Прекрасным вечером три недели спустя Стивен провела Анджелу по Мортону. Они только что выпили чаю с Анной и Паддл, и Анна была холодна и вежлива с подругой своей дочери, но Паддл была довольно обижена — она чувствовала глубокое недоверие к Анджеле Кросби. Но теперь Стивен могла показать Анджеле Мортон, и она делала это торжественно, как будто что-то священное было в том, что она впервые представляла ее своему дому, как будто сам Мортон должен был чувствовать, что визит этой маленькой женщины со светлыми волосами — до какой-то степени исторический момент. Они с большой торжественностью обошли дом — даже зашли в старый кабинет сэра Филипа.

Из дома они прошли в конюшни и, все еще торжественно, Стивен рассказала своей подруге о Рафтери. Анджела слушала, разыгрывая интерес, которого далеко не чувствовала — она побаивалась лошадей, но ей нравилось слушать довольно хриплый голос девушки, такой серьезный юный голос, он интриговал ее. Она была немало напугана, когда Рафтери обнюхал ее и фыркнул ноздрями, будто не одобрял ее, и она отшатнулась с коротким вскриком, так, что Стивен хлопнула его по лоснящейся серой лопатке:

— Прекрати, Рафтери, стой смирно!

И обиженный Рафтери ушел и захрустел овсом, чтобы выразить свои уязвленные чувства.

Они покинули его и бродили по садам, и довольно скоро бедный Рафтери был почти забыт, потому что сады пропахли мягким запахом ночных левкоев и других бледных цветов, которые слаще всего пахнут вечером, и Стивен думала, что Анджела Кросби напоминала такие цветы — она была очень душистой и бледной, поэтому Стивен мягко сказала ей:

— Кажется, ты в Мортоне как дома.

Анджела улыбнулась медленной вопросительной улыбкой:

— Ты так думаешь, Стивен?

И Стивен ответила:

— Да, потому что Мортон и я — одно целое, — и она вряд ли понимала, что предвещали ее слова, но Анджела поняла и быстро сказала:

— О, я нигде не буду как дома — ты забываешь, что я здесь чужая.

— Я знаю, что ты — это ты, — сказала Стивен.

Они шли в молчании, а свет менялся и сгущался, становясь еще более золотистым и все же более неуловимым. И птицы, которым нравился этот странный свет, просто пели, все вместе: «Мы счастливы, Стивен!»

И, повернувшись к Анджеле, Стивен ответила птицам:

— Я так счастлива, что ты здесь.

— Если это правда, то почему ты так стесняешься называть меня по имени?

— Анджела… — прошептала Стивен.

Тогда Анджела сказала:

— Прошло всего три недели с тех пор, как мы встретились — и как быстро мы подружились! Наверное, это было так задумано; я верю в предначертание, подобно мусульманам. Ты была так ужасно напугана в тот первый день, в Грэндже; чего ты так боялась?

Стивен медленно ответила:

— Я и сейчас боюсь… Я боюсь тебя.

— Но ты ведь сильнее, чем я…

— Да, поэтому я и боюсь, ты заставляешь меня чувствовать себя сильной — ты этого хочешь?

— Ну… возможно… ты такая необычная, Стивен.

— Правда?

— Конечно, разве ты не знаешь? Да ты совсем не похожа на других людей.

Стивен вздрогнула.

— И это тебе не нравится? — голос ее дрогнул.

— Я знаю, что ты — это ты, — с улыбкой передразнила ее Анджела, но протянула руку и взяла руку Стивен.

Что-то в этой странной, полнокровной, сильной руке глубоко тронуло ее, и она сжала пальцы.

— Господи, кто ты такая? — прошептала она.

— Я не знаю. Только подержи мою руку вот так — держи крепче… Мне нравится чувствовать твои пальцы.

— Стивен, это нелепо!

— Просто подержи меня за руку, мне нравится чувствовать твои пальцы.

— Стивен, мне больно, ты сомнешь мои кольца!

Теперь они были под деревьями у озера, их ноги мягко ступали по блестящему ковру листьев. Руку об руку они вступили в это царство глубокой тишины, и только их дыхание на мгновение тревожило ее, а потом она вновь смыкалась вокруг них.

— Посмотри, — сказала Стивен, показывая на лебедя по имени Питер, плывущего рядом с собственным белым отражением. — Смотри, — сказала она, — это и есть Мортон, воплощенная красота и покой, он плывет в спокойных, глубоких водах, как этот лебедь. И вся эта красота и покой — для тебя, потому что отныне ты — часть Мортона.

Анджела сказала:

— Я никогда не знала покоя, это не для меня. И я не думаю, что найду его здесь, Стивен.

С этими словами она выпустила руку девушки, слегка отстранившись от нее.

Но Стивен продолжала мягко говорить; она говорила, как во сне:

— Он такой милый, наш милый Мортон. Зимой эти озера замерзают, и лед на закате будет похож на слитки золота, когда мы с тобой будем стоять здесь зимними вечерами. А когда мы пойдем обратно, то услышим запах поленьев в камине, еще до того, как увидим их, и мы полюбим этот добрый запах, ведь это запах дома, и наш дом — Мортон, и мы счастливы, счастливы — мы наполнены довольством и покоем, нас заполняет покой этих мест…

— Стивен, не надо!

— Нас обеих заполняет старинный покой Мортона, потому что мы так глубоко любим друг друга — и потому, что мы совершенны, мы — совершенство, ты и я, не два отдельных человека, а одно целое. И наша любовь зажгла огромный маяк, несущий покой, чтобы нам никогда больше не бояться темноты — мы можем согреваться нашей любовью, мы можем лечь рядом, и мои руки обнимут тебя…

Она резко замолчала, и они глядели друг на друга.

— Ты понимаешь, что говоришь? — прошептала Анджела.

И Стивен ответила:

— Я знаю, что люблю тебя, а больше ничто в мире не имеет значения.

И, возможно, из-за этого колдовского вечера, наполненного духом странного, неземного приключения, влечения к необычайной, невыносимой сладости, Анджела придвинулась на шаг ближе к Стивен, потом еще на шаг, пока их руки снова не соприкоснулись. И все, что она представляла собой, все, чем она была и чем могла бы стать уже завтра, в это мгновение было охвачено одним страстным порывом, настоятельным желанием, и этим желанием была Стивен. Желание Стивен теперь было ее желанием, его сила была простой, слепой, она не понимала, как можно стремиться к покою.

Тогда Стивен заключила Анджелу в объятия и поцеловала ее в губы, так, как целуют влюбленные.