Глава 15

Иногда приходится отдавать копам должное. Даже если они тебе не по душе, а ты – им; даже если отношения у вас натянутые и между вами вот-вот разразится война. Пускай так – изредка они все равно заслуживают уважительного кивка. Легавые они такие: иногда выкинут такое, отчего ты вынужден справедливости ради заметить: «Отлично сработано!»

Разумеется, касается это не всех копов, пожалуй, даже их меньшинства. Но попадаются время от времени один-два таких, кому хочется искренне пожать руку или всучить пончик в качестве благодарности.

Как ни странно, в этот раз именно такой коп мне и попался.

Первая полицейская машина примчалась минуты через три-четыре после взрыва. Услышав нарастающий гул сирен, порядочный гражданин, несмотря на усталость и десяток мелких ранений в грудь, поспешил бы встретить блюстителей закона. Но только не Декстер. И только не сегодня. С меня хватит.

Так я и лежал на полу с закрытыми глазами и слушал нечеловеческое тявканье других пострадавших. Они, конечно, были гораздо ближе к взрыву, поэтому, вероятно, и ранены были сильнее. Но справедливости ради замечу, что они употребляли алкоголь, а он притупляет боль. Правда, на них он, судя по всему, подействовал иначе: разбудил какие-то доли мозга, отвечающие за дурацкий вой. Я представить себе не мог ранения, которые оправдали бы эту раздражающую какофонию. Звук был такой, как будто за стеной кто-то сделал лоботомию стаду овец, а потом забил их до полусмерти битами и копьями.

Ну и ладно, пускай блеют. Меня это не касается, даже самую малость. С меня хватит. Я тут ни при чем. Я как гуру нового тысячелетия, достигнувший безупречного состояния нирваны под названием «Отвалите от меня». Если миру еще что-то нужно – пусть приходит сам. Магомед не пойдет к горе.

Так я и лежал, а сирены звучали все громче и громче, заглушая мои отчаянные мысли. Снаружи со скрипом затормозила полицейская машина, и полицейские поспешили на место происшествия. Я не шевелился. Потом примчалась «Скорая», и медики ринулись помогать нытикам с мальчишника. Я не пытался даже встать. И только услышав повелительный голос и стук в дверь своего номера, сопровождаемый женским криком: «Сэр? Сэр!» – я зашевелился. Сначала открыл глаза, затем с трудом поднялся на ноги и открыл дверь.

На пороге стояла афроамериканка в синей полицейской форме округа Майами-Дейд. Она оглядела меня с ног до головы пристальным взглядом, столь же жестким, как ее голос.

– Сэр, вы целы? – спросила она. Голос ее звучал совершенно бесстрастно, но в то же время озабоченно, что, как мне показалось, забавно и довольно непросто изобразить.

– Поранился только, – ответил я, показывая руки и кивая на рубашку. – А в остальном… – Я вдруг отчетливо понял: когда станет известно, кто я такой, меня стопроцентно увезут в отделение. От этой мысли усталость накатила новой волной.

– Хорошо, – кивнула офицер. – Пройдемте со мной, сэр. – Она крепко схватила меня за руку и вывела наружу.

Я сонно оглядел то, что осталось от гостиницы, распахнул глаза от удивления и даже споткнулся, но крепкая хватка полицейской не дала мне упасть. Понятное дело, здесь взорвалась бомба, но знать это и видеть – не одно и то же.

С той стороны, где я оставил свой несчастный авто, стоянку разнесло особенно сильно. От машины, разумеется, ничего не осталось, один лишь искореженный дымящийся остов, который теперь тушили трое пожарных. Автомобили, стоявшие вокруг, выглядели не лучше. Вход в гостиницу, возле которого сновал еще десяток пожарных, почернел, краска на стенах ее выгорела, оконные стекла выбило из рам, а двери слетели с петель. По работе мне и раньше доводилось видеть последствия взрывов, но не таких масштабов. Неужели все из-за мелкой сошки вроде меня? Кажется, кому-то я не даю покоя.

– Ого, – буркнул я.

Офицер кивнула:

– Пойдемте, – и аккуратно повела меня к другой части здания, чуть поодаль, где под козырьком располагался вход в регистратуру. Там врачи «Скорой помощи» уже устроили маленькое приемное отделение.

