ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Господин Цао ничего не удержал из жалованья Сянцзы на починку коляски. Таблетки, которые дала госпожа, Сянцзы не стал принимать, но об уходе больше не заговаривал. Несколько дней он чувствовал себя неловко, но, вспоминая слова Гаома, в конце концов успокоился.

Жизнь вошла в свою колею, и у Сянцзы снова проснулись надежды. Глаза его загорались, когда, оставшись один в комнате, он мечтал о коляске. Сянцзы не был силен в арифметике, но постоянно что-то подсчитывал, и голова его была забита цифрами.

К Гаома Сянцзы относился с уважением. Она казалась ему умнее и сообразительнее многих мужчин: она знала жизнь. Он не заговаривал с ней, но, встречаясь во дворе или в доме, охотно выслушивал и подолгу обдумывал каждое ее слово. Стоило ему увидеть Гаома, как он расплывался в улыбке, выражая этим свою почтительность. Ей это было приятно, и она всегда находила время с ним поболтать, как бы ни была занята. Гаома посоветовала Сянцзы отдавать деньги в рост, но он не решился. Получать проценты, конечно, заманчиво, но дело это рискованное. Доверять деньги кому-то чужому! Это было выше его сил. А вообще к рассуждениям Гаома Сянцзы прислушивался охотно, надеясь перенять ее житейский опыт.

Гаома и в самом деле была женщиной практичной. После смерти мужа она все свои сбережения из месяца в месяц ссуживала слугам, полицейским или мелким торговцам – кому юань, кому два, – взимая самое малое по три процента. Бедняк, которому нечего есть, с радостью возьмет деньги и под сто процентов, если это единственный способ их раздобыть. Долги для бедняка погибель, он расплачивается за них кровью, но к ростовщику идет. Он готов на все, лишь бы передохнуть, и старается не думать о завтрашнем дне.

Гаома все это на себе испытала. Муж напьется, бывало, придет и требует денег, скандалит возле дома хозяина, пока она не раздобудет любой ценой юань-другой. Сама жизнь привела ее к ростовщичеству. Гаома и не помышляла о мести за свои прошлые мучения, она считала, что делает доброе, разумное дело, выручая людей из беды. Так уж заведено: одним нужны деньги, другие готовы их одолжить, одни расставляют сети, другие сами в них лезут.

Раз в ростовщичестве нет ничего постыдного, рассуждала она, – значит, не надо упускать своей выгоды. Надо быть дальновидной, ловкой и в то же время безжалостной, чтобы самой не попасть впросак. Она тратила на свои маленькие операции не меньше сил, чем управляющий банком, была осторожна и предусмотрительна.

И при большом капитале и при малом в буржуазном обществе действует один закон: деньги просеиваются словно сквозь сито – вверху их много, внизу мало, вверху крупные, внизу мелочь. Иначе обстоит дело с принципами. Оно и понятно: принципы бесплотны и могут проскочить через любое, даже самое крошечное отверстие!

Гаома считали жестокой, и она сама это признавала. Но ее жестокость родилась от трудностей и нищеты. Стоило ей вспомнить о покойном муже и пережитых мучениях, как все вокруг начинало казаться несправедливым, бесчестным, и она закипала от гнева. Она бывала то слишком Добра, то не в меру сурова – иначе в этом мире не проживешь.

Гаома из самых добрых побуждений не переставала уговаривать Сянцзы отдавать деньги под проценты:

– Вот что я скажу тебе, Сянцзы. В кубышке монета так и останется монетой, а отдашь в рост, одна монета родит другую, поверь мне! Но прежде чем отдать, хорошенько все разузнай! Для этого у тебя и голова на плечах. Если полицейский вовремя не заплатит процентов или не возвратит Долг, иди к его начальнику. Одно слово – и его выгонят. Узнай хорошенько, когда он получает жалованье, пойди в участок, потребуй! Пусть попробует не вернуть! А барыш хороший. Главное – знать, кому можно одолжить, а кому нет. Послушай меня – не пожалеешь!

Сянцзы не знал, что отвечать. Пока он слушал Гаома, все виделось ему в радужном свете. Но стоило остаться наедине со своими мыслями, и он приходил к выводу, что самое верное – держать деньги у себя. Пусть лежат мертвым грузом, зато не пропадут.

Вот и сейчас он тихонько достал из своего тайника несколько юаней, заработанных за последние три месяца, – все серебряные – повертел каждую монету, тихонько, чтобы не звякали. Какие они блестящие – душа радуется! Нет, он ни за что не расстанется с ними, только за коляску отдаст. Каждый живет по своему разумению. Сянцзы так и не послушался совета Гаома.

