2
— А теперь расскажите мне основательно и спокойно, как же вы в лесу-то оказались?
Коренастый, заросший черной бородой Витольд разлил по жестяным кружкам кипяток, бросил в каждую немного сухих листьев и ягод, и по зимовью поплыл запах душистого отвара. Игнат поставил кружку в колени — ослабевшие пальцы слушались плохо, голова казалась наполненной туманом и сыростью, а еще его немного подташнивало. Впервые в своей жизни Игнат мучился похмельем — Витольд влил в него полбутылки водки перед тем, как взяться за штопальную иглу.
— На совесть располосовали, — сказал мужик, внимательно осмотрев Игнатову рану. — Твое счастье, что кожу не чулком содрали. Подлатать можно. Ничего, выправишься. На своей свадьбе плясать будешь.
Игнат не ответил — его голосовые связки были сорваны, и поэтому он не кричал, когда боль пронзила его от лопаток до поясницы. Но уже потом, проспав более двенадцати часов и проснувшись с ноющим телом и тяжелой головой, Игнат порадовался вновь обретенной чувствительности — легкое обморожение щек и рук у него все же случилось, но отмирания тканей не произошло.
Отставив кружку с отваром, он незаметно завел руку за спину, пытаясь нащупать швы. И зашипел, когда новая болевая вспышка заставила его передумать и отдернуть пальцы.
— А вот хвататься не надо! — прикрикнула на него Марьяна, тоже отдохнувшая, разрумянившаяся от тепла. — Еще не хватало всякую гадость в рану занести. Здесь и так с антибиотиками туго.
— Что верно, то верно, — со вздохом подтвердил Витольд. — Не думал я, что брошенных в лесу ребятишек спасать придется.
Говорил он спокойно и размеренно, с едва уловимым пришептывающим акцентом, присущим всем выходцам с юго-запада. В маленькой и тесной зимовке он казался совершенным медведем, настоящим хозяином тайги. Только никакого хозяйства у Витольда не было, и быть не могло — был он пришлым, чужаком. Незваным гостем обосновался в заброшенной зимовке, подальше от людских глаз, в надежде поживиться зверьем. И не спрашивал разрешения у местных егерей, а попросту браконьерствовал. Только не много дичи удалось ему раздобыть в солоньских лесах.
— Пустые места, гибельные, — доверительно поделился он своими соображениями. — Даром, что зимовка брошена — вроде бы и деревни рядом, а никто тут давно не бывал. Нехорошее поговаривают…
— Здешние земли навью отравлены, — еле слышно прохрипел Игнат.
— Это какой такой навью? — удивился Витольд.
Марьяна махнула рукой.
— Глупости, — сердито бросила она. — Дурацкие сказки местных селян. Отговорки, чтобы низость свою прикрыть.
— Да ведь ты сама видела… — начал Игнат.
— Ах, хотите знать, что я видела? — воскликнула девушка, сдвинув темные, почти сходящиеся на переносице брови. — Я видела, как солоньские мужики меня из-за стола волоком тащили! Видела, как бабы меня осматривали, будто кобылу на продажу! А тебя, Игнат, как поросенка освежевали! Только сами сбежали потом. Поняли, что грех на души приняли.
Ее глаза потемнели, сделались большими и влажными. Марьяна сцепила пальцы вокруг горячей кружки, словно не чувствовала жара.
— Не по своей воле они освежевали-то! — Игнат попытался выпрямиться, принять более удобное положение, но охнул — в позвоночник словно воткнули раскаленный прут.
— Не по своей, — повторил он. — Навь заставила.
— Да как ни назови, — зло выплюнула Марьяна. — Хоть навью, хоть душегубами, хоть самим дьяволом — суть от этого не изменится. Я не знаю, кто эти уроды, и откуда они появились, и куда ушли, но одно знаю точно — будет желание, найдется и на них управа. А если люди внутри с гнильцой, да натуру имеют лакейскую, то без разницы им, перед кем выслуживаться: перед чертями ли, перед бандитами… Такие только на фоне слабого и сильны. И только сила для них авторитет. А потому и бороться нужно их же методами — силой.
— Да куда вам бороться, — подал голос Витольд. — Вы для начала отогрейтесь да раны залечите. А ты, дочка, кружку-то отставь. Недолго ожог заработать.
Марьяна охнула, отдернула покрасневшие руки, будто только теперь почувствовала жжение, и принялась дуть на ладони.
— Все ты верно говоришь, — продолжил Витольд. — Не по-христиански с вами поступили. Не по-человечески. Но зла на них не держите, несчастные это люди. Они сами себе обуза и сами себя накажут. Вот только срок придет.
