Получив такое подкрепление, они продолжали кампанию и совершили разнообразные подвиги, заставив смириться и приведя в изумление и смущение всех тех щеголей — безразлично, были ли они мужского пола или женского, пылкими или тихими, наглыми или смирными, — которые висели, словно лохмотья, на подоле любовных интриг. Не желая злоупотреблять терпением читателя и описывать подробно каждое их приключение, я расскажу только о двух, на которые, впрочем, остальные отчасти походят.

Осведомитель Перигрина, бывший, как мы уже указали, привилегированной особой в рядах всех партий, завтракал однажды с великим человеком, который отличался крайним суеверием и набожностью, но в то же время обладал изрядной чувственностью, которую не могла угасить никакая религия. Среди тех, кто от него зависел, был один его любимец, который столь усердно следил за переменами в расположении его духа, столь искусно льстил ему и рабски угождал, что вкрался в полное его доверие и стал его советчиком и руководителем как в области духовной, так и мирской.

Этот хитрый паразит, открыв слабость своего патрона, стал опасаться, как бы тот, подстрекаемый плотью, не обратился к другому агенту для удовлетворения своего аппетита; предвидя, что любой слуга этого рода окажется опасным для него соперником в получении милостей хозяина, он порешил предупредить несчастье и наряду с другими своими обязанностями присвоил себе обязанности Меркурия, которым его таланты весьма соответствовали. Но он поставил себе не только эту цель: он знал, что надо преодолеть некоторые сомнения и колебания, а также и другие мотивы, вызванные робостью и недоверием; он боялся, что его друг сам попытается найти решение и в конце концов выберет себе другого наперсника; затем он подметил различные особенности его натуры и избрал соответствующие средства для преодоления целомудрия; когда они с благодарностью были приняты, он продолжал трудиться ради такого «обращения», которому помогал и сам патрон, и в заключение отыскал даму, готовую охладить огонь, опалявший его тело.

Накануне вечером он получил ее согласие; о подробностях свидания договорились в присутствии Кэдуоледера, который дал знать своему приятелю, что, с целью сделать это свидание тайным, а также избавить любовников от смущения, каковое могло быть вызвано дневным светом, встреча их должна состояться в беседке, находившейся в конце сада, куда леди вместе с провожатым пройдет в темноте через заднюю калитку, оставленную открытой. Перигрин, знавший обо всех этих подробностях, а также о часе свидания, приказал Пайпсу купить живого теленка и, когда стемнеет, притащить его в мешке к задней садовой калитке, куда наш герой вошел, нимало не колеблясь. Расположившись вместе со слугами в темной нише под беседкой, он натер фосфором лоб теленка, не вынимая животное из мешка, и затем приказал Тому вытащить его, как только компания приблизится; сам же он решил спрятаться за колонной, откуда можно было наблюдать предстоящее зрелище. В таком положении они провели целый час и, наконец, увидели при свете звезд трех человек, вошедших в калитку и приближающихся к тому месту, где они прятались. Пайпс тотчас же стал вытаскивать узника, чтобы в нужный момент выпустить его; но так как он был неопытен в этом деле, то теленок, почувствовав себя на свободе, внезапно вырвался из рук и, помчавшись вперед, наткнулся на приближающихся и, миновав их, издал протяжное мычание.

