2 июля 1839 года

Великая княжна Мария Николаевна — в семье ее звали Мэри — родилась 6 августа 1819 года. Она была вторым ребенком в семье великого князя Николая Павловича и великой княжны Александры Федоровны и первой их дочерью.

По характеру Николай I и его старшая дочь тоже были очень схожи. Оба — решительные, упрямые, сильные и несгибаемые. Император был человеком мрачным, несколько тяжеловесным и не умел менять принятые решения. Его дочь отличалась от него тем, что совершенно не терпела несправедливости и готова была до конца отстаивать то, что считала правильным. Придворная фальшь вызывала у нее отвращение. Среди близких ей людей великая княжна Мария Николаевна старалась быть предельно искренней… Даже тогда, когда это могло принести боль и близким, и ей самой.

Чем старше становилась Мария, тем больше отец с ней считался — и тем сильнее ее любил. Мария не раз подавала ему повод для гордости. Ольга Николаевна вспоминала, как императорская семья ездила в Москву и как, прежде чем покинуть Первопрестольную, ее старшая сестра высказала «блестящую мысль»: «…чтобы мы, сестры, из собственных сбережений, по примеру наших предков, учредили какой-либо общественный фонд; начальные училища для девочек оказались необходимыми. Был учрежден Дамский Комитет, пожертвования со стороны предпринимателей и купцов не заставили себя ждать, так что в течение только одного года были учреждены 12 школ в разных частях города, которые назывались “Отечественные Школы” и прекрасно работали!»

В общем, ум у Марии Николаевны был вполне государственный. Она могла бы стать достойной женой любому европейскому правителю… Но сама для себя выбрала другую судьбу.

Когда праздновали шестнадцатилетие великой княжны Марии Николаевны, ее отец, император Николай I, пообещал исполнить любое ее желание. И Мария Николаевна сказала, что желает никогда не покидать Россию и не расставаться со своими родными. Совершенно невероятное желание: со времен Петра Великого русских великих княжон выдавали замуж за иноземных правителей, скрепляя тем самым политические связи между государствами. Но император никогда не изменял данному слову. Раз пообещал исполнить любое желание — значит, придется исполнить даже такое. Царь сказал дочери, что позволяет ей остаться. Он надеялся, что со временем Мария поймет, сколь безумна и даже неприлична ее затея, захочет выйти замуж и тогда ей волей-неволей придется покинуть родину… Но Мария не отступила от своего решения.

В 1837 году, во время торжественного празднования двадцатипятилетия Бородинской битвы, Россию посетили многие знатные особы, некоторые даже из числа бывших врагов. Среди них был и двадцатилетний герцог Максимилиан Лейхтенбергский, сын Евгения Богарне, пасынка Наполеона и вице-короля Италии, от его брака с Амалией-Августой Баварской. Несколько сомнительное происхождение, да и к тому же — герцог без герцогства. Не лучшая пара для дочери государя российского. Однако он был талантлив. Удивительно талантлив для аристократа. И страстно увлечен своей работой.

Вот что пишут о Максимилиане Лейхтенбергском в энциклопедии Российской академии художеств: «Он привез с собой в Россию крупную коллекцию произведений искусства, которая в 1880-х гг. в течение нескольких лет размещалась в Академии художеств. Обладал обширными познаниями в области естественных наук. С 1839 г. — почетный член Академии наук. Изучал гальванопластику, электрохимическую металлургию, минералогию, горное дело. Развивая идеи о гравировании с гальванопластических досок, ставил опыты. В 1844 г. назначен главноуправляющим Института корпуса горных инженеров. Способствовал развитию железных дорог в России. С 1843 по 1852 г. — президент Академии художеств. В 1851 г. организовал в залах Академии первую в истории России выставку произведений из частных собраний. В бытность герцога Лейхтенбергского президентом были открыты Мозаичное отделение при Академии художеств, Московская художественная школа, частные школы в Саранске, Киеве, Варшаве — Академия им покровительствовала и помогала учебными пособиями».

Вел себя Максимилиан скромно, но достойно. Не претендовал на особенное отношение, но невольно вызывал его. Прежде всего, у Николая I, который уже через несколько дней после знакомства обожал Максимилиана и поделился с приближенными, что был бы рад назвать его сыном. А затем и у великой княжны Марии Николаевны, которую все считали особой вздорной, со скверным характером. Однако Мария и Максимилиан быстро подружились. Марии с ним было интересно, а он влюбился.

