Книга: Люди долга и отваги. Книга первая
Назад: Анатолий Безуглов Я — ИЗ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА
Дальше: Леонард Фесенко ШЕСТЬ ПУЛЬ

Владимир Гойтан
ВОЗВРАЩЕНИЕ

Республиканский слет отличников милиции. Лучшие из лучших часовые правопорядка Белоруссии собрались в Минске. На груди у многих сияют ордена и медали — признание заслуг перед Родиной. И когда докладчик сказал, что старший инспектор уголовного розыска, кавалер ордена Красной Звезды майор А. М. Чумаков недавно задержал еще одного опасного преступника, зал взорвался аплодисментами. Присутствующие приветствовали своего соратника, друга за отвагу, верность делу, которому они служат…

 

Сознание постепенно возвращалось к нему. Словно сквозь туман виделись ему белые стены комнаты, белая кровать с белой простыней и низко-низко над ним такое родное лицо. Оно по своей белизне могло соперничать с окружающей больничной обстановкой. И только глаза светились добротой и сердечностью. А еще были в них тревога и печаль. Как же это все случилось, любимый? Как же ты, такой сильный, смелый, опытный не уберегся от беды?..
Под утро ему позвонили прямо домой. Дежурный по Калинковичскому линейному пункту милиции доложил, что неизвестный преступник на железнодорожном переезде ограбил женщину.
— Высылайте дежурную машину. Скоро буду, — приглушенно сказал он в трубку. Жена еще спала и не хотелось будить ее. Спать легла далеко за полночь, ждала его со службы. Только разве от нее что утаишь? Не успел одеться, как послышался встревоженный голос.
— Что там снова случилось, Алексей?
— Не волнуйся. Сверху позвонили. Ты спи, — он старался успокоить ее.
— Сверху ночью не звонят. Ночью все спят. И когда это кончится? — тяжело вздохнула она. — Четырнадцать лет живем, как на вокзале. То провожаю, то встречаю… Поезда хоть по расписанию ходят, а ты…
— Не нужно так, Людмила. Служба. Ты не волнуйся, через час буду.
Утром 30 сентября 1979 года майор Чумаков вышел из дома. Назад вернулся только через четыре месяца, в феврале 1980 года…
Под утро землю хорошо выстудило. Трава, листья на деревьях, крыши домов покрылись легким налетом инея. Подумалось: «Скоро и заморозки наступят».
Из-за поворота показался милицейский газик. За рулем — сержант Анатолий Мерзляков. Сегодня его очередь дежурить.
— Куда прикажете, товарищ майор? — спросил водитель.
— Давай на переезд. Потерпевшая там?
— Наверно, там. Где же ей еще быть. Оттуда и позвонила нам.
— Начальник знает?
— Сообщили уже.
Через несколько минут подъехали на место происшествия. Их встретила женщина лет сорока. Рука возле запястья наспех перевязана платком. На нем отчетливо виднелось красное пятно.
Скороговоркой, то и дело сбиваясь, она рассказала:
— С полчаса или же немного более тому назад к переезду подошел неизвестный. Молоденький такой. Лет, может, двадцать. Щупленький. Волосы русые. Спортивная сумка типа «Аэрофлот» через плечо. Спросил еще про дорогу на Озаричи. А потом…
— Куда он пошел?
— Да разве я знаю. И теперь вон руки дрожат. Страху натерпелась.
Где теперь преступник? Скорей всего будет пробовать убежать, затаиться, переждать. Калинковичи — городок небольшой. Здесь ему спрятаться непросто. Пешком вряд ли пойдет. Необходим транспорт. Железная дорога отпадает. Туда он не сунется, милиция дежурит. Значит, остается автовокзал.
— Давай, Толя, на автовокзал. Может, где-то там отирается, — сказал он Мерзлякову, стукнув дверцей.
Чтобы лишний раз не привлекать внимание, остановились метров за полтораста. Милицейская машина приметная.
— Подожди здесь, я пройдусь один, — сказал Чумаков. — Ты в форме, а на мне гражданская одежда.
Вот и перрон, немного дальше здание автовокзала. Народу в это раннее время было мало: до открытия касс оставалось с полчаса.
Внимание привлек невысокий парень. Он стоял за киоском, оглядывался. Приметы будто совпадали: белобрысый, худощавый. Только это не повод для задержания. Их, белобрысых, тысячи. Что щуплый с виду, тоже еще не доказательство.