Медики – народ веселый, шустрый и деловой. Они избавили меня от необходимости тащиться до помойки, сняв мою рубашку и выбросив ее в мусорный мешок. Потом одна из них, крепкая и миниатюрная пожилая женщина с короткими темными волосами, вытащила у меня из груди несколько осколков и быстро, но тщательно обработала антисептиком порезы.

– Пластыри у нас закончились, мой хороший, – сказала женщина. – Поэтому походи без рубашки, пока кровь не подсохнет. – Она улыбнулась. – К счастью для нас, девочек, тут есть на что посмотреть! Прямо как пожарник в календаре! – Она подмигнула мне и хлопнула по плечу. – Ну все. Можешь идти. – А потом переключила внимание на другого пострадавшего.

На улице меня дожидалась все та же полицейская.

– Ответите на несколько вопросов, сэр? – спросила она.

Меня все так же клонило в сон, настроения не было, а жгучие ранки на теле делу не помогали. Жаль, что нельзя поныть и отделаться от копов. Я устало кивнул:

– Да, конечно.

Вопросы были самые обычные, четко по стандартному полицейскому перечню. Служат они для двух целей: во-первых, чтобы души детективов были спокойны, а во-вторых, чтобы первые прибывшие на место происшествия офицеры не выставляли себя круглыми идиотами. Детективы, как правило, не самого высокого мнения о рядовых полицейских, и очень часто это справедливо, но, возьмусь заметить, сами детективы (как мне хорошо известно) тоже зачастую не блещут умом.

Судя по нашивке на рубашке, полицейскую, которая меня допрашивала, звали Пух. Должно быть, нелегко ей жилось с таким именем, оттого она и стала такой умной. Когда Пух быстро и профессионально задала мне вопросы и записала ответы в блокнот, я вдруг проговорился, что взорвалась моя машина. Полицейская украдкой оглянулась, точно искала кого-то выше званием, но никого не обнаружила. Затем улыбнулась, облизнула губы и сосредоточенно на меня посмотрела. Она поняла, что нашла зацепку и может собственноручно разобраться, что здесь произошло. На такие случаи стандартных вопросов не полагается, так что если уж облажаешься – заработаешь оплеуху от начальства. Зато если сделаешь все как следует – получишь повышение, а офицер Пух, готов спорить, не собиралась носить до старости простую синюю форму. По меньшей мере сидит она на ней не очень. Так вот, она принялась придумывать вопросы.

– Вы уверены, что это была ваша машина?

– Да, – кивнул я. – Взял ее напрокат.

– Напрокат? Как давно?

Я силился вспомнить, когда это было. Столько всего случилось за последнее время да так стремительно, что дни слились воедино. В один огромный пространственно-временной пузырь с застывшими внутри событиями, сродни мотыльку в янтаре. Прошло несколько секунд, прежде чем я наконец растерянно ответил:

– Вчера?… Кажется.

После полицейская спросила, из какого проката машина, оставлял ли я ее без надзора, где был и что делал. Я честно ответил, и Пух все записала. Потом она, видимо, подумала о повышении, снова нерешительно облизнула губы и спросила:

– Есть ли, по-вашему, кто-то, кто хочет вас убить?

Вот он, тот самый вопрос. Есть ли кто-то, кто хочет меня убить?…

А разве остался в этом жестоком, жутком, грешном мире хоть кто-то, кто этого не хочет? Я даже не знал, с кого начать список, настолько он велик. С минуту я молча смотрел на офицера и вдруг расхохотался.

Нет, настоящих эмоций я не испытываю, поэтому смех пришлось прививать себе в подростковом возрасте, и было непросто. Ох и много же времени я убил, пытаясь научиться делать это к месту. Результатом я особенно гордился: смех у меня получался сдержанный, величавый, но естественный. И уж точно совсем не похожий на тот хриплый кашель второсортного тенора, только что вырвавшийся из моей груди. Поверьте, этот лай дворняжки не понравился бы даже самому большому моему поклоннику (если вы умудритесь, конечно, такового найти).

Звук все продолжал рваться из меня бесконечным потоком, и я не мог остановиться. Офицер Пух терпеливо за мной наблюдала, дожидаясь, пока я успокоюсь. Но только смех мой стал затихать, как я понял, что каменное выражение лица офицера Пух один в один напоминает выражение Деборы, – и вновь залился смехом.

