Данилов и начальник
В подъезде постовой, увидев Данилова, бросил руку к козырьку и шагнул к нему.
— Ты чего, Зимин?
— Вам передано немедленно к начальнику явиться.
— Ладно, — Иван Александрович провел рукой по щеке. Щетина отросла и кололась безжалостно. В таком виде наверх идти не хотелось. Не привык он к этому. Совсем давно молоденьким реалистом он пришел на работу в ЧК. Тогда и брить ему было нечего, пушок рос, но каждый оперативник держал в ящике стола бритву и помазок. Феликс Эдмундович не терпел неаккуратности. Он сам в любое время суток был подтянут и выбрит, от других требовал того же.
Рядом с кабинетом Данилова поймал Серебровский.
— Ваня, тебя начальник уже два часа ищет, хотел в питомник ехать: собаку за тобой посылать.
— Я только побреюсь.
— Ваня, и думать не моги, если я все дела бросил и тебя ищу, значит, спешная надобность.
Он обнял Данилова за плечи и повел к лестничной площадке. Серебровский был, как всегда, выбрит и от него довоенно пахло одеколоном. Когда-то они с Даниловым работали в одной бригаде. У красавца Серебровского была необыкновенная особенность располагать к себе женщин. Поэтому, когда требовалось допросить кого-нибудь из «подруг жизни» клиентуры бригады, то лучше Серебровского сделать этого никто не мог. Женщины всегда становились на пути Сережи Серебровского, и не было у него из-за них служебного роста. Перед самой войной его забрали в наркомат, но там нашлась чья-то секретарша, и опять его отправили на старую работу, правда, с повышением. Холостяк Серебровский работал и жил легко. Удачливый Сережа был и парень хороший.
— Слушай, ты где одеколон берешь? — поинтересовался Данилов.
— Страшная тайна, Ваня. В ноябре сорок первого я с одной дамой познакомился, ничего так дама, — Серебровский повел руками, показывая в воздухе габариты дамы, — так она в ТЭЖЭ работала. Когда их эвакуировали, она мне говорит: если нужно, я тебе одеколона продам сколько хочешь. Вот я и запасся. Да я тебе дам, у меня еще есть.
В приемной начальника у стены сидели трое военных с худыми, изможденными лицами, у одного рука была на перевязи. Увидев Данилова и Серебровского, они встали.
— Это к нам из госпиталей направили, — пояснил Осетров, — на пополнение оперативного состава.
— Вот что, — приказал Серебровский, — начальник сейчас уедет, а ты товарищей командиров накорми и проводи отдохнуть в общежитие. Как вернемся — поговорим.
Начальник, наклонившись, копался в сейфе.
— А, дорогая пропажа. Ну как?
— Докладывать?
— Некогда, — он подошел к Данилову, — иди переодевайся, побрейся. В горком нас вызывают, к секретарю.
— Так, — Данилов сел, — а зачем?
— Полегче чего спроси. Позвонил его помощник и говорит: давай с Даниловым. Я ему объяснил, что ты на операции, а он — разыскать. Через каждый час тобой интересуется...
На столе зазвонил телефон правительственной связи, или, как его называли, «вертушка».
Начальник подошел, снял трубку.
— Да... Есть... Будем через сорок минут.
Он отошел от стола и еще раз оглядел Данилова.
— Двадцать минут тебе на бритье. На тары всякие, бары. И вниз. — И уже в спину крикнул: — Гимнастерку надень новую.
Данилов брился в общежитии, благо там стоял кипятильник с горячей водой. Бритва шла с треском, как коса. Иван Александрович глядел на себя в зеркало, и грустно ему становилось. Все-таки беспощадная вещь время. Какие у него годы? Сорок два скоро, а вот и голова уже вся седая, и морщины. А впрочем, еще ничего, не так уж он плох. Крепкий пока. Только одышка появилась да головные боли.
— Хорош, хорош, — засмеялся за спиной Серебровский, — я тебе обещанное принес. На, владей. «Тройной». Только смотри. Мне Гостев говорил, что после коньяка он на первом месте стоит по вкусовым качествам.
— Врет твой Гостев. — Данилов крепко вытер лицо мокрым полотенцем.
— А ты пробовал?
— Было дело.
— Ну и как?
— Ты попробуй.
— Ты же знаешь, Ваня, что я только портвейн и пью.
— Аристократ. Твоя фамилия случайно не Юсупов-Серебряковский?
— Нет. Серебровский. Сумароков-Эльстон, — замначальника засмеялся, обнажив белоснежные зубы.
И Данилов еще раз подивился его характеру. Серебровский был человеком мягким, веселым и щедрым. И все эти качества он сочетал с огромным личным мужеством и знанием дела.
К машине они вышли вместе.
— Ну, Ваня, езжай в верха. Только по дороге крепко подумай, какие у тебя подходы к рынкам есть.
— А мне-то они зачем? Рынки — это Муштакова дело.
— Все равно подумай, об этом разговор будет. Мне сегодня верный человек в наркомате шепнул.
