Души графских кошек

В первой четверти XIX в. в Санкт-Петербурге своими чудачествами славилась графиня Толстая – одна из представительниц старинного русского дворянского рода. Его первому главе государь-реформатор Петр Великий пожаловал графский титул за большие старания по возвращению на родину наследника престола цесаревича Алексея Петровича. Пристрастия и любопытство графини привели к некоторым курьезам, память о которых сохранялась весьма долго.

Как отмечал великий русский писатель и весьма светский человек, изучивший все тонкости столичного бомонда П. А. Вяземский, пожилая графиня Толстая, в девичестве носившая фамилию Протасова, слыла в высшем свете дамой неглупой, образованной и крайне любопытной, готовой на все, лишь бы узнать то, что ее живо интересовало. Уж очень охочей оказалась ее светлость и до всяческих роковых тайн. Графиня не раз говорила: «На белом свете столько неразгаданных загадок. Даже оторопь берет! Но мечта всей моей жизни – раскрыть жуткую тайну знаменитой Железной Маски!»

В тот период на литературном небосклоне еще не взошла звезда ставшего известным на весь мир французского романиста Александра Дюма, описавшего в своих произведениях множество тайн истории. Поэтому старая графиня не могла читать его романы, проливая тем самым бальзам на свои раны, и удовлетворить любознательность.

Другой жгучей тайной, постоянно привлекавшей внимание богатой старухи, была скандальная история, связанная с расстроившейся свадьбой в среде титулованного столичного дворянства. О «свадебном скандале» многое и по-разному говорили в светских салонах Санкт-Петербурга в 20-х годах XIX в.

С этой истории, вернее, с попытки раскрыть связанную с ней тайну и начались странные увлечения графини Толстой.

Старуху неотступно преследовал вопрос: как узнать тайну расстроившейся свадьбы? Одним из самых верных путей считалось обращение к гадателям и прорицателям. Многие представительницы столичного бомонда не чурались древних обычаев держать в доме приживалок, разных старух богомолок, дворовых ворожей и «карлов» в роли шутов. Богатых чудаков на Руси всегда хватало, а подобные развлечения шли по традиции еще из душных боярских теремов. В купеческой среде они сохранялись вплоть до крушения империи.

Старухи богомолки, приживалки, «карлы» и прочая подобная челядь были для богатых барынь рассказчиками о всяческих «чудесах» и «явлениях». Они же приносили циркулировавшие в городе слухи и сплетни. (В высшем свете гуляли свои слухи и сплетни, а среди слуг, лакеев и прочего простого люда – свои.)

Графиня частенько любила, подобно карточному пасьянсу, «раскладывать» и «сопоставлять» слухи, полученные из разных источников. Иногда это позволяло неглупой и любопытной барыне докопаться до истины.

Однако с раскрытием тайны расстроившейся свадьбы дело никак не продвигалось. Вскоре после того, как барыня выказала свое крайнее неудовольствие этим, в ее доме, среди дворни и приживалок, невесть откуда появился непонятный темнолицый старичок. Он утверждал, что немало побродил по белому свету и даже побывал в далекой сказочной стране Индии, где обучался у жрецов-брахманов искусству магии и «науке йогов».

Узнав об этом, барыня тут же призвала его к себе и повелела говорить без утайки, что тот видел и знает.

– Душа человеческая, – сидя на полу на маленьком коврике, по-восточному поджав под себя ноги, вещал старичок, – по велению высших сил, подвластных единому Богу, проходит множество различных превращений.

– Что же за превращения такие? – живо заинтересовалась графиня.

– Изволишь ли видеть, матушка-милостивица, – отвечал ей «ученик индийских магов», – душа жить может во всем решительно: в камне али в дереве, в человеке и даже в твари бессловесной. Индусские жрецы полагают, что опосля того, как душа человека с телом расстается, ей нужда возникает новое пристанище искать. И по заслугам ее при жизни силы Неба и дают ей новое обличье. И так происходит, пока душа вновь не освободится. А то случается по нескольку раз в одном и том же виде пребывать ей приходится, пока от Бога облегчение за грехи тяжкие не выйдет. Потому, комара или даже таракана прихлопнув, можешь в его виде кого-то из родственников али знакомых отправить к новым перевоплощениям.

