Глава первая
До чего же долго не засыпает ночной Сочи. Есть у курортного города особый, праздничный статус. Здесь день переплетается с ночью — и переход этот незаметен и радостен.
Помощник дежурного по горотделу вышел на улицу. После духоты дежурной части воздух, наполненный запахом умирающих цветов, был дурманяще пряным.
Старшина курил, облокотясь плечом о киоск, в котором днем продавали «фанту» и коньяк, для своих, конечно. Он пожалел даже, что киоск закрыт, по такой погоде граммов двести коньяка не помешало бы.
Внезапно кто-то похлопал его по плечу.
Он обернулся — перед ним высокий человек в светлом костюме и голубой летней рубашке. Он начал что-то быстро говорить на непонятном языке, из этого потока слов старшина понял только слово «милиция».
— Милицию тебе, — усмехнулся старшина и, вспомнив английское слово, добавил: — Плиз.
Он ввел иностранца в дежурную часть.
— Глебов, вот иностранец милицию ищет, видать, обокрали.
Дежурный встал, поправил повязку, надел фуражку и приложил руку к козырьку.
Иностранец заговорил снова. Дежурный смотрел на него, стараясь понять, что же хочет сказать этот человек.
— Вас ограбили, документы украли, проститутка, что ли?
— Да нет, — внезапно раздался голос из-за барьера, где сидели задержанные, — он о другом говорит.
С лавки поднялся парень лет тридцати, в мятом дорогом костюме. Его доставили в отдел вчера вечером, забрали спящим на лавочке. Видно, перебрал где-то.
— А он кто, американец никак?
— Нет. Он из Австрии.
— Кто его обокрал?
— Да он не об этом, — парень подошел к барьеру, заговорил по-немецки.
Иностранец радостно, как человек, обнаруживший в пустыне автомат с «пепси-колой», бросился к барьеру и начал объяснять что-то богом посланному переводчику.
— Он капитан из криминальной полиции Вены…
Дежурный с интересом взглянул на иностранца:
— Коллега.
— Коллега, — кивнул тот головой и опять начал говорить.
— Его зовут Эрик Крюгер, он старший инспектор криминальной полиции, сегодня два часа назад он встретил здесь человека по фамилии Жак Лебре, впрочем, у него много разных фамилий. Он наемный убийца, и его разыскивает Интерпол.
— Понятно, — сказал дежурный, — пошли.
Они поднялись на второй этаж.
Иностранец и «переводчик» шли за ним.
У дверей с надписью «Уголовный розыск» дежурный остановился.
— Подождите, — он исчез за дверью.
Дежурный опер, капитан Чугунов, спал. Ночь выдалась на редкость тихая, и он похрапывал на диване, положив под голову форменную шапку и укрывшись серым плащом.
— Чугунов, — тихо сказал дежурный.
— А… что? — капитан вскочил и потянул из угла дивана кобуру с пистолетом. — Где? — спросил он звучным голосом ни минуты не спавшего человека.
— В коридоре.
— В каком?
— Да за дверью твоей.
— Что ты несешь?
— Фирмач пришел, говорит, видел здесь наемного убийцу, которого Интерпол разыскивает.
— Какой еще Интерпол, он что, перепил в валютном баре?
— Да нет. Говорит, что он в уголовном розыске в Вене служит.
— Где он?
— Да за дверью.
— По-русски говорит?
— Нет, с ним переводчик.
— Из «Интуриста»?
— Скорей из вытрезвителя, — дежурный по горотделу устало опустился на стул, — так что мне с ним делать, Чугунов? Гнать? А вдруг действительно убийца здесь? Потом по голосам своим раззвонят, и попрут нас с тобой…
— Зови их, — Чугунов надел пиджак, повязал галстук. Он был готов.
— Слышь, — сказал он дежурному, — у тебя закуска есть какая-нибудь?
— Найдем. А зачем?
— «Зачем», — передразнил его Чугунов. — К тебе каждую ночь сыщики венские приходят?
— Понял.
Ох и хлопотное дело иностранцев допрашивать. Слава Богу, что журналист этот, Олег Панин, по пьянке попал.
Они написали два протокола, на русском и немецком, и Крюгер оба подписал.
Пока он писал, в комнату дважды заходил дежурный, вносил какие-то свертки.
Подписав протоколы, Крюгер встал, протянул руку и заговорил улыбаясь.
— Он говорит, — сказал Панин, — что это у него первый опыт сотрудничества с русской криминальной полицией, и надеется, что он будет успешным.
— Скажи ему, что от нас так не уходят.
Чугунов открыл сейф, достал литровую бутылку.
— Водка? — Панин сглотнул слюну.
— Чача.
— Похмелиться дашь?
— А то. Переведи ему, что дринкен надо.
Но Крюгер сам понял в чем дело и уселся снова на стул.
Чугунов разложил на чистых листках протокола закуску, разлил чачу в три стакана.
— Ну, поехали.
Они чокнулись. Крюгер поглядел, как русские выпили по полному стакану, и, усмехнувшись, допил свой.
— Вот это по-нашему, — засмеялся Чугунов.
Крюгера отвезли в гостиницу на машине, а Чугунов приказал телетайпом отправить данные в Москву. Пусть сами разбираются, Интерпол к ним ближе.
— Зажги фонарь, — скомандовал Корнеев.
Толстый белый луч выхватил из темноты салон «мерседеса», заискрился в разлетевшихся меленьких осколках. Пуля вошла в стекло рядом с креслом шофера и точно поразила висок того, кто раньше носил имя Отто Мауэр и был коммерсантом из Вены, в Москве возглавлял совместное советско-австрийское предприятие «Антик», занимающееся реставрацией и копированием антикварных изделий.
— Ничего в него пальнули, — сказал врач, приподнимая голову убитого, — точно в висок. Пуля в голове осталась.
— Логунов, — скомандовал Корнеев, — пусть не топчутся около машины как слоны, а гильзу ищут.
Он обошел машину, стоявшую в левом ряду у светофора почти напротив чудовищного сооружения, символизирующего русско-грузинскую дружбу.
— Расскажите, как было дело, — вновь спросил он постового милиционера.
— Я, товарищ подполковник, эту машину заметил сразу. Больно уж красивая. Гляжу, зеленый дали — она стоит, а двигатель работает. Я подошел, номера коммерческие, водитель на руле лежит, я думал, сердце или что еще… Посветил фонарем — кровь. Я по рации связался.
— Время какое?
— Двадцать два сорок семь.
Корнеев взглянул на часы, было двадцать три двадцать.
— Это твой пост, сержант?
— Зона патрулирования.
— Кто-нибудь здесь постоянно, в скверике этом, — Корнеев махнул рукой, — бывает?
— Кого вы имеете в виду?
— Пенсионеры любят посидеть на лавочках, пацаны местные, алкаши.
— Здесь часто бывают черные.
— Кто?
— Чучмеки эти, что цветами и фруктами торгуют. Они в гостинице при рынке живут, так вечерами сидят.
— Пошли.
Они перешли дорогу, и Игорь еще раз подивился, кому понадобилось портить площади, возводя монумент, похожий на нечто срамное.
Сквер был пуст. Только на одной из лавок спал человек, от которого за несколько метров несло перегаром. Рядом на земле валялись четыре пустые бутылки от портвейна.
— Это не свидетель, — усмехнулся Корнеев. — Где, ты говоришь, гостиница?
— А вот, в одноэтажном доме напротив.
Вход в гостиницу Тишинского рынка охраняла здоровая, с центнер весом, баба.
— Ты куда? — заорала она, вперив в Корнеева круглые, как у совы, глаза.
Ох до чего же не любил Игорь Корнеев эту категорию людей. Людей, получивших неведомо откуда право не пускать, не открывать, не отвечать. Право это давало им хамскую власть. А власть — возможность обирать людей.
— Куда? — насмешливо спросил Игорь. — Тащить верблюда.
Он-то точно знал, как надо разговаривать с подобными людьми.
Баба мертвой хваткой хватанула его за полу пиджака. Жалобно затрещали швы.
И тут она увидела входящего сержанта.
— Коля! А ну устрой этого проходимца в отделение. Он меня оскорблял, толкнул, матерился.
Сержант даже оторопел от неожиданности.
— Все? — Игорь попытался выдернуть полу.
— Видишь, что творит, гад! — заорала баба.
Из коридорчика показалось несколько устрашающе небритых восточных лиц.
Игорь достал удостоверение, раскрыл.
— Уголовный розыск.
Баба икнула и наконец выпустила пиджак.
Восточные лица исчезли, словно растворились в полумраке коридора.
— Позови кого-нибудь из наших людей, — приказал Игорь сержанту.
Через несколько минут вбежал запыхавшийся оперуполномоченный Ковалев.
— Алик, проверь книгу регистрации, связь ее с наличным составом отдыхающих здесь людей и остальное, понял?
— Так точно, — улыбнулся Алик, — сделаем.
— Пошли, — скомандовал Корнеев.
Они с сержантом вошли в грязноватый коридор, и Корнеев без стука раскрыл первую дверь.
А там гуляли.
Шесть коек, тумбочки, стол посередине, заваленный фруктами и заставленный бутылками.
Шесть усатых лиц, шесть золотых массивных перстней, шесть тяжелых желтых цепочек на шее.
И три девицы. Одна почти голая лежала на кровати, две, одетые почти так же, сидели за столом. Мужчины тоже были не во фраках, поражая подруг волосатыми ногами и разноцветными плавками.
— Тебе чего, мужик? — спросил один из хозяев, спросил миролюбиво, с улыбкой.
И Игорь в ответ немедленно настроился на добро.
— Садись с нами, гостем будешь, — ослепительно улыбнулся молодой парень с татуировкой на плече.
— Красиво отдыхаете, ребята. Только не могу я с вами никак, служба у меня. Я подполковник милиции Корнеев.
В комнате повисла трагическая тишина. Только ойкнула девица.
— Прости, начальник, — один из мужчин, видимо главный в этой компании, начал натягивать брюки.
— Сиди, — сказал Игорь. — Кто-нибудь из вас был в сквере между десятью и половиной одиннадцатого?
— А что, зачем, что там такое? — спросил старший.
— Мужики, я из МУРа, мне надо знать, видел ли кто из вас машину «мерседес», стоящую на Большой Грузинской?
