Книга: Поединок. Выпуск 10
Назад: 11
Дальше: 18

ЮРИЙ АВДЕЕНКО
АХМЕДОВА ЩЕЛЬ

1

Красное пятно на дне ущелья напоминало отсвет заката, но тучи над горами слиплись крутые, черные, и ни один луч солнца не мог протиснуться между ними.
Дорога заметно шла вправо и вверх. Кавказская пихта и кизиловые деревья, оплетенные плющом, ожиной, лианой-обвойником, скрыли от глаз Крюкова ущелье и красное пятно. На машину надвигалась мокрая дорога. Осклизлые ребра скал нависли над ней.
Крюков кинул взгляд на часы. Они показывали 18 часов 42 минуты. Полчаса назад ливень настиг Крюкова при въезде на перевал.
Внизу, в долине, было тепло, солнечно. Цвели персики, вишни, яблони. В небо хотелось смотреть легко, вздыхать радостно, до того голубым и ясным оно было.
В огородах темнели вскопанные грядки. Впереди на взгорье паслись козы. Лохматая черная собака щипала траву рядом с ними. Идиллия!
На перевале по смотровому стеклу и крыше ударил град. Ударил с такой силой, что Крюков притормозил машину, перешел с третьей скорости на вторую, осторожно двигаясь в темноту, казалось, внезапно рухнувшей ночи. Вслед за градом хлынул ливень. Дорога стала похожей на русло реки, по которому урча, жилясь, извиваясь несется стремительный поток воды. Крюков включил габаритные огни. Съехал на обочину к скале. Остановился. Сзади него затормозила «Волга». Возможно, водитель ее тоже решил переждать ливень, а может, просто не рискнул обогнать желтый «Жигуленок», на крыше багажника которого было крупными синими буквами написано: «ГАИ».
«Дворники», словно задыхаясь, тяжко скользили по ветровому стеклу, вода дыбилась над ними, как над веслами, фонтанила на капоте мелкими белыми пузырями, похожими на лопавшиеся одуванчики.
Крюков устало прикрыл глаза, хотя еще минуту назад чувствовал себя бодрым, энергичным. Шум дождя всегда расслаблял его…
Дождь стих лишь через четверть часа. Но тучи висели так низко, что касались и скал, и дороги, клубились над ней, точно над прошлогодней сжигаемой травой. Крюков включил двигатель, посмотрел налево. Водитель «Волги» тоже собирался ехать дальше. Сигналил левым указателем поворота.
«Поехали», — сказал сам себе Крюков и снял «Жигуленок» с ручного тормоза.
Первой встречной машиной, которую он увидел, был желтый пивовоз, ползший с включенными фарами. Потом проехал частник на синем «Запорожце», за ним мотоциклист в промокшей штормовке. Никакой другой транспорт Крюкову не встретился До того самого момента, когда он увидел на дне ущелья красное пятно.
Дорога развернулась. Деревья покатились вниз к реке. И красное пятно приняло форму разбитого автомобиля. Судя по окраске рубин — это могли быть только «Жигули».
Крюков остановил машину. Передал по рации:
— Восьмой. Восьмой. Я четырнадцатый.
— Восьмой слушает, — прохрипело в динамике.
Крюков непроизвольно откашлялся, будто хрипел он сам, а не оперативный дежурный. Сказал:
— На двадцать третьем километре Приморского шоссе ДТП. На дне ущелья вижу красный автомобиль, скорее всего «Жигули». Пытаюсь спуститься к месту происшествия.
— Вас понял, четырнадцатый. Действуйте.
Крюков вышел на дорогу: от поворота до поворота она была пустынной. Небо по-прежнему закрывали тучи. Однако на западе у основания угла, образованного покатыми склонами гор, в лощину смотрел голубой глаз, чистый и блестящий. Это означало, что погода на побережье хорошая.
Подойдя к невысокому бордюру, инспектор увидел на бетоне следы красной краски. Недавний ливень отменно вымыл бордюр, но следы краски явственно виднелись на протяжении метра или немногим более. Тот факт, что бордюр не был разбит и не имел даже выбоин, свидетельствовал, что автомобиль задел его лишь по касательной, после чего перевернулся через борт. Помятые кустарники, сломанные деревца показывали путь, по которому он несся вниз.
«Странно, что не взорвался», — подумал Крюков и перешагнул через бордюр. Мелкая скальная крошка поползла под ногами. К счастью, под рукой оказалась кизиловая ветка. Сохранив равновесие, инспектор с тоской окинул взглядом ущелье. Потом вздохнул решительно. Решительно, и никак иначе. Ухватился за соседнюю ветку. Осторожно стал спускаться…
Он спускался ровно пять минут. Потом прыгал с камня на камень, метров сорок двигался по руслу реки, которая оставалась мелкой, несмотря на недавний ливень.
Машина стояла на днище, врезавшись передом в валун. Левые колеса, и передние, и задние, отсутствовали. Одно из них лежало впереди, шагах в десяти ближе к центру речки. Вода омывала его, как камень, образуя крутой заметный изгиб. Второго колеса поблизости не было.
Обогнув машину, Крюков увидел мужчину с залитым кровью лицом. На замшевой куртке кофейного цвета тоже были следы крови. Руль подпирал грудь, прижимая к спинке сиденья.
Мужчина оказался единственным человеком в машине. Это несколько утешило инспектора, если можно применить такое слово в подобной ситуации.
Спускаясь сюда, Крюков больше всего боялся, что в машине окажутся женщины и дети.
Естественно, ни одно стекло не уцелело, а все дверки заклинило. Крюков попытался извлечь мужчину через смотровой проем, но вскоре понял, что двигатель придавил пострадавшему ноги.
— Восьмой. Восьмой. Я четырнадцатый.
— Я восьмой. Слушаю вас, четырнадцатый.
— Я четырнадцатый. Катастрофу потерпели «Жигули». Номер СОЧ 22-05. Водитель в бессознательном состоянии. Нахожусь на месте катастрофы.
— Больше никого нет в машине? — спросил восьмой.
— Нет.
— Может, кто выпал?
— Дверки заклинены. Ноги водителя придавлены двигателем.
— Постарайся оказать посильную помощь. Высылаю вертолет с врачом.
— Вас понял.
Крюков вновь попытался открыть левую переднюю дверку. Нашел в багажнике инструменты… Но дверка не поддавалась.
Мужчина застонал. Повернул голову. Посмотрел на Крюкова. Взгляд казался напряженным, твердым и холодным, как изо льда. Похоже, что мужчина вложил в него все свои силы. Он произнес только одно слово и вновь впал в беспамятство.
Слово это было: «Кардинал».
«Бредит», — понял Крюков. Со злостью приналег на дверку. Неожиданно она отворилась.
Вскоре он услышал тягучий шум мотора. Над ущельем зависал вертолет…

2

— Заявления о преступлениях могут быть письменные и устные. Устные заявления заносятся следователем в составленный им по этому поводу «Протокол заявления», который подписывается заявителем и следователем, — профессор, щупленький и седой, остановился у стола, посмотрел на аудиторию, дернул редкой рыженькой бородкой. — Студентка Иванова, повторите, что я сказал…
Лада встала. Смотрела на профессора. Силилась что-то сказать. Но не могла произнести ни одного слова, не потому, что плохо слушала. А потому, что разучилась говорить. Тогда она замычала, как это делают глухонемые… И проснулась…
За окном скорбно серел рассвет. Мокрое от дождя стекло казалось заплаканным. Ветки акации темнели неподвижно, словно нарисованные углем. Лада вылезла из-под одеяла, нащупала шлепанцы. Пошла к серванту, на котором лежали ее ручные часы.
Было половина пятого утра. Она поняла, что без снотворного теперь не уснет. А снотворное принимать глупо, так как в девять уже нужно быть на службе.
Выпив на кухне Пепси-колы, она взяла из книжного шкафа том Монтеня, раскрыла на главе «О сне» и легла в постель. Она думала найти в книге разъяснения о смысле и природе снов. Но французский философ-гуманист ограничился пересказом исторических случаев с участием Александра Великого, Катона, императора Августа. Это было, конечно, интересно, однако совсем не то, что желала узнать Лада. Тогда она раскрыла главу «О возрасте», потому что после того, как ей исполнилось двадцать семь, вопрос этот ей стал не безразличен.
«Иногда первым уступает старости тело, — читала Лада, — иногда душа. Я видел достаточно примеров, когда мозг ослабевал раньше, чем желудок или ноги. И это зло тем опаснее, что оно менее заметно для страдающего и проявляется не так открыто. Вот почему я и сетую не на то, что законы слишком долго не освобождают нас от дел и обязанностей, а на то, что они слишком поздно допускают нас к ним».
Без двадцати восемь позвонил прокурор Потапов. Говорил тихо и сипло:
— Я вас не разбудил, Лада Борисовна?
— Нет, нет, Игнатий Федотович. Я жаворонок.
— Везучая вы. А я сова. Для меня утренний подъем настоящая пытка.
— Делайте зарядку, — посоветовала Лада, удивляясь неожиданному звонку.
— Делаю, — ответил Потапов. После паузы сказал: — Лада Борисовна, извините, что звоню домой. Заболел я.
— Ой, — вырвалось у Лады.
— Весной меня всегда одолевает ангина с температурой.
— Это плохо, — сказала Лада. И добавила: — Это очень плохо.
— Чего уж хорошего, — вздохнул Потапов. — Лада Борисовна, на вас обрушивается еще одно дело. Вчера приблизительно в промежутке между шестью и шестью сорока минутами вечера на двадцать третьем километре Приморского шоссе имело место дорожно-транспортное происшествие. Разбилась машина «Жигули». Водитель Артем Петрович Сорокалет, тридцати пяти лет, женат, имеет двух детей, скончался полчаса назад в городской больнице, не приходя в сознание. Есть три серьезных обстоятельства, которые вам следует учесть сразу. Первое, Сорокалет профессиональный таксист. Стаж работы двадцать лет. Второе. Не пьющий. И в данном случае медики алкоголя в организме не обнаружили. Третье, со слов жены можно понять, что Сорокалет возвращался в город от своей сестры, которая живет в поселке Ахмедова Щель. Значит, он ехал по правой стороне шоссе, вдоль скалы. Каким образом опытного водителя могло вынести на встречную полосу — это очень серьезный, а может быть, самый главный вопрос. Вы меня слышите, Лада Борисовна?
— Слышу.
— Я хорошо помню ваше выступление на партийном собрании, где вы сетовали, что вас, молодых следователей, недооценивают, не поручают серьезных дел, заставляют заниматься пустяками. И ваши коллеги-ровесники вам еще аплодировали…
— Но ведь дорожно-транспортные происшествия…
— Не нашей подследственности, вы хотели сказать? Но закон, как известно, разрешает прокурору признать необходимым предварительное следствие по любому делу, если он считает, что государственные интересы требуют этого. Не так ли? Давайте приступайте к первоначальным следственным действиям. Соответствующее постановление я вынес. Чует мое стариковское сердце, дело это не простое. Вы меня слышите?
— Да, да, Игнатий Федотович.
— Лада Борисовна, вам нужно связаться с инспектором ГАИ Крюковым. Место происшествия осмотрено, но я советую побывать там, чтобы самой все увидеть. После заехать в Ахмедову Щель, уточнить у сестры Сорокалета время, когда он от нее уехал.
— Хорошо.
— Надзор за следствием буду осуществлять я. Звоните мне домой. Всего доброго.

