Тем временем Перигрин преуспевал и, как уже выше было отмечено, имел не раз возможность заключить выгодный брак, не будь его честолюбие непомерно, а сердце все еще охвачено страстью, которую все легкомыслие юности не могло уравновесить и вся суетность гордыни не могла преодолеть. Наш герой не остался незамеченным и в мире литературы и искусства. Он отличился несколькими поэтическими произведениями, которыми стяжал немалую известность. Впрочем, эти творения были не из тех, каковым надлежало бы способствовать славе его гения; но любая сносная вещь, вышедшая из-под пера человека с такой репутацией и таким богатством, каким, по слухам, обладал Перигрин, всегда будет рассматриваться большинством читателей как образец изумительного совершенства; хотя то же самое сочинение, выпущенное в свет под именем автора, пользующегося меньшим достатком, будет по справедливости оставлено без внимания и отвергнуто, столь велико влияние и устрашающее воздействие нелепых соображений на мнение большинства людей.

Как бы то ни было, не успел наш молодой джентльмен отличиться в качестве сочинителя, как его уже признали своим патроном все голодающие почитатели поэзии; его воспевали в одах, прославляли в эпиграммах и поили млеком нежных посвящений. Тщеславие его тешилось этим фимиамом, и хотя разум не мог не презирать тех, кто его курил, однако ни один из них не уходил от него с пустыми руками. Он начал всерьез почитать себя тем великим гением, которым провозгласили его эти льстецы; он поддерживал знакомство со светскими остроумцами и даже сочинял тайком различные bons mots; якобы экспромтом он рассыпал их затем в обществе. Впрочем, предаваясь такому занятию, он подражал кое-кому из наиболее прославленных гениев своего века, которые — если бы открылась истина — тайком трудились в поте лица над остротами, выдавая их за плод мгновенного вдохновения. С таким успехом упражнял он этот талант, что даже вступил в соревнование с тем великим человеком, который давно сидел у кормила остроумия; и после происшедшего однажды между ними диалога на тему о штопоре, когда противники отвечали ударом на удар, толчком на толчок, кое-кто из тех спутников, которые обычно окружают столь ослепительные светила и отражают их лучи, признал нашего героя победителем его лордства.

Одним словом, он столь погрузился в эти литературные забавы, что взял в свой руки управление партером, возглавив тех критиков, что именуют себя «весь Лондон»; и на этом основании проучил многих актеров, которых незаслуженный успех сделал дерзкими и строптивыми. Что касается новых театральных произведений, то, будучи большей частью вялыми и скучными, они тем не менее всегда обретали его защиту и покровительство, ибо отвращение к пьесе никогда не превышало его сочувствия к бедному сочинителю, который в мучительнейшем напряжении стоял за кулисами и дрожал так, как будто находился на краю гибели. Однако, простирая свою щедрость и сострадание на смиренных и нуждающихся, он никогда не упускал случая унизить подлых и заносчивых. Если бы облекли его законодательной властью, он, без сомнения, придумал бы небывалые наказания для всех прегрешающих против человеколюбия иблагоприличия; но, будучи ограничен в своей власти, он изощрял ум, обрекая виновников на насмешки и презрение сограждан.

С этой-то целью он и занялся прорицаниями, чему по-прежнему сопутствовал успех, и использовал проницательность своего друга Кэдуоледера, хотя иной раз прибегал к этому средству и для галантных интриг, будучи, как, быть может, приметил читатель, от природы очень влюбчив. Он не только разыгрывал роль преобразователя или, вернее, карателя в светском обществе, но изощрял свои способности и среди тех представителей низшего класса, которым случилось навлечь на себя его неудовольствие.

