Книга: Сто первый километр
Назад: Данилов и Никитин
Дальше: МОСКВА. ТЕМ ЖЕ ВЕЧЕРОМ

Никитин

Ему повезло. Он подсел на проходящий скорый, который остановился на станции, чтобы сдать больного.
Никитин сразу же прошел в вагон-ресторан, заказал две бутылки пива, салат оливье и шницель де-воляй.
В прекрасном расположении духа ехал он в Москву, тем более что там у него появились некоторые дела. В сорок третьем в Ленинграде он познакомился с замечательной девушкой Олей. Ну, познакомился, погулял с ней, и расстались.
А в пятидесятом в райцентре, куда он приехал в отпуск, соблазненный рассказами Ефимова о богатых грибных местах, случайно встретил ее в клубе.
Оля окончила библиотечный техникум и получила направление в районную библиотеку.
Конечно, странно, что не нашлось ей работы в Ленинградской области, но начальство считало, что молодые специалисты должны уезжать подальше от дома.
Так что отпуск тот Никитин провел в любовном угаре. Отношения их длились уже два года, и они твердо решили пожениться этой осенью. Почему Оля выбрала для женитьбы именно сентябрь, оставалось тайной. Но Никитин радостно согласился. Он вообще впервые соглашался практически со всем, что предлагала ему подруга.
Оля сдавала экзамены на заочное отделение Московского библиотечного института и поэтому жила в комнате Никитина в Столешниковом.
От вокзала Никитин доехал на троллейбусе до Советской площади, зашел в магазин «Соки – воды», не торопясь выпил малинового сока, постоял в прохладном, облицованном кафелем зале и вышел на улицу.
Что говорить: Москва, она и есть Москва. Особенно видно это после маленького райцентра. Вон толпа нарядная просто плывет по улицам. Мужчины в красивых костюмах, женщины в ярких платьях. Никитин перешел на другую сторону, жалея, что не может зайти в кафе «Отдых», прошел мимо «Арагви», у входа в который, несмотря на дневное время, толпились веселые сограждане в ожидании шашлыков и цыплят табака.
И начал спускаться в Столешников. На углу Пушкинской встретил Витю Чернова, начальника розыска «полтинника», так в просторечии именовалось 50-е отделение. Он рассказал о бандочке, громившей московские магазины и сберкассы. Естественно, что Никитин читал сводки, но масса пикантных подробностей была весьма интересна.
Столешников, как всегда, клубился народом. Что и говорить, был это самый веселый московский переулок. И публика здесь была специфическая. Нарядная и праздная. Наверное, нигде в Москве не приходилось столько красивых женщин и элегантных мужчин на один квадратный метр площади.
Еще бы! Две роскошные комиссионки, два магазина «Меха», «Ювелирный», скупка драгоценностей, роскошное кафе «Красный мак».
А во дворах куча частных мастерских. Кепочники, ювелиры, часовщики, заправка авторучек. Чего здесь только не было.
Сюда слетались московские щипачи и мошенники. Здесь, у магазина «Подарки», брал Никитин Колю Савушкина с подельниками. Они поджидали, когда выйдет из ресторана «Аврора», который тоже был рядом, на Петровских линиях, подгулявшая компания, и, показав пистолет и ножи, раздевали веселых московских граждан. Коля Савушкин был психолог – не зря учился в МГУ. В «Аврору» послушать джаз знаменитого Лаци Олаха собиралась вся трудовая деловая московская бражка. Особый тон задавали артельщики и торгаши. Но в «Аврору» ходили и спортсмены, и артисты, и золотая молодежь Москвы.
Да и Никитин любил зайти сюда: похлопать по шкуре чучело медведя при входе, поздороваться с боевым чекистом метрдотелем Сахаровым, послушать знаменитого Лацы.
До четырех утра гуляла здесь веселая Москва.
И сейчас, проходя по Столешникову, Никитин срисовал двух перекупщиков золота: Морду и Морденка. Двух братьев, держащих в руках подпольную скупку бриллиантов, золота и царских десяток.
Промелькнул у комиссионки вещевой барыга по кличке Челси, солидно поклонился сыщику известный домушник Лазарь.
Никитин бегом взбежал на свой второй этаж, открыл дверь и попал в знакомый и такой милый коридор своей коммуналки.
Дверь в его комнату была закрыта, значит, Оля ушла в институт.
Из кухни вышла соседка Анна Ильинична:
– Это ты, Коля?
