Глава 13

В первый день всей оставшейся ему жизни Мокриц фон Липвиг проснулся – что было приятно, потому что в каждый отдельно взятый день многие этого не делают, – но проснулся в одиночестве, что было уже не так приятно.

Было шесть утра, и туман точно приклеился к окнам, такой густой, что в нем должны были плавать гренки. Но он любил эти моменты, пока фрагменты минувшего дня еще не начали вставать перед глазами.

Минуточку, это не его апартаменты. Это квартира на Почтамте, именно такая комфортабельная и роскошная, как представляешь себе при словах «предоставляется по службе».

Кусочек вчерашнего дня встал на место. А, да, Витинари приказал закрыть банк, чтобы его клерки проверили там на этот раз все. Мокриц пожелал им удачи с особым комодом покойного сэра Джошуа…

Шалопая не было, а жаль. Человек не ценит утреннее слюнявое облизывание, пока не потеряет его. Глэдис тоже не было, и это вызывало беспокойство.

Она не объявилась и пока он одевался, и на столе не лежало свежего выпуска «Правды». Да и костюм некому было погладить.

В конечном итоге он нашел ее в сортировочной, за тележкой почты. Синее платье исчезло, но на его месте появилось серое, которое по зачаточным големским стандартам выглядело довольно модно.

– Доброе утро, Глэдис, – позвал Мокриц. – Могу ли я надеяться на поглаженные брюки?

– В Почтальонской Раздевалке Всегда Стоит Горячий Утюг, Господин Фон Липвиг.

– Да? О. Ясно. А, э… «Правда»?

– Четыре Экземпляра Каждое Утро Доставляются В Кабинет Господина Гроша, Господин Фон Липвиг, – сказала Глэдис с упреком.

– О сэндвиче, я полагаю, нечего и…

– Мне Пора Возвращаться К Выполнению Моих Обязанностей, Господин Фон Липвиг, – упрекнула она.

– Знаешь, Глэдис, никак не могу отделаться от мысли, что в тебе что-то изменилось, – заметил Мокриц.

– Да! Я Делаю Это Ради Себя, – сказала Глэдис с горящими глазами.

– Делаешь что именно?

– Этого Я Еще Не Выяснила, Но Я Прочитала Только Десять Страниц.

– Ага! Читаешь новую книгу? Не леди Дейрдре Ваггон, надо полагать?

– Нет, Потому Что Она Чудовищно Отстала От Современности. Я Презрительно Смеюсь.

– Ну да, я в этом и не сомневался, – задумчиво произнес Мокриц. – И наверное, это госпожа Ласска дала тебе эту книгу?

– Да. Она Называется «Почему Мужчины Путаются У Нас Под Ногами». Автор Релевенция Флаут, – сообщила Глэдис с готовностью.

А начинаем мы с самыми лучшими намерениями, думал Мокриц: найти их, откопать, освободить. Но мы и понятия не имеем, что творим и с чем.

– Глэдис, суть книг в том, что… в общем, суть… то есть только потому, что это написано на бумаге, не значит, что нужно… я имею в виду, это не значит, что… проще говоря, каждая книга…

Он замолчал. Они верят словам. Слова вдыхают в них жизнь. Нельзя взять и сказать ей, что мы вертим словами, как жонглеры, и подтасовываем их смысл себе в угоду…

Он похлопал Глэдис по плечу.

– В общем, читай все подряд и думай своей головой, договорились?

– Это Было Без Малого Непристойное Поведение, Господин Фон Липвиг.

Мокриц чуть не расхохотался, но вовремя осекся под ее строгим взглядом.

– Ну, разве что для госпожи Флаут, – сказал он и направился за «Правдой», пока ее всю не растащили.

Еще один тягостно сладкий денек для издателя. Первая полоса, в конце концов, только одна. В итоге редактор решил впихнуть туда все: «Кажется, ананасовый» в комплекте с иллюстрацией и с перепачканными Шиками на заднем плане, и да, монолог Пуччи со всеми подробностями. Это было великолепно. И она все говорила и говорила. С ее точки зрения все было предельно просто: она была права, а остальные страдали ерундой. Пуччи так упивалась звуком собственного голоса, что стражникам пришлось написать на бумажке официальное предостережение и сунуть ей под нос, прежде чем уволочь ее, все еще продолжавшую говорить…

А кто-то успел запечатлеть момент, когда кольцо Космо попало на солнечный свет. В больнице это назвали почти идеальной операцией, которая, возможно, спасла ему жизнь, по словам врачей, и откуда Мокриц знал, что нужно делать, сказали они, когда все медицинские познания Мокрица на данную тему ограничивались тем, что на пальцах не должны расти зеленые грибы…

Газету вырвали у него из рук.

– Что ты сделал с профессором Флидом? – осведомилась Дора Гая. – Я точно знаю, ты с ним что-то сделал! Не ври!

