Глава 11
В кузове у Брайана оказалось два плавучих якоря. К одному мы привязали Октавио, к другому его нового друга, а потом сбросили обоих в карьер. Они быстро пошли на дно, и вскоре вода перестала рябить и успокоилась. Я старался не видеть в этом действе метафоры на собственную жизнь. Получалось плохо. У меня перед глазами сломленный Декстер провалился в темную пропасть, и мутная вода сомкнулась у него над головой, точно его никогда и не было.
Всю обратную дорогу по ЮС-1 Брайан непринужденно болтал, а я односложно ему отвечал. На горизонте моего будущего не было ни лучика надежды. Либо меня выловят на улице и швырнут в тюрьму копы, либо, если повезет, покромсают на мелкие кусочки люди Рауля. Мои шансы остаться в живых были столь ничтожны, что я скорее отращу крылья или стану джинном. Мои печальные размышления в очередной раз привели меня к банальному вопросу: «Почему это случилось со мной?» Чувство собственной ничтожности не позволяло мне найти утешение в своих страданиях. Я стал самым обычным безвольным овощем, который вляпался в грязную историю. «Дилемма Декстера» превратилась в то жалкое явление, которое называют «человеческим состоянием». Я стал простым смертным! Мне не хотелось даже фальшиво над собой насмехаться, чтобы похвастаться своим актерским мастерством перед Брайаном.
Мы двинулись обратно к кафе, возле которого я оставил свою машину, и сделали холостой круг по дороге на случай, если там меня подстерегают копы. Но никого не было: ни полицейских автомобилей, ни подозрительных фургонов, ни хоровода вооруженных до зубов психопатов.
Объехав кафе, мы подъехали к стоянке сзади. Брайан остановил машину в тени раскидистой смоковницы и перевел ручник в режим парковки. Мгновение мы оба сидели молча. Я не знал, о чем думает Брайан, но сам в это время брел по тундре своих мыслей, пытаясь выбраться из дебрей отчаяния. Но выхода не было.
– Что ж, – наконец сказал Брайан.
– Да, – кивнул я. – Пора.
– Не грусти, братец. Улыбнись.
– Это еще зачем?
– Сбивает с толку.
Я вздохнул.
– Боюсь, сейчас это мне не под силу. – Я открыл дверь. – Когда найду новую гостиницу, дам тебе знать.
– По телефону? – уточнил Брайан с легкой тревогой в голосе. – После того случая с кредиткой мне как-то не по себе…
– Ты прав. – Я мысленно дал себе пинка. Мог бы и сам догадаться. – Давай встретимся в этом кафе на завтрак.
– Прекрасная мысль, – поддержал Брайан. – Я люблю свежие пончики.
– В восемь? – предложил я, и он кивнул. – Тогда решили.
Я выскочил из фургона, и машина снова ожила.
– Спокойной ночи, – бросил на прощание Брайан, когда я потянулся закрыть дверь.
Милая формальность, правда, ночь вряд ли будет спокойной. Я просто кивнул и двинулся к своей машине.
Я нашел маленький неприметный мотель к югу от Гулдс и к северу от Хомстеда. То была старая одноэтажная гостиница, явно построенная в пятидесятые для усталых путников, весь день колесящих по шоссе Дикси. Хозяевами мотеля оказались бабуля и дедуля, которым надо было уйти на пенсию еще в шестьдесят третьем. Казалось, их удивило и слегка расстроило, что кто-то нагрянул к ним во время вечернего ТВ-просмотра и просит комнату. Но когда я показал наличные, они, чуть поворчав, дали мне ключ и велели идти в левое крыло.
Дверь в мою комнату располагалась посреди коридора. Краска на ней облупилась, а одной цифры в номерном знаке не хватало. Зато внутри оказалось посимпатичнее. Комнатка была крошечная, точно моя камера в «СИИТГН», и пахла нафталином и плесенью. Зато можно было рассчитывать, что сюда не нагрянут копы. К тому же хозяева совсем не разбираются в компьютерах (они и с пультом-то едва управляются) – а значит, никакого информационного следа я за собой здесь не оставлю.
