Не нужно продолжать о матеріи послѣдняго письма. Я приступаю съ большимъ удовольствіемъ, но не съ большимъ одобрѣніемъ, къ другой твоей чрезвычайности: то есть въ разсужденіи важнеченія твоего при словѣ одобрять.

Я удивляюсь, что при всемъ твоемъ великодушіи, оно не единообразно; и что недостаетъ тебѣ его въ такомъ случаѣ, гдѣ обстоятельства, благоразуміе и признаніе почти законно его на тебя. налагаютъ. У Г. Гикмана, какъ ты сама признаешься, добрая душа. Есть ли бы я не была въ томъ удостовѣрена, уже давно, онъ бы не нашелъ во мнѣ такую усердную защитницу передъ его любезной Гове. Сколько разъ я видѣла съ прискорбіемъ, въ то время, котрое у тебя проводила, что онъ, игравши свою роль въ бесѣдѣ весьма приличнымъ образомъ, дѣлался нѣмымъ, какъ скоро ты показывалась.

Я тебѣ ето выговаривала неоднократно, и кажется, что и о томъ замѣчаніи упоминала, что строгій твой видъ въ разсужденіи его, можетъ имѣть истолкованіе не лестное для твоей гордости. Его можно приписать болѣе въ его выгоду, нежели въ твою.

Г. Гикманъ, моя любезная, человѣкъ скромный. Когда я вижу мущину такого нрава, я всегда увѣрена, что ему не достаетъ только случая для показанія всѣхъ своихъ тайныхъ сокровищъ, и для открытія которыхъ нуженъ только одинъ ключь, то есть, справедливое ободреніе.

Напротивъ того, высокоумный, котораго свойство презирать другихъ столько, сколько себя уважаетъ, во всякихъ случаяхъ принимать повелительный видъ, надѣется выпутаться изъ своихъ ошибокъ довѣренностію къ себѣ, и ослѣпляемъ ложнымъ блескомъ сокровищъ, ему не принадлежащихъ.

Но человѣкъ скромный! Ахъ! моя любезная, не ужели скромная женщина не отличитъ скромного мущину, и не пожелаетъ его сдѣлать своимъ товарищемъ въ жизни? Мущину, предъ которымъ можетъ она отворять уста, бывъ увѣрена о добромъ его мнѣніи, который приметъ ея сужденіе со всею благопристойностію учтивости, и который слѣдовательно долженъ внушать пріятную довѣренность.

Какую должность я отправляю! Каждой склоненъ быть проповѣдникомъ; но въ самомъ дѣлѣ, я теперь должна быть больше способною, нежели прежде, къ разсматриванію сей матеріи. Однакожъ я оставлю рѣчь, которую я хотѣла заключить въ началѣ моего письма, въ одномъ разсужденіи касательно до меня. Какъ ты наклонна, любезнѣйшая моя Гове, изъявлять должности другихъ и даже матери твоей! дѣйствительно, мнѣ помнятся, твои слова, что, какъ различныя званія требуютъ различныхъ дарованій, то въ разсужденіи ума можетъ случится, что одинъ человѣкъ будетъ весьма основательно опорочивать дѣла другихъ, не производя самъ превосходныхъ твореній; но кажется весьма угодно изъяснить сію наклонность и способность къ сысканію пороковъ ближняго, когда приписать ихъ человѣческому естеству, которое чувствуя свои собственныя погрѣшности, любитъ исправлять другихъ. Зло состоитъ въ томъ, что сія природная наклонность стремится болѣе узнавать снаружи, нежели внутри; или, яснѣя, что чаще опорочиваютъ другихъ, нежели самаго себя.