— Далеко ехать собрался, приятель? — словно невзначай поинтересовался Чумаков.
— В сторону Озарич. А что?
— Так, ничего.
Помолчали. Мысли лихорадочно проносились в голове. Проверить документы? Но их у него может не оказаться, люди не обязаны носить с собой паспорт. К тому же насторожится. Лучше доставить его в отделение и разобраться на месте. Если ошибка, что же, попросят извинение, помогут добраться на место.
— Вот что, — как можно спокойнее сказал Чумаков. — Надо кое-что уточнить. Пожалуйста, пройдем со мной. Здесь недалеко.
И он пошел в направлении машины. Незнакомец двинулся вслед. Может, нельзя было его оставлять одного? Даже на мгновение? Но он еще не знал, что вышел именно на того самого преступника.
И вдруг топот ног. Оглянулся. Парень убегал. Наверное, догадался что к чему, а может, машину увидел. Алексей Михайлович бросился догонять. Был уверен, никуда тот не денется. От него еще никому не удавалось уйти. Бежал, экономя силы. Расстояние между ними неумолимо сокращалось. Тридцать, двадцать, десять метров. Еще несколько шагов…
Вот и небольшой бетонный мост. На бегу незнакомец что-то выхватил из сумки.
«Нож? — пронеслась мысль. — Только все равно не поможет».
И тут он словно наткнулся на невидимую преграду. Выстрела не слышал.
В себя пришел на мосту. Третий пролет от конца. Стылый бетон под руками. Попробовал повернуться. Все тело словно чужое. Как в тяжелом сне: нужно бежать, а ты с места сдвинуться не можешь. И вновь потерял сознание.
— Послушайте, гражданин, что с вами? Может, «скорую помощь» нужно вызвать? — позвала с балкона соседнего дома незнакомая женщина.
— Благодарю. «Скорую» потом. Вызовите, пожалуйста, милицию. Безотлагательно.
Алексей Михайлович то терял сознание, то вновь приходил в себя. Где-то прячется опасный преступник, который готов на все. Теперь только один человек, он, Чумаков, знает его в лицо. Скорее сделать словесный портрет. Скорее.
Милицейская машина пришла несколько раньше медицинской. Алексей Михайлович до мелочей обрисовал приметы незнакомца. Посоветовал, где лучше искать его, напомнил о пистолете. И уже в конце, когда, окровавленного, его укладывали в машину, попросил, чтобы пока ничего не говорили жене. Зачем лишняя тревога.
Преступника поймали в тот же день. Настолько выразителен был портрет, который составил Чумаков, что будто бы готовый фотоснимок находился в руках оперативной группы.
Суд, наказание…
А для Алексея Михайловича самое тяжелое было впереди. Пуля пробила живот и засела в позвоночнике. Много потеряно крови. Потом, через несколько недель, хирург Калинковичской городской больницы Валерий Яковлевич Загальский скажет, что и после операции он не мог с уверенностью утверждать, останется ли раненый в живых. Пуля осталась там, в позвоночнике. Доставать ее нельзя. Она попала в самое нервное сплетение. Одно неосторожное движение — и может парализовать человека. Как только по радио сообщили о трагическом случае на переезде, а также о том, что раненому нужна донорская кровь, десятки людей пришли на медпункт; сотрудники линейного пункта и райотдела милиции, горожане.
Шли день за днем, а жизнь Чумакова все еще висела на волоске. Одна операция, вторая. Переливание крови. Только его сердце, сердце спортсмена, могло выдержать все это.
— Больному нужен абсолютный покой. Покой — это жизнь, — утверждали медики.
А он думал иначе: покой — смерть. Только жизнь, ее горячее дыхание согреет тело, придаст ему новые силы. И он рвался к жизни всем своим существом, наперекор смерти. Интересовался делами коллектива, мечтал о дне, когда снова вернется в строй. Ни на минуту в этом не сомневался.
Труднее всего было, когда оставался один со своими мыслями. Они набегали одна на одну…
Вот он приехал из армии в родную деревню Осиновка, что под Жлобином. В первый день, как повелось, всей семьей сели за праздничный стол. А на следующий день отец спросил:
— Что думаешь делать, сынок?
— Пойду работать в милицию, как Володя.
Старший брат к тому времени окончил Могилевскую среднюю специальную школу милиции.
— Решай сам, — сказал отец. — Только помни, работу, как и семью, надо иметь одну и на всю жизнь.
