Книга: Нейромант
Назад: 6
Дальше: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПОЛНОЧЬ НА РЮ ЖЮЛЬ ВЕРН

7

В Бейоглу дождило. Арендованный «мерседес» плавно скользил мимо зарешеченных темных окон осторожных греческих и армянских ювелиров. Улица была почти пустынной, только несколько одетых в темное фигур на тротуаре оглядывались на машину.
— Прежде здесь был процветающий европейский район оттоманского Стамбула, — сообщил «мерседес».
— А теперь только что не трущобы, — заметил Кейс.
— «Хилтон» находится на Джумхуриет Каддеси, — сказала Молли, устраиваясь на заднем сиденье.
— Почему Армитидж летает отдельно? — спросил Кейс. У него болела голова.
— Потому, что ты его достаешь. И меня тоже.
Кейс хотел рассказать ей историю Корто, но передумал. В самолете он наклеил себе снотворный дерм и весь полет проспал.
Прямая пустынная дорога из аэропорта вскрыла город как аккуратный разрез. Мимо проносились фантастические, заплата на заплате, стены деревянных домиков, кондо, купола, тоскливые параллелепипеды многоквартирных домов, опять стенки из фанеры и ржавой жести.
Финн, одетый в новехонький костюм из Синдзюку, черный как у сараримена, кисло ждал их, сидя в плюшевом кресле, — одинокий островок посреди неоглядного моря бледно–голубых ковров, устилавших холл «Хилтона» .
— Боже, — фыркнула Молли. — Крыса в деловом костюме.
Они пересекли вестибюль.
— За сколько ты согласился сюда приехать? — Она уронила свою сумку рядом с креслом. — А за то, что напялил на себя этот костюм, — наверное, вообще заплатили чертову тучу денег.
Финн довольно оскалился:
— Не так уж и много, дорогуша. — Он передал ей магнитный ключ с желтой круглой биркой. — Вас уже зарегистрировали. Апартаменты наверху. — Финн огляделся по сторонам. — Дерьмо город.
— Ты страдаешь агорафобией от того, что тебя вытащили из–под купола. Ты представь, что это вроде как Бруклин. — Молли покрутила ключ на пальце. — Ты здесь лакеем или как?
— Мне нужно проверить имплантанты одного парня, — сказал Финн.
— А как моя дека? — спросил Кейс.
Финн поморщился:
— Соблюдай субординацию. Все вопросы — к боссу.
Молли сделала быстрый знак пальцами. Финн утвердительно кивнул в ответ.
— Да, — сказала Молли, — я знаю, кто это. Она мотнула головой в сторону лифтов. — Пошли, ковбой.
Кейс подхватил обе сумки и двинулся следом.

 

