Глава ХХVIII
Перигрина нагоняет мистер Гантлит, с которым он дерется на дуэли и заключает тесную дружбу. — Он приезжает в крепость и находит свою мать такою же неумолимой, как раньше. — Его оскорбляет брат Гем, наставника которого он наказывает хлыстом
С целью рассеять меланхолические образы, завладевшие его воображением при разлуке с возлюбленной, он призвал на помощь приятные мечты о тех развлечениях, которым намеревался предаваться во Франции, и не проехал он и десяти миль, как воображение его было вполне удовлетворено.
Пока он, таким образом, предвкушал свое путешествие и утешался самыми дерзкими надеждами, у поворота дороги его неожиданно догнал верхом брат Эмилии, который сказал ему, что едет в том же направлении и будет рад его обществу.
Этот молодой джентльмен, либо побуждаемый чувством обиды, либо подстрекаемый заботой о чести своей фамилии, последовал за нашим героем с целью заставить его объяснить характер его привязанности к сестре. Перигрин ответил на его приветствие с пренебрежительной вежливостью, и солдат решил, что Перигрин догадался о его намерении; поэтому, без дальнейших предисловий, брат Эмилии изложил свое дело так:
— Мистер Пикль, в течение некоторого времени вы поддерживали знакомство с моей сестрой, и я хотел бы знать природу его.
На этот вопрос наш влюбленный ответил:
— Сэр, я хотел бы знать, какое право вы имеете требовать объяснения?
— Сэр, — отозвался тот, — я его требую на правах брата, ревнующего о своей чести, равно как о репутации своей сестры; и если намерения у вас честные, вы в нем не откажете.
— Сэр, — сказал Перигрин, — в данный момент я не расположен справляться с вашим мнением относительно честности моих намерений, и, мне кажется, вы придаете себе чересчур большое значение, притязая судить о моих поступках.
— Сэр, — возразил солдат, — я притязаю судить о поступках каждого, кто вмешивается в мои дела, и даже расправиться с ним, если найду, что он поступает плохо.
— Расправиться! — воскликнул юноша с негодующим видом. — Вряд ли вы посмеете применить это слово ко мне!
— Вы ошибаетесь, — сказал Годфри, — я смею делать все, что приличествует настоящему джентльмену.
— Ну и джентльмен! — отозвался Перигрин, презрительно глядя на его лошадь, которая была отнюдь не из лучших. — Нечего сказать, хорош джентльмен!
Гнев солдата вспыхнул от этих иронических слов, презрительность коих дало ему почувствовать сознание собственной бедности; и он назвал своего врага самонадеянным мальчишкой, дерзким выскочкой и другими именами, на которые Пери отвечал с большой злобой. После формального вызова они спешились у первой же гостиницы и вышли на ближайшее поле, чтобы решить спор на шпагах. Выбрав место, они помогли друг другу стянуть сапоги и отложили в сторону кафтаны и камзолы; мистер Гантлит заявил своему противнику, что в армии его считают человеком, прекрасно владеющим шпагой, и что если мистер Пикль не посвятил этой науке особого внимания, они могли бы уравнять свои силы, воспользовавшись пистолетами. Перигрин был слишком рассержен, чтобы поблагодарить его за прямодушие, и слишком уверен в своей ловкости, чтобы обрадоваться этому предложению, которое он и отверг. Затем, вынув из ножен шпагу, он заявил, что, вздумай он обойтись с мистером Гантлитом по заслугам, ему пришлось бы приказать своему слуге наказать мистера Гантлита за дерзость хлыстом. Возмущенный этими словами, которые считал несмываемым оскорблением, тот ничего не ответил, но атаковал своего противника с не меньшей злобой и искусством. Юноша парировал первый и второй его выпад, но получил удар в тыльную сторону руки, державшей шпагу. Хотя рана была ничтожная, он пришел в бешенство при виде собственной крови и ответил на удар с такою яростью и стремительностью, что Гантлит, не пожелав воспользоваться его неосторожной горячностью, занял оборонительную позицию. При втором выпаде оружие Перигрина вонзилось в сетку, защищавшую рукоятку шпаги Годфри, клинок сломался, и он очутился во власти солдата, который, вместо того чтобы извлечь выгоду из победы, им одержанной, вложил в ножны свою толедскую шпагу с большим хладнокровием, как человек, привычный к подобным стычкам, и заметил, что такому клинку, как у Перигрина, не следует доверять жизнь человека. Затем, посоветовав владельцу его оказывать впредь большее уважение джентльмену, находящемуся в стесненном положении, он натянул сапоги и с мрачным достоинством зашагал в гостиницу.