— Нет, — сказал старший, и все отрицательно замотали головами.
— Ты, начальник, в третью комнату пойди, там Тофика спроси, у него как раз свидание в десять было.
— Вот спасибо, ну гуляйте.
— Начальник, мы, азербайджанцы, народ простой, так не выпускаем. Не обижай. Выпей вина, поешь фруктов.
— Выпить не могу, ребята, а персик возьму.
Жуя сочный персик, Корнеев вышел в коридор и подошел к двери с цифрой три.
На этот раз он постучал.
За дверью гортанный голос что-то спросил, видимо по-азербайджански.
— Милиция.
Наступила тишина, потом замок щелкнул, дверь отворилась. В дверном проеме стоял здоровенный усатый человек в тренировочном костюме с надписью «Адидас».
— Вы Тофик?
Человек утвердительно кивнул головой.
— Я подполковник Корнеев из Московского уголовного розыска.
— Слушай, что я сделал, — Тофик взмахнул руками, — девушку позвал. Так я этой бабе на входе четвертак дал. Ты меня пойми. Ты мужчина, и я мужчина.
— Тофик, я тебя, как мужчина, понял, — Корнеев неуловимо властно отодвинул его от двери и вошел в комнату. Она была такой же, как та, только, кроме испуганной девицы, там никого не было. — Тофик, — Корнеев сел, закурил сигарету. — Скажи, ты барышню свою в десять ждал?
Тофик кивнул.
— В сквере?
— Да.
— Ты мужчина, значит, машины любишь. Иномарку хочешь купить?
— Где? — оживился Тофик. — Скажи где, никаких денег не пожалею.
— Да я тебе задаю чисто гипотетический вопрос…
— Какой, дорогой, вопрос?
— Считай, что это тест.
— Как так?
— Ты на иномарки смотришь?
— Смотрю и плачу, дорогой.
— А сегодня, когда девушку ждал, не обратил внимания на «мерседес»?
— Белый?
— Да.
— Видел. Последней марки. Класс машина.
— Вспомни, дорогой, что-нибудь тебе показалось странным?
— Слушай, к нему «ягуар» подъехал. Знаешь, такой синий или черный, колеса с никелированными спицами, спортивный. Он прямо от сквера, там где автобусная остановка, выскочил, прижал «мерседес» и ушел на красный. Водитель там класс.
— А куда ушел?
— Под арку дома, где «Обувь», свернул.
— Тофик, сейчас к тебе мой сотрудник подойдет, запишет показания.
Корнеев прошел вытянутую, как кишка, арку, в которой нещадно дуло, и вышел во двор. Неуютный, залитый асфальтом, заставленный машинами. Двор был типовой победой советского градостроительства.
«Жигули» эти он увидел сразу, они неестественно развернулись между выездом из арки и асфальтовой дорожкой, ведущей в переулок.
Около машины стояли двое, разглядывая смятое в гармошку переднее крыло.
— Добрый вечер, — Корнеев подошел, — что случилось?
— Добрый вечер, — ответил ему один из стоящих у машины.
— Так что у вас произошло?
— А вы из ГАИ? — засмеялся второй.
— Нет, я из МУРа, — Корнеев достал удостоверение.
— Слушай, это моя машина, — быстро заговорил высокий худощавый человек. — Я профессор Гольдин. Час назад под арку влетела иномарка, черная, по-моему «ягуар», колеса с серебряными спицами.
— Вы номер, случайно, не запомнили?
— Номер круглый, перегонный. Запомнил две буквы латинские: B и I.
— А людей?
— Нет, стекла темные были, да и потом, он проскочил как бешеный.
Корнеев наклонился к разбитой машине.
На смятом крыле четко обозначился синий след.
Козлова разбудил треск вертолетного мотора. Избушка его, затерянная в тайге, стояла на самом берегу маленькой золотоносной реки.
Промышленно драгметалл здесь разрабатывать было невыгодно, поэтому добычу по договору брали на себя старательские артели.
Наиболее сильное месторождение находилось километрах в тридцати вниз по реке. Там располагались основные силы и техника. Но председатель оставил нескольких старателей по притокам, маленьким речкам, в которых тоже оказались не очень богатые, но все же золотоносные места.
Козлов работал в артели третий сезон. После своей последней ходки в зону.
Для него ходка эта была действительно последний. В Иркутске, в гостинице «Ангара», он встретил старого друга, с которым рос в московском дворе. Тот и упросил председателя взять Борьку Козлова.
В этой избушке он теперь жил один круглый год. Артель с холодами уходила, перегнав к нему на поляну технику и оборудование. Он оставался за сторожа и выправлял себе лицензию на зимнюю охоту.
Одиночество, простая жизнь и тяжелый труд врачевали его. Снимали с души дрянь, осевшую в БУРах, СИЗО, тюрьмах, этапах и лагерях.
Конечно, без баб было трудно, но летом приезжали сюда туристы из Ангарска. И Нина приезжала. Добрая, прекрасная Нина, оператор с машиносчетной станции ГРЭС. У них все уже сговорено было. Осенью этой он ехал в Ангарск играть свадьбу.
Вчера он сдал золото артельщику и решил устроить себе выходной, попариться, выпить малость и поспать.
Вертолет в этих местах не был редкостью. Обычно на нем прилетали за золотом. Но садились они на базе.
Сюда машина не залетала никогда.
Козлов встал. Натянул брюки и сапоги. Одеваясь, он глядел, как за окном гнутся ветки деревьев в мощном воздушном потоке.
Наконец машина села, распахнулась дверь и из нее вышли трое. Не местные они были, не таежные.
Здоровые молодые парни в свободных кожаных куртках, в джинсах, заправленных в сапоги.
Их походка, одежда, уверенность, с которой они двигались к его дому, зародили в душе Козлова неосознанную тревогу.
Он сдернул со стены карабин «Барс», проверил магазин, сунул в карман пачку патронов, положил на лавку двустволку, накрыл ее тулупом, сел за стол, спрятав под тряпку обрез. Черт его знает, кто такие. Здесь закон — тайга.
А прилетевшие уже стучали сапогами на крыльце, вот хлопнула дверь.
Они вошли в избу. Двое стали у дверей, прислонясь плечами к косяку, один сел на табуретку напротив Козлова.
— Здорово, что ли, Леший.
Человек назвал его старой блатной кличкой, значит, это были или менты, или блатные.
— Моя фамилия Козлов.
— Да ты не дергайся, мы не менты. Тебе от друзей привет.
— За ксивенку спасибо, что дальше?
— Что ты с ним разговариваешь, — зло выдавил один из стоящих у дверей, — что мы перед каждым блатным будем кланяться.
Козлов сразу понял, кто они такие. Это была новая формация преступников, вылезшая из подполья в последние годы. Это не старые блатняки, а гангстеры — безжалостные беспредельщики.
— Где золото? — спросил старший.
— А тебе зачем? — усмехнулся Козлов.
— Потом объясню.
— Вот потом и поговорим.
— Слушай меня, Козлов, ты сейчас отдашь все, что намыл и припрятал. Потом половину будешь отдавать в казну, а половину нам.
— А если не отдам?
— Тогда мы заставим тебя отдать, — старший потянул из кармана пистолет.
Козлов понял, чем кончится этот разговор. Утюг здесь включить негде, но костер развести на улице можно запросто. Он не стал ждать, когда пистолет направят ему в грудь, и выстрелил.
Картечь отбросила старшего к стене, грохот заложил уши.
Один потянул из-под куртки десантный автомат, но второй ствол обреза вновь выплюнул картечь, и он рухнул у двери.
Третий дважды выстрелил в Козлова из пистолета, и пуля больно обожгла левую руку.
Козлов бросился на пол, рванул с лавки двустволку.
Третий выстрелил еще дважды и выскочил на поляну.
Взревел вертолетный двигатель. Человек в кожаной куртке бежал к машине, сгибаясь в струях воздуха.
Козлов схватил карабин и выбежал на крыльцо.
Из вертолета ударила длинная автоматная очередь.
Пули как ножом срезали кусок бревна.
Козлов упал на землю, вскинул «Барс». В оптику прицела прыгнул вертолет, перекрестие легло прямо на черный проем люка.
Козлов нажал на спуск, и вертолет, словно спугнутый выстрелом, начал взлетать.
А человек в кожаной куртке еще бежал к нему. Он нырнул и уцепился за трап.
Вертолет пошел над кромками деревьев, и Козлов вскинул карабин, стараясь снять висевшего, как птицу, — влет.
Но вертолет пошел совсем низко над кронами деревьев, висящий человек ударился о них и рухнул на землю.
— Суки!
Козлов вскинул карабин и выпустил вслед вертолету еще одну пулю.
Он никогда не бывал за границей. Да и не смог бы туда попасть в другое время, уж слишком сложные отношения у него сложились с карательными органами. А теперь шалишь, время другое, они вышли из подполья. Вышли с деньгами, накопленными тайной цеховой деятельностью. Теперь Сергей Третьяков был генеральным директором совместного предприятия «Антик».
На венском вокзале Норд его ждал компаньон доктор Вальтер Штиммель, маленький, юркий господин, одетый по последней моде.
Рядом с ним стояла красивая молодая женщина, переводчица Эдита.
— С приездом, — сказал Штиммель, — как ваш вояж, Сергей?
И Третьякову стало не по себе, он и его ребята даже представить не могли, что этот человек так хорошо владеет русским. Поэтому и говорили при нем что хотели.
— Не удивляйтесь, — засмеялся Штиммель, — я выучил язык специально к вашему приезду.
Эдита вручила цветы, мило улыбнулась и взяла Третьякова под руку.
— Сейчас мы вас отвезем в отель, отдохнете после дороги. Потом обед и первая деловая встреча.
На площади у вокзала доктор Штиммель сел в свой «мерседес», а Третьяков с Эдитой поехали в отель «Цур Штадхалле» на Хаденгассе, 20.
Конечно, это был не тот шикарный отель, который Сергей Третьяков видел в видеофильмах, но все же.
И номер у него был неплохой. Красивая мебель, холодильник с мини-баром, телевизор, мелочи всякие приятные в ванной комнате.
