Роман Сенчин
День рождения
– Настюш, да давай я сбегаю куплю. У нас тут внизу магазин хороший.
– Может, не стоит заранее все-таки. Узнаем, тогда уж…
– А что такого? Сейчас – за то, чтобы роды были удачные, а потом – за маленького. Ох, хоть бы скорей. Почти сутки мучается, еще кесарева не хватало.
– Я тоже тяжело рожала.
– Да как же, помню, Насть, помню! Я ведь дежурила там, каждые пять минут к бабке в окошко лезла: «Как там Гордеева?» Она бесилась сначала, а потом стала как со старой знакомой. Всю жизнь мне рассказала, все про больницу.
– Не зна-аю, страшно, конечно. В тридцать четыре года первый раз, это опасно ведь, говорят.
– Ничего, она девка крепкая – справится. И что, мы вот родили, ты в двадцать два, я в двадцать пять, теперь сидим… А она чего-ничего, а добилась.
– Ирка всегда такой была. Все по выставкам, по спектаклям, связи все заводила. Энергия в ней настоящая, и не кончается… Что, Лер, сколько там?
– Половина третьего доходит. Позвонить?
– Не надо, наверно, пока. Димка, представляю, и так как на иголках, а тут мы еще то и дело. Давай хоть до трех подождем.
– Да давай-давай!.. Что ж, я спущусь – успокоиться надо. Если б не за Дениской ехать – помчалась бы к ней туда. Прямо не терпится…
– Мне тоже к шести надо домой. До Первой Градской на метро около часа. Туда, сюда, там еще… нет, не успею… Там, я слышала, персонал очень хороший.
– Персонал-то персоналом, зато оборудование ни к черту. Каменный век.
– Да ты что?
– Ну да, разговаривала тут с врачами – как в полевых условиях, говорят, работаем.
– Нда-а…
Уютно затарахтел холодильник.
– Настюш, ты ведь есть хочешь! Ну-ка, сейчас мы…
– Нет, не надо, не беспокойся. Не хочу, Лер, честное слово!
– Я так поставлю тогда, а то сидим за пустым столом, как эти… Один чай… Та-ак, вот масло, рыбка, сыр. Сейчас батон нарежу, сварганим с тобой бутербродиков. От нервов лучшее дело.
– Это семга, да? Хорошо живете…
– Игорек получил на рынке вчера. Им часто выдают рыбу… ну, в виде премий.
– Везе-от.
– Ай, брось ты – везет… Просто сводим тоже концы кое-как. В мастерской-то Игорь ничего не получает, копейки, заказов нет. Теперь везде ведь компьютерная графика эта, сканирование, а Игорек, кроме карандаша и красок, не признает ничего. Вот рынком и кормимся, но из-за этого три-четыре дня в неделю, считай, потеряны. Да и вообще, что за жизнь – трое суток подметает, трое суток в мастерской до ночи. Так, чтобы целый день дома все вместе – семьей – раза два в месяц получается… Боюсь, Дениска от него отвыкнет совсем… А рынок… Ну получает он в общей сложности от семнадцати до двадцати тыщ, плюс рыбные премии вот. Их рынок же по рыбе в основном. И эти еще азики-торговцы картошки когда дадут, лука, но ведь тоже не просто так. Игорек коробки за них убирает, ломает ящики, чтоб в контейнеры загрузить. Тоже – приятного мало, если задуматься.
– А мой психует все…
– А чего?
– Ну как? Насидится в своей конторе, приходит вечером туча тучей. Что ни спросишь, в ответ бур-бур сплошной. В субботу весь день лежит и телевизор смотрит, в воскресенье вроде оживет, с Дашей пойдем погуляем, посидим где-нибудь, пива по бутылочке выпьем, а назавтра – опять работа. И опять неделю эти бур-бур…
– Что ж, Настюша, что ж делать… Жизнь не совсем так складывается, как мечталось. Да и у кого так? Посмотреть по знакомым хоть… Что делать?.. Игорек тоже не слишком-то веселится, мягко говоря, тоже бурчит. Я его понимаю, конечно, – что за жизнь асфальт скрести. Сейчас вон снег валит. Так снег любила, а теперь увижу – и сразу же по мозгам, что Игорь там со скребком корячится. Потом оттепель, заморозки, значит – лед колоть… А он ведь тоже творческий человек. Картина вон на мольберте который месяц… Дениска как-то задел, уронил, она к паласу прилипла, краски тогда не засохли еще. Ну и Игорь пришел, увидел и, смотрю, чуть не плачет стоит… И понимаешь, Настюш, делать-то нечего…
– Я понимаю…
– Вот так.