В доме Фанов, где ему довелось как-то работать, вся семья от мала до велика, даже слуги, имели сберегательные книжки. Госпожа Фан уговаривала и Сянцзы:

– Почему бы тебе не завести книжку? На нее можно положить даже юань. Недаром говорят: «Береги деньги про черный день». Пока ты молодой, сильный, всегда можешь подработать. Но в году триста шестьдесят пять дней, и не все безоблачные. Дело это несложное, надежное и выгодное. Когда нужно, можно взять деньги обратно. Очень удобно! Принеси бланк, я заполню его, а то ведь ты писать не умеешь. Я тебе добра желаю!

Сянцзы знал, что госпожа говорит искренне, знал также, что повар Ванлю и кормилица Цинма имеют сберегательные книжки. Решился было и он завести книжку. Но тут госпожа велела ему отнести в сберегательную кассу десять юаней. Сянцзы очень внимательно рассмотрел книжку: сверху иероглифы и маленькая красная печать, в общем, не внушает доверия. Когда он сдал деньги, в книжку вписали несколько иероглифов и поставили еще одну маленькую печать. Конечно, здесь дело не чисто: берут сверкающее серебро, пишут что-то, и готово. Нет, Сянцзы не попадется на эту удочку! Может быть, у господина Фана какие-то дела с этой сберегательной кассой? Сянцзы казалось, что сберкасса – это торговая фирма и у нее везде свои филиалы. Такая же почтенная, как известные торговые фирмы – «Жуй Фусян» и «Хун Цзи», – наверное, потому госпожа и уговаривала его. Может быть, он ошибается, но все равно деньги лучше держать у себя. Куда надежнее! Деньги на книжке – это несколько иероглифов и все!

Сянцзы знал, что возле банков и денежных контор легко взять пассажира и хорошо заработать. Если бы не полицейские, лучшего места для стоянки не найти. Но он не мог понять, что делается в самом банке. Там наверняка кучи денег, но почему именно здесь ведутся все денежные операции? Впрочем, стоит ли ломать голову, если двери банка для него все равно закрыты? Многое в городе казалось ему непостижимым. Прислушиваясь к разговорам своих приятелей-рикш в чайных, он порой терялся: каждый болтает, что на ум взбредет, – поди-ка тут разберись! Ни слушать их, ни думать не хотелось. Он знал одно: если уж грабить, то лучше всего банк, а не собираешься стать взломщиком, – держи покрепче свои денежки и не заботься о чужих. Это казалось ему самым надежным.

Зная, что Сянцзы и во сне видит свою коляску, Гаома уже в который раз принялась его уговаривать:

– Зря ты не хочешь отдавать деньги под проценты, ведь так ты быстрее купишь коляску. Будь я мужчиной, да еще рикшей, я непременно обзавелась бы своей коляской; была бы сама себе хозяйкой и ни от кого не зависела! Даже начальником уезда не согласилась бы стать. Труд рикши тяжелый, но я бы взялась только за это дело! Это еще лучше, чем быть полицейским! Стоять на улице и зимой и летом в одной и той же черной форме, а получать гроши, и никакого тебе дохода, никакой свободы. До старости стой да свисти, а надеяться не на что. Если хочешь побыстрее купить коляску, послушайся моего совета: собери компанию, человек десять – двадцать, пусть каждый внесет по два юаня. Ты возьми первый взнос. Сразу наберется юаней сорок, да и у самого, наверное, тоже кое-что скопилось. Берись сразу за большое дело! Купишь коляску, постепенно со всеми расплатишься. И выгодно и удобно! Решишься, я первая войду в долю, можешь не сомневаться! Ну, как?

Сердце Сянцзы забилось сильнее. Пожалуй, верно – он соберет тридцать – сорок юаней, прибавит тридцать, что у Лю Сые, еще несколько юаней ему удалось сберечь, – вот и наберется больше восьмидесяти. Не хватит на новую, купит подержанную. Все равно своя. А со временем купит новую. К тому же это единственный способ взять деньги У Лю Сые.

Но где найти таких людей? Нужно, чтобы тебе верили. Сегодня ты возьмешь деньги, а завтра они понадобятся Другим. Что тогда? Времена тяжелые, а затея ненадежная. Нет, самостоятельный человек не станет прибегать к чьей-то помощи. Соберет на коляску – купит, а просить взаймы не станет.

Сянцзы ничего не ответил Гаома. Она хотела его высмеять, но, вспомнив, какой он простодушный, сочла за лучшее промолчать.

Когда Гаома ушла, Сянцзы одобрительно кивнул головой, гордясь своей стойкостью. Он был очень доволен собой.

Наступили первые зимние дни. По вечерам на улицах раздавались крики торговцев: «Жареные каштаны в сахаре! Орехи, земляные орехи! Горшки, кому горшки!».