Полицейская еще недолго на меня смотрела, потом отвернулась, и я решил, что обидел ее (отчего мне стало еще веселее). Но, как выяснилось через мгновение, она позвала одного из медиков. Это был мужчина, афроамериканец лет тридцати пяти, который, судя по габаритам, мог стать полузащитником в «Питсбург Стилерз». Он подошел ко мне, проверил зрачки, пощупал пульс, а потом повернулся к офицеру Пух.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Я не спец по этой части. Шок, наверно. Пусть просмеется. – А затем удалился к пострадавшим с болячками поинтересней.

Проводив его взглядом, Пух, не моргая, решительно уставилась на меня и смотрела до тех пор, пока я не успокоился. Ждать пришлось недолго. Я взял наконец себя в руки, вырвав поводья из рук внезапно охватившего меня безумия, глубоко вздохнул, подбадривающе улыбнулся и произнес:

– Извините. Долгая история.

Она продолжала на меня смотреть, а потом как ни в чем не бывало повторила:

– Есть ли, по-вашему, кто-то, кто хочет вас убить?

– Есть, – кивнул я, сдерживая щекочущий смех в горле. – И список, признаться, не маленький.

– Будьте так добры, назовите несколько имен, сэр.

– Так-так-так, – послышался голос у меня за спиной. Голос этот, с насмешливой горчинкой, к моему несчастью, был хорошо мне знаком и несомненно принадлежал безмозглому забияке, видеть которого после всего случившегося мне особенно не хотелось.

– О! – обратился я к полицейской. – А вот и один из них.

Офицер Пух глянула мне через плечо и напряженно выпрямилась. В поле зрения появился Тот-кого-нельзя-называть.

– Детектив Андерсон, – вздохнул я. – Как приятно вновь вас видеть! А разве вам спать уже не пора?

– Как же я могу пропустить такой праздник? – усмехнулся он, глядя на меня со злорадством. Потом, не отводя взгляда, он обратился к офицеру Пух: – Наденьте на него наручники. Можно особо не нежничать.

– На каком основании, сэр? – нахмурилась Пух.

Андерсон навис над ней и скривил губы.

– На основании «я так сказал». Выполняйте.

Пух еще секунду неподвижно стояла на месте, но Андерсон решил не дожидаться: он выхватил у нее наручники и ринулся ко мне.

– Я напишу об этом в своем рапорте.

– Я в своем тоже, сэр, – невозмутимо парировала Пух.

Не теряя ни секунды, Андерсон просто схватил меня за плечи, развернул к себе спиной, заломил руки и нацепил наручники.

– Так я и думал, что ты выкинешь что-то подобное, – прорычал он, затягивая наручники сильнее некуда. – Таких нельзя выпускать на улицу. – Он еще раз хорошенько дернул кольца, а потом отстранился и посмотрел мне в лицо с насмешкой. – Ты же вообще не держишь себя в руках – так ведь, остолоп несчастный?

– А зачем? – пожал я плечами. – Вы все равно придумаете какую-нибудь чепуху и попытаетесь свалить все на меня. – Я улыбнулся. – Как в этот раз. Сколько нужно подделать бумажек, чтобы засадить меня за решетку, детектив? И когда вы научитесь подделывать нормально подписи?

Несколько секунд он яростно на меня пялился. Потом шагнул вперед и ударил по лицу наотмашь. Было больно. Больно настолько, что в глазах на секунду потемнело, ноги пошатнулись и даже, кажется, зашатался зуб. Но я расправил плечи и улыбнулся вновь.

– Смотрю, ударить меня, пока на мне не было наручников, духу не хватает.

Лицо детектива потемнело. Он сжал кулаки и челюсти, и на секунду я решил, что зашел слишком далеко. Но не успел он ничего сделать, как офицер Пух встала между нами.

– Сэр! Довольно!

– Ему мало будет! – вскричал Андерсон. – Уйдите с дороги!

– Нет, сэр. – Она с вызовом посмотрела ему в лицо и спустя несколько секунд с нажимом добавила: – Сэр. – Звучало это слово совсем не уважительно.

– Упомянешь об этом в рапорте – будешь до могилы штрафы выписывать! – процедил сквозь зубы детектив.