Я запер дверь, закрыл ее на ржавую цепочку и оглядел кровать. От покрывала сильнее всего разило нафталином; плоские подушки походили на пустые наволочки. Я опробовал матрас. Он был мягким, будто сделанный из зефира. Но я ужасно устал, а кровать есть кровать.
Я плюхнулся на нее, но, как выяснилось, зря: она была постарше хозяев дома, поэтому прогнулась так, что спина моя на мгновение коснулась пола. Потом матрас чуть выпрямился, но все тело уже болело. Кровать в прошлой гостинице была, мягко говоря, не ахти, но эта не шла с ней ни в какое сравнение; я даже заскучал по жесткому матрасу в «СИИТГН». Я вертелся, ворочался и наконец улегся так, что ничего не болело. Еще столько всего надо сделать, но все время что-нибудь отвлекает. Разве это сегодня утром я проснулся в своей камере? Казалось, с тех пор столько всего случилось, будто то было в другой жизни. Но так и есть: каких-то несколько часов назад я стоял под ярким солнцем и моргал, наслаждаясь новоприобретенной свободой.
Большую часть дня я волновался о том, как бы не угодить обратно за решетку, ведь нет ничего хуже! Однако встреча с Брайаном добавила пару других, гораздо более жутких вариантов.
Я все равно должен остаться на свободе. Не стоит думать об ордах диких, обезумевших от наркоты убийц – есть дела и поважнее: не попасть в тюрьму, а лучше – отправить туда Андерсона.
Итак, я решил действовать самостоятельно. Сначала нужно найти доказательство… что там я хотел доказать?… Я зевнул и потянулся всем телом. Доказать… Да. Нужно доказать, что Роберт – педофил, а Андерсон подделывает улики. Кажется, я собирался поговорить с Винсом и попросить его о помощи… Снова зевок. И рассказать ему что-то про Андерсона. Ну, что он плохой. Старый добрый Винс. Старый злой Андерсон.
Я снова собрался зевнуть, в этот раз еще сильнее. На секунду мне показалось, что третий зевок разорвет меня пополам. Я попытался сдержать его… Прошло секунд десять, а потом…
Когда я открыл глаза, солнечный свет пробивался сквозь побитые плесенью занавески. Неожиданно наступило утро – назойливо яркое и веселое, как назло. Очень сложно оставаться угрюмым, когда солнышко улыбается тебе с безоблачного неба, а горлица поет свою песню. Я пытался; неподвижно лежал на кровати, решая, стоит ли вообще вставать. Казалось, коснись я ногами пола, нечто ужасное выскочит из шкафа и повалит меня на пол. Пол выглядел не слишком симпатично: желтый облезлый линолеум, который, судя по всему, положили еще в честь инаугурации Эйзенхауэра.
С другой стороны, если долго валяться на зефирном матрасе, рано или поздно меня настигнут другие чудища, так что выбор невелик. Так я в нерешительности и лежал на мягкой до неприличия кровати. Если не двигаться – почти удобно. Посреди ночи тело мое само собой изогнулось, так что колени теперь располагались до странности близко к голове. Не так уж плохо – почти как лежать в гамаке. (По крайней мере моряки не жалуются. Не сказать, чтоб я уж очень часто встречал моряков, но, будь гамаки такими неудобными, кто-нибудь бы обязательно проговорился.)
Я лежал как в воду опущенный, и в голове моей крутились мрачные сонные мысли. Я покряхтел и даже, можно сказать, надул губы. В конце концов тихий, но уверенный голосок из глубины моего сознания – назойливый шепот, так часто указывавший мне путь, краеугольный камень моего бытия, мой жизненный компас – обратился ко мне. Он никогда не ошибается, никогда меня не подводит… И сейчас он мягко, но настойчиво произнес: «Кушать».
«И снова он глаголет истину», – подумал я. Я и вправду проголодался. Причем ужасно. Если природа и лишила меня совести, то аппетитом наделила вдвойне. Именно он зачастую и движет мной. С неожиданной паникой я подскочил на месте, вспомнив, что вчера так и не поужинал. О чем я только думал? Так нельзя. Стыд и позор тебе, Декстер.