Начальник оглядел Данилова всего, от головок начищенных сапог до фуражки, и, ничего не сказав, полез в машину. Иван Александрович сел сзади, удобно откинувшись на широком сиденье ЗИСа. Шофер развернулся, и машина понеслась по полупустой Петровке, распугивая клаксоном-кукушкой редких пешеходов. Начинало темнеть. И сумрак этот был особенно заметен из-за светомаскировки. Дома глядели на улицу черными, ослепшими глазницами окон.
У Мосторга девушка-регулировщица опустила жезл, открывая дорогу знакомой машине. Начальник молчал. Молчал и Данилов. Он разглядывал улицы, не переставая удивляться. Правильно говорят: лицо города. Есть оно, это лицо. И меняется оно от настроения, от усталости, от горя. Москва выглядела усталой. И это не только темнота на улицах. В сорок первом, в августе, тоже окна завешивали и баррикады строили. Но тогда и женщин нарядных много было, и мужчины в светлых костюмах. А сейчас все в темном, все словно в одинаковой форме. Но все-таки было что-то еще, чего он никак не мог определить. И эта мысль мучила его, когда они шли по длинным коридорам горкома партии, мимо одинаковых дверей с фамилиями на табличках.
Да, здесь все изменилось. Последний раз он был в этом коридоре в конце октября сорок первого года, тогда горком больше походил на Смольный времен революции. А теперь тишина, солидность, как и положено столичному комитету Партии.
Они вошли в приемную, из-за стола им навстречу поднялся помощник, молодой человек в полувоенной форме, с кобурой на широком командирском ремне:
— Подождите, товарищи, у секретаря рабочие с «Серпа и молота», присядьте пока.
В приемной ждал уже один человек. Он широко улыбнулся Данилову, протянул руку:
— Не узнали?
И тут Иван Александрович понял, что это Королев. Капитан госбезопасности Королев, с которым они вместе кончали банду Широкова.
— Здравствуй, Виктор Кузьмич, я тебя и не признал сразу в штатском. Ишь ты какой стал...
Королев был одет в элегантный коричневый костюм, пиджак спортивного покроя сидел на нем как влитой. Коричневая шелковая рубашка, галстук в тон и отличные бежевые туфли.
— Трудновато тебя узнать, трудновато, — докончил Данилов.
— Это и хорошо. Нас с тобой не всегда узнавать надо. Ты садись. — Королев потянул Данилова за рукав. — Тут по моему ведомству кое-что для тебя пришло, на, читай.
Данилов развернул бумагу:
«Спецсообщение.
На ваш запрос сообщаем, что лесничий тов. Данилов Александр Андреевич в настоящее время является комиссаром партизанского отряда «Смерть фашизму». Зона действия отряда (дальше зачеркнуто). Подпись, печать».
Данилов сглотнул комок, подступивший к горлу, и еще раз прочитал спецсообщение. Жив отец. Жив. А он уже и надеяться перестал. Комиссариат. Прямо как в гражданскую.
Он повернулся к Королеву, но в это время распахнулась дверь кабинета, и из нее вышли люди. Они шли через приемную, о чем-то споря, видимо, продолжая неоконченный разговор. Но Данилов не слышал, он не услышал, как помощник пригласил их пройти. Он был далеко, на Брянщине у отца, в его доме, окна которого выходили в лес и в котором было так хорошо и тихо.
— Ты что, заснул? — начальник дотронулся до его плеча. — Ждет, идем.
Секретарь горкома встретил их у дверей кабинета, крепко пожал руки, показал на кресла у стола, приглашая садиться.
— Можно курить, товарищи.
Неслышно появился помощник, поставил стаканы с чаем и сел в углу кабинета в тени.
Секретарь горкома прошелся по кабинету, остановился у стены.
— Я пригласил вас, товарищи, для того, чтобы совместно обсудить создавшееся положение. Вам хорошо известно, что вся Московская область освобождена от немцев. В настоящее время линия фронта проходит на рубеже Гжатска. Но наступление гитлеровцев продолжается, по-прежнему тяжелые бои идут в излучине Дона, враг рвется к Волге, хочет захватить Кавказ, лишить нас нефти. Государственный Комитет Обороны делает все, чтобы остановить и разгромить врага. Для этого спешно ведется реорганизация и перевооружение армии. Перед Московской партийной организацией поставлена задача — в кратчайший срок сделать наш город кузницей оружия. Москва и область становятся крупным центром оборонной промышленности. Вполне естественно, что мы просто обязаны создать все условия рабочему классу столицы для нормального труда. На нашем совещании должен был присутствовать представитель МВО, но он запаздывает, причина уважительная, он... — На столе тихо звякнул один из телефонов. Секретарь взял трубку и сказал одно слово: «проси».
В кабинет вошел невысокий генерал-майор с зелеными звездами на защитных петлицах.
— Извините за опоздание, — чуть глуховато сказал он, — был в гостях.