Однако в милиции первое время пришлось поработать шофером, а в августе 1964 года все же добился своего. Стал оперативным работником.
Начало работы показалось ему скучным и не очень привлекательным. Представлялись стремительные погони. А здесь бесконечные однообразные дежурства. В будни и в праздники.
Алексей Чумаков в этот день дежурил на железнодорожной станции Жлобин. Поезд уже набрал скорость, когда из дверей вокзала выбежала девушка. Алексей и глазом не успел моргнуть, как она ухватилась за поручни вагона. Но не рассчитала своих сил. Ноги ее никак не могли попасть на ступеньку, и ее затягивало вниз под вагон… Каким-то чудом Алексей успел подхватить девушку, рвануть на себя. Они клубком покатились по перрону. Затем были слезы благодарности, письма.
И вновь воспоминания… Вот он курсант Могилевской школы милиции. Напряженные дни учебы. Однажды их школу подняли по тревоге. В специальной телеграмме сообщалось о том, что в сторону Могилева движется по железной дороге преступник. Вооружен, готовый на все, очень опасен.
Проверялись все поезда, в том числе и товарняки. Визитных карточек преступник не оставляет и место встречи не указывает.
Очередной поезд медленно подходил к станции. Алексей прошел по одному вагону, другому. Вот и последний. Дверь в тамбур не открывалась. Изо всей силы рванул ручку. На площадке с карабином в руках сидел человек. Когда подошли остальные участники группы, тот уже лежал связанным. Тогда и получил Алексей медаль «За отличную службу по охране общественного порядка». Первую в жизни награду…
В чем смысл жизни? Этот вопрос Алексей не однажды задавал себе там, на больничной кровати. Для чего, в частности, живет на свете он, Чумаков? Что сделал такого, чтобы оправдать свое существование? Пересчитал мысленно поступки, поведение. Подвел своеобразную черту. Выходило, что уж не такой и малый его личный счет. Смысл личного бытия он видел в борьбе с преступностью, со всем темным, ужасным, что, словно гниль, разъедает человека. И когда своевременно не остановить, не обезвредить ее, много беды принесет людям, обществу.
Силы постепенно возвращались к нему. Пришлось во второй раз учиться ходить. Причем теперь это было делать намного труднее, чем в детстве. Каждый шаг отдавался болью.
Что он будет жить, в этом Алексей Михайлович не сомневался. Только как жить? Руки, ноги целые. Но какая польза? С трудом ходит по палате. С милицией, наверное, придется расставаться. Какой теперь из него оперативный работник? Как-то не выдержал, спросил у доктора:
— Скажите, пожалуйста, смогу ли я снова работать на прежнем месте?
Добрый доктор. Как он понимал этого худощавого человека с желтым лицом и такими горячими угольками-глазами. Более того, успел полюбить его за силу воли, необычную жажду к жизни. Но, к сожалению, медицина пока что не всесильная.
— Случай тяжелый, — сказал, вздохнувши, врач. — Мы и так, кажется, сделали больше, чем могли. Остальное в ваших руках.
Что же. Он и дальше будет тренироваться. Бороться за свое место в строю. И встанет туда, обязательно встанет.
Вспомнился отец. Хоть Алексей и мал был тогда, но хорошо помнит, каким тот вернулся с фронта. Весь израненный, с покалеченной рукой. Одним словом, инвалид второй группы. Первый год даже соседей просили, чтобы помогли сена накосить. А потом… С какой настойчивостью отец приучал свою раненую руку к всякой крестьянской работе.
Как-то летом, когда сын принес на покос узелок с завтраком, он увидел отца с косой. Вся рубаха мокрая. Он тяжело дышал. А рука? Словно подбитое крыло птицы, она свисала вниз. И все же отец добился своего. Помаленьку «приручил» ее, как он сам любил повторять, к нелегкому крестьянскому труду. И косил, и за плугом ходил. И он, Алексей, добьется.
Наконец в феврале 1980 года, через четыре с лишним месяца, его выписали из больницы. Всего несколько дней пробыл дома. Потом пошел на работу.
Вот и знакомый переулок. Деревянное здание за высоким дощатым забором. И табличка над входом: «Линейный пункт милиции железнодорожной станции Калинковичи». Сам вокзал в каких-нибудь двух десятках шагов отсюда.
Перво-наперво зашел к начальнику. Владимир Петрович Пржевальский перебирал бумаги у себя на столе.