– Да-а… Сколько там уже?
– Без десяти доходит. Звонить?
– Подождем еще. В три, как решили уж… Он и сам, скорее всего, должен, когда сообщат.
– Да ты что! Димке до этого будет, подумай! Еще и статья у него. Надо ж сошлось как – и жена в роддоме, и статью надо сдавать.
– Правда, не позавидуешь. Хотя… хм… хотя потом, представляю, вспоминать будет, как самые счастливые минуты.
– Ой не сглазь, Настька, ой не сгла-азь!
– Тьфу-тьфу-тьфу. – Стук по столешнице. – Но мой Андрей часто теперь вспоминает. Как с букетом бегал туда-сюда, под окном стоял, врачей всех замучил…
– Что ты мне-то рассказываешь?! Я же вместе с ним была, вместе бегали.
– Да-а… – протяжный вздох, грустный и сладкий одновременно. – И такую он мне записку прислал: «Как там наша Дашенька?» Мы ведь тогда не решили еще, как назовем, а прочитала, посмотрела на нее – и точно, кроме Даши, никакое имя не подходит.
– Вот, кстати, мне тут случай такой рассказали! Вот слушай. У одной приятельницы моей сестра рожала. А по УЗИ, по всему – девочка должна быть. Они платьишек заранее накупили, пальто розовое роскошное, французское, сапожки такие, все приданое, в общем. И тут – бац! – мальчик. Представляешь? Они прямо чуть с ума не сошли.
– Бывает…
– Ладно, все, звоню! Лопнуло мое терпение! – Палец с ярко-красным ногтем стал жать на кнопки телефона.
– Только ты, Лер, так конкретно не расспрашивай попусту. Представляю его состояние…
– Погоди! А… алло, алло, Дима? Привет! Что-то не узнала тебя, уж подумала, номер не тот набрала. Что с голосом? А-а… Как там Ириша?.. Да? Поня-атно… А ты как?
– Лер, не надо, пускай он спокойно…
– Бе-едненький! А мы тоже тут с Настюшей сидим, места себе не находим. Ага, ждем вот… К ней бы поехать, но дела – мне за Дениской в школу, Настюше тоже что-то… А?.. Да, да, конечно, Дим. Если что, сразу звони, хорошо? Ну, счастливо! Держись!
– Как, переживает?
– А ты как думаешь? Даже голос осип. Обещал сразу, когда Ирка… Нет, сбегаю я, куплю все-таки «Каберне» бутылочку. Какая-то трясучка напала прямо…
– Лер, Лер, давай так посидим. Не хочу пить. Выпьем, только раскисну. Ночью почти не спала, Дашке надо было срочно платье кружевное ее постирать. В последний момент, как всегда… Тут выступление, а кружева аж черные… Потом сушила.
– Как, балет-то ей не надоел еще?
– Да что ты! О нем только и говорит. По два часа па, фуэте репетирует, скачет по всей комнате. Сосед в потолок долбится… Нет, правда, у нее талант, Лер, настоящий талант. И педагоги в один голос… Подъем, ноги, шаг, все от бога.
– Ну, дай-то бог, дай-то бог! Только – талант талантом, а еще что-то надо вдобавок. Какая-то упертость должна быть, одержимость. Я вот… Хоть, Настюш, я и уверена, что счастливая у нас семья, и сама не из неудачниц, только вот… все-таки… Знаешь, смотрю фильм какой-нибудь или спектакль, и так вдруг горько, знаешь, становится.
– Завидуешь?
– Да не-ет… Нет, не то чтоб завидую, а чувство такое, что я бы лучше могла. Во мне столько сейчас скопилось – ух, только волю дай!
– У меня тоже такое бывает.
– Ну вот…
– Снегуркой по садикам когда ездила, так выкладывалась! И ни усталости, наоборот… А с другой стороны – сколько судеб разбитых, когда ни семьи, ни жизни настоящей в искусстве не получилось. А у кого и то, и то – единицы. Даже и вспомнить не могу…
– Да уж, полным-полно примеров… Ну, в смысле, у кого ничего не получилось… И театры плодят ненужные, по большому-то счету. Тут услышала как-то, что в Москве четыреста театров. Представь!