3

Заместитель начальника отделения по службе майор Кузьмин, человек душевно сухой и неприветливый, смотрел на инспектора Крюкова тяжелым, немигающим взглядом, точно Крюков совершил какой-то неблаговидный проступок и заслуживает самого сурового наказания. Однако старший лейтенант Крюков не чувствовал за собой вины. Стоял спокойно, смотрел честно, с достоинством.
Кузьмин разочарованно опустил глаза. Собрался было говорить, даже шевельнул губами. Но тут в кабинет ворвался инспектор, ведавший вопросами техники и связи, капитан Симонович, размахивая руками, закричал:
— Это черт знает что! Опять партия раций поступила некомплектно… Я же не господь бог, как я могу обеспечить…
— Одну минутку, капитан, — словно голосуя, поднял правую руку Кузьмин. — Старший лейтенант Крюков, дорожно-транспортным происшествием на двадцать третьем километре Приморского шоссе поручено заниматься следователю прокуратуры Ивановой. В девять пятнадцать вам надлежит быть у прокуратуры. Поедете со следователем на место происшествия. Вопросы есть?
— Нет.
— Выполняйте.
…Моросил дождь. Выскакивая из автобуса, люди прикрывались зонтиками, набрасывали капюшоны плащей. Пахло сыростью, цветущей акацией, бензином. За высоким деревянным забором, где шло строительство гостиницы, гудел кран. На заборе была приклеена большая афиша, извещающая о том, что сегодня в Доме культуры моряков выступает куплетист-пародист Илья Вышеградский и дрессированные голуби под руководством Алены Сидоровой.
«Почему дрессированные голуби? — с досадой подумал Крюков, садясь в машину. — Ну львы, тигры… А голуби. Чушь какая-то. В наш город приезжают только одни халтурщики».
Это решительное заключение почему-то успокоило его. Сняло с души неприятный осадок, появившийся после общения с заместителем начальника по службе. Даже погода не казалась ему теперь такой паршивой. Хотя выросший здесь, на Черноморском побережье, он хорошо знал, как бывают богаты занудливыми, недельными дождями местные весны, когда в болото превращается земля, а от сырости плачут даже стены. Тогда хочется кричать со стоном: «Какой же это юг? Какой же это курорт?»
Но море и в непогоду оставалось морем, большим, серьезным. Крюков любил его с самого детства и гордился этой своей любовью.
Мать Крюкова, бухгалтер по профессии, человек, который, казалось бы, должен жить прежде всего цифрами, преклонялась перед морем, говорила сыну:
— Море — это чудо. Мы живем рядом с чудом. Люди знают об этом. Завидуют нам. Потому и наезжает их сюда летом тьма-тьмущая.
Летом действительно количество приезжих в три, в четыре раза превышало число местных жителей. Курортный сезон приносил с собой заботы и хлопоты. Хватало их на долю автоинспекции.
Мать говорила:
— У всех моих подруг дети как дети. И работа у них как работа. От и до. А у тебя… Круглые сутки ни сна, ни отдыха… И мне покоя нет. А с моим сердцем, сам знаешь, врачи только и твердят о покое.
«Покой нам только снится», — вспомнил много раз слышанную фразу Крюков. И затормозил у здания прокуратуры.
Серое двухэтажное, оно стояло в глубине дворика, огороженного чугунной решеткой. В центре дворика рос старый, развесистый платан. У платана стояла облезшая скамейка. Размокшая газета лежала на скамейке справа, ближе к краю.
Поскольку указание Кузьмина было конкретным и четким: «В девять пятнадцать вам надлежит быть у прокуратуры», — Крюков решил ожидать следователя в машине.
Часы показывали девять тринадцать.
Через две минуты из прокуратуры вышла высокая молодая женщина в голубом плаще. Обогнула платан. Подошла к машине. Кинула взгляд на номер. Открыла дверку. Села рядом с Крюковым на переднее сиденье. Сбросила капюшон. Волосы солнечно блеснули на фоне блеклой обшивки салона. Женщина повернула лицо в сторону Крюкова. И тот почувствовал легкое головокружение, потому что такого красивого следователя видел первый раз в жизни.
— Следователь Иванова Лада Борисовна. А вас как зовут?
— Леша, — тихо ответил Крюков.
— Алексей… — снисходительно улыбнулась Лада. — А отчество?
Крюкову не понравилась такая ее улыбка. Он насупился. И брови его сошлись на переносице:
— Инспектор Крюков Алексей Иванович.
— Поехали, товарищ инспектор, — сказала Лада и откинулась на спинку сиденья.
Ехали молча. Следователь не проявила абсолютно никакого интереса к инспектору, и Крюков пожалел, что на серьезные должности назначают вот таких красулек. «Чья-нибудь жена или дочка, — решил он, подавив мучительное желание взглянуть на нее. — Интересно, какая она в профиль?»
Когда вырвались из города, дорога потянулась в горы. Слева внизу стальным диском разворачивалось море. Черные корабли вдали были похожи на спичечные коробки.
— Остановите, — внезапно попросила Лада. — Я пересяду на заднее сиденье.
Крюков вначале не понял причину просьбы. Вернее, отнес эти причину на свой счет — не хочет следователь сидеть рядом с ним. Но, когда Лада пересела и прильнула к левому окну, Крюков догадался: она любуется морем.
— Вы нездешняя, — твердо сказал он.
— Я москвичка, — мягко и доброжелательно ответила Лада.
— Тогда понятно, — кивнул Крюков. — Море с такой высоты совсем другое, чем внизу. Любуйтесь… Скоро поворот.
Действительно, не прошло и двух минут, как шоссе круто вильнуло вправо, забелело серпантином между зазеленевших кустарников и мрачных, обкусанных скал. Дождь прекратился. Густой пар цвета молока тихо поднимался над лощиной.
Лада смежила ресницы. В глазах ее по-прежнему полыхало море. Стальное, круглое…
Машина плавно подкатила к бордюру, остановилась.
— Это здесь, — сказал Крюков не поворачиваясь.
Лада вышла на дорогу, инспектор последовал за ней. Воздух на шоссе был душный и влажный, словно в оранжерее. Лощина оставалась подернутой туманом.
— Вот остатки эмали, — Крюков показал рукой на бордюр, влажный и белый, по ребру которого, точно азбука морзе, разливались красные точки и тире.
— Ясно, — сказала Лада. Хотя на самом деле ей было не ясно ничего. Наоборот, она испытывала чувство растерянности, пусть еще маленькое, но все равно повязывающее ее, как ноша или обуза. — Я прочитала протокол осмотра. Но, знаете, лучше один раз увидеть, чем… Ваша машина стояла здесь?
— Да, здесь, — Крюков подробно доложил о красном пятне, о ливне. — Отсюда я спускался вниз к «Жигуленку».
В душе Лада была довольна тем, что место происшествия уже осмотрено. Нет, она ничего не забыла из того, чему ее учили в институте. Она помнила, что, прибыв на место, ей необходимо проверить, организована ли его охрана, и, если этого не сделано, организовать; выяснить, не нуждаются ли пострадавшие в неотложной медицинской помощи, и принять меры к ее оказанию; удалить всех лиц, не имеющих отношения к происшествию; путем краткого устного опроса очевидцев получить основные сведения о случившемся; выяснить, какие изменения на месте произошли с момента происшествия до приезда следователя и какие действия были предприняты за это время работниками милиции. Она хорошо знала, что, не повреждая следов и не изменяя обстановки, ей следует обойти территорию с тем, чтобы составить общее представление об основных следах и примерных границах происшествия. Она знала еще и многое другое… Но она не знала, как сегодня, сейчас, вот здесь, на двадцать третьем километре Приморского шоссе, ей удалось бы применить свои знания на практике. Место не нуждалось в охране, пострадавший в милицейской помощи, посторонних лиц на дороге не было.
— Спуститесь вниз? — спросил Крюков.
— Обязательно.
Когда они снова поднялись на шоссе, Лада все еще была в растерянности.
Поколебавшись, где-то боясь уронить свой авторитет, Лада все же спросила Крюкова, что он думает об этом деле.
— Дело — глушняк, — ответил инспектор Крюков и по-мальчишески щелкнул языком.
— Как понять? — строго посмотрела на него Лада.
— Слышали, в обиходе есть такое выражение: «Глухой номер».
— А… Слышала. — Она продолжала пристально, не моргая, смотреть на инспектора. Взгляд ее был, конечно, напряженным и, быть может, нарочитым. Но именно благодаря этому напряжению и возможной нарочитости к ней возвращались уверенность и сила.
— Сорокалет профессиональный таксист. Чтобы профессионал вылетел через этот бордюр в пропасть, должна существовать хотя бы одна из трех причин. Техническая неисправность автомобиля. Скажем, отказ рулевого управления, тормозов. Помеха на полосе. Внезапное появление человека. Или машина, идущая навстречу, внезапно вышла на его полосу.
— Разве так бывает?
— Чаще, чем можно думать. Шофер встречной машины мог быть в нетрезвом состоянии. И все дела… Во всяком случае, туман скоро рассеется. К концу дня вы будете иметь результат технической экспертизы.
— Понятно, — Лада глубоко вздохнула, перевела взгляд на гору, которая стояла за лощиной. Лицо ее стало розовым и свежим, точно она умылась холодной водой. — Однако вы говорили о трех причинах.
— Третья причина. Да, да, да… Ею может быть внезапная смерть за рулем от инфаркта или инсульта. Но к случаю с Сорокалетом это не относится. Он умер в больнице от полученных травм. Да и когда я попытался извлечь его из машины, он пришел в сознание…
— Он что-нибудь говорил? — резко повернув голову, спросила Лада.
Крюков замялся:
— Возможно, выражение «пришел в сознание» не очень точно определяет состояние Сорокалета. Вначале я увидел пострадавшего бездыханным. Но вдруг он открыл глаза, посмотрел на меня и, видимо, в бреду произнес слово.
— Какое?
— Кардинал.
— Вы уверены, что он произнес именно это слово? Может, он произнес слово капитан, или кардан, или люминал…
— Нет, нет… Он произнес это слово ясно, членораздельно. Достаточно громко. Он вложил все силы в это слово. И тут же вновь потерял сознание.
— Ахмедова Щель далеко? — спросила Лада.
— Нет. Километров десять.
— Поехали.

4

Сестра Сорокалета Надежда Петровна, заплаканная и взвинченная, смотрела на Ладу и Крюкова с такой неприязнью, будто они лично были виновны в гибели ее брата. За окном кабинета начальника отдела кадров расстилалась небольшая, зажатая домами площадь, на которой стояли совхозные машины и лошадь с телегой. Сам начальник, худой и лысый, с крупным изогнутым носом, сидел за своим столом, старательно заполнял какой-то формуляр. Лада считала, что начальник мог бы покинуть свой кабинет на четверть часа. Оставить их одних. Но он этого не сделал. И присутствие его сковывало Ладу, мешало ей работать.
Женщины сидели на стульях в углу, у журнального столика. Крюков стоял возле вешалки, заложив руки за спину.
— Мой главный вопрос очень прост, — мягко и даже сердечно сказала Лада. — Надежда Петровна, вы можете назвать время, когда Артем Петрович Сорокалет уехал от вас?
— Вечером, — неприветливо ответила Надежда Петровна. Глаза у нее были черные, красивые. Взгляд тяжелый.
— Не могли бы вы указать время конкретнее?
— Нет. Я на часы не смотрела.
— Совсем не смотрели?
— Совсем. Я и сейчас не знаю, сколько времени. Может, десять, одиннадцать… Я пришла с работы, а Артем и муж мой чай пьют…
Надежда Петровна умолкла. Всем видом своим она показывала, что разговор ей этот неприятен, как неприятны и люди, приехавшие из города. В листке по учету кадров Лада прочитала, что Надежда Петровна Сорокалет, 1948 года рождения, уроженка города Ростова-на-Дону, русская, образование среднее. Замужем. Муж, Гольцев Леонид Маркович, работает в совхозе комендантом общежития. Надежда Петровна тоже работает в совхозе — бухгалтером.
— С какой целью приезжал к вам брат? — терпеливо спросила Лада.
— За картошкой, — быстро ответила Надежда Петровна. Пояснила: — У меня свой дом и при доме погреб. Артем запасал осенью картошку, капусту. Свежую капусту и бочку квашеной. И все хранил в моем погребе.
— Артем Петрович часто к вам приезжал?
— Два, три раза в месяц.
— В субботу, воскресенье?
— Нет. В разные дни. Как выпадала смена. Таксисты работают в воскресенье и по праздникам.
— А последний раз… Я имею в виду, до вчерашнего приезда он давно был?
— Нет. В прошлую пятницу… Я очень удивилась, что ему вновь потребовалась картошка.
— Много он взял?
— Полмешка. Положил в багажник и уехал…
Лада переглянулась с Крюковым. Во взгляде инспектора проступило недоумение.
— Так, — сказала Лада. — Значит, ваш брат Артем Петрович Сорокалет вчера приезжал к вам. Взял полмешка картошки и уехал. Время точно назвать вы не можете?
— Не могу, — облегченно кивнула Надежда Петровна.
— Если желаете, — выпрямился в кресле начальник отдела кадров, — можно пригласить супруга Надежды Петровны Гольцева. Леонид Маркович — человек собранный, серьезный. Уверен, он вам про время точно скажет.
— Да, пожалуйста, — согласилась Лада, доставая из сумочки бланк протокола допроса. — Сейчас мы должны записать показания.
— Все? Мне можно идти? — поднялась Надежда Петровна, как только все страницы протокола были ею подписаны. — У нас балансовый отчет…
Надежда Петровна, гордо подняв голову, прошла через кабинет, чуть покачивая бедрами. Крюков почему-то смутился, сделал шаг назад…
Комендант общежития Гольцев пришел вскоре после звонка начальника отдела кадров. Сухопарый, похожий на рано постаревшего спортсмена мужчина, подтянутый, с чертами лица выразительными, глазами умными, все понимающими, Гольцев произвел на Ладу хорошее впечатление, хотя она по необъяснимой причине не могла терпеть мужчин, подкрашивающих волосы. Гольцев подкрашивал в черный цвет. Это было заметно по вискам.
На вопрос Лады о вчерашнем приезде Сорокалета ответил четко.
— Артем приехал ровно в шестнадцать часов. Мой транзистор был настроен на радиостанцию «Маяк». Так что ошибки быть не может. Я ушел в общежитие без четверти пять. К этому времени вернулась с работы Надежда. Семь минут шестого машина Артема проехала мимо общежития. Я видел ее из окна. На часы посмотрел чисто автоматически. Еще подумал: однако немного братец с сестрой побыл. Не любили они друг друга.
— Бывает, — сухо согласилась Лада.
— И еще один момент, — сказал Гольцев. — Может, вам будто интересно… В машине рядом с Артемом сидел сапожник Ашотян. Весь совхоз знает его по имени Жорик.
— Он работает здесь?
— В комбинате бытового обслуживания, — подсказал начальник отдела кадров. — Пригласить его? Могу позвонить?
— Звоните.
Гольцев задумчиво покачал головой. Вынул из кармана пачку сигарет «Мальборо». Но курить не стал. Просто вертел пачку в руках. Сказал:
— Все-таки правильно придуман термин — транспортное средство повышенной опасности. Артем был водителем высочайшего класса. Кто мог предположить такую смерть? Он как-то сказал: «Я вожу машину так, как хожу». Вдумайтесь в смысл этой фразы.
— Ашотяна нет на работе, — начальник отдела кадров положил трубку. — У него отгулы.
— Можно сходить к нему домой, — предложил Гольцев. — Я покажу, где он живет.
— Да, — поддержал начальник отдела кадров. — Это близко.
— Сначала я должна записать показания. То, что вы рассказали, очень важно для следствия.
Когда они вышли из совхозной конторы, на улице было все так же сумрачно. Дождь больше не моросил, но все было мокрое — деревья, дома, дорога. Лужи лежали на дороге тяжелые, как плиты. Небо опиралось на горы, провисая между ними застывшими лохматыми тучами. К небу тянулись высокие пирамидальные тополя, покрытые молодыми листьями. Листья должны были быть светло-зелеными, но сейчас они смотрели серо и скучно.
Крюков направился к машине. Но Гольцев остановил его:
— Нет, нет. Машина не потребуется. Северная улица не для машин.
— По ней нельзя ехать? — не поверила Лада.
— Сами увидите, — сказал Гольцев.
Показалось солнце. Оно прорвалось в разрыве туч, сизом, похожем на полынью. И тучи стали еще темнее. Зато позеленели тополя, стало заметно, что листочки у них клейкие.
— В Ахмедовой Щели одна нормальная улица. Вот эта, на которой мы стоим, — Гольцев развел руки в стороны. — Остальные — просто названия. Идет в гору то ли дорожка, то ли тропинка… Не поймешь. Дрова завезти или мебель какую, трактор надо.
Они обогнули здание конторы, прошли вдоль горы, крутой, поросшей кустарником. За трансформаторной будкой открылась горбатая, уходящая вверх улица.
Конечно, Гольцев говорил правду, слово «улица» было не по чину этой скалистой полоске земли, изъеденной потоками дождя и ветра.
— Видите третий дом справа, с желтыми окнами? — сказал Гольцев. — Там и живет сапожник Ашотян со своей матерью.
— Спасибо вам, Леонид Маркович, — протянула руку Лада.
Гольцев поклонился, пожал руку Ладе, потом Крюкову. Сказал:
— До свидания. Удачи вам.
И ушел.
— Да, — прищурилась Лада. — На «Жигулях» здесь действительно не проедешь.
Из первого двора выбежал большой лохматый пес. Беззаботно посмотрел на Ладу. Высунул красный язык. Крюков сказал:
— Лада Борисовна, а картошки в машине не было. Я сам открывал багажник. Там лежали инструменты и запасное колесо.
— Я догадалась по вашим глазам.
— Куда же она делась?
— Возможно, сапожник Ашотян прояснит нам это.
Крюков пожал плечами…
Дом с желтыми окнами стоял за забором, когда-то выкрашенным в голубой цвет, теперь облезшим и почернелым. Лозы винограда оплетали старую сливу, свешивались прямо на улицу. Немолодая женщина в длинной черной юбке, бордовой кофте, повязанная косынкой стояла возле свежевскопанной грядки с лопатой в руке и внимательно смотрела на подошедших к калитке Крюкова и Ладу. Похоже было, что милицейская форма инспектора насторожила ее.
— Здравствуйте, — сказала Лада.
Женщина не ответила. Продолжала пристально смотреть.
Лада представилась:
— Я следователь городской прокуратуры Иванова. Мне нужно поговорить с Георгием Ашотяном.
Женщина с полминуты молчала. Потом медленно, будто взвешивая каждое слово, ответила:
— Его нет. Он уехал в город.
— Когда? — строго спросила Лада.
— Вчера.
— Где его можно найти в городе?
Женщина обтерла ладонью губы. Усталость и тоска прозвучали в ее голосе:
— Не знаю… У меня своя жизнь, у сына своя. Если бы он слушал мать, разве бы вы теперь его искали?
— Не волнуйтесь, пожалуйста. Он нам нужен лишь как возможный свидетель. Вы не скажете, когда он обещал вернуться?
— Георгий никогда ничего не обещает.
Женщина вздохнула. Повернулась к калитке спиной. И принялась копать грядку.