– Я ничего не делал! – возразил Мокриц и повторил формулировку мысленно. Да, технически так и есть.

– Я была в департаменте Посмертных Коммуникаций, между прочим!

– И что там сказали?

– Я не знаю! Кальмар перегородил дорогу! Но ты что-то сделал, это точно! Это Флид раскрыл тебе секрет общения с големами, так ведь?

– Нет. – И это была чистая правда. Но Дора Гая колебалась.

– Не он?

– Нет. Он помог мне со словарем, но это не секрет.

– У меня получится?

– Нет. – И на данный момент это было правдой.

– Они принимают приказы только от мужчин? Наверняка в этом все дело!

– Вряд ли, – вполне честно.

– Но секрет есть?

– Не то чтобы секрет. Флид сам это нам сказал. Он просто не знал, что это секрет.

Правда.

– Это какое-то слово?

– Нет.

Правда.

– Почему ты мне просто не скажешь? Ты же знаешь, что можешь мне доверять!

– Да, конечно. Но можно ли будет тебе доверять, если кто-то приставит нож к твоему горлу?

– Зачем это кому-то?

Мокриц вздохнул:

– Потому что тебе будет известно, как командовать величайшей армией всех времен! Ты не смотрела по сторонам? Или ты не заметила всех этих стражников? Они объявились сразу после слушания!

– Какие стражники?

– Все эти тролли, перекладывающие мостовые. Ты часто видишь подобное? Строй кебов, которые не заинтересованы в пассажирах? Батальон попрошаек? А каретный двор за Почтамтом кишит зеваками, которые ничего не делают и глазеют в окна! Вот какие стражники. Это называется засада, а я – дичь…

В дверь постучали. Мокриц узнал этот стук, предназначенный, чтобы осведомить, но не беспокоить.

– Входи, Стэнли, – сказал он.

Дверь открылась.

– Это я, сэр, – сообщил Стэнли, который шел по жизни с осторожностью человека, читающего руководство по эксплуатации в переводе с иностранного языка.

– Да, Стэнли.

– Глава отдела марок, сэр, – пояснил Стэнли.

– Да, Стэнли?

– Лорд Витинари на каретном дворе, сэр, инспектирует новое автоматизированное приемное устройство. Он говорит, что никуда не торопится, сэр.

– Он говорит, что никуда не торопится, – сказал Мокриц Доре Гае.

– Тогда не будем терять ни минуты?

– Именно.

– Удивительно похоже на виселицу, – заметил лорд Витинари, в то время как почтовые экипажи грохотали у него за спиной.

– Это позволяет экспрессу подбирать мешки с почтой, не замедляя хода, – объяснил Мокриц. – То есть письма из мелких региональных отделений могут приниматься прямо на ходу. Это может сэкономить несколько минут на длинных маршрутах.

– И конечно, если я выдам тебе несколько лошадей-големов, экипажи смогут преодолевать по нескольку сотен миль за час, как мне сообщили. И к тому же интересно, смогут ли их горящие глаза видеть даже в такой туман.

– Вероятно, сэр. Только вообще-то у меня уже есть лошади-големы.

Витинари холодно посмотрел на него и сказал:

– А! Еще у тебя есть все уши. О каком обменном курсе мы говорим?

– Понимаете, не то чтобы я хотел быть властелином големов, – начал Мокриц.

– Обсудим по дороге. Жду тебя в своей карете, – перебил Витинари.

– Куда мы?

– Здесь недалеко. Мы направляемся к господину Бенту.

Клоун, открывший калитку в неприветливых воротах Гильдии Шутовских дел, перевел взгляд с Витинари на Мокрица, потом на Дору Гаю и не порадовался никому из них.

– Мы хотели бы видеть Доктора Пьерро, – сказал Витинари. – Я требую впустить нас с минимумом веселья.

Калитка захлопнулась. Послышался быстрый шепот и какой-то лязг, и одна створка двойных дверей приотворилась, достаточно для того, чтобы они смогли пройти гуськом. Мокриц шагнул вперед, но Витинари задержал его, положив руку ему на плечо, и указал тростью вверх.

– Это Гильдия Шутовских дел, – сказал он. – Ожидай… потех.

На двери балансировало ведро. Витинари вздохнул и подтолкнул дверь тростью. На обратной стороне послышался грохот и плеск.

– Не знаю, почему они продолжают на этом настаивать, честное слово, не понимаю, – сказал патриций, переступая порог. – Это несмешно и может кого-нибудь покалечить. Осторожнее – крем.

Из темноты за дверью послышался стон.

– Со слов Доктора Пьерро, господин Бент при рождении был наречен Чарли Бенито, – сказал Витинари, проходя под шатром, занимавшим весь двор Гильдии. – И он был рожден клоуном.

