Книга: Люди долга и отваги. Книга первая
Назад: Игорь Скорин В ВОЕННОЙ МОСКВЕ
Дальше: Владимир Беляев В ЧАС БОМБЕЖКИ

Игнат Николаев
В ТАЙГЕ

В то время Дмитриев работал начальником отделения в уголовном розыске Читинской области. Шел второй год войны. Время было тяжелое, и, несмотря на глубокий тыл, работники милиции были почти как на фронте. Всякая нечисть подняла голову, и редкую ночь им приходилось ночевать дома.
Особенно бесчинствовали преступники на краю области в Зейском и Тыгдинском районах. Они нападали на продуктовые склады, обозы, грабили прохожих, иногда убивали.

 

В сентябре 1942 года Дмитриева вызвал начальник управления комиссар милиции Широков, приказал ехать туда и любой ценой навести порядок. Создали оперативную группу. В нее включили старшего следователя Трунова, двух оперативных работников, а Дмитриева назначили старшим.
1700 километров поездом, 120 — попутной машиной, 150 — самолетом — и Дмитриев оказался на прииске Октябрьском, в местном отделении милиции, Еще до его приезда начальник отделения лейтенант Мерзляков вместе со своим маленьким коллективом напали на след бандитов. Дмитриеву показали все материалы. Посоветовавшись, пригласили коммунистов из приискового актива, в том числе и охотников-промысловиков, и вместе с ними в одну ночь арестовали всех преступников. В основном это были спившиеся, опустившиеся до крайности люди.

 

Дмитриев стал обрабатывать материалы с тем, чтобы помочь старшему следователю Трунову. Велико же было его удивление, когда при тщательной сверке всех показаний обнаружилось много ничейных преступлений. Оказалось, что были кражи и грабежи, о которых не имел представления ни один из пойманных преступников. Дмитриев перечитал следственные дела об этих нераскрытых преступлениях и увидел, что приметы грабителей, фигурировавших в материалах, не сходятся с приметами пойманных бандитов. Сразу исчезло хорошее настроение, оказалось, рано праздновали победу. Стало ясно, что была еще банда, притаившаяся где-то в укромном месте.
Направив все материалы на ликвидированную группу следователям в Зею, Дмитриев с несколькими работниками приискового отделения милиции начал искать оставшихся бандитов. Из заявлений потерпевших и показаний очевидцев было известно, что бандитов пять. У всех огнестрельное оружие. Главарь похож на цыгана. Снова и снова Дмитриев перечитывал показания, стараясь отыскать хоть маленькую зацепку, ухватившись за которую можно было бы вытащить истину на белый свет. У уголовного розыска, да, пожалуй, и у всех криминалистов, особенно ценятся вещественные доказательства — немые свидетели, а Дмитриев, кроме того, любил говорящих… живых свидетелей. Вот и пошли искать таких людей, которые что-то видели, что-то знали, как-то могли навести на след.

 

В результате выяснилось, что в дни появления на прииске бандитов несколько человек, похожих по приметам на преступников, приходили к бортмеханику аэропорта Агееву. Авиационное начальство хорошо отзывалось об этом парне: работал добросовестно, не покладая рук, рвался на фронт. В общем, не стал Дмитриев мудрить и велел вызвать Алексея Агеева.
Алексею было лет двадцать пять. По-сибирски кряжистый, он держался несколько смущенно. Предложив сесть, Дмитриев начал откровенный разговор. Агеев ответил прямо.
— Да, был родной брат Николай с какими-то дружками. Он у нас в семье один непутевый. Перед самой войной осудили его на пять лет за кражи. И вот бежал. Вы мне верьте. Я не вру. Хотел прийти тогда к вам, но Колька обещал на фронт уйти. Добровольцем. Чтобы кровью позор смыть.
— Ну, а сейчас где они? — не вытерпел Мерзляков, присутствовавший при разговоре. Алексей сидел, опустив голову. Наконец не выдержал и спросил:
— Что же еще натворил Николай?
Будучи уверен, что этот рабочий парень не захочет укрывать брата-бандита, а тем более целую банду, Дмитриев рассказал ему все, что знал и в чем подозревал Николая, и снова повторил вопрос.
— Где он?
— Не знаю. Вернее, не знаю ничего определенного. Думаю, что он увел всех поближе к дому. Родные живут вниз по Зее, километров двести отсюда, на маленьком заброшенном прииске. Вот, видимо, и решил перезимовать там, около родных. В тайге мясо и рыбу всегда добыть можно, а вот соль, хлеб, чай без родных, где возьмешь? Прииск наш давно выработался, закрыли его, а магазин остался один на всю округу. Живет там десяток семей. Отец возчиком в золотопродснабе работает.
Дмитриев попросил механика подождать, а сам с его женой поговорил. Она все подтвердила. Начальник отделения Мерзляков, два оперативных работника и Дмитриев долго обсуждали рассказанное Агеевым. Возникло много нерешенных вопросов: как найти банду, как поступить с механиком и его женой. Сошлись на одном — нужна глубокая разведка. Раз разведка, то нужен разведчик, который смог бы побывать у стариков Агеевых, встретиться с Николаем и узнать, в какой берлоге залег он на зиму. Нужен был честный и смелый человек.