– Сколько?
– Че-ты-рес-та! Всяких разных – и драматических, и музыкальных, любительских, студий…
– У-ужас!
– А котируется, по большому счету, театров пятнадцать-двадцать, если не меньше… А, кстати, помнишь Пашку Завьялова? Учился на курс старше нас.
– Толстый такой?
– Это тогда он толстый был, а потом похудел, голодал, говорят, таблетки пил, чтобы вес сжигался. И вот после училища его сразу Захаров взял, мы еще удивлялись, как ему повезло… И что? Отстоял восемь лет в кордебалете, две реплики за все время. Звездный час – Абдулова в нескольких спектаклях заменил, и то, может, сам слух пустил, не знаю… Кончилось тем, что в петлю полез.
– Да что ты!
– Нет, погоди!.. В общем, решил повеситься на трубе в туалете. А жил в коммуналке гнилой где-то на Электрозаводской. И труба сорвалась, он рухнул, ногу вывернул. Вода, представь, горячая хлещет, потоп, кошмар полный. Пашка очухался, стал воду перекрывать, трубу забивать тряпками. И смех и грех… Кончилось тем, что собрался, сел в поезд и укатил к себе в Ачинск. Теперь на первых ролях там уже. Представляешь?
– М-м… И что, по сути-то правильно сделал. Правильно! В смысле – уехал. Нечего здесь… Хотя он ведь один, без семьи, а была бы семья…
– Вот-вот, Насть, семья. Я б тоже рванула с радостью. Лучше первым в деревне, чем вторым в Риме…
– Хм, а я, знаешь, нигде дальше Малаховки не была.
– Что, правда?
– Ну да. Сколько раз хоть в Питер собиралась, и все как-то… не получалось никак. То одно, то другое. Вот, может, в июле выберемся. И Даше надо ведь показать, тоже одну Москву видит… Да и Москву не знаем… Тут оказалась в Братееве, т-так страшно стало! Ты, Лер, не представляешь!
– Чего там такого страшного?
– Да как… Я думала, что сама в спальном районе живу, а туда приехала… Дома, представь, дома высоченные, и один за другим, один за другим. Окон – тысячи… Внизу сплошь машины, даже ходить невозможно. И людские прямо реки из троллейбусов… Это еще вечером было, солнце так сбоку светило, холодно… Жуть вообще… И деревья торчат до того чахлые, будто специально их натыкали, чтоб еще хуже было. Вот тогда и поняла, где живу, оказывается… У нас тут хоть суета, и машины, и тесно все, но это другое. А там, Лер… Миллионы, миллионы людей, и ведь каждый чего-то хочет, добивается… Энергетика… И как подумаешь – хочется не хотеть ничего, спрятаться, вообще из дому не выходить.
– Ладно, Настюшка, не падай ты духом. Прорвемся! Дети подросли, теперь можно и снова в бой. Я на днях на учет встала на «Мосфильме» и Дениску поставила… Там вроде дела снова налаживаются, зашевелилось. О театрах навожу справки, может, получится что…
– Если что, Лерусь, и мне скажи. Ладно?
– Какой разговор! Вот вместе бы поиграть! Я – Ольга, ты Машу, а Иришу Ириной оставить…
– В каком смысле?
– Знаешь, у меня мечта, чтобы мы втроем «Трех сестер» сыграли. Я так уже втайне и роли между знакомыми распределила. Ну, для себя… в голове. Декорации даже… Только, – невеселая усмешка, – режиссера не подберу никак.
– Староваты уж мы для них, кажется.
– Ничего, еще сможем! Да и они там совсем ведь не девочки.
– Не зна-аю… Я вот смотрела тут интервью с Мирошниченко, и она жаловалась: всю жизнь отдала театру, кино, а теперь одна, и старость чувствую. Очень тяжело, говорит…
– Ну, у нас-то наоборот.
– Не очень-то и наоборот, Лер, не очень-то… Как там говорят, противоположности сходятся… Она во МХАТе без детей, а мы… Снегурочка три раза в год, вот и предел мечтаний.