Щеголь, чьи чувства достигли той вершины энтузиазма, когда человек легко отдается как религиозному ужасу, так и любви, узрел привидение в тот момент, когда собирался удовлетворить свою преступную склонность, и услышал страшный крик, сопровождаемый проклятием, который Пайпс, прячась в нише, испустил, нарочито изменив голос, лишь только теленок вырвался на волю; охваченный раскаянием и изумлением, щеголь рухнул наземь и остался лежать неподвижно, уверенный в том, что он получил предупреждение свыше. Его верный оруженосец, бывший отнюдь не столь легковерным, вскоре оправился от удивления, вызванного появлением странного феномена, возымевшего и на леди такое действие, что она опрометью бросилась в поле, крича во все горло; как только оруженосец обрел способность соображать, которой лишился на несколько минут благодаря этому происшествию, он увидел распростертое тело своего патрона; догадываясь о состоянии его духа, он порешил извлечь выгоду из своей сметливости, а потому тихо опустился на холодную дорожку и лежал спокойно, пока влюбленный дрожащим голосом не окликнул его трижды. Не получая ответа, щеголь встал и дернул его за руку; тогда оруженосец сделал вид, будто очнулся от столбняка, и издал весьма благочестивые восклицания, укрепившие подозрения патрона, который спросил его, не переставая дрожать, слышал ли он голос и видел ли свет. Будучи превосходным актером, тот ответил, выражая крайнее изумление, что его ослепила вспышка света, более яркого, чем свет луны, а слух его был поражен возгласом, подобным реву бури, проклинавшим всех, кто предается вожделениям плоти.

Обращенный патрон, хотя и не сохранил в памяти столь необычные подробности происшествия, но безмолвно принял на веру слова оруженосца, решив, что он этого не помнит только из-за несовершенства своих органов чувств, более потрясенных, чем у сводника. Затем он предложил войти в комнату, предназначенную для совершения греха, и, выражая скорбь и раскаяние, просил небеса простить ему задуманное злое дело, воссылая благодарность за своевременное и спасительное вмешательство провидения. Исполнив свой долг, он тщетно стал искать деву, которая, как полагал оруженосец, была увлечена из сада сверхъестественной силой, так как, по его словам, когда они лежали на земле, он слышал грохот, напоминающий шум колесницы Аминадаба, и вопли молодой женщины, постепенно замиравшие вдали, словно кто-то увлекал ее в воздушное пространство.

Когда эта раскаявшаяся пара поднималась по лестнице в летний домик, патрон в религиозном экстазе воскликнул: «Кто может после такого ужасного происшествия оставаться глухим к увещаниям и не уверовать в чудо с хлебами и рыбами или в удивительные обстоятельства, сопровождавшие обращение святого Павла?»

Пока они предавались благочестивым размышлениям, наш герой вместе со своим слугой выскользнул в калитку, ведущую прямо в поле; Пайпс побежал отыскивать теленка, нашедшего убежище у ограды, а Перигрин направился туда, где условился встретиться с Кэдуоледером, чтобы рассказать ему о полном успехе своей проделки. Идя полем, он увидел бревна, на которых сидела женщина, весьма прилично одетая, и подносила к носу флакон с нюхательной солью; решив, что ему надлежит искупить нанесенный ей ущерб, Перигрин обратился к ней с отменно учтивым приветствием и сказал, что, по-видимому, с ней случилось какое-нибудь несчастье, раз она находится здесь в неурочный час, а потому он предлагает ей свою помощь, чтобы она не подверглась новым оскорблениям.

Догадка его оказалась правильной; это действительно была влюбленная леди, убежавшая из сада; испуганная страшным видением и не зная, как его объяснить, она почувствовала, что у нее нет сил идти домой, и уселась на бревна, чтобы перевести дух и успокоиться. Но ее душевное состояние не улучшилось; наоборот, оно ухудшилось в этом пустынном месте в ночную пору; поэтому она без колебаний и с большой охотой приняла предложение человека, приветствовавшего ее столь учтиво. Так как она еле стояла на ногах от потрясения, он повел ее, обнимая за талию, и всю дорогу успокаивал, пытаясьузнать, что случилось и почему она оказалась вынужденной прибегнуть к его помощи. Она почти ни слова не проронила, пока они шли полем, ибо, несмотря на его внешность и обхождение, он был ей неизвестен и ее терзало беспокойство, так как она почитала себя в полной его власти; только тогда, когда они вошли в город и смешались с толпой, заполнявшей улицы, ее робость исчезла, и она стала беседовать весьма непринужденно.