Хотя Пикль был чрезвычайно огорчен неудачно окончившейся для него авантюрой, его растрогало поведение противника, ибо он понял, что fierte Годфри проистекала из болезненной чувствительности джентльмена, спустившегося в юдоль бедствий. Храбрость и сдержанность Гантлита побудили его дать благоприятное истолкование всем поступкам молодого солдата, которые доселе внушали ему отвращение. Хотя при других обстоятельствах он заботливо избегал бы малейших признаков смирения, сейчас он последовал за своим победителем в гостиницу с целью поблагодарить его за великодушную снисходительность и просить о дружбе и знакомстве с ним.
Годфри, садясь на лошадь, уже вложил ногу в стремя, когда Перигрин, подойдя к нему, выразил желание, чтобы тот отложил свой отъезд на четверть часа и удостоил его короткой беседы наедине. Солдат, поняв превратно смысл этой просьбы, немедленно оставил свою лошадь и последовал за Пиклем в комнату, где ожидал увидеть на столе пару заряженных пистолетов; но он был приятно разочарован, когда наш герой в самых почтительных выражениях поблагодарил его за благородное поведение в поле, признался, что до сей поры неправильно судил о его характере, и попросил, чтобы тот почтил его своей дружбой и расположением.
Гантлит, видевший несомненное доказательство храбрости Перигрина, которое значительно повысило Пикля в его глазах, и достаточно сообразительный, чтобы не приписывать этой уступки каким-нибудь корыстным или дурным мотивам, принял его предложение с величайшим удовольствием. Уразумев, в каких отношениях находится мистер Пикль с его сестрой, он в свою очередь предложил свои услуги в качестве помощника, посредника или наперсника. Этого мало: дабы дать новому другу неоспоримое доказательство своей искренности, он сообщил ему о той страсти, какую в течение некоторого времени питает к своей кузине мисс Софи, хотя не смеет заговорить о своих чувствах с ее отцом, опасаясь, как бы тот не был оскорблен его самонадеянностью и не лишил семью своей поддержки.
Благородное сердце Перигрина сжалось от боли, когда он узнал, что этот молодой джентльмен, единственный сын прекрасного офицера, был солдатом на протяжении пяти лет, не имея возможности приобрести патент на чин субалтерна, хотя всегда отличался замечательной доблестью, точностью в исполнении служебных обязанностей и удостоился дружбы и уважения всех офицеров, под чьим начальством служил.
В тот момент Перигрин с величайшим удовольствием поделился бы с ним своими капиталами; но, опасаясь оскорбить гордость молодого солдата преждевременною щедростью, он порешил завязать с ним тесную дружбу, прежде чем позволить себе такую вольность, и с этою целью настаивал, чтобы мистер Гантлит отправился с ним в крепость, куда он, не сомневаясь в своем влиянии, введет его, как желанного гостя. Годфри весьма учтиво поблагодарил за приглашение, которое, по его словам, не мог в настоящее время принять, но обещал, что если Пикль соблаговолит прислать ему письмо и назначить день, в который предполагает выехать во Францию, он постарается навестить его в доме коммодора и проводить до Дувра. Когда был заключен этот договор и корпия с куском пластыря приложена к ране нашего искателя приключений, последний расстался с братом своей дорогой Эмилии, которой, равно как и своему другу Софи, просил передать наилучшие пожелания; затем, проведя ночь в придорожной харчевне, прибыл на следующий день после полудня в крепость, где нашел всех своих друзей в добром здравии, обрадованных его возвращением.
