Квартира на Молчановке.
До чего же хороша была гостиная в доме Саблина.
Свет огромной хрустальной люстры, сделанной в виде затейливого цветка, отражался в карельской березе мебели.
За огромным столом, заставленным шикарными закусками и выпивкой, сидели двадцать человек. Военные в высоких чинах, в новой форме с петлицами на кителях, в которых, в основном, были кавалерийские эмблемы и шифры.
На нарукавных нашивках теснились ромбы.
Были и штатские, и дамы, конечно.
Рядом с Татьяной сидел Блюмкин, в роскошном парижском костюме цвета кофе с молоком.
Он коснулся Татьяны:
– Скажите, Танеча, Вы не родственница знаменитого писателя Лескова?
– Он наш дальний родственник. А почему Вы спрашиваете?
– Просто поинтересовался. Все-таки национальное достояние России. А Вы поддерживаете отношения с его семьей.
– Как сказать. В Рождество и Новый год шлем друг другу поздравления, по-моему все.
– Ваш батюшка специализировался на изящном искусстве?
– Да, он профессор Московского Университета, читает русское искусство.
– Господа, господа! – крикнула сидящая во главе стола на правах хозяйки Елена Иратова.
– Мы еще успеем выпить и поговорить. У меня для вас сюрприз. Сегодня с нами Таня Лескова, из нашего знаменитого театра. Давайте попросим ее спеть.
– Просим!
– Просим! – оживились гости.
Один из краскомов встал и, звеня шпорами, с полным бокалом в руке подошел к Татьяне.
– А он пьян в стельку, – прошептал Блюмкин.
Краском подошел к Татьяне, опустился на одно колено, поднял бокал.
– От имени героев Перекопа, прошу, романс.
Он выпил бокал до дна.
Замолк.
И рухнул на пол.
Военные с хохотом бросились его поднимать.
– Ноги ему поднимите, – закричала Лена, он шпорами исцарапает паркет.
Пьяного отнесли в соседнюю комнату.
– Ну так как же, Танечка, – повернулся к ней Саблин, – неужели не уважите героев Перекопа?
– Уважу, – засмеялась Таньяна.
Она встала, подошла к роялю в углу у окна.
Провела руками по клавишам, пробуя настройку.
Села на вертящийся стул, опустила руки на клавиши.
Она пела прекрасный, грустный романс о любви, разлуке, счастье встречи.
За столом все затихли, слушая нежные слова романса.
Таня закончила петь, сняла руки с клавиш.
– Еще!
– Браво!
– Бис!
– Бис, Татьяна!
Татьяна повернулась к гостям.
– Спасибо, мои дорогие. Я спою странную песню, ее привез из Крыма один наш актер. Это прощание людей со своей Родиной перед бегством из Крыма.
– Спой, спой, – внезапно резко сказал краском с двумя ромбами на нарукавной нашивке, – это мы дали им под зад, так что осталась от сволочи этой одна песня.
Все повернулись к нему.
Краском налил водки, выпил.
– Ну что замолчала, пой.
Татьяна встала, закрыла крышку рояля.
– Простите, друзья, я спою чуть позже.
– Правильно – крикнула Лена. – Все в гостиную – танцевать.
В столовой остались Блюмкин, потягивающий ликер, Татьяна и краском.
В гостиной граммофон заиграл танго.
Краском встал, звеня шпорами, подошел к Татьяне.
– Прошу, – он наклонил голову.
– Простите, я очень устала.
– А я сказал пошли.
Краском схватил Таню за плечо, рванул со стула.
– Как Вы смеете!
– Смею, я таких как ты актрис в обозе возил…
– Хам! – Татьяна вырвалась.
– Пошли, блядь, – краском замахнулся.
Его руку перехватил Блюмкин.
– Держи себя прилично, не позорь ферму.
– Ты кто такой, жиденок?
Блюмкин достал удостоверение.
– Я начальник отдела ИНО ОГПУ… и ты обо мне вспомнишь.
– Попался бы ты мне три месяца назад…
Краском повернулся и пошел в гостиную.
– Яша, – попросила Таня, – проводите меня.
– Я сам хотел предложить Вам уйти.
– Вот и прекрасно, давайте по-английски.
– Чудно, – Блюмкин допил ликер. – Только время еще детское. Может, в «Домино»? У меня мотор внизу.
– Давайте, – махнула рукой Таня.