Со звенящим в ушах чувством долга я вдруг вспомнил, что за завтраком должен встретиться с Брайаном. Я посмотрел на часы. 7:15. Времени навалом, хотя, с другой стороны, не помешает приехать в кафе пораньше и подкрепиться сразу. Я сел. Точнее, попытался сесть: кровать обволокла меня своим губчатым существом и сжала смертельной хваткой. Я брыкался, боролся, наконец перевернулся на бок – и тут кровать выплюнула меня прямо на пол. Я больно ударился левым локтем и правым коленом. Корчась от боли, я краем сознания отметил, что пол приятно жесткий и, возможно, следующую ночь стоит провести на нем. Я приподнялся. Стало еще больнее. Вчерашние упражнения с трупами и ночные объятия зефирного матраса не лучшим образом отразились на моей спине. Я потянулся, разминая позвоночник, сделал пару упражнений и только тогда смог подняться и дойти до ванной. «Стоит только принять горячий душ, – думал я, – и мышцы расслабятся, оживут».
К сожалению, мне не дано было убедиться в верности моей мысли: из душа текла лишь тонкая струйка ржавой теплой воды. Сжав зубы, я встал под нее. По крайней мере я хотя бы немного проснулся и настроился на новый ужасный день.
Выбравшись из душа, я, весь мокрый, огляделся в поисках полотенца. Нашлось одно-единственное. Для рук. С грехом пополам я высушился, стряхнув воду на пол. Потом облачился в новую одежду: белье, носки, джинсы, пахнущие, гм, джинсами, и в довершение этого шикарного ансамбля – самое модное поло «Уолмарта». Теперь я готов к чему угодно.
Красная машинка, которую я вчера взял напрокат и оставил напротив своих окон, была на месте. Кажется, сегодня удача на моей стороне. Кроме того, ключ по-прежнему подходит к зажиганию – двигатель завелся с первого раза! А жизнь – неплохая штука, когда старается.
Я поехал на север по шоссе ЮС-1, и утреннее движение заставило меня усомниться, успею ли я на встречу вовремя, не то что пораньше. На Двести шестнадцатой улице из огромного грузовика на асфальт высыпались помидоры. Рядом лысый бугай выяснял отношения с хвостатым коротышкой. Тот, казалось, побеждал. По лодыжку в помидорах, они обменивались ударами, а мимо с любопытством ползли машины.
Я не истукан и понимаю, почему все с таким интересом вылупились на этот спектакль: ну и что, что несколько тысяч человек опаздывают на работу, вдруг скандалисты упадут в помидорную жижу ровно тогда, когда ты проезжаешь мимо?… Но именно оттого, что я не истукан, голод цепкой хваткой сжал мой желудок. И тогда я сделал то, что называется «Майами-финт»: я объехал пробку справа, двумя колесами съехав с дороги, и свернул в ближайший переулок. Десятки сердитых машин взвыли мне вслед, но я не обратил на них внимания. По традиции следовало, конечно, проводить их средним пальцем, но я решил не терять лица и просто усмехнулся. В конце концов, именно здесь я учился водить. Свои права я знаю.
Петляя по улочкам, я проехал еще полмили на север, а потом вернулся на шоссе. Здесь машин было меньше, оттого что основной поток сдержал помидорный инцидент. Вскоре я остановился перед кафе. До встречи оставалось тринадцать минут. Брайана видно не было, поэтому я заказал большой кофе, два фигурных пончика и сел на диван в дальнем конце зала лицом к двери.
Я успел прожевать полтора пончика, когда пришел Брайан. Он осторожно, но невзначай огляделся, потом купил большой кофе и два кремовых пончика с разноцветной присыпкой и сел напротив меня.
– М-м, – буркнул он, откусив от одного большой кусок.
– Серьезно, Брайан? – хмыкнул я. – С присыпкой? Второе детство заиграло?
Он улыбнулся; в зубах у него красовалась радужная стружка.
– А что плохого? – пробормотал он, жуя. – У меня и первого-то никогда не было.
– Что ж, – сказал я, с удовлетворением глядя на остатки своего самого обычного пончика, – на вкус и цвет.