Десятки клоунов прекратили свои ежедневные тренировки и провожали их взглядами. Торты оставались неброшенными, штаны не наполнялись побелкой, невидимые собачки замерли, недовиляв хвостами.

– Рожден клоуном? – переспросил Мокриц.

– Именно так, господин фон Липвиг. Великим клоуном из рода клоунов. Ты видел его вчера. Грим Чарли Бенито передавался из поколения в поколение.

– Я подумал, он сошел с ума!

– А вот Доктор Пьерро, напротив, считает, что он пришел в себя. У юного Бента, по-видимому, было ужасное детство. Никто не сообщил ему о том, что он клоун, пока мальчику не исполнилось тринадцати лет. А его мать по личным причинам всячески подавляла в нем клоунство.

– Должно быть, раньше клоуны ей нравились, – заметила Дора Гая. Она посмотрела по сторонам. Все клоуны поспешно отвернулись.

– Она любила клоунов, – сказал Витинари. – Точнее сказать, одного клоуна. И только одну ночь.

– Ага. Понятно, – сказал Мокриц. – А потом цирк уехал?

– Увы, да, по цирковому обыкновению. После чего, надо полагать, она старалась держаться подальше от мужчин с красными носами.

– Откуда вам все это известно? – спросил Мокриц.

– Отчасти это аргументированные домыслы, но госпожа Драпс многое сумела из него вытянуть за последние пару дней. Она дама глубокая и непреклонная.

На противоположном конце шатра был еще один выход, где их встретил глава Гильдии.

Он был весь белый: белый колпак, белые ботинки, белый костюм и белое лицо, на котором тонко очерченная красной краской улыбка скрывала его настоящее лицо, холодное и горделивое, как у Князя Тьмы.

Доктор Пьерро кивнул Витинари.

– Милорд…

– Доктор Пьерро, – ответил Витинари. – Как поживает наш пациент?

– О, вот если бы он попал к нам, когда был еще юн, – сказал Пьерро. – Какой был бы клоун! Какое чувство времени! Да, кстати, обычно мы не допускаем посетительниц женского пола в здание гильдии, но в таких особых обстоятельствах сделаем исключение.

– Ах, какое счастье, – сказала Дора Гая с желчью, пропитавшей каждое слово.

– Просто дело в том, что, как бы ни возражало общество «Шутки для женщин», женщины ни разу не смешные.

– Ужасный недостаток, – согласилась Дора Гая.

– Весьма любопытная дихотомия, потому что клоуны – тоже, – сказал Витинари.

– И я всегда так думала, – сказала Дора Гая.

– Они трагичны, – продолжал Витинари. – И, смеясь над их бедами, мы смеемся над собственными. Нарисованная улыбка скалится на нас из тьмы, смеясь над нашей верой в порядок, логику, статус, реальность реальности. Маска знает, что мы родились на банановой кожуре, которая ведет лишь к открытой крышке люка смерти, и нам остается надеяться только на овации зрителей.

– Как сюда вписываются скрипучие животные из воздушных шариков? – поинтересовался Мокриц.

– Не имею понятия. Но насколько мне известно, когда потенциальные убийцы ворвались к господину Бенту, он задушил одного из них очень реалистичным веселым розовым слоном из шариков.

– Только вообразите эти звуки, – радостно воскликнула Дора Гая.

– Да! Каков поворот! И это безо всяких тренировок! А трюк с лестницей? Настоящая боевая клоунада! Превосходно! – сказал Пьерро. – Теперь нам все известно, Хэвлок. После смерти матери вернулся его отец и, конечно же, увез с собой в цирк. Любому клоуну видно, что смех у него в крови! Эти ноги! Нужно было отправить его прямиком к нам! В таком возрасте с мальчиком может быть непросто. Но нет, его втиснули в старый костюм его деда и выпихнули на арену какого-то захолустного городка, и вот тогда-то клоунада лишилась своего короля.

– Почему? Что случилось? – спросил Мокриц.

– А сам как думаешь? Над ним засмеялись.

Его накормили жарким из кролика. И когда он заглянул через плечо человеку, который тихо сидел за складным столиком, то увидел тетрадь, полную цифр, записанных от руки. Ему нравились цифры. Они всегда имели смысл в мире, который его не имел. Тогда он очень вежливо спросил человека, что там записано внизу страницы, и получил ответ: «Это называется итогом», и сказал: «Нет, это не итог, это на три фартинга меньше итога». «Откуда ты знаешь?» – спросил человек, и он ответил: «Вижу», и тот сказал: «Но ты ведь только один раз посмотрел!» И он воскликнул: «Ну да, а как еще?»

Он открыл глаза и увидел перед собой смутные фигуры.

– Я арестован?

Мокриц посмотрел на Витинари, и тот неопределенно махнул рукой.

– Необязательно, – сказал Мокриц осторожно. – Мы знаем про золото.