– Страсти-то какие, – искренне удивилась заинтригованная Толстая и на всякий случай перекрестилась на образа. – Скажи, есть ли способ узнать: кто теперь, после кончины, в каком обличье пребывает?

– Отчего же нельзя, – равнодушно пожал плечами старик. – Трудно-с, но очень даже можно попробовать. Вообще, хуже всего, если человек помирает торопливо: тогда его душа, запыхавшись, перед Творцом предстает и толком на вопросы ответить не может. Поэтому и новое обличье получает часто не по заслугам.

Идея точно выяснить, чья душа в каком обличье пребывает после кончины, вскоре целиком и полностью захватила старую графиню. К тому же «ученик индийских магов» уверенно утверждал: страна, откуда ушла человеческая душа, никакой роли не играет.

– Это как же? – неподдельно изумлялась старая графиня. – Значит, к примеру, французский король Луи или Великий Могол могут у нас обретаться, только в ином виде?

– Души их, матушка-милостивица, токмо одни лишь души, – осторожно поправлял ее старичок. – Отчего же не могут? Очень даже могут. Если их душам в новом обличье помочь, то потом они вновь способны в человеков воплотиться и примерно отблагодарить благодетелей своих.

Последние его слова воодушевили барыню: значит, узнав, где и как обретаются души, к примеру, Железной Маски или бабки графини С., расстроившей свадьбу внучки, она узнает их тайны? Пусть не сразу, пусть со временем, но узнает? И не только их?!

Боже, да неужто вообще возможно такое счастье? Просто немыслимо, «Ученику индийских магов» строго приказали немедля любыми способами вызнать, где и в каком обличье пребывают ныне души Железной Маски, французских королей Людовика XV и Людовика XVI, а также некоторых других известных исторических персон. Старичок жарко взялся за дело и устроил в подвале барского особняка подобие большой алхимической лаборатории с кипящими ретортами и непременным черным котом. При этом он не забывал несколько раз в день столоваться на барской кухне и ежедневно прикладываться к штофу с водкой. Но дело знал: в колбах и ретортах булькали разноцветные вонючие жидкости, в очаге пылал жаркий огонь, а в большом, тускло сиявшем хрустальном шаре ломко переливались непонятные тени.

– Их души ныне пребывают в образах бродячих собак и кошек, матушка-милостивица, – уверенно заявил «маг» спустившейся в подвал графине. – Но в каких именно, высшие силы ни в жисть не скажут: невозможно этого смертным знать!

– А верно ли, что они действительно все в Петербурге? – робко спросила ошарашенная всем увиденным и услышанным старая барыня.

– Вот те крест!

С той самой поры у бродячих собак и кошек в столице Российской империи началась райская жизнь. В своем особняке графиня Толстая устроила нечто вроде «богадельни» или приюта для разной живности. Специально нанятые ею люди лечили, мыли, кормили кошек и собак, а когда их число начинало превышать «критическую массу», необходимые меры предпринимала сама графиня. Она садилась в карету, лакеи ставили к ней в ноги большой ящик с «питомцами», и барыня отправлялась к столичным полицейским-будочникам.

Стражи порядка получали от графини изрядную сумму и в придачу десяток-другой «питомцев» на попечение. Да не просто так, а со строгим наказом как следует их кормить и холить. Время от времени сама графиня Толстая выезжала с инспекциями проверять: все ли ее «переселившиеся души» в полном порядке? И горе тому будочнику, который не выполнил, как должно, барского наказа! Графиня с нетерпением ждала раскрытия страшно интересовавших ее жгучих тайн и для этого не жалела ничего.

Так продолжалось много лет. Но, как ни трудно догадаться, тайны остались неразгаданными. Зато слуги, когда кто-нибудь спрашивал их, кто проживает в этом роскошном дворце, оглядевшись по сторонам – не слышит ли старая барыня? – шепотом отвечали: «Одна старая графиня и тысяча кошачьих душ».

Куда потом подевался темнолицый старичок, называвший себя «учеником индийских магов», так и осталось неизвестным. Зато появилась курьезная поговорка о будочниках-полицейских, взявшихся за деньги опекать питомцев Толстой. Их назвали «кошачьи баре». Так и пошло «кошачий барин» да «кошачья барыня».