 

При ликвидации первой группы пользовались помощью активистов, и тогда особенно понравился охотник Степан Вавилов. Вместе с Мерзляковым отправились в партийный комитет прииска. Рассказали секретарю все, что их мучило, и попросили вызвать Вавилова. Секретарь одобрил выбор и послал за охотником.
В партком все время шли люди. Одни просились на фронт, другие приходили за советом, с предложениями. Шумной ватагой ввалились в большой кабинет старатели одной из самых крупных бригад. Их пришло много, человек пятнадцать, вместе с бригадиром. Ему было под пятьдесят. Лицо его, изрезанное морозом и таежными ветрами, сияло. Из какого-то потайного кармана телогрейки он достал небольшую бумагу, бережно развернул ее, спутники притихли. В кабинете воцарилась торжественная тишина. Бригадир расправил бумагу, уместившуюся на его широкой ладони, и положил на стол перед секретарем.
Секретарь, тоже таежник и золотоискатель, чуть моложе бригадира, взял бумагу, посмотрел ее, встал, и все увидели, как потеплело его суровое лицо. Он стал читать:
— Квитанция № 74815, центральная касса Октябрьского приискового управления. Принят от бригады № 3 дневной намыв золота в размере 14 килограммов 513 граммов в фонд обороны.
Еще не замолкли слова секретаря, как в кабинете загремел взрыв аплодисментов.
Постепенно посетители разошлись. Ушли довольные представители старательской бригады.
Секретарь по нашей просьбе начал разговор с охотником.
— Ты, Вавилов, просился на фронт?
— Просился. Вы не пустили.
— Не пустим, потому что прииску нужно мясо, а фронту пушнина. Ясно?
— Ясно!
— Здесь у нас есть важное, но опасное поручение. Не боишься?
— Нет.
— Ну вот и хорошо. О деталях договоритесь в милиции, а у меня еще много дел.
В милиции решили действовать безотлагательно: собрать весь состав и вместе с Вавиловым утром выехать, остановиться неподалеку от интересовавшего прииска и направить туда разведчика уже одного.
На следующий день старенькая полуторка тряслась по ухабистой дороге. Последние дни октября. Сверкает солнце, искрящийся на морозе снег режет глаза, температура уже около 25 градусов ниже нуля. Все бы хорошо, но машина, переезжая небольшую речку, проломила лед и всем передком ушла в воду. Вытаскивали долго, часа четыре, изрядно вымокли. В ближайшей деревне организовали отдых и сушку. Еще день пути, и группа остановилась километрах в пятнадцати от дома стариков Агеевых, в маленьком селе на берегу реки Зеи.
Еще ночью Дмитриев увидел, что с Вавиловым что-то неладно: он несколько раз вставал, курил, пил большими глотками воду. «Нервничает», — подумал Дмитриев и заснул. Утром беспокойство охотника объяснилось. Он метался по постели, бредил, термометр показывал 40°, местный фельдшер дал ему аспирин, малиновый отвар и лаконично заявил, что это бывает, — через неделю больной встанет. Оперативники не могли ждать неделю. Нужно было посылать кого-то другого. В оперативной группе кроме Дмитриева и Мерзлякова было двое опытных уполномоченных и три милиционера, но каждого на прииске знали в лицо не только взрослые, но и дети. Идти им никак было нельзя… Дмитриева же никто не знал. Следовательно, идти нужно ему. Сборы были недолги. Ватные брюки, телогрейка и шапка Вавилова Дмитриеву оказались почти впору. Жаль было расставаться с маузером, но его щегольский вид явно не подходил ни к одежде, ни к легенде, с которой Дмитриев направлялся к преступникам. Пистолет в деревянной кобуре пришлось передать милиционеру в обмен на его облезший от времени наган.
Вавилов должен был выдавать себя за дезертира — даже повестку в военкомат ему приготовили. Положили в его дорожный мешок табак, консервы, разумеется, спички и соль. А на «расходы» выдали 20 граммов золота, с большим трудом полученного в приисковом управлении.
Повестки для Дмитриева не было. Решили, что он будет «спекулянтом золотом». Но где его взять? День ломали голову. Выручил старый бронзовый подсвечник, неведомо как попавший в сельсовет. Полночи по очереди пилили этот подсвечник, и в результате Дмитриев «разбогател». В носовой платок ему бережно завернули 28 пакетиков по 10 граммов каждый с только что добытым «золотом» и два с настоящим, что были у Вавилова.