Их номер в точности походил на тот в Тибе, где он впервые встретился с Армитиджем. Утром он подошел к окну, почти готовый увидеть Токийский залив. Через дорогу торчал другой отель. Дождь так и не кончился. Люди со старенькими, завернутыми в прозрачный пластик голосовыми принтерами жались в подъезды домов. Платные писцы, лучшее доказательство того, что в этой стране написанное слово ещё ценится. Неторопливая страна. Из тупорылого черного «ситроена» с примитивным водородным двигателем вышли пятеро суровых турецких офицеров в мятых зеленых френчах. Они вошли в отель напротив.
Кейс опять посмотрел на кровать, на Молли и поразился ее бледности. Губчатый гипс остался дома, на чердаке, рядом трансдермальным индуктором. В ее линзах отражались лампы, освещавшие номер.
Кейс взял трубку сразу после первого звонка.
— Рад, что вы уже встали, — сказал Армитидж.
— Я только что. А леди еще спит. Послушайте, босс, я думаю, нам стоит немного поговорить. Чем больше я знаю о своей работе, тем лучше работаю.
В трубке наступила тишина. Кейс прикусил губу.
— Ты знаешь вполне достаточно. Может, даже слишком.
— Вы так думаете?
— Одевайся. Буди девочку. Минут через пятнадцать к вам придет гость. Его фамилия Терзибашьян.
Негромкие гудки. Армитидж положит трубку.
— Вставай, малышка, — позвал Кейс. — Дела.
— Я уже час как не сплю. — Зеркала повернулись в его сторону.
— К нам идет некто Джерси Бастион.
— У тебя прямо талант к языкам. И сам ты, не иначе, из армян. Это — шпик, которого наш начальничек приставил к Ривьере. Помоги мне встать.
Терзибашьян оказался молодым человеком в сером костюме и в зеркальных очках с золотой оправой. Через расстегнутый воротничок белой рубашки виднелась подушка черных волос, таких густых, что Кейс принял их сперва за майку. В руках у него был черный хилтоновский поднос с тремя крохотными чашечками ароматного черного кофе и тремя же восточными сладостями неопределенной природы, липкими и цвета соломы.
— Нам ни в коем случае нельзя слишком, как вы говорите на Ingliz, мельтешиться.
Некоторое время он смотрел прямо на Молли, но затем снял зеркальные очки. Темно–карие глаза имели тот же оттенок, что и короткие, армейской стрижки, волосы. Он улыбнулся.
— Так лучше, да? Иначе получается бесконечный tunel — зеркало в зеркало… А вам, — добавил он Молли, — нужно быть поосторожнее. В Турции не очень любят женщин с подобными модификациями.
Молли откусила половину вязкого бруска.
— Засунь свои советы знаешь куда? — Из–за полного рта слова Молли звучали не очень разборчиво. Она прожевала кусок, глотнула и облизала губы. — Я все про тебя знаю. Ты стучишь для полиции, верно? — Ее рука неторопливо скользнула за пазуху и вытащила игольник. Кейс не знал, что Молли вооружена.
— Осторожнее, пожалуйста. — Белая фарфоровая чашечка застыла в сантиметре от губ Терзибашьяна.
Со все той же неспешностью Молли подняла ствол:
— Выбирай: или разлететься на куски, или заработать рак. Всего от одной стрелы, сраная морда. Ты даже не почувствуешь.
— Пожалуйста. Не понимаю, для чего вы ставите меня в… как это на Ingiliz?.. крайне затруднительное положение.
— А я понимаю, что сегодня у меня с утра крайне хреновое настроение. Так что рассказывай нам про этого парня и сваливай. — Она спрятала оружие.
— Он живет в «Фенере» на Кучук Гюльхане Джаддези, 14. Каждый вечер ездит в tunel на базар, по одному и тому же маршруту. Недавно он выступал в «Енишехир Палас Отели», это — современная гостиница в стиле turistik, но этими представлениями заинтересовалась полиция — не по своей, как вы понимаете, инициативе. Администрация Енишехира занервничала.
Терзибашьян улыбнулся. От него исходил сильный металлический запах лосьона для бритья.
— Мне нужно знать об имплантантах, — сказала Молли, массируя себе бедро. — Я хочу знать, на что он способен.
Терзибашьян кивнул:
— Хуже всего эти, как это на Ingiliz, сублиминалы. — В последнем слове он тщательно артикулировал каждый слог.

 