– М-хм, – угукнул Брайан и запихнул остаток пончика в рот, запил его глотком кофе и посмотрел на второй. Я тем временем дожевывал собственный и гадал, не покажусь ли обжорой, если возьму еще пару баварских ватрушек. Потом решил остановиться на одной – купил и съел, запивая остатками кофе. Брайан тоже снова сходил к кассе и вернулся с ванильным пончиком в кленовом сиропе. Я смотрел на этот его пончик и, как бывало, размышлял о влиянии наследственности и окружающей среды на вкусы человека.
– Ну, – начал Брайан, потягивая кофе. – С чего начнем?
– Пожалуй, с моего адреса, – ответил я и назвал место своей Шангри-Ла.
Брайан кивнул и, глотнув из чашки, весело произнес:
– А теперь о насущных делах. Как будем бороться за свое существование сегодня?
– Без понятия. Только не забывай, что у меня и своих дел невпроворот. Я не хочу обратно в тюрьму.
Брайан изогнул бровь.
– Разумеется, но разве остаться в живых не наш приоритет?
– Дай мне свободу или дай мне смерть.
– Боюсь, смерть устроить гораздо проще, – заметил Брайан, качая головой.
– Возможно, – согласился я. – Но надо что-то делать.
– Что ж, пожалуй, в тюрьме от тебя толку мало.
– Я о том же.
Брайан шутливо погрозил мне пальцем.
– Но рано или поздно эти наши разные приоритеты ни к чему хорошему не приведут.
– Тогда придется их как-то объединить, – весело заметил я и представил, как армия наркоторговцев окружает Андерсона. Счастливый конец для всех, даже для самого Андерсона, ведь его проводят на тот свет как героя (чего он, к слову, ни капли не заслуживает). – Но не знаю, много ли пользы я принесу тебе на свободе, Брайан. В смысле, я даже оружие носить не могу. Так каков план?
Брайан стал молча допивать кофе. Видок у него при этом был какой-то подозрительный, будто он пытался отвлечь меня от вопроса. Не сработало. Он поставил чашку на стол и посмотрел в окно.
– Брайан, у тебя ведь есть план, так? – спросил я с сомнением.
Он вновь посмотрел на меня, а потом неуверенно пожал плечами.
– Если честно, – заговорил он, – я рассчитывал, что мы вместе что-нибудь придумаем.
Мы. Это слово вывело меня из себя еще больше, чем мысль об импровизации, когда на хвосте у тебя армия убийц.
– Ты так до сих пор ничего и не придумал?
– Ну, кое-что придумал, – отозвался Брайан с обидой в голосе. – Вытащил тебя из тюрьмы.
Я сжал зубы от осознания того, что Брайан, как и Дебора, оказавшись по уши в дерьме, предоставляет Декстеру честь его расхлебывать.
– Значит, теперь это моя забота? – поинтересовался я сердито. – Я теперь должен придумать, как бы нам не сдохнуть?
– Ну, образование у тебя получше, чем у меня.
– Да, но это твой наркобарон. – Я вдруг понял, что Брайан вывел меня из себя и я почти кричу. Я понизил голос. – Я понятия не имею, кто эти люди, Брайан. Не знаю, ни что они сделают, ни как – вообще ничего. Как же, по-твоему, мне их найти?
– О, это несложно, – мягко ответил Брайан. – Уверен, они найдут нас сами.
Странно, но меня это ничуть не обрадовало.
– Чудесно, – сказал я. – Уверен, они знают, что делают.
– Разумеется, – просиял Брайан. – Многие из них – настоящие мастера. – Он улыбнулся, и хотя улыбка была почти искренняя, впечатление подпортила разноцветная стружка в зубах. – Но мы, хотелось бы надеяться, чуточку лучше.
Я крепче сжал зубы. Это не очень помогало держать себя в руках, но по крайней мере лучше уж так, чем перемахнуть через стол и перегрызть брату глотку.
– Ясно, – процедил я. – Это твой замечательный план? Ждать, пока они заявятся сами, а потом быть чуточку лучше?
– Немного упрощенно, но верно.
Я закрыл глаза и глубоко вздохнул. Когда я вновь взглянул на Брайана, он блеснул довольной ухмылкой.
