В конце января 1918 года в один из ялтинских пансионатов вошел молодой мужчина с небольшим чемоданчиком в руках.

— Коммерсант Попов, Виктор Анатольевич, — представился он хозяину. — Что-то нервы пошаливают. Врачи рекомендовали поездку к морю, уединение. Смогу ли я получить у вас отдельную комнату?

Хозяин окинул клиента оценивающим взглядом. Одет в дорогой костюм. На пальцах — золотое кольцо и перстень...

Через несколько минут гость уже располагался в отдельном номере с видом на море.

Сменив сорочку, коммерсант вышел на набережную. В небольшом ресторанчике, куда он завернул, посетителей было немного. За столиком в углу сидела молодая блондинка и рассеянно помешивала в стакане ложечкой. Попов подсел ж ней, представился. Вскоре они уже пили шампанское и весело болтали.

Новая знакомая Виктора Анатольевича оказалась местной жительницей.

Вечером они гуляли по набережной, а на следующий день Зиночка пригласила Виктора Анатольевича к себе. В небольшом уютном домике Крапивиных Попову понравилось все. Не могла скрыть своей радости и мать Зиночки: новый знакомый дочери — человек самостоятельный, при деньгах. Дай-то бог...

Теперь Попов бывал у Крапивиных ежедневно. И ни разу не пришел с пустыми руками.

До отъезда в Москву оставалось всего пять дней, когда, проснувшись утром, Попов решил проверить свою наличность. Выяснилось, что бумажник основательно отощал и жить на широкую ногу уже не удастся. Поколебавшись какое-то мгновение, Попов взял бритву, надрезал отворот пиджака и достал завернутый в ватку камушек...

В тот же день в местную милицию зашел ювелир Ганс Мюллер. Разыскав нужного ему сотрудника, сказал:

— Это крупный бриллиант. Я уплатил за него немалую сумму. Он того стоит. Но я не забыл о вашей просьбе. Посмотрите на это чудо. Я купил его у московского коммерсанта Попова.

— Большое спасибо, Ганс Августович, — поблагодарил сотрудник милиции, рассматривая бриллиант. — Пошлем этот камушек нарочным в Москву. Что там скажут? Думаю, через недельку получим ответ. Вы сможете подождать?.. Вот и отлично. Пойдемте оформим сохранную расписку.

Ответ из Москвы пришел через восемь дней. Уголовно-розыскная милиция сообщала, что присланный бриллиант похищен из патриаршей ризницы, и просила задержать продавца.

Ни в пансионате, ни у Крапивиных Виктора Анатольевича не оказалось. Перепуганная мать Зиночки могла сказать лишь то, что в последний момент Попов изменил свое намерение и уехал с ее дочерью не в Москву, а куда-то на Кавказ. Московского адреса своего будущего зятя она тоже не знала.

Местом пребывания братьев Полежаевых интересовались не только сотрудники уголовно-розыскной милиции. В подвыпившей компании завсегдатаев трактира Кузнецова, что за Спасской заставой, Семион Бравый услышал разговор двух хорошо знакомых ему сбытчиков краденого.

— Митька мне сказывал, что мелочиться больше не хочет, — говорил своему соседу высокий плешивый старик в кумачовой рубахе и черной жилетке. — Мне бы, мол, такого найти, чтобы сразу все ему...

— Видать, большой куш взял, — высказал предположение его сосед, круглолицый толстяк.

— Я так прикидываю, — наклонился к нему плешивый, — не он ли с Котькой на колокольне побывал?

Уловив слово «колокольня» и предполагая, что речь идет о краже в Кремле, Пищиков придвинулся поближе к говорившим. Подозвал полового, велел принести бутылку водки.

— Хочу выпить со старыми друзьями, — сказал он, обнимая скупщиков за плечи. — Давно не виделись.

Пораженные такой небывалой щедростью репортера, те растерянно смотрели, как он разливал по рюмкам водку.

— Иностранец один деньжат подкинул, — пояснил Пищиков. — Богатейший человек! Ешь, говорит, пей, сколько твоей душе угодно. Найди только человека, который согласился бы продать мне старинные изделия с драгоценными, камнями. Да разве где найдешь теперь такого продавца? — притворно вздохнул репортер и, выждав паузу, в упор посмотрел на собеседников: — Без вашей помощи...