— Слева от нас, — сказал «мерседес», пробираясь по лабиринту мокрых от дождя улиц, — главный базар Стамбула «Капали Карси».
Сидевший рядом с Кейсом Финн понимающе хрюкнул, хотя смотрел в совершенно противоположном направлении. По правой стороне улицы тянулись склады утильсырья. Среди куч на щербатых, покрытых ржавыми пятнами мраморных плитах валялся развороченный остов паровоза. Поленница безголовых мраморных статуи.
— Домой хочется? — спросил Кейс.
— Дерьмовый городишко, — вздохнул Финн. Его черный шелковый галстук стал похож на изношенную ленту от пишущей машинки. На лацканах нового костюма появились медальоны из яичных пятен и мясной подливки для люля–кебаб.
— Эй, Джерси, — обратился Кейс к сидевшему сзади армянину, — а где этому парню ставили имплантанты?
— В Тиба–Сити. У него нет левого легкого. Правое — форсированное, так это у вас говорят? Конечно, имплантанты может купить любой, но этот парень — очень талантливый.
«Мерседес» объехал груженную кожами подводу.
— Я же ходил за ним и видел, как падают встречные велосипедисты, пачками, ежедневно. Найдешь такого велосипедиста в больнице, каждый раз одна и та же история. Рядом с тормозным рычагом сидел скорпион…
— «Получаешь то, что ты видишь». Да–а, — сказал Финн. — Я встречался со схемами, как у этого парня. Очень высокая яркость. Мы видим, что он воображает. Думаю, он свободно может сжать импульс и сжечь сетчатку.
— А ты говорил это своей знакомой? — Терзибашьян подался вперед, — В Турции женщина — все еще женщина. Эта же…
Финн хмыкнул:
— Только посмотри на нее косо — она повяжет тебе узлом яйца вместо галстука.
— Я не понимаю эту идиому.
— Это не страшно, — вмешался Кейс. — Она означает «заткнись».

 

Армянин откинулся назад, оставив после себя металлический запах лосьона. Он зашептал в рацию «Саньо» странную смесь греческих, французских и турецких слов, среди которых изредка встречались и отдельные английские. Рация отвечала ему по–французски. «Мерседес» мягко свернул за угол.
— Базар пряностей, который иногда называют египетским, — сообщил автомобиль, — образовался на месте древнего базара, построенного султаном Хатисом в 1660 году. Это центральный городской рынок, где продают пряности, программное обеспечение, парфюмерию, лекарства.
— Ага, «лекарства», — сказал Кейс, глядя, как «дворники» ходят туда–сюда по пуленепробиваемому лексану. — К какой, говоришь, дури пристрастился Ривьера?
— Смесь кокаина и меперидина, — сказал армянин и опять что–то забормотал в передатчик.
— Эту смесь называют демерол, — пояснил Финн. — Он спидболовый клоун, наркоша. Интересная у тебя, Кейс, компания.
— Пустяки, — сказал Кейс, поднимая воротник куртки, — мы заменим этому засранцу поджелудочную или еще чего.

 

Как только они оказались на базаре, лицо Финна заметно прояснилось, как будто его обрадовала толпа и ощущение замкнутого пространства. Они шли вслед за армянином по главному торговому залу, крытому закопченными листами пластика на железных, выкрашенных зеленой краской опорах эпохи паровых машин. Вокруг извивались и подмигивали тысячи парящих в воздухе реклам.
— Вот это да, — восхитился Финн, хватая Кейса за руку. — Глянь–ка. — Он показал пальцем. — Это же лошадь. Ты видел когда–нибудь лошадь?
Кейс посмотрел на чучело животного и отрицательно покачал головой. Оно стояло на чем–то вроде пьедестала возле прохода к торговым рядам, где продавали птиц и обезьянок. Ноги чучела облысели и почернели от прикосновения бесчисленных рук.
— А я вот видел лошадь, в Мериленде, — сказал Финн. — Года через три после пандемии. Какие–то арабы все еще пытаются воссоздать лошадей из ДНК, но ни хрена не получается.
Коричневые стеклянные глаза животного как будто следили за ними, когда они проходили мимо. Терзибашьян привел их в кафе с низким потолком, которое, казалось, существовало здесь со времен основания рынка. Костлявые мальчишки в грязных белых куртках метались среди переполненных столиков, балансируя металлическими подносами с бутылками «Тюрк–Туборга» и крохотными стаканчиками чая.
Около входа в кафе Кейс купил у разносчика пачку «Ихэюань». Армянин все еще переговаривался по «саньо».
— Пошли, — сказал он, — объект вышел из дома. Каждую ночь он садится в tunel и едет сюда, чтобы купить у Али свою смесь. Ваша женщина — рядом. Пошли.