– Я, тетя Аня. Оля в институте?
– Побежала. Она как знала, что ты приедешь, – свекольник холодный сделала да котлет нажарила. Будешь есть?
– Хорошо бы, я только позвоню.
Телефон висел в коридоре. Старый заслушанный аппарат. Никитин набрал номер.
– Свиридов, – ответила трубка.
– Товарищ полковник, майор милиции Никитин…
– Ты где? – оборвал его Свиридов.
– В Столешниковом.
– На квартире. Через десять минут спускайся. Машину высылаю.
Свиридов положил трубку.
«Ишь ты. Даже адрес знают», – неприязненно подумал Никитин.
Он не любил чекистов. От них постоянно исходило странное ощущение опасности. Когда милицию перевели из МВД в МГБ, Управление уголовного розыска стало Управлением уголовного сыска. Часть наиболее доверенных сотрудников были переаттестованы на МГБ и остались оперуполномоченными, а остальные превратились в сыщиков.
В его отделе трое ребят, ставшие офицерами МГБ, получали больше него, начальника, так и оставшегося майором милиции.
Эта порочная система немедленно изменила дружескую, сплоченную обстановку, которой всегда славился МУР, породила зависть и наушничество.
Никитин без сожаления ушел из МУРа, в котором проработал ровно десять лет и прошел путь от опера в ОББ до начальника отдела особо тяжких преступлений.
Все эти сажины, муравьевы и прочие коммивояжеры от уголовного розыска изо всех сил старались завести в московской милиции эмгэбэшные порядки.
И, что интересно, это им удавалось. Не та обстановка стала в МУРе, не та. Но все равно, ребята в угрозыске работали славные, и такие, как Сажин и Муравьев со всеми их подлыми примочками, никогда не сделают из лихих оперов-сыщиков эмгэбэшников.
Никитин спустился вниз и увидел серую «победу», стоящую у порога.
– Я Никитин, – наклонился он к опущенному боковому стеклу.
– Садитесь, товарищ майор, – распахнул дверцу шофер.
Никитин удобно устроился на переднем сиденье.
– Приказано доставить вас к бюро пропусков.
Машина выскочила на Пушкинскую, постояла, пережидая троллейбус, и, лихо повернув, пошла к Лубянке. Через несколько минут Никитин вошел в бюро пропусков.
У окошечка его ждал капитан госбезопасности.
– Вы Никитин?
– Я.
– Давайте ваше удостоверение, товарищ майор. Оружие есть?
– Конечно.
– Придется сдать.
Никитин приподнял полу кителя, отстегнул ремешок оперативной кобуры, достал ТТ.
– Куда?
Окошко распахнулось, младший лейтенант взял удостоверение и пистолет и через несколько минут протянул пропуск и металлический жетон.
– Не забудьте отметить, товарищ майор, и не потеряйте жетон.
– Постараюсь, – усмехнулся Никитин.
На проходной – опять младший лейтенант и два сержанта с пистолетами.
Проверили пропуск и пропустили.
Никитин впервые был в здании московского УМГБ. Ничего особенного. Как и у них в МУРе. Темные коридоры, народ суетится. По широкой лестнице они поднялись на второй этаж.
– Сюда. – Капитан толкнул дверь.
Обычная приемная. Только вместо привычной секретарши – лейтенант в форме. Как во время войны в МУРе.
– Майор Никитин, – сказал капитан.
– Минутку. – Лейтенант вскочил, скрылся за дверью.
Появился он сразу же.
– Товарищ полковник ждет.
Кабинет у Свиридова был небольшой. Портреты Ленина, Сталина, Дзержинского на стене. Телефоны. Стол для совещаний.
Свиридов поднялся навстречу. Крепко пожал руку. Был он в хорошем штатском костюме, в красивом галстуке.
– Давай, Никитин, садись. Сейчас чай пить будем. Наслышан я о ваших делах. Молодцы. Лихо вы банду Матроса повязали. Одним ударом три крупных преступления раскрыли. Ну а что для процента заныкали?
– Да так, Алексей Григорьевич, по мелочи.
– Жуки вы с Даниловым известные.
– А что делать, последний квартал на носу, отчитываться надо.
– Руководство управления и министерства о ваших подвигах знает. Ты мне рапорт Данилова привез?
– Так точно. – Никитин достал из кармана кителя бумагу.
Свиридов взял ее, усмехнулся:
– Не быть тебе, Никитин, чиновником. Ну кто так поступает с бумагами в инстанцию? Но ничего, главное – суть. Ну а твой рапорт?