– Уж лучше так, – спокойно сказала Пух. – Штрафы выписывать – не беззащитных избивать.

Они стояли лицом к лицу и некоторое время тупо глядели друг на друга. Потом Андерсон раскрыл рот, намереваясь, вероятно, снова брызнуть ядом или пригрозить увольнением, но тут его позвали другие полицейские.

– Эй, детектив, саперы приехали.

Андерсон поморщился, точно его разрывало на части.

– Посадите его ко мне в машину, – приказал он офицеру Пух, а затем развернулся на каблуках и зашагал к саперам.

Офицер Пух посмотрела ему вслед. Когда он оказался на безопасном расстоянии, она сняла с меня наручники и нахмурилась:

– У вас руки посинели. Встряхните, восстановите кровообращение.

Кисти моих рук и правда стали синими, что было неудивительно – я чувствовал, как они немеют. Я встряхнул ими, сжал и разжал кулаки, покрутил запястьями, а затем, поглядев на офицера Пух, вопросительно приподнял бровь. Она покачала головой.

– Давайте их сюда. – Она снова нацепила на меня наручники, только на этот раз не за спиной и не так туго.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Это всего лишь моя работа, – ответила она.

Я, зная, что это правда, не стал ничего добавлять.

Вскоре, осторожно усадив меня на край заднего сиденья внедорожника Андерсона, женщина наклонилась ко мне и тихо сказала:

– Когда случаются такие взрывы, нужно вызывать федералов. Так что в участок вас не повезут.

Я удивленно на нее посмотрел.

– А вы их вызвали?

Она едва заметно улыбнулась:

– Да. – А потом вновь перевоплотилась в Копа-крепкий-орешек и уже обычным голосом прибавила: – Пригните голову, сэр. – И, толкнув меня глубже на заднее сиденье, захлопнула дверь.

Я восхищенно смотрел, как она удаляется. После того, что случилось одиннадцатого сентября, регламент обязывает полицейских звонить федералам при малейшем намеке на терроризм (а взрывы бомб, конечно, под это подпадают). Но при этом, как правило, полиция Майами и ПСШФ неохотно пускают ФБР, АНБ, Министерство обороны и другие федеральные конторы на свою территорию. Извечная дележка юрисдикции.

Обычно, если первыми на месте происшествия оказываются местные копы, они берут положение под свой контроль, а федералам звонят лишь с разрешения руководства. Из-за этого зачастую они теряют кучу драгоценного времени и преступники успевают скрыться, но какая разница? Всем плевать. Главное, охранять права местных. А то, того гляди, и гражданская война начнется…

Но офицер Пух не стала ждать. Она взяла инициативу в свои руки и поступила по-умному. К моему счастью, именно это избавит меня от повторного сидения за решеткой без каких бы то ни было обвинений и надежд на освобождение. Когда приезжают федералы, подозреваемых (в данном случае меня) передают им, а они, как правило, не увлекаются подделкой документов из личной неприязни. Это значит, что долго они меня держать не будут. И все потому, что офицер Пух поступила по совести.

Прямо чудо какое-то. Я решил, что, если стану когда-нибудь комиссаром полиции, обязательно дам ей повышение. Столь добросовестное исполнение должностных обязанностей весьма похвально. Такие добрые мысли крутились в моей голове, пока я провожал полицейскую взглядом. Как я уже сказал, иногда приходится признавать заслуги отдельных копов.

Благодаря офицеру Пух, даровавшей мне доступ к собственным часам, я мог смотреть на время. Около полутора часов я так и сидел в машине у Андерсона, и никто меня не трогал: не обзывал, не бил, не угрожал. С другой стороны, конечно, предложить мне кофе с ватрушкой никто не удосужился. Я сидел в полном одиночестве, вольный делать, что душе угодно. Только в наручниках. И запертый на заднем сиденье автомобиля. Вариантов, чем заняться, было не очень много, зато, к счастью для меня, один из них оказался очень подходящим. Спать…

Так я и поступил. Выключился почти сразу – провалился в глубокий сон без сновидений и спал до тех пор, пока не щелкнула дверь машины.

Я открыл глаза, ожидая увидеть офицера Пух, и не был разочарован. Однако за спиной у нее стояли еще двое. Мне они знакомы не были, но, как только Пух помогла мне выбраться из машины, я окинул их быстрым взглядом и тут же догадался, кто они.

