Глава сорок шестая
1
Книга Стивен, которая вышла в этом мае, встретила сенсационный успех в Англии и Соединенных Штатах, даже более примечательный успех, чем «Борозда». Ее продажи были неожиданно крупными, учитывая ее выдающиеся литературные достоинства; критики обеих стран не скупились на громкие похвалы, и старые фотографии Стивен можно было увидеть в газетах с очень лестными подзаголовками. Одним словом, однажды она проснулась в Париже довольно знаменитой.
Валери, Брокетт, да и все друзья от всей души поздравляли ее; а Дэвид изо всех сил вилял хвостом. Он прекрасно знал, что случилось что-то приятное: вся атмосфера дома подсказывала это такому проницательному существу, как Дэвид. Даже яркие птички Мэри, казалось, стали крепче цепляться за жизнь; а в саду устраивали немалый переполох голуби, ставшие гордыми родителями — едва оперившиеся птенцы с огромными головами и близорукими глазами внесли свой вклад в общее торжество. Адель пела за работой, потому что Жан недавно получил повышение по службе, а это значило, что его сбережения, возможно, уже через год могли вырасти настолько, чтобы они могли пожениться.
Пьер хвастался своему другу, соседу-пекарю, высоким положением Стивен как писательницы, и даже Полина немножко приободрилась. Когда Мэри с выразительным видом обсуждала обед, заказывая тот или этот деликатес для Стивен, Полина с улыбкой говорила: «Mais oui, un grand genie doit nourrir le cerveau!»
Мадемуазель Дюфо на некоторое время стала важной персоной в глазах своих учеников, ведь это она учила Стивен. Она кивала головой и с умудренным видом замечала: «Я всегда говорила, что она станет великой писательницей». А потом, поскольку она была правдивой, поспешно добавляла: «То есть я знала, что она — нечто особенное».
Бюиссон признал — возможно, в конечном счете и хорошо, что Стивен продолжала писать. На книгу приобрели права перевода на французский, и это произвело на месье Бюиссона глубокое впечатление.
От Паддл пришло длинное торжествующее письмо: «Что я тебе говорила? Я знала, что у тебя получится!»
Анна тоже написала некоторое время спустя. И, чудо из чудес, прибыло послание от Вайолет Пикок с излияниями, внушающими неловкость. Она навестит Стивен, когда в следующий раз будет в Париже; она жаждет, по ее словам, возобновить их старую дружбу — в конце концов, они же вместе росли.
Глядя на Мэри прояснившимися глазами, Стивен гнала свои мысли вперед, в будущее. Паддл была права, только работа идет в счет — умная, упрямая, все понимающая старая Паддл!
Потом она обвила рукой плечи Мэри: «Ничто не причинит тебе боль», — обещала она, чувствуя великолепную независимость, уверенность, силу, способность защитить.
2
Этим летом они поехали в Италию и взяли с собой Дэвида, который гордо восседал рядом с Бертоном. Дэвид лаял на крестьян, задирал других собак и в целом приобрел чрезвычайно важный вид. Они решили провести два месяца на озере Комо и отправились в отель «Флоренция» в Белладжио. Сады отеля спускались вниз к озеру — вокруг было солнечно, спокойно и мирно. Днем они были заняты экскурсиями, вечерами плавали по воде в лодочке с навесом в веселую полоску, что доставляло Дэвиду необычайные удовольствие. Многие из гостей во «Флоренции» были англичанами, и немало из них навязывались в знакомые к Стивен, потому что нет ничего успешнее, чем успех, в том мире, который большей частью состоит из поражений. Вид ее книги, которую оставили в холле, или в которую погрузился с головой какой-нибудь читатель, внушал Стивен почти детскую радость; она указывала Мэри на этот феномен: «Смотри, — шептала она, — этот человек читает мою книгу!» Ведь в писателе никогда не приходится долго искать ребенка.
Некоторые их знакомые были из сельской местности, и она обнаруживала, что симпатизирует им. Их спокойный и рачительный взгляд на жизнь, их любовь к земле, их забота о своих домах, их традиции были, в конце концов, частью ее самой, завещанные ей основателями Мортона. Это внушало ей очень глубокое удовлетворение — видеть, что они принимают Мэри, что она — желанный гость для этих седовласых женщин и для мужчин с джентльменскими манерами; это казалось Стивен очень приличным и достойным.
И вот, поскольку каждому из нас известны минуты передышки, когда ум отказывается вставать лицом к лицу с трудностями, она решительно отбросила свои опасения, те опасения, которые шептали: «Представь, что они все узнали бы — неужели ты думаешь, что они были бы дружелюбными с Мэри?»