Воспоминание о происшествии, которое столь потрясло ее в саду, послужило для нее теперь источником веселья; и когда спутник снова полюбопытствовал узнать о происшедшем, она от души расхохоталась, припомнив все случившееся. Ободренный этим смехом, он заметил, что она слишком устала и ей трудно идти дальше, а потому не лучше ли будет зайти в ближайшую таверну, откуда можно послать за наемной каретой или портшезом, который и доставит ее домой. После долгих уговоров она согласилась, и он не без удовольствия увидел, что она весьма привлекательна, а на вид ей не больше восемнадцати лет.

При этом открытии глаза его заблестели от радости, да и она не могла скрыть свое удовольствие, когда разглядела спутника. Короче говоря, она согласилась выпить стакан вина, и Перигрин, осведомленный о ее приключении, начал пылко за ней ухаживать. Вначале она притворилась оскорбленной, но, поняв по некоторым брошенным им намекам, что он знаком с ее нравом лучше, чем она предполагала, она постепенно стала забывать о робости, и они пришли к соглашению; он открыл тайну «привидения», вызвавшую у нее неудержимый взрыв хохота, а она откровенно рассказала ему о себе. По ее словам, наперсник ее возлюбленного проживал раньше в доме ее матери — бедной вдовы, промышляющей сдачей комнат, для того чтобы прокормить семью; под прикрытием дружбы этот наперсник обольстил ее, когда ей было только пятнадцать лет, и покинув дом

по требованию матери, заметившей ее беременность, наотрез отказался позаботиться о ней; она была вынуждена добиваться через суд уплаты денег на содержание ребенка, и ей ничего не оставалось делать, как принимать тайком мужчин; хотя она и занималась этим, но соседи нимало не подозревали о ее поведении. В конце концов ее первый соблазнитель, не скупясь на подарки и обещания, снова с ней сошелся и свел ее со своим патроном, посулившим выделить ей пожизненное обеспечение.

Перигрин стал ее утешать, рассказав о разговоре, подслушанном в саду после ее бегства; этот разговор позволял думать, что происшествие не повредит ее интересам, так как, по всей вероятности, плоть ее будущего любовника снова восторжествует над духом, невзирая на тысячи привидений, и он вскоре прибегнет к ее услугам; если же суеверие одержит верх, он сочтет своим долгом обеспечить ее приличной рентой, чтобы впредь у нее не было соблазнов.

Она, по-видимому, согласилась с Перигрином, удовлетворенная такой перспективой, а наш герой все больше и больше пленялся ее приятными и развязными манерами. Эта веселая распутница обладала умом и воображением и благодаря живости своего характера умело применялась в беседе ко вкусам своего кавалера. Его слуху не было противно отвратительное сквернословие такого рода девиц, чьих ласк добиваются в наше время благородные юноши. Словом, эта случайная встреча возымела весьма приятные последствия для обоих; немедленно завязались близкие отношения, в результате которых она обещала дарить только ему одному свои милости и не поддерживать никаких сношений с духовидцем без ведома и одобрения Перигрина.

Проведя вечер со своей новой знакомой и заручившись всеми сведениями, необходимыми для поддержания отношений, он щедро ее одарил и отправился на квартиру своего друга Крэбтри, который столь был возмущен его опозданием, что не велел его принимать, а когда юноша ворвался в комнату vi et armis, не сказал ему ни слова; с самым хмурым видом он сидел, не раскрывая рта, пока подробности приключения не заставили его невольно улыбнуться, затем расхохотаться и, наконец, подарить Перигрину прощение, хотя сей мизантроп (как я уже упоминал) прекрасно владел своим лицом и на людях всегда смеялся про себя, не давая ни малейшего повода думать, что ему весело, какого бы труда ему это ни стоило; поэтому он вознаграждал себя тайком за неудобство сохранять непреклонную суровость в обществе.