 

Переулок был старый, со стенами из темных каменных блоков. Неровные известняковые плиты тротуара пахли бензином, насквозь пропитавшим их за сто лет.
— Ни хрена не видно, — прошептал Кейс.
— Нашей красавице это только на руку, — отозвался Финн.
— Тихо, — почти выкрикнул Терзибашьян.
То ли по камню, то ли по бетону скрипнуло дерево. Впереди, метрах в десяти от них, на мокрые булыжники упал клин света. Кто–то вышел, дверь со скрипом захлопнулась, и переулок снова погрузился во тьму. Кейс поежился.
— Пора, — произнес Терзибашьян, и сейчас же ослепительный белый луч с крыши здания напротив рынка накрыл худощавую фигурку, застывшую рядом со старой деревянной дверью, идеально круглым пятном света. Блестящие глаза стрельнули влево, вправо, и мужчина рухнул на землю. Он лежал лицом вниз, белокурые волосы — светлое пятно на древнем камне, белые руки жалко обмякли. Кто же его подстрелил–то, подумал Кейс.
Световое пятно даже не дрогнуло.
Вдруг куртка на спине мужчины взбугрилась и лопнула, на стену и дверь фонтаном ударила кровь. Следом из прорехи появились две невероятно длинные руки, под серовато–розовой кожей рельефно вырисовывались жгуты сухожилий. Из тротуара, сквозь неподвижные окровавленные останки Ривьеры вылезла ужасная тварь. Двухметровое чудовище стояло на двух ногах и, казалось, не имело головы. Оно медленно повернулось в их сторону, и Кейс увидел, что голова у него есть, нет только шеи. Лицо, или как это назвать, влажно поблескивало, глаз на нем не было. Рот — если это неглубокое конусообразное углубление действительно было ртом — обрамляла буйная поросль волос или щетины, блестящей как черный хром. Чудовище отпихнуло ногой жалкую кучку обрывков одежды и плоти, затем сделало шаг. Круглый рот, похожий сейчас на миниатюрную радарную антенну, обшаривал окрестности в поисках жертвы.
Раскинув руки, как человек, собирающийся выброситься из окна, Терзибашьян крикнул что–то то ли по–гречески, то ли по–турецки и бросился на тварь. Он пробежал сквозь нее. Прямо на вспышку выстрела, сверкнувшую откуда–то из темноты, лежавшей по ту сторону ярко освещенного круга. Мимо головы Кейса просвистели осколки камня, и Финн рывком заставил его присесть.
Прожектор на крыше погас, а перед глазами все еще стояли вспышка выстрела, чудовище и резкий луч света. В ушах звенело.
Снова зажегся прожектор, теперь он начал обшаривать переулок. Бледный как смерть Терзибашьян прислонился к стальной двери. Он поддерживал левое запястье и смотрел, как из раны капает кровь. У его ног лежал белокурый парень, абсолютно целенький и без малейших следов крови.
Из темноты появилась Молли, вся в черном и с игольником в руках.
— Свяжись по радио, — сквозь сжатые зубы сказал армянин. — С Махмутом. Нужно убрать его отсюда. Это — плохое место.
— Этот паршивец чуть не смылся. — Громко хрустнув коленями, Финн поднялся с земли и начал без особого толка отряхивать свои штанины. — Ну что, посмотрели фильм ужасов? Это тебе не гамбургер, который исчезает на глазах. Мощная работа. Ладно, давай поможем унести его на хрен отсюда. Хочу просканировать механику этого типа, прежде чем он очухается, надо же убедиться, что Армитидж не зря тратит деньги.
Молли наклонилась и что–то подняла. Пистолет.
— «Намбу», — сказала она. — Хороший ствол.
Терзибашьян громко застонал. Кейс только сейчас заметил, что у армянина отсутствует большая часть среднего пальца левой руки.