5

Лада вышла к набережной. Изогнутая, словно серп, набережная тянулась вдоль бухты широкой белой полосой, высвеченная фонарями. Зависнув в ночи, фонари светили призрачно и глухо, точно в тумане. Но тумана не было ни на набережной, ни над морем. Как не было и облаков. Небо открывалось глубоко и звездно.
Увидев скамейку, еще не просохшую после дождя, Лада вынула из сумки целлофановый пакетик, постелила и села.
Задумчивые причалы гордо стояли в море. Возле самого крайнего слева был ошвартован громадный танкер. Резко дул ветер. Разносил крик чаек над бухтой.
Ломило виски. Лада потирала их кончиками пальцев. Потом несколько раз глубоко вздохнула — выдохнула воздух. И ей полегчало. Ей всегда легчало после таких несложных процедур. Она решила немного посидеть. Здесь на лавочке, вдыхая запахи моря. А на обратном пути зайти в кафе «Бригантина» при морском вокзале. Выпить чашечку кофе. Там хорошо варили кофе — крепкий, ароматный.
Сейчас же надо проанализировать минувший день. Что он дал? К каким привел выводам?
«Если гибель Сорокалета — результат несчастного случая, мои сегодняшние действия можно считать хотя и не очень эффективными, но достаточными. Впереди есть время. А вот если имело место преступление! — Обстоятельства гибели таксиста, чем больше она о них думала, казались ей все более странными. — Тогда следует действовать энергичнее». Она решила, что сегодня же поделится своими сомнениями с прокурором.
Инспектор Крюков пояснил:
— Мотив преступления может быть самым элементарным. Шофер встречной машины был пьян. Стремясь избежать лобового столкновения, Сорокалет резко повернул руль влево. И вылетел за бордюр. Стопроцентная вероятность.
— Можно ли попытаться найти эту встречную машину?
— Попытаться можно. Как говорится, попытка не пытка. Запросим посты ГАИ на трассе. Может, вчера был задержан какой-нибудь пьяный водитель. Но, если столкновения не произошло, если машины не задели друг друга… Тогда доказать ничего невозможно. Водитель будет наказан лишь за то, что управлял машиной в нетрезвом состоянии. И все…
Может, действительно, и все…
Однако у жены Сорокалета Валентины Анатольевны имелось совсем другое мнение.
— Я не верю, — говорила она убежденно, — что Артем погиб из-за собственной неосторожности или неумения водить машину. Я прожила с ним двенадцать лет. Нет, нет… Во вторник третьего апреля, часов около десяти… Мы уже собирались ложиться спать. Кто-то позвонил Артему по телефону. После этого разговора он сделался злым и неспокойным. Сказал, что завтра поедет в Ахмедову Щель. Когда я спросила: «Зачем?» — он ответил: «Мне нужно».
— Разве он поехал не за картошкой?
— У нас есть картошка. За картошкой он ездил в прошлую пятницу.
— Странно. Его сестра Надежда Петровна и ее муж Леонид Маркович утверждают, что Артем Сорокалет взял полмешка картошки и положил в багажник.
— Значит, взял, — согласилась Валентина Анатольевна. — Это в его характере. Раз уж он оказался в Ахмедовой Щели, то мог взять картошки. Про запас. Он запасливый по натуре.
Лицо у Валентины Анатольевны было полное, бледное, без морщин. Глаза и губы подкрашены. Накрахмаленный халат белел, как свежий снег. Она работала медицинской сестрой в детском саду. Допрос происходил в медпункте. Из коридора доносились визг и громкие голоса ребятишек.
— Скажите, — попросила Лада. — Вам не удалось уловить характер разговора? Какие-нибудь слова, фразы…
— Он закрыл дверь в комнату. Я была на кухне, убирала со стола. Когда Артем повысил голос, услышала: «Я уже говорил с ним по всем вопросам. Нечего толочь в ступе воду». Потом минуты через три разобрала еще одну фразу. «Это не Ростов. И мне не восемнадцать лет».
— Он когда-то жил в Ростове?
— Да. До армии. А сестра его Надежда переехала из Ростова в Ахмедову Щель в семьдесят восьмом году. Три года назад. Когда мать умерла. Они в Ростове дом продали. Деньги поделили. Артем купил «Жигули». А Надежда на свою долю дом в Ахмедовой Щели.
— Понятно.
— Это она купила дом в июне, а в сентябре вышла замуж за Леонида Марковича. Он, конечно, старше ее. Но Надежда тоже не девочка. Ей тогда уже тридцать стукнуло. Вот так они живут. Для себя. Детей нет.
— У вас двое?
— Два мальчика. Старшему одиннадцать. Младший в этом году в первый класс пойдет… Скажите, а я смогу получить машину?
— Конечно. Машину уже достали из ущелья. Эксперты сделают заключение. И вы сможете забрать ее… Теперь еще несколько вопросов. Ваш муж увлекался исторической литературой или историей вообще?
— Нет, нет. Артем увлекался только футболом, хоккеем, боксом. Когда шли эти передачи, он мог часами сидеть у телевизора.
— Слово «кардинал» вам ничего не говорит?
— Нет, — покачала головой Валентина Анатольевна.
— С кем ваш муж дружил? — спросила Лада.
— В автопарке он был со всеми в хороших отношениях.
— А друга у него настоящего, преданного не было?
— Трудно сказать… Привязался, в добром смысле, к Артему Жорик Ашотян из Ахмедовой Щели. Моложе он Артема на десять лет. Но сдружились они. Когда Жорик в город приезжал, у нас останавливался.
— Третьего апреля он не приезжал?
— Нет.
— Хотите чем-нибудь дополнить показания?
— Одну секунду, товарищ следователь… Тогда после телефонного разговора мы легли спать. И Артем вдруг сказал: «Мать, а не смыться ли нам отсюда?» «Куда?» — не поняла я. «В Сибирь, на Дальний Восток, в Среднюю Азию». Я сказала, что никуда не поеду.
— Раньше он вел подобные разговоры?
— Нет…

 

…На молу в воротах порта ярко мигали маяки. От воды исходил бодрящий дух. Шум волн был мерным, успокаивающим. По набережной шла группа молодых людей, парни и девушки. Они громко смеялись и пытались что-то спеть под гитару. Ладе вдруг захотелось встать, пойти рядом с ними. Запросто. Разделить их радость, заботы… Вернуться в студенческие годы, как в сказку. Впрочем, возможно, это были и не студенты. Какая разница. Лишь бы убежать от одиночества.
Она впервые почувствовала его в Москве сразу после разрыва с мужем. Вернулась к папе с мамой в старую квартиру на улице Чайковского. Села за свой любимый письменный стол и поняла, что больше не сможет жить здесь так, как жила прежде. Не потому, что еще любила своего бывшего мужа, а просто потому, что стала другой.
И мать это поняла, и отец… Когда ее распределили на работу в город, находящийся в двух тысячах километрах от Москвы, они не стали паниковать и обращаться за помощью к влиятельным знакомым. Мать погладила ее по голове, будто в школьные годы. Напутствовала самыми обыкновенными словами:
— Поезжай. Поживешь, поработаешь. Узнаешь новых людей, умных людей. Сама умнее станешь…
— Я буду скучать по Москве, — призналась Лада.
— Москва — твой родной город. Рано или поздно ты вернешься в Москву. Здесь для тебя всегда найдется место.
Отец сказал:
— Будь, дочка, в своей работе честной, справедливой, доброжелательной, спокойной. Люби людей.
Письма из Москвы приходили каждую неделю. Лада писала в Москву раз в месяц. Она предупредила об этом в день отъезда.
— Не обижайтесь. Я испорченная. Люблю читать письма, но не писать.
Мать философски ответила:
— Увы, такова доля родителей. Винить нам следует только самих себя. Значит, мы тебя так воспитали.
Отец не обиделся:
— Один раз в месяц — это нормально. И вполне достаточно. — Он всегда отличался тактом и верой в добро.
«Нужно написать сегодня», — поднимаясь со скамейки, подумала Лада. Сложила целлофановый пакет, спрятала в сумку.
Аллея к морскому вокзалу пролегла пустынная и темная. Кусты самшита доставали Ладе до плеча. Справа и слева шеренгами выстроились кипарисы. Их вершины гнулись под ветром, который с присвистом метался между кустами. Кусты шипели в ответ загадочно, жутковато. Фонарные столбы стояли над аллеей, но фонари почему-то не светили.
Покачивающаяся сутулая фигура вдруг отделилась от кустарника и пошла навстречу Ладе.
— Гражданка, скажите, сегодня вторник или среда? — Голос был пьяный, запах алкоголя перебивал запахи моря.
— Мама! — закричала Лада и со всех ног рванула вперед.
Она остановилась на площадке возле здания морского вокзала, легкого, белоснежного, освещенного ярко и щедро. Отдышалась. И только потом вошла в кафе «Бригантина». Кафе состояло из одного небольшого зала и буфетной стойки, за которой сверкал чистотой стенной холодильник с гнездами для бутылок. Столики в кафе были высокие, стулья к ним не требовались.
За столиком в углу у окна выпивали трое мужчин. Симпатичный молодой армянин рассказывал, как на обыкновенный самодур, предназначенный для ставриды, он поймал метрового катрана.
Лысоватый курносый тип в средней степени опьянения громко оборвал рассказ, воскликнув:
— Ша! Не заливай, Жорик. Таких катранов отродясь не бывает. Вам, сапожникам, соврать, что сплюнуть.
— Я никогда не вру, — важно ответил Жорик.
— Он лишь маленько преувеличивает, — пояснил третий мужчина в потертом сером плаще и шляпе, стоявший к Ладе спиной.
«Сапожник Жорик», — в памяти вспыхнули Ахмедова Щель, дом с желтыми окнами, старая женщина и вскопанные грядки.
Отхлебнув кофе, Лада поставила чашку на блюдце и решительно направилась к угловому столику.
— Извините, — обратилась она к армянину, — вы, случаем, не Георгий Ашотян?
Жорик посмотрел на нее хмельными изумленными глазами. Сказал:
— Милая девушка, я действительно Георгий, но, случаем, не Ашотян, а Мурадян. Жорик Ашотян живет в Ахмедовой Щели.
— Я знаю. Но сейчас его нет. Вчера он уехал в город.
— В город? — с сомнением переспросил Мурадян. — Если бы Жорик Ашотян приехал в город, он непременно заглянул бы в «Бригантину». Сейчас выясним… Клава, — обратился он к буфетчице. — Жорик Ашотян давно был у тебя?
— Недели две назад, — весело ответила буфетчица.
— Вот так, милая девушка, Жорика в городе не ищите. У Жорика любовь и надежды совсем в другом месте. Может, я могу вам чем-нибудь помочь?
Лада кивнула:
— Вполне возможно. Но для этого мы должны на минутку выйти из кафе.
Мурадян переглянулся с товарищами, потом широко улыбнулся, показав обойму золотых коронок:
— Всегда готов.
На улице по-прежнему гудел ветер, шумело море, шелестел листьями самшит.
— Вы мне сразу понравились, — сказал Мурадян, нежно взяв Ладу за локоть. — Мне нравится именно такой тип женщины.
Лада вынула удостоверение и сказала:
— Вполне верю. Я следователь городской прокуратуры Иванова. Мне нужно срочно разыскать Георгия Ашотяна.
Мурадян вздрогнул, отпустил ее локоть, спросил протрезвевшим серьезным голосом:
— Что он натворил?
— В автомобильной катастрофе погиб Артем Петрович Сорокалет. Есть сведения, что вчера Ашотян мог быть в машине Сорокалета, когда тот выезжал из Ахмедовой Щели.
— Я знал Артема. Хороший был человек, — с печалью вздохнул Мурадян. Помолчал. Потом быстро добавил: — Жорика Ашотяна лучше всего искать в поселке Виноградском. Там в общежитии строительно-монтажного управления живет лимитчица Лиза, в которую он влюблен.