Па следующий день наш герой посетил вечером свою прекрасную Филлис и узнал, что ила получила послание от обращенного на путь истины; в этом письме он призывал ее к покаянию и исправлению, обещая помогать ей в похвальном намерении, коль скоро она решится его осуществить. Верный его наперсник рассказал об обращении своего патрона в самых забавных выражениях и описал привидение, утверждая, что это была всего-навсего собака с бумажным фонариком на шее, наряженная таким манером какими-то подмастерьями; ее перебросили через забор с целью напугать слуг, а едва увидев калитку открытой, она бросилась к ней, чтобы удрать. Он признался также, что в собственных своих интересах укрепил в своем хозяине и повелителе суеверный страх и даже посоветовал ему, пока он пребывает на стезе покаяния, изложить в печати причину чуда в назидание сынам греха и неверия. В заключение сей преданный советчик стал изъясняться уже в своей собственной любви и предложил ей возобновить с ним отношения, каковые будут щедро оплачены его патроном, которого он взялся обмануть вымышленным сообщением о ее раскаянии.

Молодая особа, питавшая отвращение к этому паразиту, которого она знала слишком хорошо, вместо того чтобы принять с охотой его предложение, заявила ему с самым суровым видом, что сердце ее зачерствело окончательно, что она сознает свое ничтожество и, благословляя провидение, намерена последовать примеру его доброго друга; ему она даст отчет о своих устремлениях, свидетельствующих, как она надеется, о пробуждении духа.

Мистер Меркурий, услышав эту неожиданную декларацию, сделанную с видом самым благочестивым, немедленно стал лицемерить, что умел делать в совершенстве: с большой серьезностью он заявил, что говорил с одной лишь целью испытать, предалась ли она окончательно порочной жизни, и восторженно одобрил ее решение; слезы закапали у него из глаз, а взгляд его выражал экстаз, словно он в самом деле был потрясен.

Она прекрасно видела его лицемерие, но притворилась, будто поверила в его искренность, в подтверждение которой он дал ей кошелек и затем попрощался, заверив ее в том, что она не будет нуждаться, пока не свернет с избранного ею праведного пути.

Перигрин одобрил ее поведение и, дав указания, как поступать в дальнейшем, вернулся к своему помощнику и осведомителю, с которым замыслил другой план, касавшийся одной светской леди, страстной картежницы, и некоего французского авантюриста, который с невероятной наглостью, выдавая себя за графа, проник в светское общество и нажил игрой немало денег. Среди тех, кого он обложил налогом, была и упомянутая леди, которая хотя и отличалась качествами прожженного шулера, но уступала ему в этих талантах и задолжала французскому авантюристу пятьсот фунтов; этих денег она не могла заплатить, не прибегая к помощи мужа, но сообщить последнему о своем проигрыше она не смела. В течение нескольких дней она избегала домогательств своего кредитора под различными предлогами, которые вскоре были исчерпаны; а он становился все более и более назойливым и начал угрожать ей письмом к мужу, если она не уплатит долга немедленно.

Леди не отличалась строгой нравственностью и, попав благодаря таким угрозам в очень затруднительное положение, нашла только один выход, а именно обольстить сердце иностранца, которого она и начала пленять, применяя все женские уловки и чары, которым она нередко бывала обязана своими удачами. Тем не менее она не смогла бы преодолеть неприступность графа, если бы в это время большой успех не разжег его воображение, способствуя тому, что сердце его оказалось незащищенным от любовных волнений. Пребывая в таком состоянии он впервые обратил внимание на прелести своего должника, которому и сообщил в послании о своей страсти и откровенно предложил два выхода, а к этому-то она и стремилась.

После колебаний, возникающих, как полагается в таких случаях, соглашение было заключено, по сведениям Кэдуоледера, сообщившего своему приятелю, что леди назначила свидание в доме некоей достойной матроны, которая называла себя модисткой и сдавала комнаты для свиданий.