— Если б не вы, дядя Витольд, они бы и грех смертоубийства на себя приняли, — сказала Марьяна, и расплакалась снова.
— Главное, что мы живы теперь, — прошептал Игнат.
— Прости меня, — всхлипнула девушка, обтерла рукавом покрасневшие глаза. — Это из-за меня все случилось…
— Не Марьяна, так Ульяна, — повторил Игнат услышанные им ранее слова. — Не в Солони — так где-нибудь еще…
И нервно усмехнулся.
Она была права. Тот знакомый Игнату мир, где были добрые и отзывчивые люди, остался далеко позади. Раскрошился в мелкую труху, стал прахом, как давно умершая подруга. Тот мир остался погребен под слоем снега, и страха, и разочарования от предательства близких — и возвращаться туда у Игната не было ни сил, ни желания.
— Жаль, что лекарств достойных здесь нет, — сказала Марьяна, утерев последние слезы и несколько раз шмыгнув припухшим носом. — Без лекарств будет плохо. В больницу нам надо, дядя Витольд. Далеко ли до города будет?
— Далековато, — ответил тот. — До ближайшей деревушки полдня ехать, это если по хорошей дороге. А по бездорожью, да сугробам…
Он с сомнением покачал головой.
— Да я в порядке, Марьян, — Игнат поймал ее встревоженный взгляд и попробовал улыбнуться. — Отлежусь немного, как новенький буду.
— Бог даст, метель утихнет, тогда и попробуем к людям выбраться, — поддакнул Витольд.
Но метель не утихала. В последующие несколько дней непогода разыгралась пуще прежнего: снеговая лавина накрыла тайгу, обернула зимовку пуховой шалью. Каждый раз Витольду приходилось расчищать выход, чтобы выбраться за дровами и хворостом, и по возвращению дверь снова оказывалась подперта наметенным сугробом. В еде пока недостатка не было, да еще пару раз удавалось подстрелить глухаря, но ни о соболях, ни о более крупной добыче речь не шла. Витольд ругался на родном языке и проклинал гибельные места.
Игнат чувствовал вину перед своим спасителем, главным образом из-за того, что в зимовке стало на два рта больше, ведь запасы Витольда явно не были рассчитаны на троих. Двигаться еще было трудно — спина казалась тяжелой, словно черепаший панцирь. Марьяна несколько раз в день обрабатывала раны спиртом и мазала какой-то мазью, оказавшейся в аптечке Витольда. Но каждый раз, делая перевязку, задумчиво хмурилась и на все расспросы Игната только отмахивалась.
На пятый день буря начала утихать, и Игнат упросил Витольда взять его с собой, проверить капканы.
— Не могу я сиднем сидеть, — пояснил парень. — С детства не приучен. Да и расхаживаться мне надо.
— Ты только аккуратнее, чтоб швы не разошлись, — наставляла Марьяна.
Игнат обещал быть осторожным.
После задымленной, по-черному топившейся избы, морозный воздух показался Игнату резким, пьянящим. Повсюду, насколько хватало глаз, простиралось белое безмолвие — переломанные бураном сосны обрядились в длинные снежные кафтаны, поземка кружилась, осыпая Игнатов тулуп меловой пудрой, и где-то в недосягаемой вышине, над поседевшим миром, медленно текла молочная река.
«Это особое, зимнее молоко, — подумал Игнат. — Молоко, разбавленное неживой водой. Выпьешь его — и твое сердце превратится в лед…»
Он сморгнул выступившие на глазах слезы, и заковылял к поджидающему его Витольду.
— Как ты, парень? — участливо спросил мужик.
— Жить буду, — криво улыбнулся Игнат.
Больше вопросов Витольд не задавал. Он брел по сугробам медленно, останавливаясь, чтобы свернуть папироску или перекинуть ружье с одного плеча на другое. Но Игнат понимал, что все это делалось ради него — передвигаться по снегу оказалось делом затруднительным, швы тянули и разламывали спину. Но виду Игнат не подавал.
— Вы бы стрелять меня научили, дядя Витольд, — наконец, заговорил он, с любопытством оглядывая видавшее виды охотничье ружье.
— Смотри, какой шустрый! — присвистнул тот. — Первый день с печи слез, а уже на подвиги тянет!
Он рассмеялся густым, но добродушным смехом. И было видно, что просьба Игната приятна ему.
— Научу, — пообещал Витольд. — Вот окрепнешь немного, так на охоту тебя возьму. А ты, никак, охотничьем ремеслом заняться решил?