6

Из дома Лада позвонила Потапову. Рассказала, что сделала за день. Игнатий Федотович выслушал ее, потом сказал сиплым, но веселым голосом:
— Понятно.
— Что понятно? — спросила Лада.
— Понятно, что вам ничего непонятно…
По голосу Лада догадалась, что прокурор шутит, но все равно немного обиделась:
— Не согласна с вами, Игнатий Федотович. Я уже могу сделать кое-какие выводы. Второго апреля в жизни Сорокалета произошло неизвестное нам событие, проявлением которого был вечерний телефонный звонок, предложение супруге уехать на Дальний Восток, в Среднюю Азию и т. д. Наконец, внеплановая поездка в Ахмедову Щель… Однако связаны ли все эти факты, хоть в малой степени, с причиной автокатастрофы, мы не знаем.
— Логично, — чувствовалось, что Потапов встревожен. — Лада Борисовна, вам нужно срочно допросить Ашотяна. Скорее всего, Сорокалет подвез его до поселка Виноградский. Это по пути, в пяти километрах от Ахмедовой Щели. Пошлите ему повестку. Это первое. Второе, надо попросить ГАИ, чтобы они уточнили номера государственных машин, которые третьего числа между семнадцатью тридцатью и восемнадцатью сорока могли быть в районе катастрофы. Заодно выяснить, какие частные машины были задержаны в то время и по какой причине. Вы согласны со мной, Лада Борисовна?
— Согласна, Игнатий Федотович.
— Вот и отлично. На всякий случай, я сейчас подробнее проинформирую отдел внутренних дел и попрошу их активно подключиться.
— Вы тоже считаете, что это не обычный несчастный случай?
— Всякое бывает. На сегодня ограничимся этим. Спокойной ночи.
— Спасибо.
Лада представила благообразное лицо Потапова, бородку лопаточкой, седые, словно выбеленные волосы, подумала, что он добрый, умный старик, относящийся к ней с большой симпатией. Лишь благодаря Потапову Ладе удалось снять эту однокомнатную квартиру, хозяева которой на два года уехали в командировку за границу. Хозяева были друзьями Потапова. Квартиру сдали на сверхльготных условиях. Ей разрешено было пользоваться мебелью, посудой, библиотекой. Библиотека восхитила бы и знатока. Литературные мемуары, памятники литературы Древней Руси, тома Библиотеки всемирной литературы…
Приняв душ, Лада попила на кухне чай. Потом взяла с полки Монтеня и легла в постель. Но тут зазвонил телефон. Пришлось идти через комнату к письменному столу.
— Лада Борисовна, это Крюков. Я вас не разбудил?
— Нет, Алексей Иванович. Что стряслось?
— Вчера в половине седьмого вечера постом ГАИ в поселке Виноградском задержан водитель «Жигулей», управлявший машиной в нетрезвом виде. Фамилия его Портнов. На машине разбит правый указатель поворота и есть царапина. Хочу завтра с ним встретиться.
— Обязательно надо, — подтвердила Лада.
— Лада Борисовна, вы давно ходили в кино?
— Давно, — призналась она.
— В «Салюте» идет новый английский фильм «Вожди Атлантиды». Что, если нам завтра сходить? Фильм фантастический.
— Я фантастику не люблю.
— А что вы любите?
— Суровую правду.
— Буду иметь в виду. Можно?
— Я добрая, — разрешила она.
«Значит, мы произвели впечатление на инспектора, — размышляла Лада, вернувшись в постель. — Возможно, даже понравились. Чудно. Впрочем, в кино с поклонниками ходят не только школьницы и студентки…»
Главы о любви у Монтеня не было. Тогда Ладе захотелось прочитать, что же он пишет о дружбе.
«Нет, кажется, ничего, к чему бы природа толкала нас более, чем к дружескому общению».

7

В кабинете стояли три фанерованных канцелярских стола не первой молодости, на которых лежали подставки с откидными календарями. За одним столом сидел инспектор Крюков, два других были свободны. В распахнутое окно проникало солнце, запахи молодой листвы были сильны и свежи. Отчаянно шумели птицы, перелетая с ветки на ветку. Окно выходило во двор. И гул машин, проезжающих по улице, доносился приглушенно, еле слышно.
Дождливая доселе весна разразилась отменным погожим днем. Это хотелось воспринимать как чудо.
Вспомнилась служба в армии. Дожди и дороги… Чавкающая под сапогами сырость болот. Мокрые палатки, шалаши, бронетранспортеры. Как они, солдаты, радовались вот такому ясному, теплому дню. Тогда и строевая подготовка, и огневая, и тактика становились родными сестрами. И действительно, почему бы молодым, здоровым ребятам не позаниматься на свежем воздухе.
Взвод, броском вперед марш!
Заряжай!
Напра-а-во! Кругом!
Взвод, стой! Раз, два…
Несладкие были денечки, но интересные. А главное, полезные. Мать не могла поверить, что ее хилый Леша способен, завернувшись в плащ-палатку, спать на сырой земле под березой, а сверху его будет поливать холодный осенний дождь. Она не верила в это и сегодня. Но такой факт был в биографии Алексея Крюкова…
Робко и нерешительно в дверь постучали.
— Войдите, — сказал Крюков, вынул из ящика тощую серую папку, развязал тесемки. В папке лежали водительское удостоверение, протокол.
Мужчина вошел боком, всем своим видом показывая скорбь, раскаяние, почтение. Был он уже в годах. Шея в морщинах, лицо тоже. На голове лысина, прикрытая редкими, зачесанными набок волосами. В руке он держал голубой берет.
— Здравствуйте, — извинительно сказал он. — Моя фамилия Портнов.
— Садитесь, товарищ Портнов, — поздоровавшись, предложил Крюков.
Портнов сел робко, на край стула. Смотрел Крюкову в глаза преданно, похоже, что готов был соглашаться с любым услышанным словом.
— Как же вы, Александр Викторович, нарушили одно из самых святых водительских правил? — спросил Крюков, глядя в протокол. — Позволили себе управлять машиной, будучи в нетрезвом виде.
— Получилось так, — словно чем-то давясь, невнятно ответил Портнов.
— Само собой ничего не получается, — нравоучительно изрек Крюков, слышавший эти слова миллион раз из уст своего начальства.
— Согласен с вами, — поспешно кивнул Портнов. От кивка волосы сползли набок, обнажив бетонообразную бледную лысину.
— Сколько вы лет за рулем?
— Восемь. Восемь лет. И, поверьте, никогда со мной ничего подобного не случалось. Нет, конечно, мелочи бывали. Притормозил поздно. Себе фару разбил, а впереди стоящему «Москвичу» фонарь. Из гаража выезжал, дверью меня хлопнуло. От ветра. Забыл закрепить дверь. А серьезного ничего… Я всегда правила соблюдаю…
— Позвольте мне в это не поверить, — жестко сказал Крюков.
Портнов покраснел, покрылся потом:
— Клянусь… Вышли такие обстоятельства. Встретил старого фронтового друга, которого не видел с войны. На вокзале встретил. Он московским поездом в Гагру отдыхать ехал… И так получилось… Вспомнили солдатское братство. Пошли в ресторан. И прямо у буфетной стойки, не присаживаясь, выпили по сто пятьдесят граммов коньяку. Согласитесь, житейское дело.
— Дело, возможно, и житейское… Но у нас есть основания предполагать, что вы могли стать виновником дорожно-транспортного происшествия с последующей смертью водителя.
Портнов изумленно выпучил глаза. Лицо его теперь побледнело.
— Нет, нет, — пролепетал он. — Я никого… Я только за каток зацепился. На повороте. Там дорогу ремонтировали. И каток забыли.
— Как забыли?
— Ну, поставили. И ушли.
— Каток можно было объехать.
— В принципе верно, но, — Портнов заморгал, достал платок и обтер лицо. — На повороте оказался встречный трайлер. Я подался ближе к бордюру. А когда вывернул, увидел перед собой каток. Вот тут я сплоховал… И такая досада меня взяла, что я остановился и чуть не заплакал. Вылез, хожу вокруг машины и причитаю. Слава богу, остановились встречные «Жигули». Водитель вышел, посмотрел. Он тогда и сказал: «Не горюй. Ничего страшного». Я ему что-то ответил. Он тогда и говорит: «Слушай, друг, там внизу у ручья площадка есть. Поставь машину. И поспи пару часов». Да я не послушался.
— Что это была за машина?
— Красные «Жигули». Одиннадцатая модель.
— Номер не запомнили?
— У меня прекрасная память на цифры. Я же преподаватель математики: СОЧ 22-05.
— Время? Вы не обратили внимания на время?
— Нет. Даже об этом не подумал. Вечерело… Но точный час указать не могу.
— В машине был пассажир?
— Нет. Никого не было.
— Давайте уточним по карте место происшествия.
Крюков достал карту района. Не без труда Портнов отыскал поворот, на котором он имел несчастье зацепиться за каток.
— Скажите, водитель СОЧ 22-05 не был вам знаком?
— Нет.
— А как он выглядел?
— Мужчина лет тридцати пяти. Среднего роста. Плотный. Волосы светлые. Нос курносый.
«Все точно, — подумал Крюков. — Это был Сорокалет. Приметы совпадают. Надо будет сообщить Ладе Борисовне. Сорокалет ехал один. Значит, он где-то высадил Ашотяна. Вполне возможно, что в Виноградском».
Зазвонил телефон. Крюков взял трубку:
— Инспектор Крюков.
В ответ прозвучал взволнованный голос Лады:
— Алексей Иванович, хорошо, что вы на месте. Сегодня утром погиб Георгий Ашотян.
— Как погиб? — вырвалось у Крюкова. Само собой разумеется, произносить эти слова в присутствии Портнова не следовало.
— Сообщили, что он сбит машиной в километре от поселка Виноградского. Больше ничего не знаю. Я договорилась, что вы поедете со мной. Жду вас в прокуратуре.