– На что они способны? – спросил я. – Если это не противоречит твоему плану, расскажи мне.
– О, ничуть, – сообщил Брайан. – Я знаю, как мыслит Рауль. Я столько раз выполнял его поручения, что изучил его стратегию. – Он посерьезнел. – Пока он меня не нашел, но он человек нетерпеливый. Сначала он попытается запугать меня, чтобы я струсил и совершил ошибку.
– Запугать? К примеру, убить Октавио и бросить его у тебя в номере?
– Гм-м, может быть, – задумчиво протянул Брайан. – Конечно, Октавио в любом случае был у него на повестке. Мне кажется, от Рауля стоит ждать чего-нибудь поэффектнее.
– А если мы останемся в живых? – уточнил я.
– Тогда он пришлет своих людей. Что бы Рауль ни задумал, его люди будут неподалеку, будут наблюдать за нами. Но мы найдем их первыми.
Я снова вздохнул. Неужели Брайан считает, что все будет так просто?
– Ладно, хорошо, – сказал я. – Сначала мы ждем их хода. А на досуге я постараюсь не угодить за решетку.
– О, разумеется, – согласился Брайан. – Делай что требуется, а если что-нибудь случится, я тебе позвоню. – Он на секунду замешкался, а затем прибавил с легкой тревогой в голосе: – Будь осторожен, брат.
– Постараюсь.
Он кивнул и спросил:
– Чем займешься?
– Дело, которое Андерсон построил против меня, – полная чушь. Он подделал доказательства, и я хочу найти этому подтверждение.
– Он действительно их подделал? – удивился Брайан.
– Да. Где-то подделал, а где-то «погнул» факты. Поэтому я хочу поболтать с Винсом Масукой.
– Неплохое начало. – Брайан кивнул. – При встрече со мной он был крайне возмущен.
– Возможно, возмущен и сейчас.
Так и оказалось. Я позвонил Масуке из машины, когда Брайан уехал, взяв с меня обещание позвонить ему вечером. Винс ответил сразу.
– Господи, Декстер, – прошептал он благоговейным шепотом. – Поверить не могу… В смысле, я правда старался… Черт. Не могу говорить. Я еще в лаборатории и здесь…
– Давай встретимся в обед? – предложил я.
– Да. В смысле, давай. То есть я постараюсь. Может, в полдень?
– Давай. Встречаемся в «Лунном суши-баре».
– Хорошо, – шепнул он восторженным шепотом. – В смысле, я постараюсь. А если… Ой! Кто-то идет…
– Увидимся в полдень, Винс, – попрощался я и сбросил звонок.
До встречи оставалось три часа, а делать было особенно нечего. Я засомневался, не вернуться ли в гостиницу, но по очевидным причинам передумал. Раз отдохнуть не удастся, логичнее всего было бы поесть. Но ведь я только что позавтракал и пообедаю через три часа, когда встречусь с Винсом. Не лучший способ убивать время между приемами пищи за едой. Некоторое время я все-таки раздумывал. Пончики ведь путным завтраком не назовешь. Слишком мало протеина. И никакой клетчатки.
Я вспомнил карту, которую нарисовал в своей камере спустя три недели кормежки тамошними помоями. На ней я изобразил дорогу, ведшую из Южного Майами по Зеленой роще и прямиком на пляж. Вдоль дороги я звездочками изобразил все свои любимые ресторанчики, отметив каждый условным значком: пицца, суши, каменный краб и так далее. То была моя навязчивая идея: если я однажды выберусь на свободу, то заеду во все эти ресторанчики подряд.
Можно начать свой ресторанный марафон прямо сейчас, тогда к обеду я побываю в четырех-пяти заведениях и как раз вовремя доберусь до «Лунного суши-бара». Искушение было, конечно, велико, но я решил, что объедаться до припадка не лучший способ времяпрепровождения, учитывая, как хрупки сейчас мои свобода, жизнь и счастье. Я прогнал навязчивую мысль.