Скупщики переглянулись: подслушал их разговор или, может, и на самом деле такую просьбу от иностранца имеет? Скорее всего последнее: когда это было, чтоб Пищиков деньгами швырялся? Не свои, значит...

А тот, велев принести еще бутылку, продолжал:

— Чудной малый этот иностранец. Ты, говорит, Семен Яковлевич, в обиде не будешь. И те, кто тебе поможет найти нужного человека, большие комиссионные получат.

Скупщики о чем-то пошептались. Принимая из рук газетчика рюмку, старик проговорил:

— Тебя мы, Семен Яковлевич, знаем, и плохого ты нам ничего не сделал. Ну и мы таиться от тебя не будем. Идет такой слух, что братаны Полежаевы к ризнице причастны.

— Повидать бы мне их, — сказал Пищиков.

— Мы бы тоже не отказались бы. Да нету их в Москве, — ответил плешивый.

— Экая досада! — огорчился репортер. — Не придется, значит, гульнуть на комиссионные.

— Насчет комиссионных не спеши, — нагнулся к нему плешивый. — Есть один адресок. Митькин. — И он что-то шепнул Пищикову на ухо. — Только гляди, Семен, чтобы без обману...

Воров-рецидивистов Дмитрия и Константина Полежаевых репортер знал не один год. С ними приходилось встречаться и в тюремной камере, и вот так, запросто, в каком-нибудь питейном заведении, когда те гуляли после очередного «дела». Знал он не только двух братьев, но и всю семью. В дореволюционной Москве пользовалась она довольно шумной известностью. Глава семейства Прокофий Иванович и его супруга Дарья Алексеевна промышляли скупкой и перепродажей краденого. Их не раз арестовывали, а затем выслали из Москвы. Жили они в селе Богородском в собственном доме.

Четыре сына Полежаевых — Алексей, Дмитрий, Константин и Александр — пошли в родителей. Пожалуй, не было в Москве ни одной крупной кражи, в которой они не принимали бы участия. Тюрьма не страшила их. Они не задерживались подолгу за решеткой, всегда находили возможность для побега. Недавно при попытке к бегству был убит Александр. Однако его гибель не отрезвила остальных братьев. С одним из них — Дмитрием — и искал встречи Пищиков.

Дня за три-четыре до того самого вечера, когда репортеру удалось раздобыть нужный адрес, Иван Нефедов собрался навестить своих товарищей по депо. Те встретили его так радушно, что Ивану показалось, будто и не уходил он никуда из этой дружной рабочей семьи. Иван задумался.

— Да ты что, Иван, оглох или тебе в милиции такую должность дали, что с нами и разговаривать не хочешь?

— Паровоз свой вспомнил, — улыбнулся виновато Нефедов. — А должность у меня что ни есть рядовая: бандюг ловлю. Но что еще скажу вам: в милиции на любой должности трудно!

Рассказал Нефедов деповским о том, как по многу суток он и его товарищи не бывают дома, что в милиции людей — горстка, а разного мусора развелось — дальше некуда, что уже немало похоронили они работников уголовного розыска и постовых милиционеров. Не умолчал и о том, что больше месяца, как поручили ему с товарищами найти преступников, обворовавших патриаршую ризницу, а у них ничего не получается. Даже братьев Полежаевых разыскать не могут.

— Полежаевы, говоришь?.. — переспросил седоусый машинист, которого в депо называли уважительно дядей Федей. — Уж не Митькой или Котькой интересуешься?

— Ими, дядя Федя. А ты что, знаешь их?

— Еще бы не знать! В Богородском сколько лет-то живу. А там их каждая собака знает.

— Где же они теперь?

— Вот этого сказать тебе не могу. Только Митьку я с месяц или полтора назад видел. Гляжу, стоит на перроне в Краскове, пассажирского дожидается на Москву. Вот ты и смекай: чего ему зимой в Краскове делать? Сезон-то не дачный. Не иначе как на квартире там...

— Теперь я убежден, что мы на правильном пути, — сказал Розенталь, выслушав рассказ Нефедова о посещении депо. — Утром поступила телеграмма из Саратова. Из текста можно понять, что речь идет о краже в Кремле. — Он посмотрел на часы: — Через час к нам прибудет помощник начальника Саратовской уголовно-розыскной милиции Свитнев. Он везет важные сведения. — И, помолчав, добавил: — Значит, Дмитрий в Краскове. Завтра утром выедем туда всей группой.