8

У въезда в поселок Виноградский их встретил милицейский сержант. Поднял руку. А когда машина остановилась, открыл дверку, наклонился и сказал:
— Разрешите, я поеду с вами. Это за поселком.
Поселок вытянулся вдоль асфальтированной дороги рядочком утопающих в зелени домов. Дома были шлакоблочные, кирпичные, реже деревянные, размерами небольшие, крытые шифером или дранкой. Над многими крышами курился дым, и штабеля дров лежали за заборами.
Единственным двухэтажным зданием в поселке оказалось общежитие СМУ, сложенное из кирпича. Напротив общежития находилась столовая и ларек сельпо. Вывеску «Семилетняя школа» Лада увидела на длинном выбеленном доме, похожем на барак, но только с большими чистыми окнами. Тут же во дворе была баскетбольная площадка с деревянными щитами и ржавыми кольцами без сеток. Во дворе школы было тихо. Шли занятия.
За поселком асфальт кончился. Неширокая грунтовая дорога, пролегающая среди густого леса, вначале ползла ровно, потом стала закругляться вправо, немного спускаясь вниз, потом вновь выровнялась и выпрямилась. Метров через двести она круто повернула налево, взяла вверх. И тогда стал виден зеленый газик с надписью «Милиция», машина с красным крестом и люди рядом.
— Участковый инспектор Жбания, — представился щеголеватый младший лейтенант с аккуратно подбритыми черными усиками.
Тут же был судебно-медицинский эксперт в белом халате и больших выпуклых очках и молодой эксперт-криминалист с редкой фамилией Аэропланов, которую Лада уже встречала в заключениях по уголовным делам. Лада угадала и понятых: мужчину в телогрейке и старом кожаном картузе, а также женщину — полную, с грубоватым лицом, завитыми темными волосами.
Труп лежал вдоль обочины на животе, головой в сторону леса, левая рука вытянута вперед, другая закинута за спину. Правая штанина брюк была разорвана, на ней глинисто пропечатались следы протектора.
— Кто обнаружил труп? — спросила Лада.
— Гражданин Самарин, — инспектор Жбания показал на мужчину в стеганке.
— Вы не перемещали труп? — обратилась Лада к Самарину. — Не изменяли его позу или положение одежды?
— Нет, — отрицательно замотал головой Самарин. — Я как увидел его… И бегом в поселок. Звонить, значит, товарищу уполномоченному.
— Инспектору, — недовольно поправил Жбания.
— Я и говорю, уполномоченному инспектору.
— За время вашего отсутствия поза трупа не изменилась? — спросила Лада.
— Вроде нет… Так он и лежал. Одна рука туда, другая туда, — ответил Самарин.
Лада повернулась к участковому инспектору:
— Вы доставали документы?
— Нет.
— Как же установлена личность?
— Я прекрасно знал Жорика. В районе все его знали. Не думаю, чтобы он когда-нибудь носил с собой документы. Он был широкий человек, своеобразных понятий о дружбе, чести, доброте…
— Товарищ Аэропланов, — она обернулась к криминалисту. — Вы сделали все необходимые снимки?
— Да, да. Можете приступать.
К сожалению, Ладе еще ни разу в жизни не приходилось осматривать каменистую дорогу шириной в четыре метра, на которой лежал не манекен, а настоящий труп.
Вместе с судебным медиком она начала осмотр.
В голову почему-то лезло:
«При осмотре помещения обычно сначала передвигаются вдоль стен, а затем выходят на середину помещения. Однако, если на месте происшествия имеется труп или другой объект (например, след взлома), безусловно связанный с преступлением, осмотр может быть начат с этого узлового места».
— Давайте перевернем… тело, — предложила она некоторое время спустя.
Лицо Ашотяна оказалось чистым, с застывшей маской боли. Видимые следы повреждений, кроме рваной раны в затылочной области, отсутствовали. Крови на одежде было мало, на грунте ее не было вовсе.
— Когда наступила смерть? — спросила Лада эксперта.
Подумав, он ответил сочным басом:
— Часов восемь назад. Я сужу по характеру трупного окоченения. Вскроем, тогда можно сказать точнее. Думаю, однако, рана на голове не была смертельной, а главное, нанесена не здесь.
— Не здесь?! — Лада с напряжением посмотрела на медика.
— Я не вижу натека крови под раной.
Лада нагнулась:
— Верно!
«Как же я не заметила? — мелькнула мысль. — Что эксперт теперь подумает обо мне?!»
— Ошибки быть не может? — спросила она на всякий случай.
— Ясней ясного. Дальше некуда, — ответил эксперт добродушно и уверенно. — Вы же сами видите!
Она взяла себя в руки, присела рядом с трупом. Попыталась как следует рассмотреть и следы протектора на штанине. Но следы были смазанные. Колесо задело штанину самым краем. Это было, безусловно, переднее колесо. Потому что следов его на дороге не было. Лада помнила: следуя по прямой дороге, автомобиль оставляет следы только задних колес.
Пятен крови на обочине она так и не обнаружила.
— Карманы… — Она посмотрела на Жбания.
— Сейчас я проверю.
Он вывернул карманы брюк Ашотяна, в том числе и задний, карманы пиджака — все они оказались пустыми.
— Странно, — выпрямился Жбания. — Конечно, Жорик Ашотян был не тем человеком, в кармане которого можно было обнаружить авторучку или томик Руставели. Но бумажник Жорик всегда носил с собой. Он не расставался с ним, как со своей тенью. У Жорика был удивительно солидный египетский бумажник из кожи, на котором красовался золотой сфинкс. Надо отметить, что бумажник этот никогда не бывал пустым.
— Полагаете, что бумажник похитили? — спросила Лада.
— Здесь на моей памяти такого случая не было, — признался Жбания.
— Меня беспокоят эти подкожные изменения, — эксперт обратил, внимание Лады на обширные повреждения ткани, начинавшиеся у левой подмышечной впадины.
— Вы поможете мне их описать?
— Сейчас я продиктую.
Наконец протокол был составлен, подписан участниками осмотра, и Лада сказала:
— Труп можно отправлять.
Санитары вынесли из машины носилки.
Потом она обратилась к участковому инспектору Жбания и дала указание послать милиционера до близлежащего поворота, чтобы попытаться обнаружить следы передних колес. Жбания сказал сержанту, приехавшему с Ладой:
— Ищите следы протектора И-29. Мне кажется, я не ошибаюсь. Старая модель. Но несколько «Москвичей-400» в районе есть…
Крюков пошел вместе с сержантом.
Солнце припекало. В душном, влажном воздухе попискивали комары. Куски дороги, на которые попадало солнце, блестели ослепительно. Зато места, где лежала тень, казались присыпанными сажей.
— На нашей щебенке, — сказал сержант, — да еще после дождя… Следы, можно надеяться, не очень уцелеют.
Сержант сплюнул и с остервенением ударил себя по щеке, на которой пристроился комар…
Лада сказала, обращаясь к младшему лейтенанту Жбания:
— У меня к вам еще одно… — она хотела сказать задание, но почему-то передумала, поправилась. — Одна просьба… Нужно выяснить фамилию девушки-лимитчицы из общежития строительно-монтажного управления, к которой мог приезжать Ашотян.
— Товарищ следователь, считайте, что частично вашу просьбу уже выполнил. Елизавета Константиновна Молдаван, 1964 года рождения, уроженка станицы Копанской, окончила ПТУ в городе Ейске, профессия — отделочница.
— У вас не на каждого жителя такие подробные и точные сведения, товарищ Жбания? — Лада интонационно подчеркнула слово «товарищ».
Жбания понял ее. Засмущался. Ответил:
— Нет, Лада Борисовна, просто два месяца назад в общежитии произошел мордобой, извините, драка из-за Елизаветы Константиновны или, как ее здесь называют, Лизки Молдаван. Мне пришлось заниматься этим вопросом вместе с общественностью СМУ.
— Она очень красива, эта Молдаван? — поинтересовалась Лада.
— Она не только красивая, — улыбнулся Жбания. — Из-за одной красоты редко дерутся.
— Как вы полагаете, могла Молдаван быть причастной к гибели Ашотяна?
— На этот вопрос не может быть однозначного ответа. В принципе по пьянке всякое случается. Но Жорик Ашотян был взрослым парнем, отслужившим в армии. Что собой представляет Молдаван и какова цена ей, он знал. Не думаю, чтобы он мог поставить себя в такое положение, когда выход — убийство.
— Мне нужно будет срочно допросить Елизавету Молдаван.
— Никаких проблем, — уверенно пообещал Жбания.
— А теперь давайте осмотрим место происшествия, — сказала Лада. — И особенно лес, справа и слева от дороги.
— Э… Лада Борисовна, сразу видно, что вы не кавказский человек. Ну кого понесет нечистая сила в эти кустарники… Да еще ночью… Если какие следы и есть, то искать их надо на дороге…

9

Каменистых дорог в этих краях было много. Время от времени их засыпали щебенкой, подравнивали катком, подлатывали бетоном. Но частые дожди, особенно весной и осенью, разъедали дороги подобно ржавчине. Ездить по ним было не просто. А порою даже и опасно.
Крюков и милицейский сержант шли медленно, всматриваясь в каждый сантиметр земли. Тонкие ручейки, извиваясь и вздрагивая, по-прежнему скользили между камнями, хотя дождь кончился еще на рассвете.
Туманные сырые рассветы Крюков любил очень. Они были связаны с осенью и детством. С походами в горы, за каштанами. Мать тогда не страдала стенокардией, и отец тоже был как огурчик — стройный, крепкий. Семьей вставали затемно. Пили горячий чай с булкой с маслом. Никогда в жизни булки с маслом не казались ему такими вкусными… Шли берегом реки. Потом переходили ее через зыбкий висячий мост. Внизу рычала вода, недобро, как самая настоящая злая собака. В горах между каштанами ходил ветер. Каштаны качались. И плоды падали на привяленную листву со звуком, напоминающим щелчок. К этому часу небо начинало сереть. Собственно, его еще не было видно. Просто над деревьями появлялась серая мутная масса, в которой можно было различать и ветки, и редкие, уцелевшие на них листья. Серая масса светлела на глазах. Так приближается увиденный вдалеке поезд.
День может оказаться пасмурным. Но луч солнца все равно сверкнет, хоть на секунду. Главное, не упустить этой секунды. Ухватиться за нее, как за мечту…
— На такой дороге, — сказал милицейский сержант, покряхтывая, — если шины даже масляной краской вымазать, а потом катить, один черт, за два часа никаких следов не останется. Все вода смоет.
Камни под ногами действительно блестели белые. Правда, между ними на стыках желтела глина. Но это была только что намытая глина, клейкая и свежая.
— Хорошо работать на черноземе, — продолжал сержант. — У меня сестра в Воронежской области живет, в селе на молокозаводе лаборанткой устроилась. Прошлой весной у них в гостях был. Считай, ровно год назад. Вот там следы… Если уж в апреле в грязи оставил, то до первого снега сохранятся…
— Везде по-разному, — без всякого энтузиазма поддержал словоохотливого сержанта Крюков, продолжая всматриваться в дорогу.
— У нас в Ахмедовой Щели случай был. В январе. Продмаг в девять часов закрыли, а одному гражданину срочно добавить потребовалось. Прибежал. Закрыто. Просит открыть. Не открывают. Он вначале на дверь плечом подналег… А потом ее ногой. Подошвой. Дверь — раз! И с петель. Упасть не упала… Потому что на крючке была. Однако с петель соскочила… Продавщица в панике. Вызвали милицию… Осмотрел я дверь. И вижу хорошо отпечатавшуюся на доске подошву. Фигурную. Рисунок — «елочка». А вместо стержня — кружочки. И вспомнилось. Машинистка из конторы Сима, муж которой на судах плавает в заграницу, предлагала мне недавно красивые, цвета зрелого ореха полуботинки. Бельгийские. И подошвы там были песочного цвета, а рисунок — эта самая «елочка». Шестьдесят рублей просила. Но я не взял, не потому, что дорого… Размер великоват. Нога свободно ходила… Так вот. Я бегом к этой Симе. Говорю: выкладывай, кому, милая, полуботинки сбыла. Она в амбицию: с вами с милицией только свяжись… Но я обиду на сердце не положил. Все гражданке объяснил достойно… Тогда она говорит. Ну, если такое дело… То продала я полуботинки электрику Сивцеву Прохору Ивановичу…
— Что же было с тем Прохором Ивановичем? — спросил Крюков.
— По мелкому… Ему пятнадцать суток дали. Хотя, на мой взгляд, и мягковато. Судимость он имеет, — сержант поднял правую руку, погрозил кому-то невидимому. — И за воровство.
Тень, падающая от деревьев, резко удлинилась. Дорога поворачивала влево. Крюков ускорил шаг. На глинистой обочине, которая желтела эллипсовидным островком, явственно различались следы автомашины. Это было заднее правое. Протектор И-29.
— Много таких старых машин в районе? — спросил Крюков.
— Они и в городе есть… А здесь тем более. Здесь все владельцы во дворах гаражи держат. А железо на «Москвиче-400» сами знаете какое.
Где-то рядом закричал петух.
— Здесь близко кто-то живет? — спросил Крюков.
— Метеостанция в ста метрах.
— У них есть у кого-нибудь «Москвич-400»?
Милицейский сержант усмехнулся:
— На те деньги, что они зарабатывают, только машины и покупать.
— Как же они сюда добираются?
— Их на газике привозят и увозят… Там лишь завхоз постоянно живет. Старик, как говорится, со своей старухой… Он птицу держит, поросенка, трех коз. Старуха готовит метеорологам. Берет с них дешево. И одним хорошо, и другим.
— Товарищ сержант, вернитесь к машине… Сообщите об обнаруженном следе следователю Ивановой. А я пройду на метеостанцию. Поговорю с сотрудниками. Может, они чего слышали или видели ночью.

10

— Инспектор Жбания, — сказала Лада напряженно, потому что отдавать распоряжения естественным голосом еще не научилась, — вы и ваш сотрудник обследуйте левую часть обочины и прилегающий к ней участок леса. Товарищ Аэропланов, вас я попрошу пройти вниз по дороге метров двадцать, тридцать. Смотреть и примечать внимательно. Понятые пойдут со мной. Мы осмотрим правую обочину. И правый участок леса.
Чихнув сизо-белой струей дыма, поехала санитарная машина. Она ехала медленно, переваливаясь с бока на бок. И Ладе, глядящей ей вслед, стало ясно, что по такой дороге никто не сможет ехать быстрее, тем более на допотопном «Москвиче» первого выпуска. Значит, если даже забыть о результатах осмотра и допустить, что Ашотян погиб на этом самом месте, то маловероятно, чтобы он стал случайной жертвой автомобиля, двигающегося на столь медленной скорости, к тому же вверх по дороге.
Жбания тоже думал об этом. Но он думал еще и о том, что люди, которые привезли сюда тело Ашотяна, едва стали бы здесь выпивать, бросать окурки, носовые платки. В лучшем случае, кто-то из них помочился на нервной почве в кусты или под дерево, а может, просто на дорогу.
Они, конечно, не разворачивались. Развернуться здесь мудрено, даже на маленьком «Москвиче», Они, безусловно, наследили бы на обочине. Поломали бы ветки кустарников и, может быть, засели… Но ничего подобного на месте происшествия не было. У них был единственный путь: вверх, мимо метеостанции, потом влево, вниз, к поселку Солнечный. У Солнечного роют газопровод, машины понатаскали глины до самого Приморского шоссе. Эту глину никакой дождь не смоет и следы на ней — тоже. Другое дело, что следы уже подавили самосвалы. Но попытать счастье можно.
От обочины лес заметно шел под уклон, метрах в тридцати изгибался седлом, потом вновь карабкался в гору. Деревья росли старые и большие. Преимущественно дуб, граб, клен. А вокруг них цеплялись кустарники.
Осторожно раздвигая палкой кустарник, Жбания видел, что лес был первозданно чист — ни ржавой консервной банки, ни битой, ни целой бутылки, ни старой газеты… Прелые листья, черные от зимних и весенних дождей, и желуди вокруг дубов, паутина от кустарника к кустарнику… Красивые со стороны, кавказские леса уж очень неприветливы, неуютны, когда войдешь в них и увидишь вблизи. Сотрудник Жбания, молодой милиционер, двигался шагах в четырех левее. Он смотрел то под ноги, то на кусты, то на инспектора, давая понять недоуменным взглядом, что занятие их напрасное, что никаких следов тут нет и не может быть. Жбания разделял его мнение и продолжал осмотр лишь потому, что считал исполнение своих служебных обязанностей высшим долгом. В данном случае долг велел выполнить указания следователя, какими бы наивными эти указания ему ни казались.
Они обследовали лее уже около получаса. Как вдруг до них донесся отчаянный крик:
— А-а-а!!!
И они узнали голос следователя Ивановой.
Выхватив пистолеты, Жбания и сопровождающий его милиционер, продираясь сквозь кусты, побежали к дороге…