Одна из проказ, рожденных фантазией нашего героя, была внушена двумя объявлениями, которые были помещены в одной и той же газете лицами, желавшими получить взаймы некоторую сумму денег и сулившими верное обеспечение. Судя по стилю и характеру этих объявлений, Перигрин заключил, что они написаны двумя адвокатами, а к этой породе людей он питал не меньшее отвращение, чем его дядя. Желая позабавиться их разочарованием, а также позабавить кое-кого из своих приятелей, он послал обоим авторам по письму, подписанному А. Б., на адрес, указанный в газете, сообщая, что если тот придет со своими документами в известную кофейню близ Темпла ровно в шесть часов вечера, то увидит в отделении, находящемся по правую руку, рядом с окном, человека, который охотно потолкует с ним о предмете, затронутом в объявлении и, если его обеспечение придется по вкусу, ссудит ему желаемую сумму. Еще не пробил час этого свидания, когда Пикль со своим другом Кэдуоледером и еще несколько джентльменов, которых он счел уместным посвятить в эту затею, отправились в кофейню и расположились неподалеку от места, назначенного для встречи.

Надежда получить деньги столь сильно повлияла на исправность адвокатов, что один из них прибыл значительно раньше указанного часа и, обозрев комнату, поместился там, где было емупредложено, устремил взгляд на часы, находившиеся перед ним, и спросил буфетчика, не отстают ли они. Скоро к нему присоединился странный субъект, который, переваливаясь, вошел в комнату, держа за пазухой связку бумаг; пот струился у него по носу. Заметив человека в отделении, куда сам был приглашен, он решил, что это и есть заимодавец, и, едва успев отдышаться, ибо спешил так, что задохнулся, он сказал:

— Сэр, полагаю, вы тот самый джентльмен, с которым я должен былвстретиться и поговорить о займе.

Тут его прервал первый, с жаром воскликнув:

— Вероятно, А. Б., сэр.

— Он самый! — воскликнул прибывший позднее. — Я боялся опоздать, ибо меня, вопреки моим ожиданиям, задержал в другом конце города один дворянин, который хочет заложить клочок земли примерно за тысячу в год; а часы мои находятся в починке у мастера, так как перестали идти несколько дней назад в результате случайной поломки. Но как бы то ни было, время у нас есть, и, надеюсь, мы покончим с этим делом ко взаимному удовлетворению. Что касается до меня, то я люблю оказывать добрые услуги, а посему и от других жду только хороших и честных поступков.

Его новый знакомец был чрезвычайно утешен этим заявлением, которое, по его мнению, предвещало успех, и надежда получить наличные деньги была написана на его физиономии, когда он выражал свою радость по случаю встречи с человеком, столь прямодушным и добросердечным.

— Удовольствие, — сказал он, — иметь дело с покладистым, совестливым человеком превышает, по моему мнению, то, что могут дать все деньги на земном шаре; ибо может ли какое-нибудь наслаждение сравниться с тем, которое испытывает великодушная душа, когда оказывает помощь ближним? За всю свою жизнь я ни разу не бывал так счастлив, как в тот день, когда ссудил пятьсот фунтов достойному джентльмену, попавшему в беду, и не настаивал на вернейшем обеспечении. Сэр, честного человека легко узнать по лицу! Вот, например, вам я мог бы доверить на слово десять тысяч фунтов.

Тот с восторгом заявил, что он не ошибается в своем заключении, и вернул комплимент в тысячекратном размере, в результате чего надежды обоих вознеслись на беспримерную высоту, и оба одновременно начали доставать свои бумаги, причем руки у них тряслись от величайшего возбуждения и нетерпения, тогда как внимание было столь сосредоточено на этой работе, что ни один из них не замечал, над чем трудится другой.

Наконец, тот, кому удалось опередить другого и развернуть несколько листов заплесневелого пергамента, взглянул на своего приятеля и, видя, как он копошится над своим свертком, спросил, не принес ли он бланковый вексель с передаточной надписью. Тот, не поднимая глаз и по-прежнему силясь развязать узел, в который он к тому времени вонзил зубы, ответил на этот вопрос отрицательно, заметив, что находящиеся в его руках бумаги являются тем обеспечением, какое он намерен предложить для получения ссуды.

В ответ на это замечание спрашивающий пристально на него посмотрел и изумленно воскликнул: «Что такое?» Собеседник, встревоженный его тоном, бросил взгляд на предполагаемого заимодавца и в тот же миг был устрашен его видом. Ликующая надежда, сверкавшая в глазах обоих, уступила место разочарованию и унынию, и, в то время как они горестно смотрели друг на друга, физиономии их постепенно вытягивались, подобно непрочным буклям второсортного парика.