– Ну брось ты! Чего раскисать? Не все еще потеряно, только все начинается, на самом деле. Ну?.. Все, пошла за вином! Напьемся, поплачем хоть как следует о наших жизнюшках… Настюш, да встряхнись ты!
– Да я ничего. Все нормально. И вина… давай не будем. У меня море дел еще, надо в форме быть.
– Да?.. И что, предлагаешь совсем, что ли, не отмечать, если у Ирины все нормально?
– Там посмотрим… Игорь у тебя во сколько приходит?
– Часам к восьми обычно. Но вот снег какой сыплет сегодня, значит, задержится… Знаешь, там по вечерам у них, Игорь говорит, когда уже покупателей нет, эти азики сидят в палатках и прямо ревут на весь рынок. Говорит, как в зоопарке прямо.
– Зачем ревут?
– Ну, тоскуют так…
– Лер, а как он… м-м… не злоупотребляет?
– В смысле – пить?
– Угу.
– Сейчас, конечно, реже намного. У него ведь сотрясение было. Поскользнулся – и головой об лед. Теперь выпьет рюмки три буквально – сразу сонливость, говорит, вялость такая… Уже больше трех месяцев, а все, видишь, какие последствия… А может, и не последствия, а от усталости. Не знаю… А что ты спрашиваешь? Андрей у тебя частенько, да?
– Да… Да, Лер… Ай, ладно, не будем об этом… Позвонишь?
– Да пятнадцать минут прошло как звонили. Сама же говорила не дергать.
– Тогда не надо…
– Н-так, Настька! Не хочешь вина, давай тогда хоть чаю с бутербродами. Сейчас крепенького заварю, тонус повысим. Кофе, жалко, кончился, как назло вечно…
– Кофе, кофе… Нет, Лера, если признаться, как-то тяжело жизнь идет. Тяжело, пусто, если по-честному… Не так.
– Кто ж спорит! Я вот лично чеховским афоризмом себя успокаиваю. Знаешь? Если болит зуб, радуйся, что болит не вся челюсть.
– Мудро, дальше некуда…
– Ну-ка взбодрись сейчас же! Иначе не вином тебя поить буду, а за водкой сбегаю. Волью полбутылки, и станешь такая у меня развеселая!..
– Слушай, подожди… Слушай, я посоветоваться хотела… Мне вот тут продавщицей предлагают пойти.
– Куда?.. Так, чай, сахар…
– Коммерческий магазин, продуктовый, рядом с домом недавно открылся. Двенадцать часов работаю, сутки отдыхаю. Семь тысяч обещают, на первое время. Что посоветуешь, Лер? Ты ведь работала…
– Ой, не вспоминай! Мне эти четыре месяца хуже ада! Фуф, нет… Не соглашайся, Настюш, ни в коем случае! Куда-куда, но продавщицей в продуктовый… Я тогда на десять лет постарела, веришь, нет. Каждый вечер голова вот такая, ноги чугунные, язык заплетается. Вообще, знаешь, будто всю палками отлупили. Мало что следишь все время, чтоб не обсчитаться, не обвесить, еще и каждому объясни, посоветуй. А сколько этих шизанутых за день приходит! «Почему сгущенка у вас дороже на рубль, чем там?», «Колбаса без хрящей? Ну, из бумаги, значит»… Нет, Насть, не иди, пожалей ты себя! Я так Игорю и сказала: «Если я здесь еще на месяц останусь, потащишь потом меня в дурдом на полгода». Ушла, убежала без оглядки!
– Да?.. Ну а что делать-то? Деньги надо, и с каждым днем больше и больше. За продуктами на рынок схожу, вроде ничем не закупилась, а тысячи нет. Дашке в школу балетную каждый месяц семьсот пятьдесят, еще и растет как на дрожжах. Шубу вот купили в октябре, сейчас февраль, и рукава вот досюда уже, надевать стыдно. У меня сапоги…
– Отличные у тебя сапоги.
– Да, итальянские. Но левый уже раз пять в починку носила – с каблуком что-то, брак, наверно… А за каждую починку – плати и плати. Сапоги купили за четырнадцать тысяч, а на ремонт уже чуть ли не половину ухлопала… И еще, Лер, знаешь… Даже не знаю, как сказать…
– Что еще?
– Ну, в общем… в общем, требует, чтоб наследника родить. Сын ему нужен…
– Ох, господи!