Перигрин, знавший эту жрицу любви, немедленно к ней отправился и снял комнату, смежную с той, где иностранец должен был встретиться с леди, и незадолго до их встречи занял ее вместе с Крэбтри, облаченным в женское платье, так как мизантроп не хотел показываться in propria persona.

Любовники встретились точно в назначенный час; леди явилась в капюшоне, скрывавшем лицо; дверь заперли, и граф только-только собрался насладиться своей удачей, как вдруг Перигрин появился перед их дверью и воскликнул, подражая голосу мужа: «Станьте здесь, констебль, и не пропускайте никого! А я попытаюсь открыть дверь и захватить преступников на месте. Теперь-то ее лордство поймана!»

Это восклицание вызвало переполох в комнате; граф, предвидя неминуемую смерть от руки преследователя, бросился к окну и, подняв раму, собрался без дальнейших церемоний прыгнуть на улицу. Но леди, не сомневавшаяся в том, что за дверью находится муж, не потеряла присутствия духа, которое никогда ей в таких случаях не изменяло. Схватив своего кавалера за шиворот, она закричала во весь голос: «Насилие! Убивают! Негодяй! Вы покушаетесь на мою добродетель! Вот какие кружева хотели вы мне показать! Ах вы, чудовище! На помощь, добрые люди, на помощь!»

Эти вопли (Перигрин немедленно скрылся в своей комнате) подняли всех на ноги. Квартирная хозяйка, чьей репутации угрожала опасность, побежала наверх в сопровождении двух носильщиков портшеза, поджидавших леди внизу. По приказанию хозяйки они взломали дверь и увидели, что ее лордство, вне себя от возбуждения, ухватила графа за воротник, а граф дрожит всем телом в ужасе и отчаянии. Леди, почитая себя в безопасности от насильника, упала в обмороке на диван; и пока хозяйка давала ей нюхательную соль, носильщики схватили бедного кавалера, который не мог двинуться от страха.

Придя немного в себя, леди стала озираться вокруг и, не найдя мужа, решила, что он поверил в ее невиновность благодаря ее уловке и предпочел не показываться, чтобы не слишком волновать ее своим появлением. Посему она вновь стала поносить графа, называя его гнусным негодяем и разбойником; при этом она упоминала о непристойном доме, куда негодяй ее заманил под предлогом показать модные кружева, полученные-де модисткой из-за границы.

Хозяйка была хорошо осведомлена о ее нраве и не сомневалась в том, что граф сказал правду, упомянув о цели свидания; но теперь, будучи свидетельницей поведения ее лордства (истинная причина была ей неизвестна), она изменила свое мнение и уверовала в намерение графа прибегнуть к насилию в ее доме. Исчезло все уважение, какое она питала к своему клиенту, и она разразилась злобными восклицаниями, обвиняя его в том, что он опозорил ее дом; тут же она стала уверять леди, что граф снял эту комнату для молодой особы, на которой собирался жениться без разрешения родителей, а потому имел основания скрывать от них ее убежище.

Злосчастный иностранец, на которого сыпались все эти ругательства, чуть не лишился чувств от страха перед английским судом и даже не пытался защищаться от возводимых на него обвинений; он решил, что вся история подстроена какими-то заговорщиками, замышлявшими недоброе против его жизни и имущества. Упав на колени перед своей обвинительницей, он молил о прощении, обещая отблагодарить ее тысячью фунтов. Если бы это предложение было сделано своевременно, соглашение было бы достигнуто весьма скоро, но леди сочла неудобным пойти на сделку в присутствии таких свидетелей; помимо этого она полагала, что за ней еще следит супруг; итак, она с негодованием отвергла предложение, заявив, что такое преступление не может быть прощено, и приказала носильщикам не выпускать графа, пока он не будет сдан на попечение представителя власти. Отдав эти распоряжения, заставившие иностранца ломать руки в отчаянии, она вышла с хозяйкой в другую комнату и стала ждать появления мужа. Прождав с большим нетерпением долгое время, она не удержалась и спросила, нет ли других жильцов в доме; когда хозяйка ответила отрицательно, она стала допытываться еще настойчивее и установила, что в дом никто не входил после ее приезда; поэтому она пришла к заключению, что голос, который она ошибочно приняла за голос мужа, донесся из соседнего дома, отделенного от ее комнаты тонкой стеной.