 

Когда город начал пропитываться предрассветной голубизной, Молли приказала «мерседесу» везти их в Топкапи. Финн и огромный турок — тот самый Махмут — унесли все еще не пришедшего в сознание Ривьеру. Несколькими минутами позднее подъехал запыленный «ситроен» — за армянином, который находился на грани обморока.
— Жопа ты, — сказала Молли, открывая для него дверцу машины. — Сидел бы себе и не высовывался. Я держала его на прицеле с той самой секунды, как он вышел.
Терзибашьян свирепо посмотрел на девушку.
— Во всяком случае, ты нам больше не нужен. — Молли подсадила его в машину и захлопнула дверцу. — Еще раз попадешься мне, и я тебя прикончу, — сказала она бледному лицу, видневшемуся за тонированными стеклами. «Ситроен» дернулся к неуклюже вывернул из переулка на улицу.
«Мерседес» несся по просыпающемуся городу. Они миновали Бейоглу и теперь мчались через лабиринты запущенных улочек, мимо захудалых доходных домов, смутно напомнивших Кейсу Париж.
— А это что еще за хрень? — спросил он Молли, когда «мерседес» остановился возле сада, окружавшего Сераль. Дикая разностильность этого комплекса зданий могла ошарашить кого угодно.
— Топкапи, — сказала Молли, вылезая из машины и потягиваясь. — Раньше здесь было нечто вроде частного публичного дома короля. Уйма баб. А теперь это музей. Малость похоже на мастерскую Финна: все свалено грудами — здоровенные бриллианты, мечи, левая рука Иоанна Крестителя…
— Живая, как в консервирующем чане?
— Нет. Мертвая. Лежит внутри такой бронзовой руки с дыркой сбоку, чтобы христиане могли поцеловать. Турки отобрали ее у христиан миллион, наверное, лет назад и с тех пор ни разу не удосужились стереть с нее пыль: ведь это — «реликвия неверных».
В садах Сераля ржавел чугунный олень. Кейс шел рядом с Молли и слушал, как хрустит под носками ее ботинок неухоженная трава, жесткая от утреннего морозца. Они шли параллельно дорожке, сложенной из восьмиугольных каменных плит, очень, наверное, холодных. Чуть подальше, на Балканах, была уже зима.
— Этот Терзи — большая сволочь, — сказала Молили. — Он агент тайной полиции. Настоящий палач. Купить такую блядь проще простого, особенно — за такие деньги, какими швыряется Армитидж.
На деревьях начинали петь птицы.
— Я раздобыл сведения из Лондона, — сказал Кейс. Кое–что узнал, но не понимаю, что именно.
И рассказал ей историю Корто.
— Да, я знаю, что в «Разящем Кулаке» не участвовал никакой Армитидж. Проверено. — Молли погладила ржавый олений бок. — И ты считаешь, что маленький компьютер вывел его из шизофрении? В этой французской больничке?
— Скорее уж Уинтермьют, — ответил Кейс.
Молли кивнула.
— Интересный вопрос, — задумчиво сказал Кейс, — а знает ли Армитидж, что он был когда–то полковником Корто? Я хочу сказать: когда Армитидж попал в больницу, он был никем, а потому вполне возможно, что Уинтермьют…
— Верно. Наново его сконструировал, базируясь на имеющихся данных. Да, дела…
Они пошли дальше.
— Вариант разумный. Понимаешь, у него нет никакой жизни. Насколько я могу судить. Когда встречаешь такого мужика, то представляешь, что у него полно баб. Но только не Армитиджа. Он сидит дома и смотрит в стенку. Затем у него в голове что–то щелкает, и он развивает бурную деятельность.
— Так зачем же эта лондонская заначка? Милые сердцу воспоминания?
— Может, он о ней и не знает, — пожала плечами Молли. — Может, этот массив не его, а положен на его имя.
— Что–то не понял, — заметил Кейс.
— Нечего тут и понимать, я просто думаю вслух… Насколько умны эти ИскИны?
— По–разному бывает. Некоторые не намного умнее собаки. Так, игрушки. Игрушки, которые стоят целого состояния. А вот настоящие — очень умные, умные настолько, насколько позволяет им полиция Тьюринга. ИскИны действительно могут быть очень умными.
— Послушай, ты ведь ковбой. Почему же тебя так мало интересуют такие вещи?
— Начать с того, — ответил Кейс, — что они встречаются очень редко. И почти всегда — в оборонных ведомствах, а там защиту не пробьешь. Ведь это военные изобретают все новый и новый лед. А тут еще и Тьюринг. Копы — это такие ребята, с которыми лучше не связываться. — Кейс посмотрел на девушку. — Лучше туда не соваться.
— Вот и все вы, жокеи, такие, — презрительно фыркнула Молли. — Нуль воображения.
Они подошли к широкому прямоугольному пруду, где карпы лениво щипали стебли каких–то белых водных цветов. Девушка пнула валявшийся на земле камешек и стала смотреть, как бегут по воде круги.
— Этот Уинтермьют, — сказала она, — связан с чем–то очень крупным. До нас доходят волны, но мы не видим камня, упавшего в центре. Нам известно, что там что–то происходит, но и только. Я хочу знать, что именно. Я хочу, чтобы ты поговорил с Уинтермьютом.
— Да меня к нему и близко не подпустят, — сказал Кейс. — Ты, милая, не в себе.
— Попытайся.
— Это невозможно.
— Попроси Флэтлайна.
— Послушай, а на кой нам хрен этот Ривьера? — спросил Кейс в надежде сменить тему разговора.
Девушка сплюнула в пруд.
— Бог его знает. Прикончить бы его, да и дело с концом. Я же видела его профиль. Этакий Иуда по призванию. Он и кончить–то толком не может, если не предаст предварительно объект своего вожделения. Так вот прямо в файле и сказано… Да, еще надо обязательно, чтобы она его любила. Не знаю, может, он тоже их любит, на свой манер. Ривьера уже три года сдает политических в здешнюю тайную полицию, потому–то Терзи и не составило большого труда подставить его нам. Думаю, Терзи приглашал этого гаденыша посмотреть на пытки. Он же продал за эти три года восемнадцать человек. все — женщины от двадцати до двадцати пяти лет. Благодаря ему у Терзи всегда хватало диссидентов. — Молли сунула руки в карманы. — Как только Ривьера увлекался бабой, он подбивал ее заняться политикой. У него личность — вроде как костюм у Диких Котов. Психотип редчайший, один на два миллиона. Небольшой, но все же комплимент природе человеческой. — Молли смотрела на сонную рыбу и белые цветы, на лице ее застыла горечь. — Знаешь, я, пожалуй, подстрахуюсь от этого циркача.
Холодная усмешка Молли не предвещала ничего хорошего.
— Как это?
— Не обращай внимания. Давай вернемся в Бейоглу и позавтракаем. Сегодня у меня опять тяжелая ночь. Нужно убрать его барахло из номера в «Фенере», а затем сходить на базар и купить ему дурь…
— Купить дурь? Этой гниде?
— Ревнуешь? — расхохоталась Молли. — Лучше бы, конечно, повесить его на рояльной струне, но этого мы сделать не можем. А судя по имеющейся информации, не сожрав дозу, он не может работать. Не боись, ты мне нравишься больше, ты, по крайней мере, не такой тощий. — Она опять улыбнулась. Так что схожу–ка я к торговцу Али и хорошенько затоварюсь. Без этого никак.