Не так он представлял себе первую встречу с Европой, совсем не так. Он думал, что это будет праздник. Сергей очень волновался, пересекая границу, и, когда поезд остановился на первой станции и он увидел надписи на фронтоне здания, железнодорожников в чужой форме, ему захотелось кричать от радости.
Всю жизнь до этого дня он мучительно завидовал людям, которые в Доме кино или журналистов могли небрежно бросить: «Сгонял на три дня в Париж» или «Надо тащиться в Англию на месяц, надоело чудовищно».
Он часами разглядывал альбомы с видами городов, туристские карты, завистливо глядел передачи «Клуб кинопутешественников». Его не интересовали ни саванна, ни джунгли — только города. Любые, маленькие и большие. Но города, манящие прыгающей рекламой и блеском витрин.
Он пообедал в ресторане отеля, поднялся в номер, включил телевизор и уснул под незнакомую речь милой дамы в очках, которая вела видовую передачу.
Его разбудил звонок.
— Сергей, — голос Штиммеля был бодр и радостен, — ну как отдохнули?
— Прекрасно.
— Сколько вам нужно на сборы?
— Десять минут.
— Через пятнадцать минут жду вас внизу.
В машине Штиммель сказал:
— Мы едем на гору в Гринциг. С этого места и началась наша Вена. Там множество ресторанчиков халигеров, это деревенская еда, лучший стол в Вене. Туда, если успеет, подъедет наш американский компаньон.
Ресторанчик был весь оплетен зеленью, простые столы, покрытые клетчатыми скатертями. Обстановка обычная, но именно в этой обычности и скрывалось нечто весьма не простое.
Народу почти не было. Только за одним столиком сидела пожилая пара.
Немножко не так представлял себе Сергей Третьяков первое посещение кабака на Западе. Совсем не так, составив представление о здешней жизни по видеофильмам, рекламным плакатам, рассказам и книгам. Причем читал он в основном детективы.
Они только сели, как молчаливый официант сервировал стол.
Они пообедали, разговор вязался вокруг каких-то совершенно немыслимых пустяков и ничего о деле. А Сергей ждал именно этого серьезного разговора, понимая прекрасно, что не для этого его позвали в этот прекрасный город, поместили в номере и кормят в ресторанах.
Последнее время нечто странное начало происходить в их работе, дело шло так, словно кто-то невидимый, но сильный поворачивал ее совсем в другую сторону.
Сергей Третьяков не был ангелом, но когда государство дало ему возможность честно и много работать, получая за это хорошие деньги, он не хотел иметь никаких левых дел. Честно говоря, его удивил Штиммель, ни разу не спросивший его о смерти Мауэра, и это тоже настораживало Третьякова. Они так и не дождались нового партнера.
В номере он достал из мини-бара пива, открыл, налил в высокий стакан, глядя, как лопается пена. Потом сделал глоток и решил завтра же уезжать. Ни с чем не сравнимая тревога охватила его.
Он включил телевизор, показывали какой-то фильм из красивой жизни, в чем суть — он ухватить не мог по причине незнания языка. И, глядя на мужчин во фраках и женщин с обнаженными плечами, он думал о том, почему пришло к нему чувство дискомфорта.
Боялся он чего-то? Пожалуй, нет. Он получил «образование» на улице, в проходных дворах знаменитой Бахрушинки, потом добавил знаний в секции бокса, в кабацких драках, в поездках по ночной Москве, во время гулянок в период застоя и парадности. О нем говорили: «Крутой».
Так что же беспокоит его?
Фильм уже подходил к концу, когда в дверь постучали.
Сергей открыл.
На пороге стоял Ромка Гольдин. Давнишний знакомец, тертый, битый московский парень, бросивший родной Столешников ради сытой американской жизни.
И хотя в Москве не были они так уж близки: ну в кабаках виделись да на футболе, а иногда грелись в одной сауне, здесь они обнялись как самые добрые друзья.
После первых приветствий уселись как следует, закурили.
— Ну как ты, Сережа? — спросил Гольдин.
— Как видишь.
— Вижу, вижу, — хохотнул Роман, — во всем дорогом и красивом. Значит, есть бабки.
— Есть немного.
— А зелень?
— С этим похуже, но есть.
Сергей с интересом разглядывал московского знакомца. Шелковый костюм, рубашка темно-синяя, невесомая совсем, мокасины целое состояние стоят, цепочки золотые на шее, браслет золотой, часы и говорить нечего. Безвкусно, но дорого. Кричаще дорого. Видимо, нужно Гольдину показать, что богат он, очень богат.
— Значит, это ты должен был с нами обедать сегодня? — спросил Третьяков.
— Не успел я к вашему столу, так что мы отдельно поговорим.
— Давай, только что может тебя в нашем тихом бизнесе заинтересовать?
— Правильно ты сказал, тихий бизнес. Именно такой мне и нужен.
— У тебя есть предложения?
— Есть. Ваша фирма имеет право внешнеторговой деятельности?
— Конечно. Мы можем поставить тебе любое количество наших изделий…
— А они не нужны мне. Мы организуем новую фирму.
— Не понял.
— Очень просто. Ваше СП останется таким же, как и было, только я войду туда партнером.
— Значит, мы будем советско-австрийско-американским предприятием?
— А зачем тебе понт этот? Останетесь, как и были, а я через Штиммеля вложу в вас деньги.
— Много?
— А сколько хочешь.
— В какой валюте?
— А какая тебе нужна?
— Понимаешь, — Сергей встал, подошел к окну. Тихая, почти пустая улица. Машины вдоль бровки тротуара, светятся огоньки маленького бара, одинокий прохожий идет неспешно.
Покой, мир, тишина.
— Понимаешь, Роман, мне же любые деньги не нужны…
— Значит, Сергей Третьяков стал честным, — засмеялся Гольдин, — а не ты ли через дружка из горкома, помощника Гришина, доставал машины и продавал их?
— Я.
— Так что же ты из себя целку строишь?
— А я не строю, Рома. Просто мне держава впервые дала возможность честно заработать, сколько я хочу.
— Видно, немного ты хочешь, Сережа, если киваешь на державу. Конченое твое дело.
— Какое уж есть.
— Ну ладно. — Гольдин встал, открыл бар, достал маленькую бутылочку шампанского. — Кстати, ты нашего шампанского не привез?
— Нет.
— А жаль, любимый напиток, никак не могу привыкнуть к ихнему, уж больно сухое.
— Так оставался бы в Москве.
— В Москве. — Гольдин открыл бутылку, налил шампанского в фужер, выпил залпом, зажмурился. — В Москве за мной уже менты ходить начали. Так-то было в родной столице. Ты в следующий раз привези нашего шампанского, конечно, если мы договоримся.
Последнюю фразу Гольдин произнес со значением, не просто так произнес.
— А о чем мы должны договориться? — Сергей уловил его интонацию.
— О главном, друг Сережа, о главном. Чем будет заниматься наша фирма…
— У нашей, — Третьяков сделал ударение на слове «нашей», — есть уставная деятельность.
— Реставрация антиквариата и поделки под старину? — засмеялся Гольдин. — Да знаешь ли ты, президент с советской стороны, что давно бы вы сгорели с вашей туфтовой мебелью, иконами-подделками да ковкой дерьмовой, если бы умные люди ваш бизнес не направляли.
— Ты что имеешь в виду? — внутренне холодея, спросил Третьяков.
— Ты что, действительно идиот или прикидываешься? Бабки брал, зелень брал и ничего не знаешь?
— Я не брал никакой зелени ни у кого, понял!
— Вот тебе и раз, а этот, ну коммерческий ваш…
— Лузгин?
— Именно. Он сообщал, что все в порядке, все в доле.
— Слушай, о чем ты говоришь, — Третьяков вскочил, надвинулся на Гольдина.
— Ты не дергайся, спокойнее, — Гольдин отодвинулся вместе с креслом, — не надо резких движений. Запомни, что ты да дурачок этот австрийский были просто фрайерами подставными.
— Ты имеешь в виду Мауэра?
— Его.
— Значит, он вам мешал?
— Не об этом речь. — Гольдин встал, подошел ближе к дверям. — Ты будешь заниматься настоящим делом?
— Что ты имеешь в виду?
— Уже год, как через вас идет к нам дефицитное сырье: титан, алюминий, бронза, ну и золото, конечно.
Сергей больше не стал слушать, он шагнул к Гольдину и ударил его.
Роман, зацепив по дороге стул, отлетел к дверям.
И сразу же в номер ворвались четверо крепких, спортивного вида ребят.
Одного Третьяков отправил в нокаут сразу же, второго достал по корпусу, и тот осел по стене, глотая ртом воздух.
Но вдруг словно что-то обрушилось на него, в глазах закрутились огненные колеса, последнее, что он услышал, — голос Гольдина:
— Не здесь, Ефим, не здесь…
Пришел он в себя в машине и понял, что сидит на заднем сиденье у дверей, а левее его кто-то, чье лицо он не мог разобрать.
Голова раскалывалась от боли, все тело ломало.
Третьяков посмотрел на дверь, предохранительная кнопка была поднята.
Машина начала замедлять движение на перекрестке, и тогда Сергей, собрав остатки сил, рубанул сидящего рядом с ним по горлу, всей силой надавил на ручку двери, распахнул ее и вывалился на улицу.
Вахмистр, старший патрульной машины, увидел, как из черного «форда» вывалился на асфальт человек. Вахмистр еле успел свернуть, чтобы патрульный «мерседес» не наехал на упавшего.
«Форд» затормозил, из него выскочил человек с автоматом «Штеер-МП 49».
Видимо, он не привык обращаться с австрийским автоматом, и эти несколько секунд заминки дали полицейским возможность выскочить из машины и достать пистолеты.
Лежащий на асфальте человек медленно пополз в сторону. Первая автоматная очередь ушла в асфальт рядом с ним.
Вахмистр Шольц трижды выстрелил, и человек с автоматом рухнул.
Падая, он продолжал жать на спуск, и пули полоснули по витрине магазина.
Посыпались стекла.
Дико закричал кто-то.
«Форд» рванул на красный свет, ударил бортом синюю «вольво», и она закрутилась, как детский волчок.
— Вызови «скорую» и подкрепление, — скомандовал вахмистр напарнику.
Патрульная машина, взвыв сиреной, рванулась в погоню.