Мужчина и женщина в одинаковых костюмах, чуть за тридцать. Спортивное телосложение, одинаково серьезные мины.

Женщина подняла удостоверение и представилась:

– ФБР. Специальный агент Рэвис. – Она качнула головой в сторону своего клона-напарника. – Это специальный агент Блэнтон. Мы хотим задать вам несколько вопросов.

Я вежливо им улыбнулся.

– Приятно познакомиться. Но, боюсь, я не смогу отвечать на вопросы, пока нарушаются мои гражданские права. – В качестве доказательства я показал им скованные руки.

Фэбээровцы переглянулись, а потом мужчина, специальный агент Блэнтон, вопросительно посмотрел на Пух.

– Офицер, этот человек арестован?

– Насколько мне известно, нет, сэр, – отозвалась Пух.

– Он представляет угрозу для себя или других лиц?

– Мне кажется, нет, сэр. Никаких признаков выявлено не было.

Агенты вновь переглянулись. Блэнтон нахмурился.

– Тогда почему он в наручниках?

С самым что ни на есть серьезным выражением лица Пух откашлялась.

– Сэр. Дежурный детектив приказал мне заковать этого человека в наручники. Я спросила, на каких основаниях. – Она снова кашлянула, стараясь сохранить свою серьезность. – И детектив ответил, что на основаниях «я так сказал».

– Так и сказал? – удивился Блэнтон.

– А потом вы заковали его? – уточнила Рэвис.

– Нет, мэм, – продолжила Пух. – Дежурный детектив схватил мои наручники и заковал его сам. – Она сделала паузу, а затем прибавила: – А я через некоторое время сняла наручники и надела их снова.

– Зачем?

– Дежурный детектив заковал этого человека не должным образом – слишком туго, – что могло привести к ухудшению кровообращения и, соответственно, нанесению ущерба здоровью субъекта.

Все трое повернулись ко мне, и Блэнтон нахмурился. Потом шагнул ближе и внимательно осмотрел мое лицо, на котором Андерсон оставил свой след.

– Скажите, а красное пятно у субъекта на лице – тоже результат плохого кровообращения?

Пух замерла, глядя прямо перед собой.

– Нет, сэр.

– Вы знаете, откуда оно взялось? – вмешалась Рэвис.

– Да, мэм.

Блэнтон вздохнул и посмотрел на Пух.

– Собираетесь просветить нас?… Офицер… – Он нахмурился и взглянул на именную нашивку у нее на рубашке. – Офицер… Пух?

– Все верно, сэр. Пух.

– А зовут вас, случайно, не Винни? – усмехнулась Рэвис.

– Мелани, мэм.

– Жаль.

– Офицер Пух, – снова обратился к ней Блэнтон. – Так откуда у этого человека след на лице?

– Его ударил дежурный детектив, сэр, – четко ответила женщина. – После того как заковал в наручники. – Говорила она четко и по-военному, отчего мне хотелось затянуть наш гимн.

Блэнтон закрыл глаза и вздохнул.

– Думаю, наручники с него можно снять, Пух, – сказала Рэвис.

Пух решительно шагнула ко мне, и я поднял руки. Когда она сняла с меня наручники, я подмигнул ей. Она сделала вид, что не заметила.

– Спасибо, офицер Пух. – Рэвис кивнула. – Можете вернуться к своим обязанностям.

Пух зашагала прочь, и я встал на ее место.

– Приятно с вами познакомиться, – заговорил я, обратившись к Рэвис. – Меня зовут Декстер Морган.

– Вы готовы ответить на несколько вопросов, мистер Морган? – спросила она.

– Разумеется, – кивнул я.

Меня повели в пожухлый вестибюль гостиницы. Он был достаточно далеко от стоянки, поэтому взрывом его не задело. Хотя сложно сказать, хорошо это или плохо, учитывая, какой старой и прогнившей мебелью была заставлена эта комната. Хозяева гостиницы, пожилая пара, находились здесь: муж, выражением лица походивший на Эдварда Мунка, сидел на покосившемся трухлявом кресле, а жена носилась на улицу и обратно с кофейником и стопкой пластиковых стаканчиков.