Главное, нигде не светиться и не попадаться на глаза «хорошим парням» во главе с Андерсоном или «плохим» – под предводительством Рауля. В гостиницу с ее ужасной кроватью я решил не возвращаться, а потому вариантов времяпрепровождения почти не осталось. Можно, конечно, поплавать на лодке. В заливе Бискейн довольно уединенно, и незваных гостей видно издалека. Однако почти наверняка Андерсон или Рауль уже знают о моей лодке и наблюдают за ней. Не стоит рисковать. Так что остается? Ничего.
Я поехал на север, куда глаза глядят. Что ж, по крайней мере еще не скоро придется увидеть этот стол для пыток, на котором я спал прошлой ночью. Утренний час пик прошел, и машины свободно мчались по дороге вплоть до самой Лежен-роуд. Продолжая бесцельно ехать вперед, я свернул влево к Кокосовой роще. Вскоре, наслаждаясь пейзажем вокруг, я стал вспоминать, что здесь изменилось со времен моего детства. Почти все магазины снесли, а вместо них построили новые, полные дорогих и бесполезных безделушек.
Конечно, кое-какие достопримечательности не менялись испокон веков: парк, к примеру, остался точно таким же, как раньше, и библиотека напротив него стояла на месте, хотя теперь уже в компании зданий помоложе. В этой библиотеке я провел множество счастливых часов: когда искал книгу о том, как вести себя по-человечески, а спустя пару лет – о том, на кой черт это нужно.
Свернув на Макфарлейн-роуд, я помчался вниз с холма в сторону библиотеки. Может, там мне переждать пару часов? Прохладно, тихо, есть Интернет и книги. У самой библиотеки я заметил свободное парковочное место. Никогда еще на моей памяти на этой стоянке не было свободных мест, поэтому я воспринял это как знак свыше и развернулся. Скользнув на пустое место, я решил, что в библиотеке смогу найти ответы на некоторые свои вопросы, поэтому взял папку с документами, которую мне выдали в изоляторе, запер машину, оплатил парковку и вошел в здание.
Я устроился у окна в дальнем конце зала и раскрыл папку. Я был так занят вчерашними трупами, что даже не успел заглянуть в нее раньше. Я полагал, что внутри увижу копии всяких бумаг об освобождении, ведь в наши дни ничего не делается без бумажной волокиты, особенно в бюрократическом аду правоохранительных органов Майами. В исправительных учреждениях, к примеру, требовали заполнять килограммы формуляров, даже если тебе просто понадобились скрепки. Поэтому я полагал, что бумаги об освобождении заключенного должны походить на «Войну и мир».
Но на первой же странице оказался заголовок, не имевший никакого отношения к «СИИТГН». Там значилось: «УПРАВЛЕНИЕ ПО ДЕЛАМ СЕМЬИ И ДЕТЕЙ».
Несколько долгих секунд я просто разглядывал буквы, пока меня не озарила дурацкая мысль: «Но я ведь взрослый!» Потом серое вещество очухалось и предположило, что какой-то взмыленный бюрократ просто перепутал бумаги и по ошибке положил ко мне в папку чужие документы. Какая глупая, смешная ошибка! Уверен, что однажды буду с улыбкой о ней вспоминать, если, конечно, останусь жив.
Я поднял было оскорбительный документ, намереваясь бросить его в ближайшую мусорку, как глаз мой вдруг зацепился за слово «ЭСТОР». Я замер, разглядывая страницу. Потом поймал в тексте другие знакомые слова: «МОРГАН», «КОДИ МОРГАН» и «ЛИЛИ-ЭНН МОРГАН». Тут я сообразил, что имена трех моих детей никак не могут быть совпадением, и положил документ перед собой на стол.
Изучив несколько страниц громоздкого юридического текста, я понял, что субъект Декстер Морган, обвиняемый в совершении противоправных деяний, теперь де-факто и де-юре не может являться опекуном вышеупомянутых несовершеннолетних детей. Вследствие этого обязанности опекуна несовершеннолетних берет на себя субъект Дебора Морган, которая торжественно клянется добросовестно и в полной мере исполнять возлагаемые на нее обязательства… и так далее и тому подобное. Слов было очень много, и не все они были столь понятны, но суть их была в том, что я передаю свое опекунство над Коди, Эстор и Лили-Энн Деборе и нарекаю ее их новоиспеченной мамочкой, что в документах обозначалось словами mater familius.