Капитан Эрик Крюгер прибыл на место происшествия за несколько минут до машины «скорой помощи».
— Вот этот убит, — шуцман показал на труп, лежащий на проезжей части, — второй, выбросившийся из машины, чуть задет пулей и, видимо, сильно пострадал при падении. Ранен прохожий.
— Кто это? — спросил Крюгер.
Шуцман протянул капитану советский паспорт.
— Русский?
— Да.
— Любопытно.
В машине Крюгера раздался зуммер радиотелефона. Капитан взял трубку.
— Машина «форд» с мюнхенскими номерами обнаружена на углу Рюдегерштрассе и Тиллес. Преступники скрылись.
Кафтанов достал пачку «Мальборо», протянул Корнееву.
— Кури.
— Совесть не позволяет.
— Это как же?
— А так же, каждая сигарета в рубль двадцать обходится.
— Пусть тебя совесть не мучает, племянник два блока привез из Канады.
— Вот и толкните их за пятьсот рублей.
— Интересная мысль, но ты кури спокойно.
— Разве что.
Они закурили, помолчали немного.
— Чего я тебя позвал, Корнеев. Ты за время следствия немного профессионализм утратил, так я решил помочь.
— Спасибо, конечно, это вроде как всей моей группе подарок.
— Точно. Вот первая, совершенно сумасшедшая версия. Телекс из Сочи. В горотдел ночью пришел человек, представился как офицер венской криминальной полиции Крюгер и рассказал, что видел в Сочи некоего Лебре, наемного убийцу, разыскиваемого Интерполом. Дежурный опер Чугунов все проверил, ни в одной гостинице Лебре не останавливался. Крюгер предупредил, что он может быть под другой фамилией. Правда, Чугунов по рассказу Крюгера составил словесный портрет. Местные ребята выяснили, что в гостинице он не останавливался действительно. Стюардесса одного из рейсов на Москву показала, что похожий человек действительно летел в их машине. Если это Лебре, то он прибыл в Москву утром в день убийства Мауэра.
Корнеев слушал не перебивая. Он еще никак не мог привыкнуть к новым понятиям, вошедшим в повседневную работу сыщика: наемный убийца из-за бугра, совместное предприятие, инофирма.
— Ты меня слушаешь, Корнеев? — спросил Кафтанов.
— Так точно, только врубиться никак не могу в это чудовищное переплетение.
— Что делать. Строим Общеевропейский дом, а в каждом доме свои порядки, это тебе не карманников в ГУМе ловить.
— Лучше уж карманников.
— Пиши рапорт, рассмотрим.
— Да я уж лучше подожду.
— Слушай дальше. Мы разослали словесный портрет на КПП. Воздух, железная дорога, вода. Пока ответа нет. А вот пистолет объявился.
— Где?
— В тайге, под Иркутском. Группа московских «бойцов» пыталась у старателя золотишко отнять. Вот тебе протокол допроса. Изучай. Что с машиной?
— Пока глухо, но одна зацепка есть.
— Ты с оружием ходишь?
— А зачем оно мне?
— Запомни, Игорь, время благостных блатняков, уважавших ментов, кончилось. Это безвозвратно. Ушла патриархальность, и на смену ей пришли крутые, безжалостные люди. Так что помни об этом. Пошли завтра Логунова в Иркутск.
А вечер-то какой выдался. Тихий, прохладный, задумчивый какой-то вечер. Игорь вошел в лабиринт дворов и только одному ему ведомым путем, через сквозные подъезды, через узкие щели арок, через дыры в заборе, вылез на пустырь, где и начинался гаражный город.
Город не город, а пристанционный поселок он напоминал. Где-нибудь в глубине России возникали такие поселки обычно около узкоколейки.
И горели огоньки в этом поселке, правда немного по позднему времени, но горели.
И прыгал свет над Женькиным гаражом, менял цвета в сумерках. Красный, синий, зеленый, белый. Поставил Звонков у себя установку для светомузыки. Вот на этот-то свет и шел Корнеев.
Женька уже работу закончил и ждал на лавочке перед гаражом, слушая любимого Шуфутинского.
Не пишите мне писем, дорогая графиня.
Для сурового часа письма слишком нежны, —
доверительно сообщил заокеанский певец.
Увидев Игоря, Женька нажал на клавиш магнитофона.
— Какую песню испортил.
А вертушка над гаражом продолжала крутиться, и Женькино лицо становилось то зеленым, то синим, а то и красным.
— Ты давно эту штуку завел?
— Три дня.
— Диско-бар открываешь?
— Возможно. Ты чего на ночь глядя приперся?
— Дело есть, Женя. Важное дело.
— Ой, Игорь, от важных дел по сей день спать не могу.
— Женя, тебе темный «ягуар» на жизненном пути не попадался?
— Купить хочешь?
— Не при моих деньгах.
— Бери взятки.
— Интересное предложение. Но пока «ягуар».
— Игорь, ты же знаешь, что я…
— Женя, здесь у вас крутятся все центровые.
— У тебя с собой водка есть?
— У меня ее даже дома нет.
— По-моему, у милиции никогда проблем не было.
— Это раньше, в счастливые патриархальные годы.
— Ладно, выручу. Есть у меня одна большая «Лимонной».
— Зачем?
— У нас здесь сторож сидит. Зовут Витя, кличка Кол, фамилии не знаю, так он в центре всей подпольной тусовки.
И вновь они шли по мрачным улицам гаражного города.
Рычали в темноте собаки, нашедшие приют в этом нагромождении металлических домиков, с шипением выскакивали из-под ног кошки, из какой-то дали доносился голос Высоцкого.
В сторожке горел свет.
Ох и убогое жилище было у Вити Кола. Расхлябанный стол, четыре старые табуретки, шкаф, потерявший от времени цвет, кровать, покрытая латаным одеялом, мятая подушка без наволочки.
Хозяин спал, не сняв джинсов и модной кожаной куртки, так не вязавшихся с убогостью Витиного жилища.
— Кол, слышь, Кол, — Женька Звонков потряс его за плечо.
— А… Чего… Сука…
Кол вскочил, шаря по кровати, потом в глазах у него появилось подобие осмысленности, и он выдохнул с хрипом:
— Ты, что ли, Звонок?
— Я, я. Дело к тебе.
— Ой, — Кол обхватил голову руками и застонал, — какое дело. Глотка у тебя нет?
Звонков молча поставил бутылку на стол.
Дрожащими руками Кол свернул пробку, стуча горлышком о край стакана, налил водку.
Корнеев отвернулся даже, уж больно противен был ему этот алкаш в джинсовых бананах и кожаной куртке с приспущенными плечами.
Потом Кол выпил, посидел еще немного и сказал нормальным голосом:
— Ты чего, Женя?
— Витя, тут дружок мой машину ищет.
— Этот, что ли, — Кол налил еще полстакана. — На, — и протянул Игорю, — пей.
Корнеев выпил водку одним глотком, затянулся сигаретой.
— Умеешь, — с уважением отметил Кол, наливая себе. — Так какую машину ты хочешь?
— Да он ничего не хочет, ему найти надо.
— Понял. Я в доле. Кто хозяин?
— А тебе зачем?
— Понял, незачем, но я в доле.
— Годится, — Игорь присел на табуретку.
— Так что за тачка?
— «Ягуар», номер перегонный, цвет темно-синий, на колесах серебряные спицы.
Кол помолчал, потом достал пачку «Мальборо», закурил.
— А ты знаешь, что такими тачками крутые люди занимаются?
— А я не из фрайеров.
— Ходки были?
— Только что из Бутырки.
— С кем парился?
— С Женькой Маленьким, Филиппом…
— Хватит, я все понял. Я тебе скажу, бабки принесешь сюда, если что, ты меня не знаешь, а я тебя.
— Понял, — кивнул Корнеев.
— Это хорошо, — Кол снова налил, — я к тебе с уважением, потому что тебя Женька привел. Ты сам-то из какой бригады?
— Солнцевской.
— Уважаю, народ серьезный и справедливый. Те, кто твою машину угнал, ребята крутые.
— Она не моя.
— Вижу, ты человек справедливый. Я ничего не знаю, но слышал, что у седьмого дома, в гараже у Борьки Мясника, они темную иномарку с серебряными спицами перекрашивают.
— Откуда ты знаешь? — равнодушно так, словно между делом, спросил Игорь.
— Знаю. Ну, я все сказал. Долю сюда принесешь.
Витя Кол налил полный стакан и начал внимательно разглядывать его, словно примериваясь, потом быстро выпил и снова улегся на свое ложе.
На улице Корнеев вдохнул полной грудью вредоносный столичный воздух. Он после смрада Витиного жилища казался чистым кислородом.
— Спасибо, Женя.
— Ты что, пойдешь туда?
— Угу.
— Я тебя одного не пущу.
— Нет, Женя, я пойду один. Тебе совсем не следует соваться в эти дела. Я бы и сам туда не полез, но служба.
— Ты уж смотри, Игорь.
— Смотрю.
Дорога к седьмому дому вела напрямик через пустырь.
Ругаясь про себя, Корнеев, поминутно спотыкаясь, наконец вышел на ровное, освещенное фонарем место.
Гараж он увидел сразу. Вернее, свет увидел, пробивающийся через полуоткрытые двери.
И тут острое чувство опасности заставило его остановиться.
Он достал сигарету, закурил, постоял минут пять, потом вынул пистолет, загнал патрон в ствол, поставил на предохранитель и сунул сзади за ремень.
Первое, что он увидел, приоткрыв дверь гаража, наполовину ободранный под покраску темно-синий «ягуар» с перегонным номером и серебряными спицами.
Около него горбатились двое в синих комбинезонах.
— Здорово, мужики, — сказал Игорь, — огонька не найдется?
— Ты как сюда попал? — Из темноты гаража появился третий, в традиционной одежде нынешних «круглых»: мокасины, почти открытые, просторные брюки из плотного материала и, конечно, кожаная куртка. — Ну? — спросил он врастяжку.
— Вы чего, ребята? — испуганно, миролюбиво сказал Игорь. — Я через пустырь этот шел, а спичек нет, вот и вышел на огонек.
— На, — парень в куртке подошел к Корнееву, щелкнул дорогой зажигалкой.
Игорь прикурил.
— Спасибо, ребята.
— Нормально, иди.