11

К метеостанции вела широкая крутая тропа, а правильнее дорожка, по которой могла въехать телега, влекомая лошадью, что, видимо, так и бывало. Потому как на глинистом грунте была видна старая, пожалуй, многолетняя тележная колея, а на зеленой поляне, выпуклой и лобастой, щипала траву сдвуноженная пегая кобыла. Тут же на поляне стояли белые ящики на тонких белых ножках, в которых, как понимал Крюков, располагались нужные метеорологам приборы.
Крюков осмотрелся. У метеостанции дорога, продолжая подниматься, поворачивала между тем влево. Впрочем, подъем был недолгим. Выгнувшись, дорога вдруг исчезла. Вместо дороги возникла другая гора и светлое небо над ее контурами.
От земли шел теплый горьковатый запах. На солнечной стороне подсохнувшая глина покрывалась трещинами — тонкими изломанными линиями, темными, будто помеченными тушью. Высохшие камни плесневели матовой мутью. Матовость ощущалась и в мягкой дымке, дрожащей над поляной, над лошадью, над белыми ящиками на белых ножках.
Бородатый старик в старой соломенной шляпе, в тонком свитере из козьей шерсти, через который просвечивались полоски тельняшки, вышел из деревянного низенького домика, который не было видно с дороги, как и кирпичное здание метеостанции в два этажа. И дом старика, и здание метеостанции стояли за поляной, ниже.
Может, оттого, что Крюков был в форме, старик приосанился, одернул свитер. Выжидательно посмотрел на старшего лейтенанта.
— Здравствуйте, — сказал Крюков, приложив ладонь к козырьку фуражки.
— Здравия желаю, — озадаченно ответил старик.
— Инспектор ГАИ старший лейтенант Крюков. Пожалуйста, представьтесь.
— Я… — старик шмыгнул большим крючковатым носом, погладил степенно бороду. — Я… Гимаев. Заведующий хозяйством.
— Метеостанции? — уточнил Крюков.
— Да. Это метеостанция. Очень важный учреждение. Мы на торговый флот работаем… Ты на судах ходил, старший лейтенант?
— Как ходил? — не понял Крюков.
— По морям, по океанам ходил… За границу ходил.
— Нет. Не ходил.
— А я много ходил… Много лет ходил. Гимаев — Босфор был. Гибралтар был. Цейлон был. Сингапур был… Весь мир смотрел. Большой… А теперь что? Кобыла Сильва… Покраска, побелка… Стекло вставь, карниз навесь. Замок почини… Все Гимаев… — старик разочарованно махнул рукой. Но внезапно оживился, лукавство засветилось в глазах: — Ты зря милиция пошел. Плавать надо. Плавать… Молодые девушки моряков любят… Милиционеров нет.
— Кому как повезет, — возразил Крюков. И почему-то подумал о Ладе.
— Зачем повезет? Подарок надо. Заграничный. Подарок пфу… Копейки. Но коробка красивый, рисунок яркий, слюда хрустит. Девушка полный восторг…
— Хватит языком болтать, — Крюков услышал за спиной старческий женский голос. Повернулся, увидел чистенькую, седенькую старушку. — Человек к тебе по делу пришел… А ты… Семьдесят лет, и все про девушек рассказываешь.
— Что хочу, то и рассказываю, — решительно заявил Гимаев, гневно сверкнув глазами.
Крюков улыбнулся:
— Товарищ Гимаев, я к вам действительно по делу.
— Слушаю тебя, старший лейтенант.
— Невдалеке на вашей дороге сегодня ночью машина сбила человека. Случилось это примерно между двенадцатью и тремя часами. Кроме метеостанции никакого жилья здесь поблизости нет. Можно задать вам несколько вопросов?
— Задавай, — строго, даже требовательно заявил Гимаев. — Сколько хочешь задавай.
— Часто ездят машины по вашей дороге?
— Совсем не часто. Редко. Очень редко. Эта дорога строился, когда не был нижней дороги на Солнечный. Тогда лошадьми ездили часто, трактором, машиной редко. Три года назад строился дорога нижний. У нас стало совсем тихо. Бывают из города жители на машине, за каштанами приезжают. Ставят машина на Лысом месте. — Гимаев указал рукой. — Где дорога вниз идет. А сами пешком в горы. Каштановый лес машина не приедешь…
— Понятно, — Крюков перебил увлекшегося старика. — Скажите, а сегодня ночью вам не пришлось слышать или видеть проезжающую машину.
— Слышать слышал… Видеть нет, — сожалеючи вздохнул Гимаев. — У меня теперь сон приходит, сон уходит. Проснулся, машина гудит… Я все понял. Гудит на Лысом месте. Там глина от дождя сполз, и машина буксовал. Я хотел идти, спросить, в чем дело, помогать. Пока одежда на себя надевал, машина уехал.
— Вы можете назвать время, когда услышали шум машины?
Гимаев покачал головой:
— Темно было, на часы не смотрел.
— В эту ночь на метеостанции было дежурство?
Гимаев важно ответил:
— Метеостанция — всегда дежурство.
— Кто вчера ночью дежурил?
— Три человека дежурил.
— Георгий, — вмешалась в разговор старушка. — Отведи товарища милиционера к Пантелеймону Артемовичу. Может, он слышал.
— Пантелеймон Артемович, — уважительно ответил Гимаев, — всегда все объяснит… Такому человеку плавать надо. Плавать… А не шары в небо запускать. Э-э… — старик напоследок сморщился.
…Пантелеймон Артемович оказался молодым человеком, с длинными под д’Артаньяна волосами, усами и бородкой. На нем были джинсы, красная водолазка, светло-коричневая куртка из мягкой замши.
— Видите, — он протянул руку, — вот тот кусок дороги и прилегающая к нему площадка почему-то называются Лысым местом.
Крюков, Гимаев и Пантелеймон Артемович стояли на балконе второго этажа метеостанции. Часть дороги, деревья и горы были перед ними, как на макете.
— Мне захотелось покурить на свежем воздухе. Я взял транзистор, вышел на балкон, — рассказывал Пантелеймон Артемович. — Пропищал сигнал. Ноль часов тридцать минут. Вот тогда я увидел машину. Собственно, не машину, а свет над деревьями. Дороги здесь не видно.
— Она ниже, — подсказал Крюков.
— Да. Ниже, и деревья плотные. Я увидел свет машины и подумал, кто-то едет к нам. Может, что-то срочное или проверка… Метров за сто от нас машина вдруг остановилась. Свет замер. Потом машина подалась назад. Потом снова вперед…
— Долго машина стояла? — спросил Крюков.
— Нет. С минуту… Потом она поехала дальше. Здесь я уже понял, что это не к нам. Вон там у Лысого места она забуксовала.
— Глина сполз, — подсказал Гимаев.
— Да, машина забуксовала, — повторил Пантелеймон Артемович. — Кто-то вышел из машины. Вначале пытался подтолкнуть. Безуспешно. Потом он брал с обочины камни. Слышался мужской голос. Но слов я не разобрал.
— Марку машины вы не опознали?
Пантелеймон Артемович виновато улыбнулся. Сказал, будто оправдываясь:
— Ночь была безлунная. Тучи. Дождь, правда, в то время не моросил… Габаритных огней на машине не было. Когда машина буксовала на Лысом месте, она светила фарами. Создавался какой-то передний световой экран. Вот на этом экране два или три раза мелькнула фигура человека — от обочины к машине и обратно.
— В правую сторону обочины или в левую? — спросил Крюков.
— И в ту, и в другую ходил он, — ответил Пантелеймон Артемович. Подумал и добавил: — О марке машины сказать трудно. У меня, во всяком случае, не возникло ощущения, что эта машина новой марки. «Жигули», «Волга»… Какая-то допотопная покатость форм. Может «Победа», старый «Москвич» или какая-нибудь старая импортная машина…

 

У Лысого места Крюков внимательно осмотрел дорогу и обочины. На дороге он обнаружил четкие, успевшие затвердеть отпечатки протектора И-29.
И обочины, и дорога сохранили больше десятка отпечатков правой и левой подошвы четким рисунком «елочка», а вместо стержня — кружочки…

12

Поднимая кусты, энергично раздвигая ветки, Жбания и молодой милиционер выбежали на дорогу. Желтый с синей полосой «Жигуленок» ГАИ и милицейский газик стояли на прежнем месте. Возле них никого не было. Снизу по дороге торопливо шагал Аэропланов. Висящий на шее фотоаппарат мешал быстрой ходьбе. Аэропланов придерживал его рукой.
С противоположной стороны дороги, чуть выше стоянки машин, милицейский шофер осторожно выводил из кустов следователя Иванову, поддерживая ее за плечи. Иванова была бледнее бледного. Сзади шагал сконфуженный понятой Самарин. В руках у него извивалась змея.
— Ужак, — пояснил Самарин. — Прямо, значит, и свесился с ветки на товарища следователя. А товарищ следователь подумали, что это ядовитая гадюка. И голос громкий подали. Конечно, сничтожить ужака можно. Да безобидный он. И природе полезный.
— Ужи, они безобидные, Лада Борисовна. Это точно, — подтвердил Жбания, пряча пистолет в кобуру.
То же самое сделал и молодой милиционер.
Из леса вышел сержант, который ходил с Крюковым, и женщина — понятая.
Жбания сказал Самарину:
— Отпустите ужа. Пусть живет.
— Это вышло так неожиданно, — произнесла Лада и облегченно вздохнула.
Откуда-то из самой глубины леса донесся голос кукушки. Ку-ку, ку-ку… Таинственно крикнула еще одна птица. Голос был похож на удода. Но Жбания знал, что удоды кричат обычно ночью.
Подошел Аэропланов. Дышал часто:
— Напугали вы меня своим криком.
Бледность сошла с лица Лады. Она даже порозовела.
Аэропланов продолжал:
— Ниже по дороге следы только наших машин. Никаких предметов или деталей, могущих представлять интерес для следствия, я не заметил.
— На повороте есть след, — сказал сержант.
— Вот и чудесно.
Когда след был сфотографирован и описан, пока гипсовый слепок подсыхал, Жбания предложил:
— Может, разделимся? Мы с Ладой Борисовной поедем в поселок Виноградский для допроса Елизаветы Молдаван. Остальные останутся в распоряжении инспектора Крюкова.
— Совершенно верно, — согласилась Лада. — Крюкова мы обождем в поселке.
…Елизавету Молдаван они нашли в столовой. Жбания узнал ее за третьим столиком в центре зала. Договорился с заведующей столовой, и она с показной любезностью уступила им свой кабинет.
Елизавета Молдаван предстала перед следователем Ивановой в синем комбинезоне, слегка припачканном известью. Красная с синими разводами косынка стягивала ее короткие черные волосы. Лада не смогла составить мнение о красоте Молдаван. Вполне вероятно, что с точки зрения мужчины в этой девице что-то и было. Ладе же бросилась в глаза прежде всего вульгарность.
— Можно, я закурю? — сев на стул, спросила Молдаван.
— Пожалуйста, — разрешила Лада. — Сейчас вы будете допрошены в качестве свидетеля. Предупреждаю об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и отказ от дачи показаний. Пожалуйста, распишитесь.
«…Вопрос. Вы знакомы с Георгием Саркисовичем Ашотяном?
Ответ. Да.
Вопрос. Когда вы с ним познакомились?
Ответ. Под Новый год.
Вопрос. Нельзя ли конкретнее?
Ответ. 31 декабря 1981 года.
Вопрос. Как это случилось?
Ответ. Он живет в Ахмедовой Щели. Сюда приехал к приятелям. Оказались в одной компании. Познакомились.
Вопрос. Кто его приятели?
Ответ. У него все приятели.
Вопрос. Как это понять?
Ответ. Жорик такой человек. У него всюду все приятели. Он широкий человек.
Вопрос. Назовите тех приятелей, которые, на ваш взгляд, наиболее близки Ашотяну.
Ответ. А что, собственно, он натворил?
Вопрос. Я повторяю свой вопрос. Назовите тех приятелей, которые, на ваш взгляд, наиболее близки Ашотяну. Одновременно ставлю вас в известность, что Георгий Саркисович Ашотян погиб сегодня ночью…
Ответ. Как и Сорокалет…
Вопрос. Почему вы вспомнили о Сорокалете?
Ответ. Он был приятелем Жорика. И тоже погиб в автомобильной катастрофе.
Вопрос. Почему вы решили, что Ашотян погиб в автомобильной катастрофе?
Ответ. Обстоятельств гибели Ашотяна я не знаю. Просто я хотела сказать, что Сорокалет тоже погиб. А получилось…
Вопрос. Когда вы видели Ашотяна в последний раз?
Ответ. Вчера вечером. Около одиннадцати. Он собирался ехать последним автобусом в Ахмедову Щель. Домой.
Вопрос. Я просила вас назвать приятелей, которые были наиболее близки Ашотяну.
Ответ. Не знаю… Поговорите с Тофиком.
Вопрос. Кто такой Тофик? Как его фамилия?
Ответ. Тофик — парикмахер. Фамилию не знаю. В поселке одна парикмахерская. Вы его легко найдете… Он дружил с Жориком. Он лучше, чем я, сможет ответить на ваш вопрос».