Кивнув на более-менее приличный с виду диванчик, Рэвис велела мне сесть. Потом опустилась напротив на деревянный стул с прямой спинкой. Ее напарник, Блэнтон, уступил ей инициативу и встал слева за ее спиной.

– Это ваша машина взорвалась, мистер Морган? – спросила она.

– Не моя. Я взял ее напрокат, – ответил я с очаровательной скромной улыбкой.

Судя по следующему вопросу, моя улыбка на агента не подействовала.

– Это вы взорвали взятую напрокат машину, мистер Морган?

– Нет.

Она кивнула.

– Детектив считает, что это сделали вы.

– Разумеется, – согласился я.

– Бомба была большая, мистер Морган. Кто ее заложил?

– Не знаю. – Я и правда не знал. Нет, конечно, догадывался, но фэбээровцев это не касалось, что бы они там ни думали.

– А кто первый приходит на ум? – спросила агент. – Навскидку.

– Ну, – задумался я, – машина из проката. Может, целью был ее предыдущий водитель. Или… не знаю. Может, по ошибке.

– По ошибке? – невесело усмехнулся Блэнтон. – Такую-то бомбу и заложили не в ту машину?

– Мало ли, – пожал плечами я. – Мы же в Майами.

– Мистер Морган, – вновь заговорила Рэвис. – Вы же понимаете, что вероятность такой случайности чрезвычайно мала, так? – Она изогнула бровь. – Даже в Майами, согласитесь.

– Ну, – пожал плечами я, – пару лет назад неподалеку отсюда какого-то водителя убило куском заледеневших фекалий, выпавших из пролетавшего самолета. Крышу машины насквозь пробило…

– Почему детектив Андерсон вас ударил? – перебил Блэнтон.

– Он меня недолюбливает.

Блэнтон молча на меня посмотрел, а Рэвис хмыкнула:

– Мы догадались.

– А вы в курсе, почему он вас недолюбливает? – продолжал Блэнтон. – Или в этом тоже виноваты упавшие с неба фекалии?

Я заколебался. Любой другой на моем месте наверняка выложил бы все начистоту, доверившись этим праведным и доблестным представителям правопорядка и всей правоохранительной системе государства. Но только не я, наученный горьким опытом. У всех есть скрытые мотивы, завуалированные под нечто иное – потому-то и скрытые. Вдруг Рэвис и Блэнтон решат наладить межструктурные связи и помочь Андерсону? Кто знает, может, по регламенту им за это причитаются премии или дополнительные выходные. Сложно угадать, чем обернется моя откровенность.

– Мистер Морган? – окликнула меня Рэвис.

Я посмотрел сначала на нее, потом на ее напарника. Они и правда казались праведными и доблестными. Впрочем, как и я. Всем известно, что внешность обманчива.

Но иногда наступает момент, когда доводы рассудка утихают и приходится сглотнуть, скрестить пальцы и сказать правду. Так я и поступил. Я рассказал свою печальную историю от начала до конца, рассказал о предательстве, лжи, злобе и беспросветной некомпетентности, с которыми мне пришлось столкнуться за последнее время. Хотите верьте, хотите нет, но я почти ничего не приукрасил, только сделал ударение в правильных местах, пару раз выдержал многозначительную паузу и, когда говорил о смерти Риты, прочистил горло. Этому меня научили телесериалы: я заметил, что мужчины всегда так делают, когда их охватывают чувства. Мне этот трюк особенно понравился, ведь прокашляться намного проще, чем скорчить трагичную мину.

Пока я говорил, Рэвис и Блэнтон внимательно меня слушали, а когда замолчал, уставились друг на друга. Взгляд они удерживали до странности долго, будто разговаривали глазами, не произнося при этом ни слова. В конце концов они вновь повернулись ко мне, и Рэвис сказала:

– Возможно, мы захотим еще раз с вами поговорить, мистер Морган. В каком мотеле вы остановитесь?

И тут-то я понял, что ночевать мне негде. Это, конечно, не так уж плохо, если учесть, что теперь мне и добираться туда не на чем.

– М-м, – нахмурился я. – Пока не знаю. Можно позвонить вам, когда найду гостиницу?

Рэвис протянула мне визитку (красивую, с тиснением и все такое) и записала номер моего мобильного. Потом еще раз молча «поговорила» с Блэнтоном и кивнула:

– Можете идти.