Игорь вышел.
И тогда из темного угла выплыл четвертый, такой же, как и его приятель. Словно их штамповали где-то, делали вот таких накачанных, крупных, а потом одинаково одевали.
— Слушай, Серый, я этого малого где-то видел.
— Да здесь ты его и видел, их здесь знаешь сколько крутится, пролетариев всех стран.
— Нет, я его не здесь видел, я его морду запомнил не зря!
А Игорь торопливо шел к светящемуся коробку шестнадцатиэтажного дома. Теперь ему нужен был телефон. Срочно, очень срочно нужен.
Шум мотора он услышал почти у самого дома, на детской площадке. Ну подумаешь, едет машина, и все дела. Мало ли какие у людей заботы.
Взревел двигатель на повороте, детскую площадку заполнил беловатый свет, и на секунду Корнеев почувствовал себя зайцем, попавшим на дороге в свет автомобильных фар.
Машина пролетела и остановилась, погасли фары. Над детской площадкой ветер безжалостно раскачивал фонарь, свет его, слабый и желтый, вырывал из мрака чудищ, которых оформитель считал конями, высвечивая деревянного кота, неуклюжего и толстого, плясал на узорчатом орнаменте теремков.
Они ждали его у этого теремка. Стояли полукругом, закрывая дорогу к дому.
— Слышь, — сказал тот, что дал прикурить, — тебе огонька больше не нужно?
— Нет, — спокойно ответил Игорь, свернул в сторону.
— Подожди, подожди, мент, — зло выдавил из себя второй «близнец» и начал заходить сбоку, поигрывая стальным прутом.
— Что, голуби, по 191-й соскучились? — насмешливо спросил Корнеев.
Краем глаза он наблюдал за «близнецом», совсем потеряв из виду тех двух, в комбинезонах.
Он увидел их слишком поздно, когда один из них был уже в опасной близости.
Игорь едва успел отбить руку с монтировкой и ударом ноги завалить его у деревянного коня.
Второй успел его достать кастетом. Корнеев ушел, удар задел его наискосок, больно отозвавшись в затылке.
Он на секунду перестал контролировать ситуацию, и второй удар сбил его с ног.
— Мочи его! — крикнул один из «близнецов» и выщелкнул нож. Лезвие его, отточенное и безжалостное, синевой засветилось в огне фонаря.
Его били ногами, а он отталкивался в темноту, шаря рукой за спиной.
Наконец ухватив рубчатую рукоятку пистолета, он опустил предохранитель и выстрелил в надвигающегося на него человека с ножом.
Вскакивая на ноги, Корнеев словно сквозь пелену увидел, как падает на землю малый в кожаной куртке, как бросились бежать остальные.
И он побежал тоже, тяжело дыша, каждое движение отдавалось горячей болью, он бежал к машине, стоявшей у самого дома.
Дверца была открыта, ключа в замке зажигания не было.
Корнеев попытался открыть капот, но не смог. Он шарил в кабине, дергал за какие-то ручки, нажимал кнопки, но не мог найти нужной.
Кровь лилась по лицу, боль становилась все сильнее и невыносимее.
И тогда, выматерившись, он дважды выстрелил в замок зажигания.
Теперь он знал, что машину можно только буксировать, поэтому он вытащил все четыре золотника и, услышав шипение воздуха, вдруг понял, что не сделал главного, забыв в пылу драки и погони о человеке на площадке.
Вытерев кровь ладонью, он пошел опять на площадку, опять под свет фонаря. Под эту желтую зыбкость. На земле лежал человек, рядом сидела маленькая собачка, пятнистая, с висячими ушами.
Она тявкнула и скрылась в темноте.
Корнеев пощупал пульс. Человек был мертв.
Игорь обыскал его, но не нашел ровным счетом ничего.
— Ты чего здесь делаешь, гад? — услышал он за своей спиной.
Корнеев обернулся.
Сзади стоял крепенький старичок с колодочками на костюме и со старым значком «Отличник милиции».
— Папаша, — Игорь достал удостоверение, раскрыл, — я из МУРа.
Старичок в ответ предъявил пенсионное удостоверение МВД.
— А я-то думал, мальчишки здесь взрывы устроили, а это ты палил? Да ты, брат, весь в крови.
— Папаша, родной, позвони дежурному по городу, пусть группу высылает. Скажи, Корнеев здесь.
— Может, «скорую»…
— Папаша, ты же мент бывший, какую «скорую».
— Иду.
Старик ушел. Медленно, слишком медленно двигался он к дому.
Игорь сел на детскую песочницу и почувствовал чудовищную слабость. Заболело все избитое тело. Боль тупо заливала его, иногда пульсируя короткими болезненными ударами.
Ему хотелось одного: лечь на песок, найти положение, когда затихнет боль, и уснуть.
Кто-то толкнул его за плечо, Игорь поднял голову и увидел женщину.
— Милицию вызвали, давайте я посмотрю вас.
— Вы врач?
— Нет, я тренер.
— Я не собираюсь играть в футбол.
— Очень остроумно. Давайте.
Чудовищно защипало, запахло спиртом.
— Терпите.
— А вас как зовут?
— Наташа.
— А меня Игорь. Правда, у нас чудесный повод для знакомства?
— Лучше не придумаешь.
— А вы тренируете гимнасток?
— Нет.
— Значит, фигуристов.
— Не угадали. Я теннисистка.
— Весьма аристократично.
— Молчите лучше.
Игорь замолчал, глядя, как падают на землю алые от крови тампоны.
— Ну вот, вы более-менее прилично выглядите. Теперь…
Наташа не успела договорить, из-за угла вырвался газик отделения.
Из него выпрыгивали люди, бежали к песочнице.
Где-то за домами прорезался вдруг голос сирены, спешила дежурная опергруппа.
Кафтанов приехал позже всех, когда уже закончили работать эксперты, а кинолог с собакой еще не вернулся.
— Докладывай, Игорь.
— Нечего докладывать, товарищ генерал, машину нашел, был вынужден применить оружие.
— Сколько их было?
— Четверо.
— Вооружены?
— Видел только ножик и железные прутья.
— Товарищ генерал, — подошел к Кафтанову один из оперативников, — у убитого нашли табельный «ПМ».
— Что же он не стрелял?
— Патронов не было.
— На этот раз тебе, Корнеев, повезло.
— Это как сказать, — устало ответил Игорь.
Подбежал Логунов.
— Собака взяла след, привела к гаражу…
— А там они на машине уехали. Так?
— Так точно.
— Ну что ж, посмотрим этот гараж. Пошли, Корнеев.
Корнеев пошел в сторону гаража, а Кафтанов на секунду задержался, взял Логунова за локоть.
— А тебе там делать нечего, Боря. Твое задание иное.
Логунов молчал, ожидая, что скажет начальник.
— У тебя сейчас новая должность, вроде как адвокат.
— С единственным клиентом, товарищ генерал.
— Да, Борис, иди и помни, что есть люди в нашем управлении, в министерстве и, не скрою от тебя, на больших верхах — в Совмине и ЦК, которые только и ждут, чтобы Игорь прокололся, а значит, и все мы.
— Но ведь время-то совсем другое…
— Другое время будет тогда, когда появятся другие люди. А Громов и Кривенцов по сей день у власти. Только один теперь народный депутат, а другой в Политуправлении МВД. Так что о времени ты особо не говори.
— Понял.
— А раз понял, так действуй.
До чего же поганая работа ходить по квартирам, особенно в двадцать два тридцать.
Одна дверь. Потом следующий этаж. И снова дверь.
И вопросы одни и те же.
— Ваши окна выходят на детскую площадку. Вы ничего не видели?
И ответ стандартный:
— Нет.
— А выстрелы вы слышали?
— Да оставьте нас в покое!
Запуганы были люди. Слухами, нехваткой, демократией. Всем.
На шестом этаже в четырнадцатой квартире дверь открыл человек с лицом профессионального вояки из американских фильмов. А широченные плечи распирали зеленую майку, из кожаных шорт торчали мощные волосатые ноги.
На плече у него сидел попугай, который немедленно известил о том, что Кока хороший.
— Я из… — начал Логунов и тут увидел собаку. Она была больше похожа на небольшого медведя. Громадная, почти белая, с большим черным пятном на груди.
— Не бойтесь, — сказал хозяин, — она вас не тронет без команды.
— У вас и коллектив, — усмехнулся Логунов, — вы, случайно, не из цирка?
— Нет, я из Академии наук. Так чем обязан?
— Я из милиции.
— По поводу стрельбы этой?
— Да.
— Заходите.
Логунов вошел в прихожую, стены которой были вместо обоев покрыты старинными географическими картами.
— Неужели настоящие? — поинтересовался Борис.
— Нет, если бы это были подлинники, я давно бы жил в особняке. Это обои.
В комнате неистовствовал телевизор, депутаты обсуждали очередную поправку к регламенту.
— Так вы слышали стрельбу?
— Более того, я наблюдал всю драку. Более того, я снял ее на видео.
— Вы спокойно снимали, когда четверо пытались убить одного?
— А вы видите в этом что-то необычное?
— Почему вы не позвонили в милицию?
— А вы уверены, что милиция приехала бы?
— Уверен.
— А я нет.
— Почему?
— А вы попробуйте сами. Вот поэтому у меня живет Джой.
Пес поднял громадную голову, внимательно посмотрел на хозяина.
— Простите, — Логунов покосился на собаку, — вы чем занимаетесь?
— А это важно?
— Просто интересно.
— Я географ. Доктор наук. Еще есть вопросы?
— Вопросов нет, есть просьба.
— Догадываюсь. Кстати, моя фамилия Рыбин, зовут Олег Сергеевич.
— Майор Логунов Борис Николаевич.
— Вот и познакомились. Ну начнем, благословясь.
Рыбин вставил в магнитофон кассету, щелкнул переключателем.
И в зыбком свете фонаря возник пустырь и фигуры на нем. И они жили, двигались, словно танец некий ритуальный исполняли.
Картинка стала четче, и Логунов разглядел в руке одного нож, а у второго не то лом, не то прут. И, словно в плохом кино, когда вместо каскадеров снимают артистов, не умеющих драться, началась схватка. Логунов впервые видел драку на экране, она была суматошной, словно замедленной. Но именно в этом и сквозила опасность.