По моему скромному мнению, я в тот момент держался молодцом, не моргал и не пялился, чем грешил в последнее время. Я вспомнил, что в свой первый и последний визит в изолятор Дебора попросила меня подписать бумаги об опекунстве над детьми. По одной только этой причине она преодолела свой рвотный рефлекс и пришла со мной повидаться. Теперь обстоятельства изменились. Я уже не в тюрьме, хотя мои шансы оказаться там вновь крайне высоки (если, конечно, кровожадные наркоторговцы не доберутся до меня раньше). Пускай так, но разве мне этого хочется? Полностью лишиться своих родительских прав и привилегий?
Первой реакцией было обиженное «НЕТ!». Дети мои, и никто не имеет права у меня их отнимать – ни Дебора, ни кто-либо другой.
Но потом, немного поразмыслив, я понял, что плохо обдумал свое положение. Что я по-настоящему чувствую к своим детям? Конечно, формально говоря, только Лили-Энн – мой единственный настоящий (кровный) ребенок. Но Коди и Эстор – дети Тьмы, точно такие же, как и я. Я не только их юридический, но и духовный отец. Я хотел сопровождать их на каждом шаге их Темного пути, но не справился, погребенный под горами домашних заданий, походами к зубному, врачам и по магазинам. Всегда одни и те же отговорки: «да», «потом», «позже» – но это позже так никогда и не наступило. Почему же никогда ни на что не хватает времени, только если не делаешь это в самый последний миг, перед неминуемой катастрофой?…
Я не чувствовал вину за то, что не научил их быть настоящими охотниками, но в душе саднило разочарование.
А что до Лили-Энн… Какое это не тронутое Мраком, почти безупречное существо, излучающее розовый свет. Сложно поверить, что она носит мою ДНК, но это так. Лили-Энн унесет с собой в будущее все генетические причуды Декстера Моргана, и наследие мое еще не скоро исчезнет с лица Земли. Какая приятная мысль.
Но и ей будет без меня неплохо, даже, вероятно, гораздо лучше. По правде говоря, она заслуживает кого-то получше, чем отца вроде меня. Дебора станет прекрасным примером для подражания, до которого мне далеко. А Коди и Эстор будут теми, кем им суждено стать, независимо от того, окажусь я рядом или нет. Вопрос лишь в том, хочу ли я быть с ними? Готов ли сражаться с Деборой в суде? Настолько ли мне дороги права и привилегии опекуна?
На несколько долгих минут я погрузился в раздумья. По правде говоря, права опекуна я мог бы перечислить по пальцам одной руки, а привилегий не вспомнил и вовсе. Для меня отцовство значит терпеть невозможное, выносить невыносимое и менять подгузники. Где же счастье в бесконечном реве, истериках и обзывательствах? Это ли мои привилегии: жертвовать временем, сном и деньгами ради армии маленьких грязных нытиков?
Я изо всех сил постарался вспомнить какие-нибудь теплые эпизоды из нашей совместной жизни, но в голову ничего не приходило. Разве что тот раз, когда я поздно пришел домой и успел остановить Коди, прежде чем он доел последний кусок Ритиного цыпленка в апельсиновом соусе. Тогда я был счастлив или по крайней мере испытал облегчение. А в другой раз Эстор швырнула в меня своими кроссовками, и один угодил в мое лицо. Тоже было здорово.
Но счастье? Истинное родительское счастье? Я так ничего и не вспомнил. Если быть с собой откровенным, что не так просто, как кажется, признаюсь, мне не особо нравилось отцовство. Я просто терпел его, потому что оно было частью маскировки – белой шкурой Декстера-волка, притаившегося в стаде овец. И, как мне казалось, дети тоже меня просто терпели. Я не был хорошим отцом. Я делал все, но только для галочки; никогда по-настоящему не выкладывался, никогда особенно не старался.
Так если я не хочу быть папашей-семьянином, а детям без меня будет только лучше – почему же я мешкаю? Просто так.
Я подписал документы.