Это открытие огорчило ее и вместе с тем обрадовало. Она испытывала досаду, ибо неприятная помеха могла вызвать сомнения в ее порядочности у тех, кого она позвала на помощь; но в то же время она была очень довольна, что муж ничего не знает обо всей этой истории, и теперь она может отомстить графу за непреклонность, проявленную им как кредитором. Она решила путем соглашения вырвать у него некоторую сумму, и под предлогом необходимости потушить дело, которое (в противном случае) могло бросить тень на ее доброе имя, сообщила хозяйке о своем желании уладить всю историю.

Осторожная модистка одобрила ее благоразумное решение, благодаря которому собственная ее роль не вызовет ничьих подозрений; облеченная доверием ее лордства, она немедленно вышла передать задержанному иностранцу ее предложение; но пока обе они обсуждали случившееся, он столь красноречиво убеждал стражу, что она предпочла выпустить его на свободу, а сама скрылась. Таким образом, план ее лордства не удался, и она удовольствовалась возвращением домой, замышляя отомстить беглецу, который не пожелал подвергать себя ее атаке и в ту же ночь отбыл на родину, вполне убежденный в том, что его гибель в Англии задумана была могущественным сообществом, чьим главным орудием была упомянутая леди.

Между тем наш герой вместе со своим наставником очень забавлялись, слыша всю эту суматоху, вызванную ими, чтобы наказать распутницу, забывшую о пристойном поведении, и бесчестного авантюриста, который не только ограбил, но и опозорил общество, принявшее его столь радушно.

Это приключение и забавный план, выполненный Перигрином, вызвали удивление светского общества. Кэдуоледер в женском платье имел столь странный и сверхъестественный вид, что модистка, мельком взглянувшая на него, когда он поднимался по лестнице со своим мнимым кавалером, была не только удивлена, но и перепугана; и, несмотря на свою обычную скромность, не позволявшую любопытству переходить границы услужливости, она не могла удержаться и после отъезда леди вызвала своего сыночка Пикля в другую комнату. Смущаясь и не скрывая беспокойства, она спросила, в самом ли деле существо, приведенное им в дом, было женщиной и христианкой; затем она высказала подозрения, ссылаясь на морщины и на щетину, покрывавшую щеки его спутницы, не является ли это существо колдуньей или волшебницей, которую он привлек, чтобы ссорить между собой ее клиентов при помощи волшебства, что да простит ему бог!

— Я уверена, — сказала она, — в том, что леди и граф вошли в комнату кроткие, как ягнята, а через мгновение (господи помилуй!) началась ссора и драка! Ах, мистер Пикль, мистер Пикль!.. Не для доброго дела вы сняли комнату рядом! Я сразу поняла, что тут что-то неладно, когда увидела вас и эту прекрасную Дс. му с бородой. Вы погубили добрую славу моего дома, мистер Пикль! Мои добрые друзья графиня Пепермач, леди Тикльту и миссис Ригль никогда сюда не войдут. Я потеряю возможность честно зарабатывать на хлеб. И все это из-за жестокости человека, которого я люблю, как сына. О, зачем я родилась, чтобы дожить до этого злосчастного дня!

Слова сопровождались всхлипываниями и слезами, и цель этих стенаний была ему понятна. Он предложил ей болеутоляющее средство, которое немедленно ее успокоило.