— Вы мне дадите эту пленку?
Рыбин поглядел на Логунова, усмехнулся.
— А разве у меня есть выход?
— Пожалуй, нет. Наш сотрудник применил оружие, и его ждут большие неприятности.
— Значит, стрелять в бандитов нельзя!
— Выходит, что так.
— Кто же это придумал?
— Видимо, те, кто постоянно дискутирует под охраной КГБ. Давайте составим документ об изъятии кассеты.
— Берите так, — сказал Рыбин, — надеюсь, что вернете.
— Обязательно.
А гараж был пуст, правда, экспертам там нашлась работа. Отпечатки пальцев были везде: на замках, дверных ручках, банках, инструментах. К Кафтанову подошел замначальника РУВД.
— Гараж принадлежит Борису Барулину. Кличка Боря Мясник. Живет рядом.
— Вот и хорошо, что недалеко, — Кафтанов достал сигарету, — вы с Корнеевым и сходите к нему.
Серый остановил машину у парадного двора напротив театра Образцова.
— Идите домой, — скомандовал он напарникам, — и без моего звонка на улицу не показываться.
— И долго нам так ждать? — спросил один в комбинезоне.
— Завтра из Москвы выкатитесь.
— Ладно.
Они вылезли из машины и скрылись в темноте двора.
Серый аккуратно отъехал, ему сегодня не нужны были неприятности с милицией.
Боря Мясник, в миру Борис Николаевич Барулин, скромный труженик торговли, что, впрочем, и определяла кличка, жил в соседнем доме.
В подъезде участковый посмотрел на перебинтованного Корнеева и сказал сочувственно:
— Эк они вас, товарищ подполковник, вы уж вторым заходите, а то народ перепугаете.
— Жалеешь?
— Кого?
— Да народ.
— Кляуз боюсь. Каждый день пишут, что я или хамлю или пьяный. Одним словом, разгул демократии.
— А ты не пей да говори вежливо.
— Так у меня язва от службы этой, я уже три года не пью.
Дверь в квартире Бори Мясника была стальная, с набором сейфовых замков.
— Видать, есть кое-что в квартире, — усмехнулся Игорь.
— А у него там коммерческая комиссионка, а не дом, — вздохнул участковый.
— А ты не завидуй, знаешь, есть пословица: «Плохо нажито — прахом идет».
— Теперь она не модна, пословица эта. Теперь другое: «Сумел — украл». Нынче на этих окороту нет.
— Подожди, — это сказал Игорь и нажал на звонок.
Переливчато, птичьим голосом запел за дверью зуммер. Потом остановился на секунду и сыграл два такта очень знакомого вальса.
— Все как не у людей, — выругался участковый.
— Кто? — раздался за дверью женский голос.
— Это я, гражданка Барулина, участковый Тимофеев.
— Тебе чего, Сергеич, ночь на дворе.
— Да дело спешное.
— Ну стань у глазка.
Зазвенели, загрохотали запоры, и дверь тяжело распахнулась. На пороге стояла женщина лет тридцати. Типичная торгашка, таких Игорь срисовывал сразу. Безудержно наглая, презирающая всех, кто не жил за такими вот дверьми.
— Ну, чего вам?
Корнеев плечом отодвинул ее, вошел в коридор, завешанный зеркалами и покрытый ковровой дорожкой.
— Куда лезешь! Куда на ковры. Обувь снимать надо.
— А я к вам, гражданка Барулина, не в гости пришел. Я из МУРа.
— А по мне хоть из КГБ, я тебя дальше порога не пущу.
Игорь достал удостоверение.
— Ну и что ты мне свою книжку толкаешь под нос. Там что написано — с правом хранения и ношения оружия. Вот ты его носи и храни, а ко мне в дом не лезь.
— Где муж?
— А тебе какое дело?
— Собирайся.
— Куда?
— На Петровку.
— А я там ничего не забыла.
— Там я тебе напомню. Тимофеев, зови людей, сейчас обыск делать будем.
— Не дам.
— Дашь, Барулина, все дашь, да еще в камере попаришься. Последний раз спрашиваю, где муж?
— Да в Дагомысе он со своей прошмандовкой.
— Это с кем?
— С Ленкой.
— Кто она?
— Актриса.
— Вполне пристойно. А теперь слушай меня, Барулина. Если ты соврала, лучше бросай добро и беги из города. Я тебя все равно посажу. На уши стану, весь район подниму, а посажу. Поняла?
— Поняла, — чуть не зарыдала Барулина.
— А за что, знаешь? Не за то, что у тебя серьги и кольца многокаратные. Не за квартиру твою роскошную, не за музыкальный звонок. Это все иметь можно. За то я тебя посажу, что ты с мужиком своим это все украла.
— Докажи, — зло выдохнула хозяйка.
— Это тебе придется доказывать, что все это тебе бабушка оставила Поняла? Живи пока и бойся. Жди.
Игорь вышел, саданув на прощание железной дверью.
Серый остановил «Жигули» у ресторана «Савой». Теперь туда пускали только иностранцев. Так, во всяком случае, было объявлено по телевизору.
А Серый прошел, и швейцары перед ним услужливо двери распахнули. И он попал в этот заграничный оазис из мрака и грязи улицы.
Он шел через роскошные холлы и гостиные, здоровался как со старыми знакомыми с портье и служащими. Жал руки друзьям, которых немало толкалось около бара и входа в ресторан.
Но ни бар, ни ресторан, ни дивные диваны и кресла холла привлекали его. Он шел в казино. В зал, где играли в рулетку.
И туда его пустили. Без звука. Хотя стояли у дверей двое крепких ребят в темных форменных костюмах.
Знали здесь Серого и уважали.
А в заветном зале, о котором столько легенд ходит в Москве, все было как там, за бугром.
В игорном зале крутилась рулетка, ошарашенные иностранцы смотрели на русских «бизнесменов», выигрывавших и проигрывавших тысячи долларов.
И Филин был здесь, он сидел в самом центре у стола и, прищурясь, наблюдал, как сгребал крупье лопаточкой, по-блатному «балеткой», разноцветные жетоны.
Сегодня Филину везло, стопка фишек рядом с ним росла.
Опять крупье подвинул ему кучу фишек.
И сразу же из-за его спины возник молодой человек, услужливо сложивший выигрыш в стопки.
Шикарный был Филин. По-староблатному — костюм, пошитый в Риге, темный с искоркой, рубашка-крахмал, белоснежная, галстук шелковый, от лучшего парижского дома, и шитые на заказ лакированные туфли.
Консервативен был старый вор Черкашов. Одевался по моде пятидесятых. У богатых свои прихоти.
— Делайте ваши ставки, — по-английски крикнул крупье.
Филин только собрался поставить пирамидку фишек на красное, как увидел вошедшего Серого.
Увидел и по лицу его понял, что произошло нечто неприятное. Он встал из-за стола, достал золотой портсигар, вынул сигарету. Охранник услужливо поднес огонек зажигалки.
— Получи выигрыш, — сквозь зубы скомандовал Филин и пошел к дверям.
— Ну? — не поворачиваясь, спросил он у Серого.
— Влипли.
— Как?
— Мент приперся в гараж, прикурить попросил. Леша Разлука его определил.
— Ну.
— Что ну, кончил он Лешу.
— А машина?
— Бросить пришлось.
— Вы что же, фрайера или люди деловые? У Разлуки же волына была.
— Так маслят не было.
— Значит, опять за бабки разборками занимались? Ну!
Филин схватил Серого за рукав куртки.
— Я же запретил вам это.
— Так один же раз.
— Где Олег и Степан?
— На хате, ждут.
— Кто навел?
— Не знаю.
— Кто знал о гараже?
— Витька Кол, он у Бори Мясника и гараж покупал.
— Мясник знает?
— Нет, он в Дагомысе.
— Значит, один Кол. Где он?
— А где ему быть?
— Привези его ко мне на дачу.
— Понял.
— Меня отвезите и пойдете вдвоем с Вовой.
А в кабинет Кафтанова пришло утро. Свежесть летняя кабинет наполнила. Свет ламп стал неестественно желт.
— Ну, что мы имеем, орлы-сыщики, — Кафтанов достал из сейфа документы. — Некто убивает австрийца Отто Мауэра, вице-президента СП «Антик». Что по «Антику»?
— Вы меня в три часа из постели подняли, — ворчливо ответил начальник отдела УБХСС подполковник Сомов.
— Ничего, Сомов, потом отоспишься. Так что же «Антик»?
— Что касается Мауэра, у него репутация солидного и порядочного бизнесмена. Все финансовые дела его в полном порядке. «Соседи» сообщили, что сомнительных связей он не имел. В общем, положительный капиталист.
— Значит, причина смерти загадочна? — усмехнулся Кафтанов.
— Мы проверили финансовую и производственную деятельность СП, пока у них все нормально. Правда, президент с нашей стороны, Сергей Третьяков, сейчас в Вене.
— А разве это криминал? Кто он такой?
— Мы его знаем неплохо. Крутой парень, раньше проходил по нескольким делам. В основном по торговле автомашинами. С бывшим помощником Гришина крутили дела с «Волгами» и иномарками через Управление делами дипкорпуса. Но сейчас к нему никаких претензий. Работает честно.
— Красный купец, — вставил реплику Корнеев.
— Что вы имеете в виду, Игорь? — Сомов повернулся к Корнееву.
— Так называли нэпманов в двадцатые годы, — пояснил Кафтанов. — Странно, очень странно, за что же убили Мауэра. Копайте, Сомов, не может быть, чтобы случайно все получилось. Теперь об убийстве.
Кафтанов раскрыл папку с документами.
— Давайте пофантазируем. Офицер криминальной полиции из Вены опознает в Сочи наемного убийцу, этот человек из города-курорта исчезает, и тут же убийство Мауэра. Причем профессиональное. Мощная машина «ягуар» с перегонным номером, по сведениям Брестского КПП и таможни, перегнал ее некто Андрей Хилкович, ныне житель Вены, а ранее весьма известный нам мошенник. Он перегнал машину и тут же покинул пределы страны. Теперь пистолет.
Кафтанов встал, открыл сейф, вынул папку и пистолет.
— Вот оружие.
Корнеев взял со стола пистолет.