– Угу… Через год-другой, говорит, может быть поздно. Мы уже, говорит, люди не первой молодости.
– М-м… А что, Настюш, что? Вообще-то… И правильно! Прав Андрей, что ж… Наши родители нас и не в таких ведь условиях заводить решались, и вот – на ноги худо-бедно поставили. У тебя тем более и мама рядом, поможет.
– Да что она… Она чуть не каждый день про смерть твердит, плачет все.
– Вот, а внук оживит, силы даст. Кстати, у меня от Дениски, когда маленький был, два пакета распашонок, ползунков осталось. Все в отличном состоянии – как на кукленочка! Давай посмотрим? Выберешь…
– Ой, да не надо, Лер!.. Тебе вот легко говорить…
– Да уж – прямо легко, сил нет! Да если бы я могла, разве бы не подарила Денису сестренку? Сама подумай… Все время жалею, что так у меня… А тебе вот – сам бог велел. Смотри, действительно не за горами и когда поздно может быть!..
– А что со мной тогда? Что?.. Вот, да, решусь, и значит – снова три года, по крайней мере, терять…
– Ну что значит – терять? Да и почему терять именно? Ты Вальку Андрееву знаешь, из «Эрмитажа»? Так она до восьмого месяца играла, и после родов через две недели вышла на сцену. Люди и не верили, когда узнавали, что у нее ребенок грудной. Даже шутка, помню, была: «Валька у нас в антракт детей производит!» Видишь…
– Она, может, такая, а я не могу.
– Гм… да и я тоже…
– И эти болезни вечные! У Дашки то одно, то другое, поликлиника черт-те где, с ног собьешься… аденоиды… полгода боролась, что только не делала, и все равно операцией кончилось. Ночи эти бессонные, постоянно всего боишься. И все опять повторять?.. Андрей тоже… Что он? Он же сидеть с ним не будет. Он и к Дашке до года не подходил почти, смотрел издалека, как на что-то такое…
– К сыну у него совсем другое отношение будет.
– А если снова девочка?
Неловкая, тягостная пауза. Потом – вкрадчивым и тихим голосом полупредложение-полувопрос:
– Ты, Настюш, со скольких там можно узнать, кто будет, не помнишь?
– Что?.. Перестань! На поздний аборт я не пойду.
– Что ж, тебе виднее – что еще сказать… Решайте сами. Вообще-то время есть, у меня знакомая, в соседнем подъезде живет, она в сорок два родила благополучно.
– М-м, понимаешь, Лер… Понимаешь, дело не только во мне. Андрей вот боится… При нервной жизни такой…
– А, в этом дело-о… А ему сколько, я что-то?..
– Тридцать семь скоро.
– И что? Это самое…
– Все-все, давай прекратим.
– Но, погоди, есть же всякие средства.
– Лера, ну я прошу тебя!
– Как знаешь. Ладно… Та-ак, половина четвертого. Господи, как время ползет невозможно!
– У тебя Денис-то где учится, ты говорила? Куда-то ты его в специализированную…
– Нет, ну он в обычной школе почти, просто в хорошем месте. Я здесь все школы обегала, и мне учителя прямо сказали: контингент такой, что и ваш сын вполне может стать хулиганом. Нормальные дети там – нонсенс какой-то. Все стены матом расписаны, курят прямо у входа… Вот приходится в центр возить, в Большой Афанасьевский. Французская гимназия. Утром отвожу, вечером встречаю. Восемь лет ему все-таки – страшно пока.
– А говоришь, обычная школа. И сколько платите?
– Ничего не платим. Совершенно бесплатно.
– Да-а? И обучение – как, на уровне? Он что-нибудь знает уже по-французски?
– Так, кое-что, отдельные фразы. Но у них там принцип не в том, чтобы скорее, а чтобы французский стал наравне с родным. С пятого класса начнут и английский учить…
– Знаешь, я как-то Дашку в художественный кружок водила. Я не рассказывала, нет?.. У нас кружок при библиотеке, по средам и субботам. Все вроде отлично, женщины такие добрые, дети к ним прямо тянутся… А потом, чувствую, что-то не то. Не то и не то, и Дашка словечки странные начала говорить… Оказалось, представь, Лер, это баптисты так детей завлекают, и родительниц заодно…
– Нет, у нас там все нормально. Никаких подводных течений.