 

В «Хилтоне» их ждал Армитидж.
— Пора собираться, — сказал он, и Кейс попытался за загорелой маской со светло–голубыми глазами найти следы человека по имени Корто. Ему вспомнился Уэйдж из Тибы. Обычно крупные дельцы скрывали свои наклонности. Однако Уэйдж имел свои грешки, имел любовниц. По слухам, даже детей. А вот Армитидж оставался полной загадкой.
— А теперь куда? — поинтересовался Кейс, проходя мимо Армитиджа к окну. — И какой там климат?
— У них нет климата, только погода, — загадочно сообщил Армитидж. — Вот. Читай… — Он положил на кофейный столик пачку проспектов и встал.
— Как там Ривьера? И где Финн?
— С Ривьерой все в порядке. Финн уже летит домой. Улыбка Армитиджа выражала не больше, чем подрагивание усиков насекомого. Он ткнул Кейса в грудь, и при этом звякнул золотой браслет. — Не будь таким умником. Ты же не знаешь, насколько уже растворились стенки этих шариков.
Лицо Кейса застыло. Он взял себя в руки и скованно кивнул.
Когда Армитидж ушел, Кейс раскрыл один из проспектов. Дорогая бумага, текст — на французском, английском и турецком языках.
«ФРИСАЙД — СВОБОДНАЯ ЗОНА. ЧЕГО ТЫ ЖДЕШЬ?»