— Ну что, сыщик, — прищурился Кафтанов, — что за оружие?
— Дурдом, — Игорь положил пистолет на стол, — Финляндия, Л-35, система Айми Лахти, калибр 9 миллиметров, ударно-спусковой механизм со скрытым курком; боевая пружина расположена…
— Хватит, — махнул рукой Кафтанов, — знаешь. Так вот, пистолет этот найден на прииске под Иркутском. Некие люди, напавшие на старателя Козлова, пытались отнять у него золото и предложили регулярно отдавать долю. Прилетели они на вертолете, который был откомандирован в распоряжение лесного хозяйства и считался год как сломанным. Козлов оказался парнем крутым, уложил двоих, третий погиб при подъеме вертолета, который потом сел в излучине реки, видимо, орлы эти уплыли на лодке. Итак, провожу линию. «Антик» — Мауэр — золото. Надо работать по этой версии. Корнеев, утром летишь в Дагомыс, искать Борю Мясника. Логунов в Иркутск.
Дверь в домик Вити Кола была открыта. Серый и Вова огляделись. По утреннему времени вокруг никого не было, только где-то в гаражах надсадно лаяла собака.
Кол спал не раздеваясь, на столе стояла пустая бутылка «Лимонной», валялась скомканная пачка «Мальборо».
Серый подошел к дивану, рванул Кола, посадил.
— Ты чего?.. А… Кто?
— Ты кого, сука, послал в гараж к Мяснику?
— Ты чего… Серый.
Серый ударил его, коротко, без замаха.
Кол слетел на пол.
— Серый…
— Кому ты сказал, сука? Говори или…
— Звонков Женька привел парня солнцевского, он машину искал…
— Кто такой Звонков?
— У него гараж здесь.
— Ты, Кол, — Серый закурил, — опять в дерьме, потому что водка мозги твои отбила. Что же нам с тобой делать-то?
— Ребята, я бухой был, слышишь, Серый, бухой…
— Сейчас с нами поедешь.
Кол заплакал.
— Куда?
— Филин тебя видеть хочет.
— Серый, слушай, я тебе денег дам, на водку дам, на квартиру, что хочешь сделаю…
— Ты мне денег дашь, — Серый засмеялся, — слышишь, Вова?
Тот молча кивнул. Слышу, мол.
— А зачем мне деньги, Кол? Их у нас с Вовой на три жизни набрано. Вставай, петух позорный, поехали к боссу.
Дачка у Филина была маленькой, терраса да домик в три окна, весь закрытый ползущими вверх хмелем и виноградом.
Славный был домик. Даже очень.
В таком бы жизнь доживать. Коротать тихую старость. Тем более участок больше гектара. На нем и лес, и цветник, и грядки с зеленью всякой.
От калитки к даче через кусты орешника легла дорожка, лавочка в кустах. Совсем чеховская, прямо из «Трех сестер».
И шли по ней трое: Серый, Кол и Вовик.
На крыльце дачи сидел Рваный. Бывший боксер, сделавший две ходки в зону. Человек глупый, свирепый и бесконечно преданный Филину.
Увидев троицу, он лениво поднялся.
— В дом не ходите, велел здесь ждать.
Он вошел на террасу с весело разноцветными стеклами, взял со стола жбан и кружки, вынес их и поставил на крыльцо.
— Квас пейте.
Первым схватил кружку Витя Кол. Он налил ее полную и пил этот божественный коричневатый напиток, холодный и жгучий.
Серый посмотрел, как жадно, со стоном пьет Кол, как дергается в такт глоткам его немытая шея, и зло сказал:
— Алкаш паршивый.
— Зачем же так, — раздался у них за спиной голос.
Они оглянулись, словно по команде.
По дорожке шел Филин. В майке, тренировочных штанах, с полотенцем через плечо. Мокрые волосы были аккуратно зачесаны. Он подошел к террасе, налил кружку кваса, выпил.
— До чего же хорошо искупаться поутру. Нет, ребята, не так мы живем. Все мирским заняты, суетой бессмысленной. А вы посмотрите, какое утро-то.
Рваный вынес плетеное кресло, Филин сел, закурил сигарету.
— Ну что ж. Вернемся к делам нашим скорбным. Я ведь, Витюша, не зря на речку ходил. Пусто там. Нет никого. Вот пойдем купаться сейчас, нырнешь ты, и все. Любая экспертиза покажет: купался в сильной стадии опьянения. Вот и все.
— За что? — заплакал Кол.
— А за что, ты, Витюша, знаешь. Ты ко мне претензий иметь не должен. Я тебя в убожестве твоем подобрал. Дело дал. Копейку крутую, верную, в кооператив устроил. А ты? Молчишь?
Кол молчал. Он просто не мог говорить. Его била противная дрожь.
— Молчишь? И то дело, — продолжал Филин. — Ну а теперь ответь. Почему я тебя от дела отстранил?
— За поддачу черную, — зло сказал Серый.
— Правильно, — Филин налил себе еще квасу. — Мы тебе уже верить не могли. Теперь говори, падла, кому о гараже Мясника рассказывал.
— Пьяный был… Совсем кирной… Прости, Филин, — Кол упал на колени. — Прости… Лечиться пойду…
— А я тебе, Витя, не жена. Ты мне что леченый, что порченый… Любой, только не ссученный. Говори!
— Женька Звонков мужика крутого привел. Из люберецких. Он сказал, что откинулся только-только и в камере с тобой парился. Я тогда к нему с уважением…
— Со мной в Бутырке парился? — Филин вскочил. — Какой из себя?
— Роста среднего, лысоватый, с усиками, — сказал Серый.
— Теперь я знаю, кто был, — усмехнулся Филин, — знаю. Игорь Дмитриевич, подумать только. Игорь Дмитриевич. Значит, Кол, так решаем. Опер моя забота. А ты сегодня этого Звонкова уберешь.
— Нет! — дико закричал Кол и бросился к калитке.
Серый и Вовик догнали его на полпути, скрутили, потащили к даче.
— Слушай мое последнее слово, Кол, — Филин встал, — сегодня ты этого Звонкова мочишь или…
Он скрылся в даче, а Кол бился на земле, выкрикивал что-то, плакал.
— Ну и воздух у тебя, Чугунов, — Игорь Корнеев, прищурившись от солнца, глядел в раскрытое окно машины. — Век бы здесь жил, — продолжал он.
— Вот и приезжай да послужи здесь. Ты уже один раз сидел. Здесь опять посадят.
— Тебя-то не посадили.
— Это пока. Мне сорок пять лет, а я все капитан. Понял, как у нас?
— Не понял.
— А здесь и понимать нечего. Нашего начальника тоже сажали. Он теперь в Средней Азии воюет. Ну а мне до пенсии четыре дня.
— Уходишь?
— Ухожу. И из города этого бегу. Меня пока погоны милицейские защищают, а с пенсионером они в два счета…
— Кто они?
— Игорь, или ты не знаешь кто? Здесь же куплено все. Сейчас увидишь, кто в Дагомысе отдыхает. Одни крутые. Каждый день там что-нибудь случается, а взять кого… Отвоевался я. Как они, жить не могу, да и не хочу, бороться сил уже нет.
Машина проскочила бедноватый рабочий поселок, и из-за поворота показались белоснежные корпуса Дагомыса.
— Вот видишь, — продолжал Чугунов, — Дагомыс. Когда эти гостиницы построили, уже тысячи брали за номер. Ты сам подумай, кто там жить сможет?
— Я, во всяком случае, не смогу.
— Правильно. Была бы моя власть, я бы эти корпуса окружил бы ночью да взял бы всех.
— По тридцать седьмому соскучился? — усмехнулся Корнеев.
Чугунов ничего не ответил, только махнул рукой.
Боря Мясник занимал трехкомнатные апартаменты.
Но в номере его, естественно, не было. След его обнаружили на солярии. Он сидел в шезлонге, напялив на лысую голову солнцезащитный козырек с неведомым заграничным названием. Из-под ремня шортов вываливался сытый живот.
Около шезлонга стояла кастрюля со льдом, в ней охлаждалось баночное пиво.
Рядом с ним, закрыв лицо платком, расположилось длинноносое существо в еле заметном бикини.
Корнеев подождал, пока Боря дососет очередную банку пива, подвинул шезлонг и сел рядом.
— Привет, Боря.
— Привет, — Мясник прицельно бросил банку в урну.
— В баскет играл? — усмехнулся Игорь.
— А тебе чего?
Говорил он лениво, врастяжку, явно подражая крутым ребятам из видеофильмов.
— Ты кому гараж сдал?
— Иди отсюда, пока я не встал.
Фраза была рассчитана явно на бикини.
— Я тебя второй раз спрашиваю, — тихо спросил Игорь.
— Ты, гнида!
Боря Мясник вскочил. Корнеев, чуть приподнявшись, толкнул его в грудь.
Боря рухнул в затрещавший под его тяжестью шезлонг.
— Мы из уголовного розыска, — сказал Чугунов.
— А хоть из КГБ, — Боря попытался встать, но не мог, шезлонг провалился, и ноги его оказались на уровне подбородка.
Корнеев облокотился на ручки шезлонга, наклонился к Боре.
— Слушай меня, Боря Мясник, я сюда из Москвы не загорать приехал. Хотя здесь и хорошо очень. Море, солнце, воздух, пиво холодное, телка красивая. Что еще нужно мужчине? А?
Боря молчал, только дышал тяжело, с присвистом.
— Мы тебя сейчас заберем и окунем на семьдесят два часа в камеру, а потом в Москву, в наручниках.
— Нет на мне ничего… — выкрикнул Боря.
Девица его впервые заинтересовалась происходящим, сняла платок с лица и села.
И Корнеев узнал ее. Совсем недавно фильм с ее участием показывали по телевизору.
— А что на тебе есть и чего нет, это мы разберемся. Только отпуск твой нарушим и кайф сломаем.
— Ну чего вы ко мне пристали? Я ключ от гаража Витьке Колу отдал, ему надо было машину ремонтировать. Он пришел, попросил, я отдал, и все дела.
— Вот это разговор деловой. Пошли к тебе в номер, запишем все это.
— Зачем записывать? — голос Бори стал плаксиво-тонким.
— Закон требует.