13

Квартира прокурора Потапова находилась на девятом этаже тринадцатиэтажного дома. Дом стоял на зеленой и просторной площади Борьбы — с величественным монументом у самой набережной. Из окна квартиры был виден порт и рейд. И суда на рейде, ожидающие своей очереди на швартовку.
Солнце уже зашло. Но вечерняя темнота еще не наступила. За окнами распахивалось сиреневое пространство, отчеркнутое лиловой полосой моря.
Лада сидела в кресле у журнального столика. Напротив в таком же кресле сидел Игнатий Федотович Потапов. Супруга Потапова — Вера Федоровна — принесла им кофе в маленьких синих чашечках, вазочку с печеньем. И ушла, плотно прикрыв за собой дверь.
Потапов слушал Ладу внимательно, иногда делал пометки в блокноте толстой восьмицветной шариковой ручкой.
— Мне сообщили, что вы объявили в розыск неустановленный «Москвич-400» как имеющий отношение к гибели Ашотяна. ГАИ и дорожный надзор уже просеивают на дорогах весь транзитный автотранспорт. Хорошо, что вы решили действовать столь решительно. Но мне не терпится узнать подробности. Вам удалось установить парикмахера?
— Фамилия Тофика Заваров. Лысоватый, низенький, толстоватый мужчина, лет тридцати, пропитанный одеколоном и кремами… Естественно, в белом накрахмаленном халате. Твердо заявил, что Ашотян его друг. О гибели ничего не знал. И когда я сказал об этом, был потрясен. На мой взгляд, искренне…
— Когда он последний раз видел Ашотяна? — спросил Потапов.
— Вчера. В четверг, пятого апреля. Вечером. Заваров пришел в общежитие, чтобы сообщить о гибели Сорокалета. Кто-то из клиентов парикмахерской приехал из города и сказал, что разбился Артем Сорокалет. И Заваров поспешил в общежитие, чтобы сказать об этом Ашотяну.
— Вы были в этом общежитии?
— Разумеется. Двухэтажное общежитие. На первом этаже — мужчины, на втором — женщины. На первом же этаже есть комната уборщицы тети Насти. Но дело в том, что у тети Насти в поселке живет дочь с мужем и детьми. Тетя Настя в случае необходимости может ночевать у дочери, а комнату на ночь сдает тем молодым людям, которые в ней нуждаются, — Лада не могла объяснить Потапову этот факт столь откровенно, как это сделала Молдаван.
Молдаван сказала так:
— Если парню негде переспать с девочкой, он идет к тете Насте. Дает трешку. И может блаженствовать до утра.
— А комендант? — спросила удивленная Лада.
— Что комендант? Комендант каждый вечер принимает пузырек «бормоты». И топает домой.
Потапов кашлянул, помешал тонкой золотистой ложечкой кофе. Затем потянулся к настольной лампе, то ли по-настоящему старинной, то ли сделанной под старину, включил свет.
— Надо понимать так, — сказал он. — Что Ашотян платил уборщице деньги. И пользовался ее комнатой.
— Совместно с Елизаветой Молдаван, — добавила Лада. — В комнате Молдаван живут еще три женщины. И всегда, когда приезжал Ашотян, он снимал комнату у тети Насти.
— Порядки там у них… — хмуро покачал головой Потапов.
— Общага, — пояснила Лада.
— Что? — не понял прокурор.
Лада виновато улыбнулась:
— Это Молдаван так сказала: общага… «У нас в общаге порядка нет».
— В последнем Молдаван совершенно права, — уныло согласился Потапов, отхлебнул кофе. Сказал: — Вы пейте, пейте, Лада Борисовна. Надеюсь, в вашем возрасте гипертонии не бывает.
— Некоторые врачи считают, Игнатий Федотович, что гипертония может быть в любом возрасте, даже в младенческом.
— Ну это уже слишком, — не поверил Потапов. — Прошу вас, продолжайте.
— Когда Ашотян узнал о гибели Сорокалета, сразу решил ехать домой в Ахмедову Щель. Хотя раньше он намеревался остаться с Молдаван. И даже уплатил тете Насте три рубля за ночь. Это со слов Молдаван. Решение Ашотяна уехать разозлило девушку. Она хлопнула дверью и ушла. Ашотян попросил Тофика довезти его в Ахмедову Щель на своей машине. Но Тофик успел выпить двести граммов чачи и не рискнул сесть за руль. Ашотян не настаивал. Он был очень возбужден. Сказал, что тоже выпил бы чачи. Из общежития они пошли к сестре Тофика. Выпили по стакану. Тофик остался спать. Сестра не выпустила его из дому. А Георгий Ашотян пошел на автобусную остановку. Он сказал, что, возможно, ему повезет и он поймает попутную машину… Это было около одиннадцати…
Потапов сказал:
— А через несколько часов его находят мертвым на глухой дороге, ведущей в противоположную сторону от Ахмедовой Щели.
— Я разговаривала с водителем автобуса, делавшего последний рейс. Ашотян не ехал автобусом. В Виноградском в автобус не сел ни один человек.
— Вы предъявили водителю фотографию Ашотяна?
— Я хотела это сделать… Но водитель сказал, что знает Жорика как самого себя.
— Так… — Потапов поежился. Ему по-прежнему нездоровилось. — К каким же выводам вы пришли, Лада Борисовна?
Лада задумалась. Потом решительно посмотрела на Потапова. Сказала:
— Сегодня у меня нет доказательств, что между аварией Сорокалета и гибелью Ашотяна существует прямая связь. Но что-то внутри подсказывает мне: эти две смерти — звенья одной цепи… Из показаний Молдаван известно, что в поселок Ашотяна привез Сорокалет на своей машине. В среду четвертого апреля. Ашотян передал Елизавете Молдаван полмешка картошки. Эту картошку, в свою очередь, ему дал Сорокалет. Отсюда очевидно, что Сорокалет приезжал в Ахмедову Щель не за картошкой. Он приезжал для встречи с кем-то. И причиной этой встречи явился вечерний телефонный звонок, третьего апреля во вторник. Нам известно, что в Ахмедовой Щели Сорокалет встречался с мужем сестры Гольцевым Леонидом Марковичем, с сестрой Надеждой Петровной и с Ашотяном Георгием Саркисовичем. Но вполне возможно, и скорее всего так оно и есть, что Сорокалет встречался еще с кем-то. Назовем его икс. Этот икс знает, что Ашотяну известно о его встрече с Сорокалетом. Он также узнает, что следователь прокуратуры совместно с инспектором ГАИ пытались встретиться с Ашотяном и приходили к нему домой. Икс почему-то не желает, чтобы Ашотян встречался с нами. Для этого у него столь серьезная причина, что он решается на устранение Ашотяна. На мой взгляд, задача состоит в том, чтобы выявить все связи Сорокалета в Ахмедовой Щели. И путем исключения найти человека, с которым он встречался четвертого апреля.
Потапов степенно кивнул, взял со стола очки, для чего-то подышал на стекла. Только потом тихо и вкрадчиво произнес:
— В вашей версии, на первый взгляд стройной, есть один слабый, я бы сказал, практически не объяснимый момент. Вы догадываетесь, какой именно?
— Катастрофа Сорокалета, — догадалась Лада.
— Совершенно верно. Эксперты не сомневаются, что Сорокалет погиб в результате автомобильной катастрофы. Они не могут объяснить, каким образом машина вылетела за бордюр. Но они пришли к убеждению, что Сорокалет скончался от ран, полученных в результате автомобильной катастрофы, — Потапов назидательно поднял указательный палец и погрозил. — Иными словами, мы не можем предполагать, что кто-то умертвил Сорокалета, посадил в кабину и столкнул машину в пропасть. Вы согласны со мной?
— В какой-то степени.
— И не в какой-то, а полностью, — со старческим недовольством возразил Потапов. — Если гибель Сорокалета — несчастный случай, вся ваша версия лопается, как мыльный пузырь.
— Сорокалет был опытный водитель, — запальчиво напомнила Лада.
— Практика показывает, что аварийность у опытных водителей намного ниже, чем у новичков. Но если опытный водитель попадает в аварию, то авария эта, как правило, тяжелая.
— А допустим так, — начала вслух размышлять Лада. — Допустим, версия моя верна. Но… Сорокалет был настолько взволнован разговором с неизвестным икс, что психологически не мог вести машину с прежним мастерством. В результате стрессовой ситуации потерял управление…
— Такое может быть, — согласился Потапов. — И хотя не доказано, что мистер икс существует и встреча между ним и Сорокалетом действительно имела место, ваша версия заслуживает внимания. Поэтому принятые вами меры я считаю совершенно правильными. Сейчас следует ускорить заключение экспертизы о причинах смерти Ашотяна. Здесь может возникнуть целый букет загадок… Кроме того, внимательно изучите личные дела Сорокалета и Ашотяна. Возможно, жизненные пути их пересекались когда-то раньше…
Потапов сделал паузу.
— Я бы на вашем месте еще раз переговорил с сестрой Сорокалета. Она живет и работает в Ахмедовой Щели. Поселок небольшой. Там все друг друга знают. Обязательно нужно допросить мать Ашотяна… Лада Борисовна, вы только не обижайтесь, но специалист вы молодой, а ситуация разворачивается сложная. Уже сейчас к вам присоединилась большая группа сотрудников органов внутренних дел. У меня складывается впечатление, что, возможно, целесообразно подключить к этому делу более опытного товарища.
Лада вспыхнула. Она с ужасом подумала, что может заплакать. Тихо спросила:
— Вы считаете, что я не справлюсь?
— Я считаю только то, что сказал… Дело усложняется. Вам трудно одной…
Глоток кофе оказался очень кстати. Лада рассудительно сказала:
— Во-первых, свободных следователей у нас нет. Во-вторых, я не одна. Я знаю, что вы взяли дело на контроль и координируете мои действия с уголовным розыском. По линии ГАИ мне помогает старший лейтенант Крюков. От райотдела — младший лейтенант Жбания. Наконец, я направила поручение органам дознания, в котором перечислила все, что мне необходимо.
— Тогда, — вежливо улыбнулся Потапов, — как говорится, ни пуха ни пера.

14

Ветер завывал. На веревке трепыхалось белье: три простыни и женские голубые рейтузы. Собака, привязанная цепью, сидела возле будки, поеживаясь, смотрела на сухую улицу, обжитую старыми акациями. Между акациями шла худая обветренная почтальонша с толстой черной сумкой. Где-то нудно скрипел и хлопал ставень…
Младший лейтенант Жбания отошел от окна, ловко повернулся на каблуках. И оказался лицом к лицу со своим канцелярским однотумбовым столом. На столе лежал протокол допроса Сивцева, Прохора Ивановича, 25 лет, холостого, работающего в совхозе плотником.
Протокол был удручающе краток. Глядя на него, младший лейтенант Жбания вздыхал и чесал затылок. Причиной, по которой Жбания пригласил Сивцева для беседы, были отпечатки ботинок с необычным рисунком на подошве, благодаря которому Сивцев однажды уже был уличен в хулиганстве. И теперь, когда возле Лысого места Крюков обнаружил точно такие же отпечатки «елочка», Жбания не сомневался, что следы эти оставлены Сивцевым.
Однако на вопрос: «Прохор Иванович, где вы провели ночь с пятого на шестое апреля?» — последовал убийственный ответ: «В городском медвытрезвителе».
Проверить показания Сивцева было для Жбания делом одной минуты. Он отлично знал номер телефона этого учреждения. И сотрудники медвытрезвителя тоже отлично знали инспектора Жбания. Они подтвердили: гражданин Сивцев П. И. был доставлен в медвытрезвитель пятого апреля в двадцать один час десять минут. Отпущен шестого апреля в десять ноль-ноль… Это было стопроцентное алиби.
— Вы те ботинки, которые купили у машинистки Симы, никому не давали носить? — на всякий случай, спросил Жбания.
— Еще чего не хватало, — недовольно ответил Сивцев.
— А пятого апреля вы были в них?
— Ну и что?
— Меня интересует, пятого апреля эти ботинки были на вас или оставались дома? Где-нибудь под койкой, в прихожей…
— Сдались вам эти ботинки, — неуважительно посмотрел на инспектора Сивцев. — На мне они были. На мне…
Жбания пояснил, что находится «при исполнении», и попросил Сивцева в таком тоне не разговаривать. Сивцев ответил, что не напрашивался на беседу и что ему нужно ремонтировать свинарник.
Расстались они холодно, не глядя друг на друга.
…Жбания вновь посмотрел в окно.
Почтальонша стояла возле будки с собакой, положив сумку на будку. Собака, виляя хвостом, терлась мордой о ноги почтальонши. Из дому вышла хозяйка в красном махровом халате, голова в бигудях. Подала почтальонше сверток. В свертке оказался бежевый плащ. Почтальонша расстегнула куртку и хотела мерить плащ прямо на улице. Но хозяйка взяла ее за руку и повела в дом.
Вот тогда инспектору Жбания пришла в голову мысль, что у машинистки Симы могла быть не одна пара туфель с рисунком «елочка» на подошве. Могло быть две пары и три. И Сима, конечно, продала их кому-то. Но всячески будет скрывать этот факт.