— Заходи, дорогой! — воскликнул он. — Давно ожидаем. С выздоровлением!
И оттого, как радостно заблестели глаза на его утомленном лице, как приветливо заторопился навстречу, на душе у Алексея стало легко и светло. Словно и не было этих долгих сумрачных дней и ночей. Алексей неловко оступился. В то же мгновение острая боль огнем обожгла тело.
— Что с тобой, Михайлович? — тревожно спросил Пржевальский. — Побелел весь. Присядь скорее. Может, воды? — метнулся он к графину.
— Не нужно, Владимир Петрович. Уже легче.
Помолчали. А затем начальник спросил:
— Давай, выкладывай, что будешь делать дальше? Хотел спросить, когда на работу. Но вижу, что еще не скоро.
— Считайте, что я уже на работе. Не могу без дела. Да и бумаги разобрать нужно.
— Может, посидел бы еще дома, — возразил было Владимир Петрович.
— Хватит, насиделся и належался.
Так и ходил на работу с больничным листом. Одного не терпел — снисходительности, чрезмерного внимания к себе. Очень не любил, когда ему напоминали о ранении.
Дежурства, командировки. Никаких скидок. Дел и забот у оперативного работника хоть отбавляй. Здесь и сила, и ловкость нужны. До ранения каждый мускул своего тела ощущал. Первый разряд по самбо имел, в соревнованиях участвовал. Любого преступника скрутить — мелочь. А теперь… И он настойчиво тренировался. Каждое утро — гимнастика. Хоть нередко белые мухи летали в глазах. И все же добился своего. С радостью начал ощущать, как былая сила возвращается к нему.
Шли дни, недели, месяцы. Как-то, уже в феврале 1981 года, позвонили из Мозыря. Коллеги из горотдела предупреждали, что исчез особо опасный преступник. Сообщили и приметы.
Принять меры к задержанию… Но преступник может и не появиться там, где его ждут. Но все же, поскольку объявлена тревога, надо быть в полной готовности. И действовать в соответствии с обстановкой.
Так уж случилось, что и на это свое дежурство Алексей Михайлович заступил вместе с сержантом Анатолием Мерзляковым. Что ж, работник он умелый, надежный. Не подведет, в случае чего.
На улице дул пронизывающий ветер. К тому же еще с морозцем. Он то стремительно налетал, обжигал лицо холодным дыханием, то вдруг успокаивался, чтобы через некоторое время налететь с новой силой.
Чумаков прошелся вдоль перрона к самому павильону. Там обычно можно перекусить, выпить бокал пива. Но в этот поздний час на двери висел замок. Вокруг — ни души. Да и кому охота бродить по такой стуже.
Ощутив, что окончательно продрог, Алексей Михайлович подался в сторону станционного здания. Зашел в помещение. И здесь словно током ударило его. Так вон же, вон он, преступник! Приметы совпадают. Стоит возле справочника-автомата, делает вид, что читает. А сам в это время так и стрижет глазами по сторонам.
Чумаков оценивающим взглядом окинул незнакомца. Такому бы в тяжелой весовой категории выступать. Короткая жилистая шея, крутой разворот плечей. Под болоньевой курткой угадывались тугие сплетения мускулов. Попался бы он ему года два назад. Разговор был бы коротким. Но после всего, что с ним случилось… К тому же брать надо мгновенно и сразу вон в ту боковушку. Дверь открыта. Зачем привлекать внимание пассажиров.
Алексей Михайлович подошел к аппарату. Встал рядом. Костюм на нем гражданский, так что тот пока ничего не подозревал.
Вот незнакомец обернулся в сторону Чумакова, приподнял голову. На мгновение их взгляды встретились. Серые, студенистые глаза глянули на него исподлобья. И тут же тревожный взгляд в сторону дверей. Но этого было достаточно.
Рука Чумакова легла на запястье преступника. Резкий рывок в сторону. Поздно. Месяцы тренировок не прошли бесследно. Алексей Михайлович не дал ему ни одного шанса. А из дверей напротив подходил уже наряд милиции.
В этот день майор Чумаков с каким-то особенным чувством возвращался домой. Здесь, на станции, в единоборстве с опасным преступником он почувствовал, наконец, что снова в строю. Снова готов выполнить любое задание.
Назад: Анатолий Безуглов Я — ИЗ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА
Дальше: Леонард Фесенко ШЕСТЬ ПУЛЬ