— Ну вот, теперь все в сборе. — Секретарь горкома сел за письменный стол. — Товарищи, генерал-майор Платонов возглавляет охрану тыла войск МВО, он и доложит обстановку.
Платонов расстегнул полевую сумку, вынул бумаги.
— Дело такое, товарищи, обстановка в тылу наших войск, то есть в Московской области, в общем нормальная. Население освобожденных районов помогает бойцам и командирам, чем может. Соответственно воинские части тоже идут навстречу нуждам трудящихся. Мы отдаем трофейную технику в восстанавливающиеся колхозы, на полях работают команды выздоравливающих, ну, конечно, продовольственную помощь оказываем. Но за последнее время в зоне действия наших подразделений появились случаи нападения на отдельные машины с продовольствием, на склады, фуражные пункты. С подробной сводкой я всех ознакомлю. По данным наших особых отделов стало известно, что существуют вооруженные группы, сформированные из бывших уголовников, укрывшихся фашистских пособников и дезертиров. Это, товарищи, нарушает нормальную работу тыла действующей Красной Армии. Мы обратились к Московскому горкому с просьбой оказать нам помощь. Вот вкратце обстановка. — Генерал полез за папиросами.
— У вас все, товарищ Платонов? — спросил секретарь горкома.
— Пока все.
— Что скажет представитель госбезопасности?
Королев встал, помолчал немного, видимо, собираясь с мыслями:
— Мы располагаем данными, что вражеская разведка, причем обе службы, абвер и СД, постоянно засылает свою агентуру в наш тыл. Борьба с ней ведется успешно, наши компетентные органы располагают людьми, работающими в тылу у фашистов и передающими нам весьма ценные сведения именно по этому вопросу. Оставив надежду посеять панику, грабежи и беспорядки в Москве, враг сегодня решил прибегнуть к другим методам. Вызвать недовольство жителей, нарушить снабжение, организовать черный рынок. Вражеские агенты торгуют через подставных лиц фальшивыми продовольственными карточками, причем в некоторых местах их просто сбрасывают с самолета. Надо отметить, что население столицы проявляет огромную сознательность, большинство фальшивых карточек сдано. Но есть и другие — а именно на них делает ставку вражеская агентура, — эти люди являются косвенными пособниками врага, и наше дело — их выявить.
Кроме того, по нашим данным, немецкая агентура пустила в обращение фальшивые денежные знаки, но это дело ненадежное, попасться можно, поэтому враг опять делает ставку на уголовный, деклассированный и чуждый нам контингент населения, чтобы организовать продовольственный кризис. Для этого сформировано несколько бандгрупп, и они начали действовать. Вот о них и говорил только что товарищ генерал.
Данилов слушал Королева, а мысленно уже перебрал все возможные подходы к рынкам, вспоминал все последние происшествия, связанные с продовольствием. Пока определенной картины не складывалось. Все распадалось, но, возможно, не так надо рассматривать эти случаи. Попытаться объединить их, найти систему.
Королев закончил и сел. Несколько минут все молчали.
— Разрешите мне, — начальник МУРа одернул пояс. Хорошо он выглядел в этом кабинете, высокий, широкоплечий, в красивой коверкотовой гимнастерке с тремя малиновыми ромбами на синих петлицах, с двумя орденами Красного Знамени на груди.
— Как я понимаю, — продолжал начальник, — нас вызвали для координации действий и создания единого оперативного руководства операцией. Но о чем бы мне хотелось доложить. Дело в том, что начиная с июня 1941 года работа наша приняла несколько иные формы.
— Конкретнее, — поинтересовался генерал.
— Пожалуйста. — Начальник раскрыл папку, достал отпечатанные на машинке страницы. — Вот, товарищи, пачки сводок за последние полгода. Никаких серьезных уголовных проявлений нет. Мелочевка.
— Что-что? — секретарь горкома подался вперед. — Как вы сказали?
— Мелочевка, — начальник МУРа смутился, — ну это жаргон у нас профессиональный. Значит, мелкие дела, особой угрозы не представляющие. Но и с этими проявлениями мы боремся...
— Это мы знаем. — Секретарь горкома взял сводку, пробежал ее быстро глазами. — Партийная организация столицы в курсе дел своей милиции. Мы многое знаем. Приняли соответствующее решение, обратились в Президиум Верховного Совета, и скоро об этом узнают все. Я понимаю вас так, что организованной преступности нет. Как вы считаете, товарищ Данилов, вы же руководитель борьбой с бандитизмом?
— К сожалению, работа у наших товарищей есть, правда, она приняла действительно несколько иные формы. С начала войны не было заметно активизации старых профессионалов. Кроме банды Потапова — Широкова. Но, как видите, она тоже была инспирирована немецкой разведкой. Сейчас, а именно — сегодня, мы занимаемся одной группой. Возможно, что это именно то, о чем говорили товарищи, — Данилов кивнул в сторону генерала и Королева.
— Значит, так, — секретарь горкома посмотрел на часы, — давайте составим план мероприятий, определим участки работы.