А в Иркутске шел дождь. И в открытое окно влетал свежий ветер. Борису Логунову казалось, что пахнет он байкальской водой.
Они сидели втроем в кабинете начальника уголовного розыска области: начальник, Борис и следователь прокуратуры.
— Мы Козлова этого по подписке отпустили, — сказал следователь, — просили за него… Хотя уголовник бывший…
— Он же государственный драгметалл защищал, — сказал начальник розыска, — а потом, пределы не превысил, их вооруженных четверо с автоматическим оружием.
— Конечно, так это, — вяло проговорил следователь. На лице его была написана явная жалость, что приходится отпускать такого человека.
— Кроме Козлова, — начальник розыска встал, — есть у нас всего один свидетель, пилот вертолета Акимов. Сейчас я его вызову.
В кабинет вошел совсем молодой парень в летной форме с двумя нашивками на погонах.
— Садись, Акимов, — сказал начальник розыска, — поведай нам о делах твоих скорбных.
— Так я уже рассказывал, товарищ полковник.
— Ты не мне, ты товарищу из Москвы всю эту историю подробненько живописуй.
Акимов вздохнул, достал сигарету, чиркнул спичкой.
— Я к лесоустроителям прикомандирован был. Машина в Листвянке стояла. Второго пилота пока не было, у нас в отряде народу не хватает. В тот день меня в Иркутск вызвали. Дело сделал, в ресторан «Селанга» заехал.
— Пьете? — спросил Логунов.
— Только пиво. Взял графин пива, поесть. Тут они ко мне и присели. Двоих убитых я опознал, а третий все смеялся, мол, коллеги мы, он тоже вертолетчик с Афгана. Зовут Саша, в Москве на Патриарших живет.
— Погодите, Акимов, — перебил его Логунов, — я читал ваши показания, скажите, вы не заметили каких-то особых примет?
Пилот задумался, потом покачал головой:
— Нет.
— Ну а дальше?
— Они меня пивом угостили. Потом я засоловел сильно. Все потекло, размылось. Очнулся в больнице.
— Они ему клауфелина большую порцию влили в пиво, а потом бесчувственного сбросили в Байкал, раздев предварительно. Тебе, Акимов, повезло, что ты к браконьерам в сеть попал, — сказал следователь прокуратуры.
— Как в сеть? — удивился Логунов.
— А очень просто. В этот момент два умельца сеть тянули, ну и прихватили бедолагу. Откачали да в больницу. — Начальник угрозыска засмеялся. — Иди, страдалец, чини свой вертолет.
Пилот встал, пошел к выходу. Внезапно у дверей он остановился, повернулся резко.
— Товарищ полковник, вспомнил, у этого Саши на левой кисти татуировка три звездочки, как на погонах у старшего лейтенанта.
Серый остановил машину у самого въезда в гаражный город. Оглянулся назад. Витю Кола била дрожь.
— Ну ты и дерьмо. Не бойся, человека кончить легче, чем кошку. Ту жалеешь, пушистая, добрая. А человек дрянь, грязь, сволочь. Да не трясись ты так. Вовик, засучи ему рукав.
Вовик ловко стянул с Кола куртку, начал закатывать рубашку.
— На жгут, — Серый протянул Вовику резиновый шланг.
Вовик перетянул Витькину руку.
— Дави кулак.
Кол несколько раз сжал кулак.
На руке отчетливо появилась вена.
Серый передал Вовику шприц, тот умело вогнал иглу, нажал на рычажок.
Кол блаженно зажмурился, чувствуя, как приходит сладостный покой.
Сегодня у Женьки Звонкова заказов не было. Свободный был вечер. И решил он еще лучше отладить свою цветомузыку. Звонков любил джаз. Настоящий, без подмеса. Глена Миллирс любил, Бени Гудмана, Френскса Аля.
Вот и сейчас билась в цветовой гамме мелодия из «Серенады солнечной долины».
Очень хотелось Звонкову найти такое соотношение цвета и музыки, чтобы в такт мелодии нежно менялась цветовая гамма.
Загремела канистра у входа.
Женька обернулся. В дверях стоял Кол.
— А, Витек, ты, видать, опять врезал.
— Врезал… Врезал… Врезал… — запел в такт музыки Кол и пошел к Женьке.
Глаза у него были пусты и бессмысленны, по лицу бродила смазанная улыбка.
Он, проходя мимо установки, повернул до отказа рычаг громкости. Звонко и радостно запела над гаражом труба.
— Кол! — Женька пытался перекричать музыку. — Кол!
А Витя, пританцовывая, оказался у него за спиной.
Внезапно он сгибом руки обхватил его голову и полоснул ножом по горлу.
Потом, бессмысленно улыбаясь и подпевая знаменитым трубачам и саксофонистам Глена Миллирс, еще несколько раз ударил и, оставив нож в теле, вышел из гаража.
Вова и Серый подхватили его, втолкнули в машину.
Ревела над гаражным городом музыка, бешено метались синие, зеленые, желтые, красные всполохи огня.
Серый остановил машину у сторожки. Они затащили Кола внутрь, уложили на топчан.
— Кайфа дай, Серый, кайфа…
— Сейчас, Витя, сейчас.
Вовик умело закатил рукав, перетянул руку жгутом.
Кол ожидал кайфа, бессмысленно улыбаясь и напевая что-то.
— Сейчас, Витя, сейчас.
Вовик достал большой шприц, полный мутноватой маслянистой жидкости, и ввел иглу в вену Кола.
Витя блаженно зажмурился, закрыл глаза и вытянулся на топчане, устраиваясь поудобнее.
— Все, Серый, — Вовик спрятал шприц в кейс, — он поехал к своим далеким предкам.
— Сколько ему еще жить?
— Минут десять. Отравление наркотиками.
— Поехали.
Билась над гаражным городом цветомузыка. В разноцветных сполохах гаражи напоминали элементы космического ландшафта.
Гремела музыка, дергался свет, и в разных концах города лежало двое убитых.
— Открывайте, — сказал Игорь врачу.
— Ну, как хотите, я вас предупреждал.
— Открывайте.
Врач надавил на ручку, выдвинул носилки.
Корнеев подошел, поднял покрывало.
Он смотрел всего несколько секунд, но они показались ему часами.
Врач посмотрел на него внимательно и сказал:
— Хватит. Я же предупреждал вас. Нельзя на вашей службе так расстраиваться…
— Это был мой самый близкий друг.
— Извините.
Игорь повернулся и пошел к дверям.
— Подождите! — крикнул ему в спину врач.
Но Игорь не остановился, ему хотелось как можно быстрее уйти из морга.
На улице его ждал Ковалев.
— Его убил Кол, Игорь Дмитриевич, наширялся наркотиками и убил. А потом сам умер от отравления.
— Его убил я, Ковалев, понимаешь, я.
— Вы же в Дагомысе были.
— Я его убил, — Игорь пошел сквозь чахлый больничный сквер, мимо людей в халатах чудовищного цвета, мимо женщин с кошелками, мимо равнодушных, привыкших ко всему врачей.
Он шел по улице, не замечая людей, словно пьяный. Резко, со свистом затормозила машина.
— Ты, сука, алкаш поганый, — выскочил из кабины водитель. — Жить надоело, в Москву-реку прыгни, а людей под срок не подставляй.
И тут Корнеев очнулся и увидел себя на мостовой, и машину «Волгу» рядом увидел, и людей, с любопытством глядящих на него.
Пелена словно спала, и он вновь ощутил свою связь с городом, людьми, машинами, надвигающимся московским вечером.
— Извини, — сказал Игорь.
— Погоди, — водитель подошел ближе, — да ты трезвый никак. Болен, что ли?
— Вроде того.
— Садись. Подвезу, а то откинешь копыта, не дай Бог.
— Спасибо.
— Тебе куда? — спросил водитель, когда Корнеев уселся в салоне.
— На Новокузнецкую.
— Это как делать нечего.
На Новокузнецкой у булочной Игорь попросил остановиться. Достал пятерку.
— Да ты что, друг, не обижай, — водитель хлопнул его по спине. — Слава Богу, отошел ты. Горе, что ли?
— Лучшего друга убили.
— Кто?
— Пока не знаю.
— Кооператором был?
— Нет, инженер.
— Вот суки, рвань. Ты, друг, иди домой и стакан вмажь, очень советую, полегчает.
Машина ушла, а Игорь остался на Новокузнецкой.
Вечерняя улица жила обычной жизнью. Шли значительные ребята из Радиокомитета, торопились женщины с руками, оттянутыми сумками, мужчины стекались к винному магазину.
Игорь подошел к громадной очереди и понял, что стоять здесь не сможет.
Мимо метро он прошел к рынку и увидел Борьку Ужова из соседней квартиры, главного районного алкаша.
— Боря! — крикнул Игорь. — Уж!
Сосед обернулся и опасливо подошел к Корнееву.
— Здорово, Игорь.
— Привет.
— Ты чего?
— Достань бутылку.
— Так цена ж.
Игорь полез в карман, вынул три десятки.
— На.
— Так много не надо, для тебя за двадцатник сделаю.
Он исчез за какими-то палатками, торгующими кооперативной дрянью, и через несколько минут появился с пакетом.
— Держи, «Сибирская».
— Спасибо, Уж.
— Да чего там. Мы же с понятием.
— А у тебя стакана случайно нет?
— Неужто на улице будешь? — с изумлением спросил Борька.
— Буду.
Уж залез в необъятный карман куртки и вытащил стакан.
— На.
Игорь сунул стакан в пакет и пошел по переулку. Он шел еще не зная куда, не думая о том маршруте, но ноги сами несли его.
Сначала переулок, потом площадка детская, проходняк узкий, как щель, дыра в заборе и пустой школьный двор. Когда-то здесь они учились вместе с Женькой. Когда-то, тысячу лет назад.
Двор был пуст. Здание школы заляпано краской, красная вывеска разбита чьей-то безжалостной рукой.
Игорь сел на ступеньки, достал стакан, поставил его рядом, свинтил пробку и налил его до краев.
Выдохнул воздух и выпил стакан в два глотка.
Тепло разливалось по телу постепенно. Оно сожгло застрявший в груди, как булыжник, ком горя, и Игорь заплакал.
Зажглись фонари, на город опустились сумерки, а он сидел и плакал, закрыв лицо руками.