– И слава богу… Только… не знаешь ведь, где что на пользу пойдет, где во вред. Мне тут советуют в Академию личностного роста идти. Вот, не знаю тоже… Во-первых, деньги где взять, там ведь тоже не даром… ну и страшно. Какие-то они не такие становятся…
– Да естественно! Их зомбируют просто, на самом деле. Я тоже одного знала такого. Был парень, хмуроватый, конечно, такой, попивал, плохая дикция, а через полгода встречаю – улыбается до ушей, лезет ко всем, одет, знаешь, как в офисе. В глаза заглядывает… Как дурачок прямо.
– Вот-вот. Я тоже боюсь.
– Послушай, Настюш, я тебе советую – ты меньше людей слушай. Меньше! Они такого тебе насоветуют… В магазин идти, к этим сайентологам…
Смотри, так можно попасть, потом себя не узнаешь!
– Да, я понимаю… Да… Как там со временем?
– Только смотрели ведь. Половина четвертого. Чай-то пей! Бери давай бутерброд сейчас же!
– Спасибо, Лер, не хочется.
– Давай-давай, не артачься! Видно ведь, что голодная. И я за компанию…
– Это от нервов.
– Еще бы! Я тоже прямо места не нахожу, как там Иринка…
– Да и не только из-за нее. Причин хватает.
– Эт то-очно… Держи, ешь… Хотя, Настюш, главное – нельзя отчаиваться! Сопротивляться надо, иначе моментально черт знает куда свалишься. И все, и не выберешься… Я вот когда продавщицей работала, так заболела! Варикоз пошел, ноги все в узлах были от вен, сердце кололо, остеохондроз… Пополнела, ну, ты помнишь… даже после родов так не полнела. Ходила, как бегемот какой-то. «Ну, думаю, Лера Станиславовна, вот и все, вот и кончилась твоя жизнь. Теперь мучайся». Ну, помучилась неделю, другую, надоело, стала гимнастику делать, массаж ног, сама себе внушила, что все нормально. За питанием стала следить. И вот – более-менее теперь. Да?.. А?
– Да, ты молодец… Но не все ведь могут.
– Все! Все. Надо просто не унывать. Ясно? А все эти сайентологи, знаешь…
– А как, Лерунь, не унывать… В голове одно только, одна только мысль: жизнь мимо идет. Тут внушай не внушай хорошее – не помогает. Вот вечер, все хорошо, все спокойно. Сидим на диване, телевизор, кофе, тортик стоит… Андрей улыбается, Даша играет, я… Мама более-менее здорова. Счастливые минуты, кажется, радуйся, а этот дьявол внутри скребет и скребет: жизнь проходит, а ты сидишь, как дура, жизнь проходит, а ты… И так бы вскочить, так бы что-нибудь!.. Прямо сил нет!.. Заорать… И все ненавижу в такие минуты.
– Что делать, Настюш, что делать… У меня тоже бывает.
– Да ты говорила.
– Ну вот! Не ты одна… Понимаешь, люди, Настюш… В каждом же человеке мечты, стремленья. И это все как болезнь… Да ты сама только что про это, где они прямо толпами с энергетикой… Но неизвестно еще, кому легче будет, по большому счету, – кто всего добился, сделал или кто мечтами пожертвовал ради высшего.
– Чего – высшего?
– У нас какое с тобой высшее предназначение? Родить и воспитать детей, человеческий род продолжить. И надо нам помнить об этом, Насть, об этом – в первую очередь.
– Ой да не успокаивай, ради бога! Не надо. Мне аж плакать захотелось опять… Высшее предназначение – х-ха! – да кому оно нужно? Кто его оценит-то? Нет, сами свою жизнь изуродовали, а теперь ищем, как оправдать…
– Погоди! Перестань! Что ты несешь вообще?! Вот слушай… Послушай меня! Вот я передачу недавно видела – и жутко, прямо… и… не знаю даже, как объяснить. В общем, двое братьев, поехали оба в Чечню. Они омоновцы, или там типа этого. Одному двадцать шесть, другому двадцать три, что ли… Фотографии – красивые парни такие… И в Чечне старшему обе ноги оторвало, а младший – погиб. Вот было там… ОМОН в засаду попал когда… А у младшего жена осталась – девочка девятнадцатилетняя и сын, меньше года… С ней журналист говорит, и она твердо так, с каменной такой решимостью: «Клянусь, что воспитаю его таким же, каким был его отец! Он станет настоящим мужчиной, будет защищать Родину!» Опять вот вспомнила, и мурашки по коже… Фу-у-ф… И, знаешь, Насть, знаешь – верится в ее слова, и жуть такая от этого, что она сына родного… Но и… И ведь, наверно, права она. Глаза такие, они не врут и не изменятся. Вроде сама ребенок совсем, а – видно. То ли сама такая, то ли муж успел воспитать. И я уверена просто – она больше никогда уже на другого мужика не глянет, у нее высшая цель…
– Ну а у меня нет высших целей. Да, я честолюбивая эгоистка.