Продавцы ночных горшков торговали заодно и копилками… Сянцзы купил самую большую. Он был первым покупателем, и у торговца не оказалось сдачи. Сянцзы приглянулся самый маленький зеленый горшочек, и он с легким сердцем сказал:

– Сдачи не надо, я возьму еще вот эту штуку. Оставив копилку у себя в комнате, Сянцзы взял горшочек и пошел к хозяевам.

– Маленький господин еще не спит? Я принес ему игрушку!

Как раз в это время взрослые любовались, как купается Сяо Вэнь, сынишка господ. Увидев «игрушку», все расхохотались. Господа ничего не сказали, им, видимо, было неловко за Сянцзы, но подарок следовало принять – ведь Сянцзы хотел сделать им приятное! И они поблагодарили. Однако Гаома не удержалась:

– Ну и Сянцзы! Отличился! Большой уже детина, а что умудрился выбрать? Глаза бы не глядели!

Зато Сяо Вэшо «игрушка» очень понравилась: он тут же принялся наливать в горшок воду из ванночки, приговаривая:

– У маленького чайника большой ротик!

Все рассмеялись. Сянцзы был очень доволен собой и гордо выпрямился. Еще бы, такая радость! Ему казалось, что все смотрят на него с уважением, никогда еще он не испытывал подобного чувства.

У себя в комнате он, все еще улыбаясь, вытащил накопленные серебряные монеты и потихоньку, одну за другой, опустил в копилку. «Так, пожалуй, надежнее! Наберется нужная сумма, разобью копилку об стену, серебряных монет будет больше, чем черепков!»

Сянцзы больше ни на кого не надеялся. Даже на Лю Сые, хоть он человек надежный. Деньги, конечно, не пропадут, но все же Сянцзы испытывал беспокойство. «Деньги как кольцо на руке – с ними нельзя расставаться»,^ думал он.

Становилось все холоднее, но Сянцзы согревали мысли о будущем, оно представлялось ему ясным и светлым. Землю сковали первые заморозки, ноги ощущали жесткость дорог. Земля высохла и приобрела сероватый оттенок. Особенно холодно было по утрам. От колес оставались на инее темные полосы; резкий ветер разгонял утренний туман, и тогда можно было увидеть небо, высокое, голубое, чистое.

Однажды ранним утром Сянцзы захотелось пробежаться. Холодный ветер забирался в рукава, по телу бегали мурашки, но это было приятно, как освежающий душ. Порою от ветра было трудно дышать, но Сянцзы несся вперед, как рыба против течения; наклонил голову и стиснул зубы: чем сильнее дул ветер, тем отчаяннее мчался Сянцзы, будто решил вступить с ветром в смертельную схватку. Но вот налетел такой бешеный вихрь, что у Сянцзы перехватило дыхание. Он долго стоял с закрытым ртом, наконец сделал глубокий вдох, словно вынырнул из-под воды. И снова помчался вперед – ничто не могло остановить этого великана! Каждый мускул его напрягся, он был весь мокрый от пота, зато, когда остановился и стер с губ песок, почувствовал себя победителем. Подставив грудь ветру, Сянцзы гордо вскинул голову.

Ветер гнул деревья, трепал полотняные вывески лавчонок, срывал со стен объявления, вздымал тучи песка и пыли, заслонявшие солнце. Он выл, гудел, ревел, метался, как обезумевшее чудовище, слетевшее с небес на землю. Неожиданно вихрь закружил и завертел все вокруг, словно разбушевавшийся злой дух, а потом устремился вперед, сокрушая все на своем пути: он ломал деревья, срывал с крыш черепицу, рвал провода. Сянцзы стоял и смотрел. Он-то вырвался из объятий ветра, ветер не одолел его! Сянцзы покрепче ухватился за ручки, повернул назад, и ветер, как надежный друг, сам покатил за ним коляску.

Сянцзы то и дело попадались на глаза старые и слабые рикши. Плохонькая одежонка не защищала их даже от легкого ветерка, а налетевший вихрь рвал ее в клочья. Ноги у них были обмотаны тряпками, бедняги дрожали от холода на стоянках и наперебой предлагали пешеходам коляску, избегая смотреть друг на друга. На ходу они согревались, ветхая одежонка становилась мокрой от пота. Но стоило им остановиться, пот, замерзая, леденил спину. Навстречу ветру они и шага не могли сделать, только зря напрягали силы, пытаясь сдвинуть коляску с места. Налетал ветер сверху, они низко опускали голову; дул снизу, земля уходила у них из-под ног; при встречном ветре они поднимали Руки, будто собираясь взлететь, а когда ветер дул в спину, не в силах были удержать коляску. Бедняги приноравливались как могли; бежали из последних сил, полумертвые от усталости. Ради нескольких медяков рисковали жизнью. И когда наконец доставляли пассажира, на их черных от пыли и пота лицах выделялись покрасневшие на морозе глаза и потрескавшиеся губы.