Из всех, кто искал их общества тем летом, самыми дружелюбными были леди Мэсси и ее дочь. Леди Мэсси была хрупкой пожилой женщиной, которая, несмотря на плохое здоровье и посягающие на нее годы, была неутомима в поиске развлечений — ее развлекала дружба со знаменитыми людьми. Она была неуемной, склонной потворствовать себе и не вполне искренней, созданной из капризов и эфемерных фантазий; но она демонстрировала по отношению к Стивен и Мэри слишком большую симпатию, чтобы она казалась поверхностной. Она приглашала их в свою гостиную, хотела, чтобы они посидели с ней в саду, и иногда настаивала на том, чтобы разделить с ними трапезу, приглашая их отужинать за свой столик. Агнес, ее дочь, веселая рыжая девушка, сразу же прониклась симпатией к Мэри, и их дружба созрела стремительно, как часто бывает во время праздного лета. Что до леди Мэсси, она пестовала Мэри, как свою питомицу, и опекала ее, как мать опекает ребенка, а вскоре так же начала опекать и Стивен.
Она говорила: «Кажется, я нашла двух новых детей», и Стивен, которую в это время нетрудно было растрогать, привязалась к этой стареющей женщине. Агнес была помолвлена с полковником Фицморисом, который мог бы даже присоединиться к ним этой осенью в Париже. Если так, настаивала леди Мэсси, то все они должны собраться вместе — он очень восхищался книгой Стивен и написал, что ждет не дождется увидеть ее. Но леди Мэсси заходила еще дальше в своих восторженных предложениях дружбы — Стивен и Мэри должны остановиться у нее в Чешире; она собирается на Рождество устроить вечеринку в своем доме на Брэнскомб-корт; и, конечно же, они должны приехать к ней на Рождество.
Мэри, которую явно воодушевила эта перспектива, все время обсуждала этот визит со Стивен: «Какая одежда мне понадобится, как ты думаешь? Агнес говорит, что это будет довольно большой прием. Наверное, мне нужно будет несколько вечерних платьев?» А однажды она спросила: «Стивен, когда ты была моложе, ты когда-нибудь ездила в Аскот или Гудвуд?»
Аскот и Гудвуд, просто названия для Стивен; названия, которые она в юности презирала, но теперь они казались не лишенными значения, потому что за ними что-то стояло, они имели какое-то отношение к Мэри. Она брала номер «Татлера» или «Скетча», которые леди Мэсси получала из Англии, и, переворачивая страницы, глядела на фотографии людей, занимающих прочное положение, удовлетворенных собой — мисс Та или мисс Эта, сидящая на трости-кресле, а рядом с ней — мужчина, за которого она вскоре должна выйти замуж; леди Такая-то с последним из своих отпрысков; или, может быть, некая компания в сельском доме. И внезапно Стивен чувствовала меньше уверенности, потому что в душе она завидовала этим людям. Завидовала этим банальным мужчинам и женщинам с их довольно смешными тростями-креслами; их улыбающимся нареченным; их мужьям; их женам; их поместьям и ухоженным, спокойным детям.
Мэри иногда заглядывала ей через плечо с новым, и, возможно, несколько завистливым интересом. Тогда Стивен резко закрывала журнал: «Пойдем прогуляемся на озеро, — говорила она, — не стоит тратить зря такой славный вечер».
Но потом она вспоминала приглашение провести Рождество с леди Мэсси в Чешире, и внезапно начинала строить воздушные замки; представляла, что она сама купит небольшое поместье рядом с Брэнскомб-корт — рядом с этими добрыми новыми друзьями, которые, очевидно, так полюбили Мэри. У Мэри тоже были свои мысли, она думала о таких девушках, как Агнес Мэсси, для которых жизнь была спокойной, легкой и безопасной; о девушках, к которым мир казался благосклонным. А потом, как болезненный укол, она вдруг вспоминала собственное изгнание из Мортона. После таких мыслей ей приходилось брать Стивен за руку и садиться к ней чуть ближе.
3
Этой осенью они часто виделись с семейством Мэсси, которые сняли свой обычный номер в отеле «Риц» и часто приглашали Мэри и Стивен на обед. Леди Мэсси, Агнес и полковник Фицморис, довольно приятный человек, приходили и несколько раз ужинали в тихом старом доме на улице Жакоб, и эти вечера всегда проходили в исключительном дружелюбии. Стивен говорила о книгах с полковником Фицморисом, а леди Мэсси распространялась о Брэнкомбе и ее планах на наступающий рождественский прием. Иногда Стивен и Мэри посылали в отель цветы, оранжерейные растения или большую коробку особого сорта роз — леди Мэсси нравилось видеть свою комнату полной цветов, присланных друзьями, это увеличивало ее значимость в собственных глазах. В ответ приходили сердечные письма с благодарностями; она писала: «Благодарю вас, мои дорогие дети».