15

В отделе кадров таксопарка Ладу встретила боевитая женщина неопределенного возраста, с химической завивкой. Она сидела за пишущей машинкой серого цвета, ловко стучала по клавишам, глядя в лежащий на столе текст.
Узнав, кто перед ней, она энергично поднялась со стула, протянула руку. Представилась:
— Старший инспектор по кадрам Софьина… Начальник наш, к сожалению, отсутствует. Отдыхает в санатории. Он инвалид войны. И ему каждый год положена бесплатная путевка… Вы интересуетесь Сорокалетом. Какая жалость! Такой был приличный человек.
Она прошла к сейфу, коричневому, занимающему чуть ли не половину стены, бряцнула замками. Через несколько секунд в руках Софьиной появилась тощая голубоватая папка.
— Здесь личный листок по учету кадров, биография, заявление. Можете смотреть вон за тем столом.
Стол был прислонен к окну. На подоконнике стояла герань в горшках — красная и белая.
Ничего неожиданного ни в личном листке Сорокалета, ни в его биографии Лада не обнаружила. Родился он в 1946 году в городе Ростове-на-Дону. Окончил восемь классов. Шоферские курсы. До службы в армии работал таксистом. После армии в Ростов не вернулся. Осел на Черноморском побережье Кавказа. Это был, пожалуй, единственный не очень ясный момент: почему все-таки Сорокалет, демобилизовавшись, не возвратился на родину? Судя по датам, причиной могла быть женитьба на Валентине Анатольевне. Лада сделала пометку в записной книжке: «Уточнить».
— С кем он дружил в автопарке?
Старший инспектор по кадрам Софьина подняла руки над машинкой, шевелила пальцами, энергично разминая их.
— В нашей работе специфика состоит в том, что каждый шофер работает индивидуально. Понятие коллектив здесь чисто организационное. Вполне возможно, что у Сорокалета были друзья, но дружил он с ними не в автопарке. Это на заводе можно дружить, в магазине. А у нас каждый себе король. О результатах работы тут судят по выполнению плана, отсутствию аварийности и жалоб пассажиров.
— Ну и как у Сорокалета было с планом, аварийностью, жалобами?
— Артем Петрович пользовался авторитетом. Про него в местной газете писали. И даже несколько раз фотография его висела на доске Почета.
— Спасибо, — поблагодарила Лада, возвращая тощую голубую папку.
…В прокуратуре молоденькая секретарша сказала:
— Лада Борисовна, приходила какая-то женщина. Ожидала… Оставила для вас пакет.
Пакет оказался обыкновенным конвертом, на котором были нарисованы зеленые листья, красный флаг и слова: «С Первым мая!» Шариковой ручкой было написано:
«Следователю Ивановой Л. Б.».
Лада раскрыла конверт. В нем лежал еще один конверт — незапечатанный, с оторванным краем. Белый листок бумаги:
«Товарищ следователь Иванова! Это письмо я нашла среди разных вещей мужа, которые он хранил в старом портфеле в гараже. Прочитайте его. Там есть то слово, о котором вы спрашивали. Раньше этого письма я никогда не видела.
Вал. Сорокалет».
Усталость, подступившая к Ладе, пока она добиралась из таксопарка в прокуратуру, внезапно улетучилась. На смену пришло волнение, смешанное с нетерпением. Лада поспешно взяла второй конверт, вынула оттуда письмо. Письмо было написано мелким почерком, черными чернилами, на листе ученической тетради в клетку. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять — письмо написано не вчера и не сегодня. И бумага, и чернила давно утратили свежесть.
«Здорово, Артем!
Пишет тебе Кешка. Знаю, ты удивишься моему письму. Будешь гадать, как я раздобыл твой адрес. Погадай немного, потом скажу.
Я сейчас совершенно чистый. В Ростов не вернулся. Живу и работаю в городе Владивостоке, в системе Дальрыба, Пока слесарничаю. Но есть надежда попасть на сейнер. У рыбаков очень приличные башли. И работа мне очень подходит, поскольку человек я беспокойный, а предки мои были азовскими рыбаками.
Жениться я не женился. Но женщина есть. Приличная, правда с ребенком. Мальчик, в первый класс ходит. Может, и женюсь на ней, но пока время терпит.
Наш механик отдыхал там у вас на Черном море. И привез бутылку вина «Черные глаза», завернутую в вашу местную газету. Я случайно развернул ее. И увидел твою отпечатанную физиономию. Прочитал, какой ты хороший таксист. Потому и пишу тебе на таксопарк. Надеюсь, найдут.
Артем, у меня к тебе вот такой вопрос. У вас на Черном море тоже ловят рыбу. И есть какие-нибудь рыбные колхозы, совхозы или тресты. Узнай по старой дружбе, нельзя ли мне к ним устроиться и как там с жильем? Мне, честно говоря, и здесь неплохо, но Черное море — это Черное. И климат, и все прочее…
Ко всему прочему, месяца три назад подвалил ко мне один фрайер от Кардинала. Привет передавал. Я ответил, что, если эта сука еще раз попадется мне на моем жизненном пути, я повыдираю ноги из его тощей задницы, с меня хватит. Расплатился пятью годами по молодости и по глупости.
Артем, пиши, как ты живешь. Женился или нет? В газете про твою личную жизнь ничего не пишут.
Жду ответа, как соловей лета.
И. Молов.
12 мая 1979 г.».
Обратный адрес был на конверте:
«Вл-ток. Морская, 3, общеж. № 2, Молову И.».
Лада перечитала письмо дважды, особо выделяя фразу: «…месяца три назад подвалил ко мне один фрайер от Кардинала». Значит, «подвалил» он в феврале 1979 года. Немногим более двух лет назад… А что, если фрайер от Кардинала еще раз «подвалил» к Молову. И Молов не устоял. И от Молова стал известен адрес Сорокалета… А вот теперь кто-то от Кардинала или сам Кардинал «подвалил» к Сорокалету и, почувствовав его несговорчивость, отправил на тот свет. Не был ли Ашотян «фрайером» от Кардинала?
Чем не версия?
Ее надо отрабатывать в первую очередь, не теряя драгоценного времени.
Лада быстро набросала план работы:
а) Запрос в Ростов-на-Дону. Имело ли место в конце 60-х — начале 70-х годов уголовное дело, в котором фигурировал И. Молов, неизвестный по кличке Кардинал и, возможно, А. П. Сорокалет.
б) Запрос во Владивосток о месте жительства и месте работы И. Молова. Если И. Молов все еще проживает во Владивостоке, выяснить, что он знает о Кардинале. Была ли переписка с Сорокалетом? Может, Сорокалет тоже писал Молову о Кардинале?
в) Встретиться с вдовой Сорокалета. Уточнить, не осталось ли еще каких-нибудь писем к Сорокалету или других бумаг, которые будут полезны для следствия. Была ли у Сорокалета записная книжка? И где она?
г) Ст. лейтенант Крюков — сведения о машинах марки «Москвич-400».
д) Мл. лейтенант Жбания — сведения о владельце ботинок с подошвами «елочка». Биографические данные Ашотяна.
е) Список жителей поселка Ахмедова Щель, когда-либо проживавших в городе Ростове-на-Дону (поручить Жбания).
ж) Ориентирование соседних органов внутренних дел, инициативный розыск поручить ГОВД.

16

…Поворот на леспромхоз Крюков увидел издали. Собственно, не сам поворот, скрытый выступающей вперед узкой голой скалой, на вершине которой росла молодая ель, а следы грязной колеи на асфальте. Их оставляли лесовозы.
Крюков затормозил. Пропустил встречный трейлер. Потом тихонько двинулся налево. Горбатая в лужах дорога по-кладбищенски вселяла в него уныние. Он даже засомневался, сможет ли добраться в леспромхоз на своих «Жигулях».
Из двенадцати владельцев «Москвича-400» за эти дни Крюков успел встретиться с одиннадцатью. Кто-то из них имел неоспоримое алиби в ночь с пятого на шестое апреля, чье-то алиби следовало перепроверить… Оставался только один владелец, живший в поселке при леспромхозе, по фамилии Веселый, с которым Крюков еще не встречался. Крюкову было известно, что Виктор Федорович Веселый, бывший директор леспромхоза, уже пять с половиной лет находится на пенсии, проживает совместно с супругой. Автомобиль приобрел в 1953 году. Последний техосмотр проходил в апреле прошлого года.
Машина двигалась вперед, покачиваясь как на волнах. Горы, вначале плотно зажимавшие дорогу, стали расступаться. Вскоре перед Крюковым веером развернулось довольно ровное пространство, поросшее дубом, тополями и кленами. Он увидел приземистый деревянный барак, на стене которого белыми буквами было написано: «Заготпункт». У открытой настежь двери женщина в старом плаще вытирала тряпкой ведро. Старик в черной барашковой шапке что-то объяснял ей, энергично жестикулировал руками, почему-то, несмотря на апрель месяц, спрятанными в перчатки.
Крюков приоткрыл дверку и спросил, где дом Виктора Федоровича Веселого.
Женщина ответила, что надо ехать прямо и по правой стороне будет дом, выкрашенный в желтый цвет.
— В таком цвете здеся только один дом, — добавила она.
Поблагодарив, Крюков поинтересовался, что они заготовляют.
— Дары леса, — ответила женщина, выкручивая тряпку.
— И много даров?
— Как бог пошлет.
…Желтый дом сразу бросился Крюкову в глаза, едва он выехал из леса и увидел ряды жилых построек. Дом был угловой, с двором, обнесенным высоким сплошным забором. Над забором, повизгивая, взлетал человек. За забором громко и хрипло смеялись.
Калитка была приоткрыта. Крюков заглянул во двор. Вдоль забора белели сложенные поленницы дров. Прямо перед входом, метрах в пяти от ворот стоял железный выкрашенный в коричневый цвет гараж. Два замка были аккуратно прикрыты полиэтиленовыми мешочками.
В стороне от гаража, ближе к крыльцу дома, широко расставив ноги, возвышался могучий молодой мужчина, голый по пояс, с обросшей волосатой грудью. Задрав голову вверх, он легко подбрасывал лохматого парня, одетого в джинсовый костюм. На крыльце стояли двое парней. Один узколицый с вытянутым носом и тонкими в ниточку губами. Другой в кожаной черной куртке, полосы тоже черные, лицо смуглое, цыганское.
Увидев милиционера, тот, что в черной куртке, присвистнул и крикнул:
— Бурдюк! Начальник пожаловал!
Голый по пояс мужчина кинул взгляд на калитку, успев в последний момент подхватить парня в джинсовом костюме и поставить его на ноги. Тот тяжело дышал, взгляд у него был зачумленный.
— Добрый день, — ступая во двор, сказал Крюков и представился.
— Добрый день, — ответил тот, которого назвали Бурдюком, натягивая голубую майку, брошенную с крыльца цыганистым.
— Мне нужен Виктор Федорович Веселый.
— Их нету, — ответил Бурдюк. — И хозяйки тоже нету.
— Где же они?
— В городе. Хозяин в больнице лежит. Говорят, что кранты ему скоро, потому как рак желудка. Хозяйка больше при нем. Сюда редко наезжает. Часто ночует у дочки. У них там дочка замужем.
— А вы кто такие?
— Жильцы, — охотно ответил Бурдюк, поигрывая бицепсами. — Хозяйка нам комнату сдает, а леспромхоз ей деньги платит. Цыганистый добавил:
— Им хорошо, и нам — тоже.
Крюков прошел к гаражу, спросил:
— Машина здесь?
— Должно быть, здесь, — равнодушно ответил Бурдюк.
— А точнее…
— Точнее, не знаем, — Бурдюк вытер ладонью мокрое лицо. — Это сегодня воскресенье, потому мы и дома. В будни мы целый день на работе. Зять ихний иногда берет машину…
— Часто он это делает?
— Всяко… Иногда и неделю машину назад не пригоняет… Да вы лучше сами у них выясните, гражданин старший лейтенант. Виктор Федорович лежит в горбольнице, в хирургическом отделении…

17

Пришло письмо из Москвы, от мамы.
Лада распахнула окно. Мокрые, высвеченные солнцем деревья заглядывали в комнату. Блестел внизу тротуар и асфальт дороги. По асфальту шла маленькая девочка в красных резиновых сапогах.
Лада пожалела, что она не маленькая девочка. Вздохнула. Набросила халат. Села в кресло. Вскрыла конверт.
«Дорогая и любимая доченька, здравствуй!
Твои письма редки, как красное солнышко в Москве зимою. Потому, наверное, мы с отцом рады им несказанно. Теперь я понимаю, что ты не великая любительница писать письма. Но кроме понимания этого факта есть огромное желание получать письма, знать о тебе, о твоей жизни больше и больше.
Сегодня в твои годы мои слова могут показаться тебе обыкновенной сентиментальностью стареющих родителей. Может, это и так… Я не стыжусь этого. Каждому возрасту — свое. А когда ты доживешь до моих лет и будешь иметь детей, возможно, станешь рассуждать точно так.
Все-таки мы с отцом, подумав и взвесив объективно существующее положение вещей, пришли к выводу, что твое дальнейшее пребывание вне Москвы не имеет смысла. Во всех отношениях — и в служебном, и в личном.
Я не стану приводить доводы «за» и «против». Но жизнь в чужом городе, пусть даже курортном, вдали от родителей, от друзей, наконец, вдали от центра культурной и духовной жизни едва ли благоразумна.
Как ты помнишь, мы согласились на твой отъезд исключительно из психологических целей, видя возможность для тебя оправиться от семейной драмы… Цель достигнута. Пора возвращаться домой…
Сегодня, ровно час назад, я разговаривала с самим Виктором Максимовичем. Он лично обещал оформить твой перевод в Москву…»
Лада тоскливо усмехнулась: «Если Виктор Максимович обещал лично, значит, сделает. За ним не заржавеет…»
В прихожей позвонили.
Открыв дверь, она увидела Крюкова. Он сказал:
— Вы извините, Лада Борисовна, что я вот так без звонка. Позвонил вам в прокуратуру, потом вспомнил, что сегодня воскресенье… А больше двушек не было…
— Проходите, Алексей Иванович.
— Я, собственно, доложиться хочу… С машинами марки «Москвич-400» первый этап работы проведен. Из двенадцати владельцев восемь отпадает. Полное алиби. И вообще люди вне подозрений. В трех случаях нужны уточнения. Последний случай, пожалуй, самый сложный. Владелец, проживающий в леспромхозе, в настоящее время лежит в больнице, жена практически находится при нем. Доверенность на вождение машины имеет зять, — Крюков посмотрел в записную книжку, — Урин Илья Степанович. Проживает в городе. Улица Правды, семь. Машиной пользуется активно. Последний раз вернул ее, по его словам, пятого апреля поздно вечером. Ночевал в леспромхозе. Вернулся в город утренним автобусом. Во всяком случае, так он рассказывал жене и теще. В настоящее время он в командировке в городе Майкопе. Уехал в пятницу.
— Странный отъезд в командировку. В пятницу.
— Это все можно проверить. Я не вникал. Разговаривал в больнице с его женой и тещей… Но это не все. В доме Веселых проживают квартиранты. Четверо парней. Работают в леспромхозе. Я думаю, неплохо бы поручить младшему лейтенанту Жбания, на всякий случай, выяснить, кто они и что.
— Есть нужда? — спросила Лада.
— Они заявили, что давно не видели Урина и не знают, на месте ли машина, потому что целый день на работе. Ну а если Урин пригнал машину поздно вечером и ночевал в доме, то квартиранты должны бы про это знать. Тихий поселок. Глухая ночь. Нет… Там бесшумно машину в гараж не загонишь.
— Может, квартиранты пьяные были? — предположила Лада.
— Возможно.
— Я сейчас свяжусь с уголовным розыском, поручу выяснить, что это за личности. Что еще?
— Что вы делаете сегодня вечером? — покраснев, спросил Крюков.
— При отделе внутренних дел создан штаб, он координирует всю работу, надо заехать туда. Кроме того, мне надо встретиться с женой Сорокалета. Я уже не говорю о домашних делах, которые можно сделать только в выходные, дни, — Лада говорила с оттенком сожаления. Ей, несомненно, хотелось, чтобы Крюков понял и поверил ее словам.
Скорее всего, так оно и вышло. Крюков покраснел пуще прежнего и сказал:
— Разрешите, я вам помогу.
— Нет, — покачала головой Лада. — Вы, Алексей Иванович, очень поможете мне, если разберетесь до конца с «Москвичом-400».
— Обязательно, — встрепенулся Крюков. — Все будет сделано, Лада Борисовна. Это само собой…
Назад: 11
Дальше: 18