Зимой дни коротки, на улицах почти нет людей. Промаешься до вечера и не всегда заработаешь на чашку риса. А дома ждут жены и дети, родители, сестры, братья. Зима для рикши сущий ад, и сам он похож на выходца из иного мира, только не бесплотного, и к тому же лишенного всех благ, которые есть в том мире. Ведь настоящим духам не приходится так мыкаться! Для рикши собачья смерть на мостовой – чуть ли не счастье и, уж во всяком случае, избавление от всех страданий. Говорят, эти бедняги yMpipa-ют с блаженной улыбкой на устах.

Мог ли Сянцзы этого не знать? Но не стоит заранее думать и тревожиться. Пусть его ждет такой же конец, а пока он молод, силен и не боится ни холода, ни ветра. Одет он прилично, живет в чистой теплой комнате. Не то что эти горемыки. Конечно, зимой и ему нелегко, но не в такой мере. Сейчас он не бедствует и надеется в будущем избежать горькой участи: не будет он возить ободранную коляску и страдать от голода и холода, если доживет до преклонных лет. Сила и здоровье обеспечат ему безбедную старость. Шоферы, встречаясь с рикшами в чайной или у дома богача, считали для себя унизительным даже разговаривать с ними, боялись уронить свое достоинство. Почти так же относился к старым и слабым, изувеченным рикшам Сянцзы. Рикши жили словно в аду, но каждый в своем круге. Им и в голову не приходило, что нужно действовать сообща. Каждый брел в потемках своей дорогой, мечтал создать свою семью, свой дом. Так и Сянцзы был ко всем равнодушен, заботился лишь о заработке и собственном будущем.

Все ощутимее становилось приближение Нового года. Дни стояли ясные, холодные и безветренные, улицы выглядели нарядно: в витринах новогодние картинки, фонарики, красные и белые свечи, шелковые цветы для женских шляпок, праздничные лакомства – все радовало взор и наполняло надеждой сердца людей. Каждый мечтал повеселиться под Новый год, у каждого были свои заботы.

У Сянцзы глаза разгорались, когда он смотрел на разложенные по обеим сторонам дороги новогодние товары-Господа Цао будут посылать новогодние подарки друзьям, и Сянцзы наверняка перепадет несколько мао. К тому же по праздникам хозяева обычно дарят слугам два юаня на угощение. Это, конечно, немного, но слуги всякий раз получают еще несколько медяков, провожая приехавших с поздравлениями гостей. В общем, набирается довольно приличная сумма. Не стоит пренебрегать и мелочью: давали бы побольше, а копилка не подведет.

Вечерами, на досуге, Сянцзы глядел и не мог наглядеться на своего верного друга – глиняную копилку, – она жадно поглощала деньги и ревниво их хранила. Он тихонько приговаривал: «Глотай, дружок, заглатывай монеты! Ты будешь сыт, и я буду сыт!»

Незаметно наступило восьмое декабря. Все радовались празднику и в то же время беспокоились, прикидывая, как бы получше устроить свои дела. Сутки по-прежнему состояли из двадцати четырех часов, но распоряжаться своим временем, как обычно, люди не могли. Перед Новым годом скопилось много всяких дел. Само время, казалось, напоминало о себе, заставляло торопиться и все ускоряло свой бег. Настроение у Сянцзы было отличное: оживление на улицах, бойкие крики торговцев, надежда на добавочные чаевые, предвкушение отдыха и вкусной еды в дни Нового года – все радовало.

Сянцзы решил истратить юань на подарок Лю Сые. Дорог не подарок – внимание. Да, он непременно что-нибудь купит, пойдет к старику, извинится, скажет, что был очень занят и не мог навестить его раньше, а заодно возьмет у него свои тридцать юаней. Стоит истратить один юань, чтобы вернуть тридцать!

Сянцзы ласково поглаживал глиняную копилку, представляя, как приятно будет она звенеть, когда прибавятся еще тридцать с лишним юаней. Вернуть бы только эти Деньги, тогда не о чем беспокоиться.

Как-то вечером, когда он собирался полюбоваться своей сокровищницей, его позвала Гаома:

– Сянцзы, там у ворот стоит какая-то женщина, спрашивает тебя. – И тихонько прибавила: – Ну и уродина – страшна, хуже не придумаешь!

Лицо Сянцзы вспыхнуло. Он понял – дело принимает плохой оборот.