Наконец, это красноречивое молчание было нарушено тем, кто прибыл последним, который дрожащим голосом попросил, чтобы первый адвокат припомнил содержание своего письма.

— Вашего письма! — воскликнул первый, вручая ему уведомление, полученное от Пикля, после чего тот, внимательно его прочтя, в свою очередь предъявил письмо для прочтения заинтересованной стороной; затем снова спустилось мрачное молчание, потом оба испустили глубокий вздох или, вернее, стон и, поднявшись с места, улизнули без дальнейших разговоров; тот, что казался более удрученным, воскликнул, уходя: «Ей-богу, меня одурачили!»

Таковы были развлечения нашего героя, хотя они и не целиком заполняли его досуг, часть коего он посвящал ночным пирушкам и кутежам в обществе молодых аристократов, которые объявили войну воздержанию, бережливости и здравому рассудку и были поистине преданными сынами бесчинства, буйства и мотовства. Нельзя сказать, что Перигрину были по вкусу подобные собрания, являвшие собою нелепое сумасбродство, лишенное подлинного воодушевления, вкуса и веселья. Но тщеславие побуждало его общаться с теми, кто почитался избранником века, и был он от природы столь податлив, что без труда приспособлялся к навыкам своей компании, где, не пользуясь достаточным влиянием, не мог взять на себя роль руководителя. Местом их свиданий служила некая таверна, которую надлежало бы наименовать Храмом распутства, где они предоставляли выбор блюд на усмотрение хозяина; чтобы избавиться от необходимости шевелить мозгами и с целью избежать проверки счета, они приказали слуге объявлять, сколько приходится на долю каждого, не указывая, за что он платит. Эта часть обычно равнялась двум гинеям с человека за каждый обед и ужин и нередко превышала указанную сумму, которую хозяин не осмеливался уменьшить, опасаясь, как бы ему не разбили нос за такую воздержанность.

Но это был ничтожный убыток по сравнению с тем, какой они частенько несли, когда, обезумев от пьянства, причиняли ущерб мебели и слугам, а также по сравнению с теми суммами, какие они проигрывали, предаваясь азартным играм, — развлечение, к которому они все прибегали во время своих пирушек. Эту благолепную забаву ввела в моду и поощряла шайка алчных шулеров, которые, благодаря способности к сводничеству и шутовству, сделались незаменимыми спутниками этих многообещающих юношей. Хотя всем — даже тем, кого они грабили, — известно было, что у них нет иных источников существования, кроме самых гнусных и мошеннических проделок, однако эти одураченные простаки льстили им и ухаживали за ними, тогда как к человеку чести, не желающему участвовать в их распутной жизни, они отнеслись бы с величайшим негодованием и презрением.

Хотя Перигрин в глубине души ненавидел такое разнузданное поведение и был неумолимым противником всего племени игроков, которых почитал врагами рода человеческого, обходясь с ними соответственно, однако он постепенно привык к буйному разгулу и даже был втянут в игру этими хищниками, опасными своею способностью к мошенничеству не менее, чем удивительным искусством разжигать страсти неосторожных юнцов. Большею частью они бывают от природы хладнокровными, флегматическими и лукавыми и, благодаря долгой привычке к притворству, всецело подчинили себе пылкие сердечные страсти; поэтому они всегда одерживают верх, сталкиваясь со стремительностью и необузданностью такого вспыльчивого и прямодушного человека, каким был наш герой, который, будучи разгорячен вином и сбит с толку дурным примером, позабыл все свои правила осторожности и воздержанности и ведя разгульную жизнь, не раз имел повод сокрушаться поутру о проигрышах истекшей ночи.

Этим покаянным размышлениям сопутствовало похвальное решение извлечь пользу из опыта, купленного такой дорогой ценой, но он был одним из тех философов, которые всегда откладывают на завтра первый шаг, ведущий к исправлению.