К вечеру Дмитриев постучал в дом Агеевых. Открыла мать Николая. И по закону, старому, таежному, не спрашивая, кто и что, пустила обогреться. Кроме старухи в избе оказались двое парнишек лет по 13—14.
Еще по дороге, обдумывая свою роль, Дмитриев спохватился, что спекулянтов золотом знает очень мало. И решил играть роль вора-рецидивиста, уж их-то он повидал!
— Здорово, мать! Ты Агеева будешь? Привет тебе от Алешки. Мы с ним вместе в Октябрьской сидели. Я оторвался, а он не пошел. (Все это означало, что он бежал). Холодно тут у вас. У тебя есть чем погреться? Нет! Ну ничего. Золотоскупка-то работает? — он достал свое богатство и безошибочно выбрал один из двух пакетиков. При виде золота старуха засуетилась.
— Принеси, мать, горючего, пожевать и табаку, а толковать потом будем.
Ребята не спускали с него глаз, но на вопросы не отвечали, что-то буркнули в ответ, явно не желая вступать в беседу. Пришла старуха, поставила на стол сразу запотевшую бутылку, несколько пачек махорки и протянула Дмитриеву остатки золота. Он небрежно отмахнулся. Разлив по рюмкам спирт, старуха задала, очевидно, давно мучивший ее вопрос:
— За что Алешку-то?
— За брата — Кольку. — И, не вдаваясь в подробности, Дмитриев принялся закусывать. Старуха побледнела, встала из-за стола, и вскоре Дмитриев услышал шепот за печкой.
— Ну, а ты куда? — выйдя из-за печки, спросила она.
— Я домой — в Россию. Нет в тайге для меня работы.
Хлопнула дверь, и один из парнишек исчез. Мысли побежали всякие.
«Куда ушел? Зачем? Приведет ли банду? 30 пакетов золотом — куш солидный». — На всякий случай Дмитриев пересел в угол лицом к двери. От спирта отказался. Часа два он по-сибирски, до седьмого пота пил чай.
Наконец появился мальчик. Снова шепот. Рука интенсивно тянулась к револьверу. Настороженно ожидая, Дмитриев смотрел на дверь. К столу подошла старуха:
— Тебя Коля видеть хочет. Сам понимаешь, сюда ему нельзя. У ключа за селом будет. Парнишка проводит.
«Значит, я был прав, — начал рассуждать мысленно Дмитриев. — Мальчишка ходил к бандитам. За два часа туда и обратно. Следовательно, недалеко, три-четыре километра. Что он, действительно боится идти в деревню? Или «золотишко» забрать решил?» — Обрывая размышления, спросил:
— Когда идти-то?
— Сейчас.
— Пошли. — Дмитриев забрал со стола бутылку со спиртом, кусок хлеба и вышел.
Парнишка повел дорогой, по которой Дмитриев пришел. В километре свернули в распадок. Луна еще не взошла, и, несмотря на снег, было темно. Что ждет? Встреча или короткая расправа? Из раздумья вывел свист мальчишки. Остановились. Сначала послышались шаги, а потом, осторожно оглядываясь, появился мужчина с винтовкой на изготовку.
— Ну вот, пришел, — протянул мальчишка.
Дмитриев решил брать инициативу в свои руки:
— Эй, Никола! Привет тебе от Лехи. Чалится он за тебя! — блатной жаргон был нечто вроде визитной карточки.
К Дмитриеву подошел мужчина лет тридцати пяти и, не опуская винтовки, настороженно оглядел.
«Ну и медведь, — подумал Дмитриев про себя. — В случае чего — не дай бог промахнуться», — и ухарски протянул ему бутылку со спиртом.
— Давай за знакомство.
Николай пить не стал, но винтовку все-таки забросил за плечо. Продолжая начатую роль, Дмитриев оскорбленно спросил:
— Что же ты… за знакомство и выпить не хочешь? — И, лихо глотнув из горлышка, посмотрел на бандита.
— Подожди, не пей. Выпьем вместе со всеми… в землянке.
«Ага, поверил… Вышло… Нет, еще рано ликовать. — Опять побежала вереница мыслей: — В землянке отберут золото. И какой черт подсунул мне этот подсвечник! — Но сразу же пришла и другая мысль: — Спрячу по дороге свое «золотишко», а потом будет предлог вернуться. Ведь они наверняка знают, что золото у меня есть, посыльный не мог не рассказать».
Проводник побежал домой, а Дмитриев и Николай отправились в тайгу. Николай шел впереди, показывая дорогу, при переходе через ручей, по колоде, Дмитриев сделал вид, что споткнулся и незаметно сунул под нее «золото».
Шли через тайгу по ориентирам, ведомым только Николаю. Дмитриев сомневался, сумеет ли запомнить дорогу и привести сюда группу, если следы на снегу заметет вьюга.