 

В этот раз все четверо летели вместе рейсом компании «Ти–Эйч–Уай» из аэропорта «Есилкёй». В Париже пересадка на «шаттл» компании «Джей–Эй–Эль». Кейс сидел в вестибюле «Истанбул–Хилтона» и смотрел, как Ривьера перебирает в сувенирной лавке липовые византийские древности. В дверях, накинув плащ на плечи, стоял Армитидж.
Ривьера, стройный блондин с нежным голосом, изъяснялся по–английски бегло и без акцента. Молли говорила, что ему тридцать, но по внешнему виду было трудно угадать его возраст. Еще она сказала, что Ривьера не имеет гражданства и путешествует по поддельному датскому паспорту. Он родился в зоне полного разрушения, которая окружала радиоактивный центр старого Бонна.
В лавку стремительно ворвались три улыбчивых японских туриста, по пути они вежливо поклонились Армитиджу. Тот быстро и демонстративно пересек лавку и встал рядом Ривьерой. Ривьера повернулся к нему и расплылся в улыбке. Очень красивое лицо, над которым явно потрудился хирург в Тибе. Ничего не скажешь, изящная работа, ничего похожего на армитиджевский гоголь–моголь из банальных поп–физиономий. Высокий гладкий лоб, широко посаженные серые глаза. Нос имел, вероятно, слишком идеальную форму, а потому был сломан и установлен наново, чуть небрежно. В результате появился легкий оттенок брутальности, удачно контрастировавший с точеным подбородком и быстрой, легкой улыбкой. Маленькие ровные зубы сверкали белизной, Кейс смотрел, как белые руки перебирают якобы осколки якобы древних якобы статуй.
Ривьера совершенно не походил на человека, которого прошлой ночью подстрелили иглой со снотворным, а затем похитили, подвергли тотальному осмотру и заставили присоединиться к команде Армитиджа.
Кейс взглянул на часы. Молли вот–вот вернется. Тоже мне, наркокурьер.
— А ведь этот говнюк и сейчас под кайфом, — сказал он хилтоновскому вестибюлю. Седеющая итальянская матрона в белом кожаном смокинге опустила на нос очки «порше» и взглянула на него с некоторым недоумением. Он широко улыбнулся, встал и вскинул сумку на плечо. Нужно было купить сигарет. Интересно, есть ли в «шаттле» салон для курящих?
— Счастливо оставаться, леди, — сказал он даме; та быстро вернула очки на место и отвернулась.
Сигареты продавались в сувенирной лавке, но Кейсу не хотелось разговаривать ни с Армитиджем, ни с Ривьерой. Торговый автомат находился в узкой нише в конце ряда таксофонов.
Он покопался в набитом турецкими лирами кармане и начал скармливать в щель маленькие тусклые монетки, слегка забавляясь анахронизмом процесса. Ближайший таксофон зазвонил.
Совершенно машинально Кейс снял трубку.
— Да?
В трубке тихо попискивало, сквозь шумы спутниковой связи доносились тихие невнятные голоса, а затем раздался звук, похожий на завывание ветра:
— Привет, Кейс.
Пятидесятилировая монетка выскользнула из пальцев, подпрыгнула и куда–то укатилась.
— Это Уинтермьют, Кейс. Пора бы нам поговорить.
Электронный голос.
Кейс повесил трубку.
Позабыв про сигареты, он шел вдоль длинного ряда таксофонов. И каждый раз, когда Кейс проходил мимо очередного аппарата, тот звонил ровно один раз.
Назад: 6
Дальше: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПОЛНОЧЬ НА РЮ ЖЮЛЬ ВЕРН