— Я на всякий случай, — серьезно ответил Игнат. — В тайге все-таки. Мало ли, зачем понадобится…
— Это ты верно говоришь, — поддакнул Витольд. — В лесу надо держать ухо востро, патрон в обойме, а палец на крючке. Я сам по беспечности однажды пострадал, на себе крепость волчьих укусов испробовал.
— Есть что-то и похуже волков, — задумчиво проговорил Игнат.
Витольд ухмыльнулся в бороду.
— Есть, не буду спорить. Земляки твои похуже волков будут. Даже навь честнее оказалась. Гляди-ка, не тронула вас.
— А вы, дядя Витольд, никак смеетесь надо мной? — буркнул Игнат.
Искоса глянул на браконьера, в глазах которого, и верно, плясали смешливые искры.
— Да Бог с тобой, — ответил тот. — Девушка вот твоя не верит. А я верю. На веку своем чего только видеть не пришлось. Да вот хоть взять волчий укус, — Витольд похлопал варежкой по правому боку, где под слоями ватника и вязаного свитера скрывались глубокие шрамы. — Не поверишь, если скажу, кто меня излечил. Самая настоящая лесная ведьма.
— А как вы ее отыскали? — заинтересовался Игнат.
— Сама меня нашла, как хворост собирала, — с охотой начал делиться байками Витольд. — Было это с два месяца назад. Ее изба дальше к северо-западу стоит — на сваях, будто на птичьих ногах. Вот, отварами да мазями она меня вылечила, а ведь уже обморожение да гангрена начались. Веришь?
— Верю, — кивнул лохматой головой Игнат. Подумал и спросил:
— А про живую и мертвую воду вы слыхали?
— Про что не слышал, про то не слышал, — развел руками Витольд. — А та ведьма, может, и знает. Она многое знает, даром, что с нечистым водится.
Игнат вздрогнул, поежился. Болью отозвались плечи.
— С навью? — осторожно спросил он.
— И этого я не знаю, — Витольд остановился, искоса поглядел на парня. Спросил:
— А ты, никак, поквитаться хочешь?
Игнат поджал губы, ответил:
— Поживем — тогда и увидим.
Витольд кивнул, скинул ружье с плеча.
— Так, — сказал он. — Ну, тогда нам медлить нечего. Как руки, двигаются ли?
Игнат снова повел плечами, поморщился, но ответил:
— Терпимо, дядя Витольд.
— Ну, держи тогда. Да покрепче, чтоб меня не подстрелить.
Он протянул ружье Игнату и засмеялся, довольный собственной шуткой. Игнат принял ружье осторожно, приклад был потемневшим от времени, отполированным касанием опытных пальцев.
— Давай-ка попробуем выцеливанием, — Витольд подошел, встал рядом. — Левую ногу вперед. Корпус наклонить. Приклад прижимай плотнее.
Игнат морщился, тяжесть ружья с непривычки оттягивала руки, но он старался не показать вида.
— Нажимаешь спуск плавно, не дергай ружье, — продолжал Витольд. — Дернешься — промахнешься. Видишь, сорока взлетела?
— Вижу, — отозвался Игнат.
В прицеле ружья птица казалась черным удаляющимся пятном.
— Целься вперед и чуть выше, — направлял Витольд, его руки легли поверх Игнатовых, повели стволом вверх. Парень стиснул зубы, от лопаток принялись разливаться болезненные волны.
— Жми, — скомандовал Витольд.
Игнат нажал спусковой крючок. Отдача толкнула его в плечо, отчего он вскрикнул, откачнулся назад, но Витольд не дал ему упасть. Ружье выскользнуло из ослабевших рук, и где-то вдали зашумела опавшая с веток хвоя.
Вспугнутая выстрелом, сорока сменила траекторию и быстро начала удаляться в направлении чащи.
— Ну, первый блин комом, — примирительно сказал Витольд, и помог Игнату подняться. — Не теперь, так в следующий раз получится. Сам-то в порядке?
— В… порядке, — выдохнул Игнат.
Он шумно дышал и стоял, скособочившись, мелко подрагивая всем телом, пытаясь усмирить бушующий внутри пожар.
— Ну и славно, — спокойно отозвался Витольд, отряхивая от снега свою двустволку. — Научишься со временем. Так что, когда будешь по нави палить, не промахнешься.
Игнат усмехнулся криво, потер плечо, куда его ударило прикладом.
— Мужики говорили, что убить ее нельзя…
— Поживем — увидим, — повторил его же слова Витольд.
