:
— Позвольте мне судить об этом. Я достаточно опытный следователь.
— В вашем-то возрасте? Судя по вашему голосу, вы еще молоды. Мой друг говорит, чтобы стать следователем нужно по крайней мере десять лет прослужить простым полицейским.
— Черт возьми, не придирайтесь к словам. Я приехал сюда по собственной инициативе, и я не... — Увидев, что он в испуге потянулся к телефону, я замолк. — Послушайте, я извиняюсь. У меня был тяжелый день, и я далеко от дома.
Томми удивил меня, когда вдруг улыбнулся.
— И вы меня простите. Я тут время тянул, чтобы продлить ваш визит, а это было бестактно с моей стороны. Я расскажу вам про Бет и ее небольшие причуды.
Возможно, вы знаете, что она мечтала стать актрисой — и это правда. Вероятно, вы догадались, что у нее было мало таланта — и это тоже правда. Бет читала мне пьесы — играла за всех персонажей и ужасно переигрывала — просто ужасно. Я разбираюсь в декламации.
То, что у нее получалось лучше всего — так это излагать действие. Я бывало сидел в кинотеатре и Бет рассказывала мне то, что происходило на экране. Она была просто великолепна. Я рекомендовал ей начать писать сценарии для фильмов, но она просто хотела стать актрисой, как и другие глупые девчонки, которым не терпелось уехать из Медфорда.
Я пошел бы на массовое убийство, лишь бы выбраться из этой комнаты.
— Томми, вы упомянули о том, что знаете причину, из-за которой она распутничала.
Томми вздохнул.
— Когда ей было лет шестнадцать-семнадцать, на нее напали двое подонков, где-то в Бостоне. Один ее все-таки изнасиловал, а другой собирался это сделать, но им помешали какие-то моряки, которые их прогнали.
Бет подумала, что, возможно, она залетела, и поэтому пошла на прием к врачу. Врач сказал, что у нее доброкачественная опухоль яичников и что поэтому она никогда не сможет иметь детей. Бет просто обезумела от отчаяния, потому что она всегда хотела иметь много детей. Она нашла моряков, которые ее спасли, и начала их умолять, чтобы они подарили ей ребенка. Один из них ее отшил, а второй... он пользовался ей до тех пор, пока его не отправили за океан.
Я сразу же вспомнил Французика Джо Дюланжа и его рассказ о том, как Орхидея расстроилась из-за своей беременности, как он свел ее со своим «знакомым доктором», который устроил ей липовый медосмотр. Эта часть его рассказа, очевидно, не была просто пьяным бредом, как мы с Рассом вначале предполагали — теперь это была основная версия, которую необходимо разрабатывать, по крайней мере, «знакомый доктор» был здесь главным свидетелем, возможно, и главным подозреваемым. Я спросил:
— Томми, вы знаете, как звали тех моряков? Того врача?
Томми отрицательно покачал головой.
— Нет. Но именно в то время Бет начала распутничать с военными. Она считала их своими спасителями, думала, что они смогут подарить ей ребенка, маленькую девочку, которая бы стала великой актрисой в случае, если у нее самой не получится. Печально, но, как я слышал, Бет была блестящей актрисой только в постели.
Я поднялся с кровати.
— А что по поводу ваших с ней отношений?
— Мы потеряли с ней связь. Она уехала из Медфорда.
— Вы дали мне хорошую зацепку, Томми. Спасибо.
Слепой парень протянул трость на звук моего голоса.
— Тогда поймайте того, кто это сделал, но больше не позволяйте обижать Бет.
— Не позволю.
Назад: Глава 30
Дальше: Глава 32