Этот план он привел в исполнение, несмотря на болезненную рану и вопросы городской стражи, как конной, так и пешей, на которые он ничего не мог ответить, кроме: «Anglois, anglois», и как только рассвело, внимательно обозрев замок (ибо, по-видимому, это был замок), куда препроводили Пелита и Перигрина, а также его положение по отношению к реке, он вернулся домой и, разбудив мистера Джолтера, доложил ему о происшествии. Гувернер ломал руки в превеликом ужасе и отчаянии, когда услыхал эту злосчастную весть; он не сомневался в том, что его питомец осужден на пожизненное заключение в Бастилии и в мучительном страхе проклинал день, когда взялся надзирать за поведением такого безрассудного молодого человека, который благодаря неоднократным оскорблениям навлек на себя мщение столь снисходительного и терпеливого правительства. Не желая, однако, пренебрегать имевшимися в его распоряжении средствами спасти его от беды, он послал Томаса к доктору сообщить об участи его приятеля, дабы они могли объединиться для блага пленников; и врач, узнав о случившемся, тотчас оделся и явился к Джолтеру, к которому обратился с такими словами:

— Надеюсь, сэр, теперь вы убедились, наконец, в том, сколь ошибочно ваше утверждение, будто гнет никогда не может быть следствием неограниченной власти. Подобное бедствие было бы невозможно при афинской демократии. Мало того, когда тиран Пизистрат овладел этой республикой, он не посмел править неограниченно. Ныне вы увидите, что мистер Пикль и мой друг Пелит падут жертвой тирании беззаконной власти; и, по моему мнению, мы будем споспешествовать гибели этого бедного порабощенного народа, если начнем хлопотать или молить об освобождении наших злосчастных соотечественников, ибо тем самым мы можем предотвратить преступление, которое преисполнит небеса гневом против виновных и, вероятно, явится средством вернуть всей стране неизреченные блага свободы. Что касается до меня, то я бы возрадовался, если бы кровь моего отца пролилась за такое славное дело, при условии, чтобы эта жертва дала мне возможность разбить цепи рабства и восстановить ту свободу, каковая является природным правом человека. Тогда мое имя увековечили бы наряду с героями-патриотами древности и память мою, подобно памяти Гармодия и Аристогитона, почтили бы статуями, воздвигнутыми на средства народа.

Эта напыщенная речь, произнесенная с большой энергией и воодушевлением, привела в такое возбуждение Джолтера, что, не говоря ни слова, он в великом гневе удалился в свою спальню, а республиканец вернулся к себе домой в глубокой надежде, что предсказание его оправдается с гибелью и смертью Перигрина и живописца, каковое событие неизбежно вызовет славную революцию, в коей сам он будет играть главную роль. Но гувернер, чья фантазия была не столь пылка и плодовита, отправился прямо к послу, которого осведомил о положении своего воспитанника и умолял вступить в переговоры с французским министерством, дабы Перигрин и другой британский подданный были освобождены.

Его превосходительство спросил, догадывается ли Джолтер о причине ареста, чтобы ему легче было оправдать или извинить его поведение, но ни он, ни Пайпс не могли сообщить об этом предмете никаких сведений, хотя Джолтер выслушал из уст самого Тома подробный доклад о том, как был арестован его господин, равно как о его собственном поведении и ущербе, полученном им при упомянутых обстоятельствах. Его лордство не сомневался в том, что Пикль навлек на себя это несчастье какой-нибудь злосчастной выходкой в маскараде, в особенности когда узнал, что молодой джентльмен выпил в тот вечер немало и был в достаточной мере сумасброден, чтобы отправиться туда с мужчиной, переодетым женщиной; в тот же день он посетил французского министра, вполне уверенный в том, что добьется освобождения, но встретился с неожиданными препятствиями, ибо французский двор относится крайне педантически ко всему, что касается членов королевской фамилии. Посему посол принужден был вести разговор в повышенном тоне, и хотя направление французской политики в это время не допускало разрыва из-за пустяков с британским правительством, однако единственным снисхождением, коего он мог добиться, было обещание освободить Пикля, если тот попросит прощения у принца, им оскорбленного. Его превосходительство нашел это условие разумным, предполагая, что Перигрин был неправ; и Джолтера допустили к нему, чтобы он передал и поддержал совет его лордства, заключавшийся в том, что следует подчиниться предъявленному требованию.

Гувернер, не без страха и трепета вошедший в эту зловещую крепость, нашел своего воспитанника в мрачной комнате, где не было никакой мебели, кроме табурета и койки; в тот момент, когда его впустили, юноша беспечно насвистывал и рисовал карандашом на голой стене, изображая комическую фигуру, обозначенную именем аристократа, им обиженного, и английского дога с поднятой лапой, мочившегося в его башмак. Он даже был настолько дерзок, что пояснил рисунок сатирическими надписями на французском языке, по прочтении коих у мистера Джолтера волосы от страха поднялись дыбом. Сам тюремщик был потрясен и устрашен отважным его поведением, равного коему он никогда еще не наблюдал у обитателей сих мест, и даже поддержал его друга, который уговаривал его исполнить снисходительное требование министра. Но наш герой, отнюдь не вняв убеждениям советчика, проводил его весьма церемонно до двери и напутствовал пинком в зад, а на все мольбы и даже слезы Джолтера ответил только, что не пойдет ни на какие уступки, ибо не совершил никакого преступления, но передаст свое дело для ознакомления и расследования в британский суд, чьей обязанностью было наблюдать за тем, чтобы с британскими подданными поступали по справедливости. Он выразил, однако, желание, чтобы Пелит, заключенный в другом месте, поступал соответственно своему нраву, в достаточной мере покладистому. Но когда гувернер пожелал навестить другого арестанта, тюремщик дал ему понять, что не получил никаких распоряжений касательно леди и, стало быть, не может провести его в ее комнату; впрочем, он любезно сообщил ему, что она как будто весьма удручена своим заточением и ведет себя иной раз так, словно в голове у нее помутилось. Джолтер, несмотря на все свои усилия, потерпел, таким образом, неудачу, покинул Бастилию с тяжелым сердцем и доложил о бесплодных своих переговорах послу, который не мог воздержаться от резких замечаний, направленных против упрямства и наглости молодого человека, каковой, по его словам, заслуживает наказания за свое безрассудство. Тем не менее он продолжал ходатайствовать перед французским министерством, которое оказалось столь неуступчивым, что он открыто пригрозил сделать из этого спора дело государственной важности и не только обратиться к своему двору за инструкциями, но даже предложить кабинету немедленно прибегнуть к ответным мерам и отправить в Тауэр кое-кого из французских джентльменов, проживающих в Лондоне.

Это заявление подействовало на министерство в Версале, и оно, не желая раздражать народ, с которым не в его интересах и намерениях было ссориться, согласилось освободить преступников с тем условием, чтобы они покинули Париж в течение трех дней после освобождения. Предложение было охотно принято Перигрином, который стал к тому времени более податливым и очень соскучился, просидев в столь неуютном жилище три долгих дня, лишенный общения с кем бы то ни было и всех развлечений, кроме тех, какие ему подсказывала его фантазия.