В ноябре они с Агнес вернулись в Англию, но их дружба поддерживалась перепиской, ведь перо леди Мэсси было плодовитым, она была всего счастливее, когда писала. И вот Мэри купила новые вечерние платья и тащила Стивен в магазины, чтобы та выбрала несколько новых галстуков. Чем ближе был визит в Брэнкомб-корт, тем реже он покидал их мысли; для Стивен он казался первым плодом ее трудов, а для Мэри — воротами в безмятежное и спокойное существование.
4
Стивен так и не узнала, что за враг подготовил удар, нанесенный им леди Мэсси. Может быть, это был полковник Фицморис, который мог все это время скрывать свои подозрения; он почти наверняка много знал о Стивен — некоторые из его друзей жили по соседству с Мортоном. Может быть, это были просто недобрые сплетни, связанные с Брокеттом и Валери Сеймур, с которыми были знакомы Мэри и Стивен, хотя леди Мэсси так и не случилось их встретить. Но, в конце концов, это имело мало значения; что за важность, почему это произошло? По сравнению с самим оскорблением его источник казался незначительным.
Это письмо прибыло в декабре, всего за неделю до того, как они собирались выехать в Англию. Длинное, болтливое, мучительно бестактное письмо, полное неуклюжих и глубоко задевающих извинений:
«Если бы я так не полюбила вас обеих, — писала леди Мэсси, — это было бы куда менее мучительно — а теперь из-за всего этого я даже нездорова, но я должна считаться со своим положением в округе. Видите ли, я занимаю в глазах общества ведущее положение — и прежде всего я должна помнить о своей дочери. Слухи, которые дошли до меня о вас с Мэри — нечто такое, в подробности чего я не хочу вдаваться — буквально заставили меня прервать нашу дружбу и сказать вам, что мне придется просить вас не приезжать сюда на Рождество. Конечно, женщина моего положения, на которую смотрят все, должна быть крайне осторожной. Это так огорчительно и печально для меня; если бы я так не полюбила вас обеих — но вы знаете, как я привязалась к Мэри…» — и так далее; поток причитаний, полных самолюбия и жалости к себе.
Пока Стивен читала, она вся побледнела, и губы ее побелели, и Мэри вскочила на ноги.
— Что это за письмо ты читаешь?
— Это от леди Мэсси. Здесь написано… написано… — голос ее сорвался.
— Покажи мне, — настаивала Мэри.
Стивен покачала головой:
— Нет… лучше не надо.
Тогда Мэри спросила:
— Это о нашем приезде?
Стивен кивнула.
— Мы не поедем на Рождество в Брэнскомб. Милая, все в порядке — не смотри на меня так…
— Но я хочу знать, почему мы не поедем в Брэнскомб, — Мэри протянула руку и выхватила письмо.
Она прочла его до последнего слова, потом резко села и расплакалась. Она плакала, долго и мучительно, как ребенок, которого кто-то ударил ни с того ни с сего:
— Ох… а я думала, они так любят нас… — всхлипывала она, — я думала, может быть… может быть, они поймут, Стивен.
А Стивен понимала, что вся та боль, которую прежде обрушивала на нее жизнь, была ничтожной перед той нестерпимой болью, что выносила она сейчас, слушая эти рыдания, видя Мэри, раненую, совершенно сломленную, устыженную и униженную из-за своей любви, лишенную из-за нее всякого достоинства и защиты.
Она чувствовала странную беспомощность:
— Не надо, не надо, — умоляла она; а слезы жалости застилали глаза ей самой и медленно стекали по ее лицу со шрамом. Она потеряла в эту минуту всякое чувство соразмерности, видя в тщеславной бестактной женщине какого-то гигантского ангела-разрушителя; какую-то плеть, поднявшуюся против нее и Мэри. Конечно же, никогда леди Мэсси не вырастала до таких масштабов, как в этот час для Стивен.
Рыдания Мэри постепенно сошли на нет. Она откинулась на спинку стула, маленькая фигурка, полная отчаяния, ее дыхание время от времени прерывалось, пока Стивен не подошла к ней и не взяла ее за руку, и она гладила ее холодными дрожащими пальцами — но не могла найти слов утешения.
5
Этой ночью Стивен крепко сжимала девушку в объятиях.
— Я люблю тебя… я так тебя люблю… — прерывисто говорила она; и много раз целовала Мэри в губы, но так жестоко, что ее поцелуи причиняли боль — боль ее сердца срывалась с ее губ: — Господи! Это ужасно — так любить, это ад… иногда я не могу этого вынести!
Она была охвачена сильным нервным возбуждением; ничто не могло теперь успокоить ее. Казалось, она стремилась уничтожить не только саму себя, но и весь враждебный мир, этим странным и мучительным слиянием с Мэри. Это было действительно ужасно, так похоже на смерть, и они обе были совершенно обессилены.
Мир одержал над ними свою первую настоящую победу.