Вот и логово. На берегу довольно большого ручья, в косогоре, бандиты выкопали землянку. Не очень-то весело было лезть в эту берлогу… Четыре заросших мужика встретили явно недружелюбно, в землянке топилась железная печка, на ней что-то варилось в котелке и кастрюле. По стенам располагались нары, посредине небольшой стол из березовых жердей. Под потолком фонарь «летучая мышь». Все четверо выжидающе молчали.
Дмитриев чувствовал, что все зависит от первого шага, и делал его, не задумываясь. Сначала молча выставил бутылку на стол, а потом решительно шагнул к печке и поднял крышку с маленького котелка:
— Вкусно пахнет! Давно горячего не ел.
Реакция неожиданная. Все хохочут. Становится спокойнее.
— А ты поешь, — говорит рыжий здоровенный детина с маленькими колючими глазками и окладистой красной бородой.
Из бульона торчит кость. Дмитриев потащил и вынул кусок баранины с каким-то мыльным привкусом.
— Хотя бы луковицу бросили. Привкус бы отбило… — ворчливо сказал Дмитриев.
— Неужто и собак ел? — удивился самый молодой.
— Спрашиваешь! Ты на Колыме был? Ах, не был! Ну тогда все ясно. Там собаками только дорогих гостей потчуют.
Почти до утра расспрашивали бандиты, и вместе, и порознь. Окончательно поверили после того, как Дмитриев спел им пару блатных песен. В конце концов они предложили зимовать вместе, тем более золотишко есть — прожить можно.
В разговорах выяснилось, что Николаю далеко не безразлична судьба брата, но он, видимо, стеснялся откровенничать в присутствии остальных. К утру Дмитриев уже знал, как действовать дальше.
Улучив момент, когда Николай вышел из землянки, он пошел следом и сказал:
— Знаешь, Никола, сунул я золото возле твоей хаты и волнуюсь, как бы кто не забрал.
— Где?
— Да так тебе не сумею объяснить, идти надо. Может, сходим? При других ребятах бы говорить не стал, а тебе верю.
— Ну, ладно, вечером, тем более что у меня дома сегодня баню топят.
С наступлением темноты пошли на прииск, уже не той, а более короткой дорогой. Опять пришлось думать. Близко подходить к прииску нельзя: если Николай будет сопротивляться, придется стрелять, — услышат. Вместе с тем нужно подойти к такому месту, откуда и сам мог бы найти дорогу. Стало легче, когда вышли на берег реки Зеи. Дмитриев предложил покурить. Сели, закурили. Видимо, у Николая вошло в звериную привычку не расставаться с оружием. Все время он держал винтовку на коленях. Понимая, что дальше медлить нельзя, Дмитриев изо всей силы ударил ногой по винтовке и рванул из кармана наган. Бандит бросился к нему.
— Стой! Стреляю! — В эти два слова Дмитриев постарался вложить как можно больше спокойствия и уверенности. Все было так неожиданно, что Агеев сразу сник, сжался и уже без команды поднял руки. Дмитриев назвал свою должность, обыскал арестованного и его же ремнем связал за спиной руки.
Вышли на лед реки и санной дорогой пошли к селу, где расположилась оперативная группа. Шли рядом. Винтовка Николая висела у Дмитриева за плечами. Было адски холодно, встречный ветер мешал разговору, но говорили откровенно, долго, не менее двух часов.
Останавливались только раз, когда Агеев попросил развязать руки.
— Не развяжешь — отмерзнут. Кто же без рук меня в армию возьмет? Так и пропаду бандитом. Какая же у детей моих память будет?
Дмитриев развязал и помог ему оттереть снегом концы пальцев. Ночь была лунная. Мороз градусов 30. Двое были на скованной льдом реке.
Подошли к селу. Свет горел в сельсовете. С улицы было видно, как Мерзляков расхаживал из угла в угол.
Их встретили радушно, предложили ужин, чай. Агеев сам без диктовки написал заявление с просьбой после суда направить его на фронт и обязался утром помочь оперативной группе задержать без сопротивления остальных.
Слово он сдержал.
Через полгода Дмитриев получил короткое письмо — тетрадный лист, сложенный треугольником, со штампом полевой почты. Впрочем, вот оно:
Спасибо, лейтенант! Вчера у меня был большой праздник. Из штрафной роты взяли в полковую разведку. Теперь и умереть не страшно, но я буду жить. Обязательно буду… По-новому. Николай.
Назад: Игорь Скорин В ВОЕННОЙ МОСКВЕ
Дальше: Владимир Беляев В ЧАС БОМБЕЖКИ