После торжеств Максимилиан покинул Россию, испросив разрешения писать Марии Николаевне. Год длилась переписка. Потом Максимилиан вернулся с намерением просить ее руки. Он робко надеялся на то, что могущественный царь, выказывавший ему столько симпатии, не сочтет наглостью его претензии на брак со своей дочерью. Он понимал, что вряд ли может считаться достойной парой для русской великой княжны… Однако ему уже нашептали, что княжна не намерена покидать Россию. И Максимилиан надеялся, что это решит дело: он был готов остаться в России и даже принять православие. Правда, в конечном итоге порешили на том, что Максимилиан останется католиком, а Мария — православной и дети их будут воспитаны в православии.

Максимилиан и Мария венчались 2 июля 1839 года. Это была пышная свадьба, один из грандиознейших праздников за всю Николаевскую эпоху. Балы и гулянья длились две недели. И даже маркиз де Кюстин, французский путешественник, оставивший воспоминания, полные самых злобных измышлений (за что Жуковский, человек кротчайшего нрава, назвал его «собакой»), не смог сдержать восхищения: «Царская роскошь, казалось, соперничала с величием Бога. В тот момент, когда духовенство и хор запели “Тебя Бога славим”, выстрелы из пушек возвестили городу о свершившемся бракосочетании. Музыка, пушечные выстрелы, звон колоколов и отдаленные крики народа не поддаются описанию».

Царь щедро одарил молодых: помимо многочисленных драгоценностей, великолепного фарфора, серебряной и золотой утвари, он презентовал им поместье Сергиевка на берегу Финского залива и приказал построить дворец на главной площади столицы, напротив Исаакиевского собора. Дворец этот еще в самом начале строительства был назван Мариинским. Так он называется и по сей день.

Альбина Данилова так описывает происходившее в те недели: «Началась подготовка к торжеству предстоящего бракосочетания. От летней жары двор переехал на Елагин остров, а приданое Марии Николаевны выставили в отстраивавшемся после пожара Зимнем дворце. В одном зале были выставлены, как пишет Ольга Николаевна, “целые батареи фарфора, стекла, серебра, столовое белье, словом, все, что нужно для стола; в другом — серебряные и золотые принадлежности туалета, белье, шубы, кружева, платья; в третьем — русские костюмы, в количестве двенадцати, и между ними — подвенечное платье, воскресный туалет, также и парадные платья со всеми драгоценностями к ним, которые были выставлены в стеклянных шкафах: ожерелья из сапфиров и изумрудов, драгоценности из бирюзы и рубинов”. От жениха великая княжна перед свадьбой получила в подарок ожерелье из отборного жемчуга в шесть рядов… Приготовления к свадьбе проходили оживленно не только в императорской семье, но и в великосветских домах Петербурга. Дамы были заняты своими нарядами, торопили модисток. Сам Николай I задолго до назначенных многочисленных празднеств выразил надежду, что красавицы не поскупятся на туалеты, чтобы сделать балы и маскарады еще более блестящими. Уже накануне свадьбы состоялось большое гулянье на Елагине острове. Вся императорская семья была там, кроме жениха и невесты, — они в этот день исповедовались».

В день венчания, 2 июля, все съехались в Зимний дворец. На невесте было платье русского покроя из серебряной парчи, сверху накинута пурпурная мантия, подбитая горностаем, голову украшала бриллиантовая великокняжеская корона. После венчания по обряду Православной церкви все перешли в теперешний Александровский зал дворца, где был устроен католический престол, и церемония повторилась. Затем состоялся большой царский обед, а вечером все вновь съехались на бал, который длился всего полтора часа. Четвертого июля молодожены принимали поздравления, и в этот же день дали большой бал в Белом зале Зимнего дворца, который после пожара был не только отделан заново, но и расширен, поражая теперь своими белыми с золотом колоннами, роскошными люстрами. Великолепие, с которым император Николай праздновал первую свадьбу в своем семействе, поразило многих, особенно иностранных гостей, среди которых был и маркиз де Кюстин. Он писал о своем впечатлении: «Здесь было столько сокровищ, что они могли бы поразить самое непоэтическое воображение. Это зрелище подобно самым фантастическим описаниям из “Тысячи и одной ночи”, это поэтично, как “Лалла Рук”, как “Чудесная лампа”; это что-то вроде восточной поэзии, где ощущение служит источником чувства и мысли. Я мало что видел подобное по великолепию и торжественности».

По свидетельству Кюстина, когда венчание было закончено, митрополит подвел молодых к родителям, и Николай и Александра Федоровна «обняли их с трогательной сердечностью. Момент спустя императрица бросилась в объятия своего мужа — проявление нежности, более подходящее в комнате, нежели в церкви. Впрочем, растроганность императрицы казалась непроизвольной…».

Мария и Максимилиан были счастливы — ровно до тех пор, пока Мария не полюбила другого… Но история ее любви — это уже совсем другая история. А свадьба Марии Николаевны остается одной из самых роскошных даже при блистательном русском дворе.