– Перестань, пожалуйста. Я же ничего, я же о другом совсем… Ох, ладно. Вообще, все очень сложно на самом деле… Все, довела ты меня, Настька, надо вина! Ты посиди, я – мигом. Тут внизу магазин хороший, в двух шагах. Рыбку попробуй пока – объедение, честное слово…
– Она ведь дорого очень стоит. С чего Игорю такие премии министерские?
– Работает хорошо. Да и… Ну, понимаешь, там у них такая система. У продуктов срок реализации… потом их обязаны списывать… Она нормальная еще, первый сорт, просто на складе, если ревизия обнаружит… Даже спустя трое суток всего…
– Да понятно, понятно…
– Нет, ты не думай! И я ем, и Дашка… Ладно, Насть, все, я побежала. Бутылку «Каберне». Оно слабое, так просто, символически…
– Не стоит, может, а…
– А что? Решили же… Я же теперь два дня сама не своя буду. Накрутила меня, как эту. Думаешь, я не сомневаюсь? Да я…
– Ну прости. Прости, все.
– Да брось. Что тут извиняться… Все, в общем, я мигом.
– Давай Димке сначала тогда позвоним. Вдруг уже…
– Насть, чего ты все поводы ищешь попсиховать? Успокойся. Он ведь сам обещал. Чего дергать-то лишний раз?
– Ну, пожалуйста, Лер… А потом пойдешь. Что-то совсем нехорошо на душе.
– Вот, и себя довела, и меня. О-ох… – Пальцы поднимают со стола телефон. – Сейчас разозлится – сто процентов. И так там… – Слышатся протяжные, ленивые гудки.
– Давай тогда в роддом сразу.
– Да ладно, уже набрала… Алло, Дим, приветик! Ты извини, ради бога… Что? Да-а?! Ди-им, Димулька, поздравляю, дорогой ты мой! Папашка… Наконец-то. И как, все хорошо? Н-ну-у…
– Что, родила? Лер, что там?..
– Что ж ты сразу не позвонил?! Мы тут с Настюшкой сидим, думаем, звонить, не звонить… И кто, кто – мальчик? – как и планировали?.. Ну и слава богу… Поздравляю от всего сердца! И Настя тебя поздравляет!
– Вес, вес спроси какой!
– А вес какой? Три двести… Брось, Дим, отличный вес. Ирина-то как?.. Да?.. И хорошо, хорошо. Ладно, Дим, с самым счастливым днем тебя! Представь – ведь сын же, сын у тебя, новый человек на земле! Не было, и вдруг – вот! Чудо, Дим!.. Да, да, конечно… Уж мы Ирину как богиню встретим. Ладно, приходи там в себя, не буду мешать, а то тараторю, тараторю… Статью бросил, конечно?.. А?.. Молоде-ец! Это Ирина специально терпела, чтоб ты успел. Да, да… Ну, пока, Димуша! От Насти – привет!
Телефон со стуком лег на клеенку.
– Все хорошо. Мальчик, три двести… А ты чего ревешь, дуреха мокрая?! Ну-ка успокоились! Ну?.. Представь, он даже статью успел закончить свою! Только дописал, и звонят: «У вас – сын!» Теперь встречать надо готовиться… Ох, боже мой, да перестань ты рыдать! На столе вот давай приберись. Я за вином. Ты какое любишь, красное, белое? Я каберне тут полюбила, очень хорошее… А, Насть? Пошла я, короче. Вернусь, чтоб веселой была опять. Ясно? Насть, да успокойся ты! Нашатыря, что ли, дать? Дать?.. Слышишь, праздник сегодня ведь. День рождения!..