Коммодор, который к тому времени перешагнул за семьдесят лет и был совершенно искалечен подагрой, редко выходил из дому, и так как речи его не отличались особой занимательностью, у него бывало мало гостей, и в результате ему угрожала скука, если бы его не оживляли беседы с Хэтчуеем и если бы не получал он время от времени благотворных щелчков в виде поучений своей супруги, которая с помощью гордости, религии и коньяка установила ужаснейшую тиранию в доме. Столь стремителен был круговорот слуг, что каждая ливрея побывала на плечах людей самого различного роста. Сам Траньон давно уже уступил натиску ее капризной власти, впрочем не без упорных попыток сохранить свободу; а теперь, обессиленный своими недугами, когда случалось ему слышать, как его повелительница громко распевает орфический гимн среди слуг внизу, он, бывало, сообщал шепотом лейтенанту, что бы он сделал, если бы не был лишен возможности пользоваться драгоценными конечностями своего тела. Хэтчуей был единственным человеком, который не навлек на себя гнева миссис Траньон, потому ли, что она страшилась его насмешек или взирала на него с любовью. При таком положении вещей можно ли сомневаться, что старый джентльмен чрезвычайно радовался присутствию Перигрина, который нашел способ до такой степени втереться в милость к своей тетке, что, пока он жил в доме, она как будто превратилась из тигрицы в кроткого козленка. Но свою родную мать он нашел такою же неумолимой, а своего отца в такой же мере под башмаком у нее, как и раньше.
Гемэлиел, ныне очень редко наслаждавшийся беседой со своим старым другом коммодором, вступил не так давно в дружескую компанию, состоящую из цирюльника, аптекаря, адвоката и приходского сборщика акциза, с которыми имел обыкновение проводить вечер у Танли и прислушиваться к их спорам о философии и политике с большим удовольствием и пользой, в то время как его повелительница правила по обыкновению дома, посещала с большою помпою соседей и главной своей заботой почитала воспитание возлюбленного своего сына Гема, который был теперь четырнадцати лет от роду и отличался столь порочным нравом, что, несмотря на влияние и авторитет матери, его не только ненавидели, но и презирали как в стенах, так и за стенами дома. Она отдала его под надзор викария, который жил у них в доме и принужден был участвовать во всех его проделках и похождениях. Этот наставник был дурно воспитанный парень, который не имел ни опыта, ни ума, но зато был в значительной мере наделен льстивостью и раболепной услужливостью, с помощью коих снискал расположение миссис Пикль и властвовал над всеми ее мыслями в такой же мере, в какой духовная особа, выше его стоящая, управляла мыслями миссис Траньон.
Однажды он выехал на прогулку со своим воспитанником, который, как я уже упомянул, внушил ненависть бедным людям, убивая их собак и ломая изгороди, и, по причине своего горба, получил прозвище «милорд», как вдруг на узкой проселочной дороге они случайно встретили Перигрина, ехавшего верхом.
Молодой сквайр, едва завидев своего старшего брата, к которому его научили питать неискоренимую ненависть, решил оскорбить его en passant и пустил свою лошадь в галоп прямо на него. Наш герой, угадав его намерение, укрепился в стременах и, ловко управляя поводьями, избежал столкновения; только ноги их соприкоснулись, вследствие чего «милорд» был выброшен из седла и мгновенно растянулся в грязи. Гувернер, взбешенный унижением своего питомца, подскакал, пылая гневом, и замахнулся на Перигрина хлыстом. Ничто не могло доставить большего удовольствия нашему молодому джентльмену, чем это нападение, которое дало ему возможность покарать угодливого негодяя, которого он жаждал наказать за вспыльчивый и злобный нрав. Поэтому он пришпорил лошадь, направив ее на своего противника, и швырнул его в кусты. Прежде чем тот успел опомниться от сотрясения, Пикль спешился и с таким проворством исполосовал хлыстом лицо и уши викария, что тот пал ниц перед взбешенным победителем и самым унизительным образом взмолился о пощаде. Пока Перигрин был занят этим делом, его брат Гем ухитрился подняться и атаковать его с тыла; поэтому, усмирив наставника, Перигрин повернулся, вырвал у Тема из рук оружие и, разломав на куски, вскочил в седло и ускакал, не удостаивая его больше вниманием.
То состояние, в каком вернулись домой Гем с наставником, вызвало несмолкаемые вопли возмущения по адресу победителя, и тот был изображен головорезом, устроившим засаду с целью убить своего брата, защищая которого викарий якобы получил эти ужасные кровоподтеки, препятствовавшие ему в течение трех недель являться в церковь для исполнения своих обязанностей.
Были поданы жалобы коммодору, который, расследовав дело, одобрил поведение своего племянника и добавил, присовокупив немало проклятий, что хорошо, если бы горбун, падая, сломал себе шею, при условии, чтобы Перигрин не попал в беду.