– Так я думал…
– А ты не думай. Садись и пиши.
Никитин писал рапорт, проклиная тот день, когда согласился ехать в Москву. Уж больно не любил он всяческих бумаг.
Появился лейтенант, принес хрустальные стаканы в тяжелых мельхиоровых подстаканниках, над которыми клубился парок, тарелку с бутербродами и сушки.
Никитин дописал последние строчки, протянул бумагу Свиридову.
Тот прочитал ее и положил на стол.
– Что же не написал, что Банин был агентом Кожанова?
– А я этого не знал.
– Почему не объединил склад оружия через агента с начальником райМГБ? Почему не намекнул на возможность теракта?
– Я этого не знаю, товарищ полковник, – резко ответил Никитин.
– Ну а если я тебе прикажу это дописать? – прищурился хитро Свиридов.
– Я этого писать не буду.
– Почему?
– Потому что это туфта.
– Вот и Данилов об этом не пишет. А Кожанов его да и тебя тоже не пожалел, он в своей бумаге целый роман про вас написал.
– Это его дело, – спокойно ответил Никитин.
– Чистоплюи вы, – Свиридов прихлебнул чая, – если бы два года назад Данилов написал о художествах Муравьева в Польше, не вы бы сидели в райцентре, а он.
– Не приучены мы к этому, Алексей Григорьевич. – Никитин достал папиросу и вопросительно посмотрел на Свиридова.
– Кури, чего там. Значит, не приучены. Это ты правильно сказал. За это я вас с Даниловым и ценю. Отличные вы ребята. Жить-то как собираетесь: жалованье в райцентре вполовину против московского.
– Ничего, у нас дома огород. Будем помидоры да картошку растить.
– Жаль мне Данилова. Очень жаль. Человек прекрасный и опер от Бога.
Не сказал Свиридов о том, как утром сегодня бегал по инстанциям, доказывал, что надо снять с Данилова партвзыскание и перевести на работу в Москву. А час назад ему позвонил генерал Гоглидзе и, матерно обругав, приказал сидеть тихо и не бегать к руководству с глупыми предложениями.
И, глядя на Никитина, с аппетитом жующего бутерброд с сыром, Свиридов думал о том, что трудно придется этому парню в жизни. Тяжелые времена наступают, ох тяжелые.
Никитин, пьющий чай, не знал и не мог знать о той борьбе, которая началась в высших кремлевских сферах. Не знал он, что здоровье Сталина начало сильно пошаливать. Но, правда, об этом никто не знал, кроме вездесущего генерала Власика и, значит, Берии, который в свою очередь информировал Маленкова.
Берия, официально не занимающийся вопросами госбезопасности после ареста Абакумова, фактически снова через своих подручных – братьев Кобуловых, Цинаву, Гоглидзе, Мешека, Деканозова – руководил политическим сыском.
Приближался переломный момент. А на таких крутых поворотах побеждает тот, у кого в руках карательный аппарат.
Поэтому и шли повальные аресты и снятие с должностей неугодных Берии людей.
Данилов и Никитин, того не ведая, случайно попали в молотилку. Они не знали сейчас и не узнают никогда, что их понижение по службе – огромное счастье.
Они не знали, а Свиридов знал. И после звонка Гоглидзе твердо решил никогда больше не упоминать фамилию Данилова при высоком руководстве.
– Ну что ж, – Свиридов открыл сейф, – вот справка по новой банде. Передашь ее Данилову. Скажи, что я надеюсь – вдруг у вас вылезет какой-то кончик. Черт его знает, контингент у вас особенный. Усильте агентурную работу, вдруг всплывет что-нибудь.
– Серьезная банда? – поинтересовался Никитин.
– Да уж куда серьезнее. Москва так и гудит. Взяли три магазина в Химках.
– Крови-то много?
– Одно убийство. Так что, Никитин, твой начальник большого ума человек, он в своем рапорте высказал предположение, что Банин, возможно, и этих орлов снабдил пистолетами.
– Ну если так, товарищ полковник, мы из него это выбьем.
– Все дело в том, что он мог продать оружие подельнику. У нас пока ни пистолетов, ни пуль, ни гильз нет.
Внезапно порыв ветра распахнул окно, влетела в комнату тяжелая занавеска.
На Москву обрушился дождь.
Назад: Данилов и Никитин
Дальше: МОСКВА. ТЕМ ЖЕ ВЕЧЕРОМ