– Сэр Джошуа сказал, что все расскажет о моей… семье.

– Да, мы знаем.

– Люди засмеяли бы. Я не мог этого вынести. А потом… знаете, мне кажется, потом я просто убедил себя в том, что золото мне приснилось. И если я никогда не начну его искать, оно все еще будет там. – Он остановился, как будто разрозненные мысли выстраивались в очередь для высказывания вслух. – Доктор Пьерро был очень любезен и показал мне историю маски Чарли Бенито… – Снова пауза. – Мне сказали, что я замечательно швыряюсь кремовыми тортами. Быть может, мои предки будут мной гордиться.

– Как ты себя сейчас чувствуешь? – спросил Мокриц.

– О, вполне в себе, – ответил Бент. – Кто бы это ни был.

– Вот и славно. Тогда жду тебя завтра на рабочем месте, господин Бент.

– Ему еще слишком рано возвращаться! – запротестовала госпожа Драпс.

Мокриц повернулся к Пьерро и Витинари:

– Не могли бы вы нас, пожалуйста, оставить, господа?

На лице главного клоуна изобразилось возмущение, усугубленное вечно счастливой улыбкой, но они ушли и закрыли за собой дверь.

– Послушай, господин Бент, – заговорил Мокриц с поспешностью. – Мы в беде…

– Я ведь верил в золото, – сказал Бент. – Я не знал, где оно, но верил в него.

– Это хорошо. И оно наверняка все еще есть где-то в шкатулке Пуччи, – сказал Мокриц. – Но я хочу завтра же открыть банк, а люди Витинари перерыли там все бумажки до единой, и можешь себе представить, какой бардак они после себя оставили. А еще я хочу запустить завтра новые банкноты, понимаешь? Деньги, которые не нуждаются в золоте. А банк не нуждается в золоте. Мы с тобой это знаем. Сколько лет он действовал с хранилищем, полным мусора! Но банк нуждается в тебе, господин Бент. У Шиков серьезные неприятности, Космо куда-то заперли, персонал не понимает, что происходит, и завтра, господин Бент, когда банк откроет свои двери, ты должен быть там. Я прошу тебя. Да, и председатель любезно пролаял свое согласие повысить твой оклад до шестидесяти пяти долларов в месяц. Знаю, ты не такой человек, чтобы польститься на деньги, но прибавку стоит иметь в виду человеку, подумывающему о, кхм, смене домашней обстановки?

Это не было слепой догадкой. Это было очень зрячей догадкой, с идеальным зрением. Госпожа Драпс явно была дамой далеко идущих планов, и эти планы вряд ли включали жизнь, проведенную в тесной комнатке на Вязовой улице.

– Но решать, конечно, тебе, – сказал Мокриц и поднялся. – Хорошо с ним здесь обращаются, госпожа Драпс?

– Только потому, что я здесь, – парировала она. – Сегодня утром заявились трое клоунов с большой веревкой и маленьким слоном и предложили вырвать ему зуб, бедняжке! А потом, только я их выпроводила, как пришли еще двое и стали белить стены, и, по-моему, очень некачественно! Можешь не сомневаться, я их тотчас же выставила!

– Молодчина, госпожа Драпс!

Витинари ждал снаружи, распахнув дверцу кареты.

– Поедешь со мной, – сказал он.

– Вообще-то тут совсем недалеко до…

– Садись, господин фон Липвиг. Поедем живописным маршрутом. Похоже, ты считаешь наши взаимоотношения какой-то игрой, – продолжил Витинари, когда карета тронулась с места. – И уверен, что все грехи будут отпущены. Так что позволь мне вручить тебе это.

Он взял в руки черную трость с серебряным черепом и потянул за рукоятку.

– Эта занятная вещица была изъята у Космо Шика, – сказал патриций, когда наружу выскользнуло лезвие.

– Знаю. Это разве не копия вашей трости? – спросил Мокриц.

– Да что ты? – удивился Витинари. – Я что, похож на такого правителя, у которого «клинок на крови тысячи человек»? Дальше, наверное, только корона из черепов. Похоже, Космо сделал трость на заказ.

– Выходит, это копия слуха? – спросил Мокриц. Где-то снаружи распахнулись ворота.

– Верно, – сказал Витинари. – Копия того, чего не существует. Остается только надеяться, что она аутентична не во всех отношениях.

Дверца кареты открылась, и Мокриц вышел в дворцовый сад. Он имел типичный для подобных мест вид: опрятный, ухоженный, с большим количеством гальки и остроконечных деревьев и безо всяких грядок.

– Зачем мы здесь? – спросила Дора Гая. – Это связано с големами?

– Госпожа Ласска, а что наши местные големы думают о новой армии?

– Пришлые им не нравятся. Они считают, что из-за них будут проблемы. У них нет платы, которую можно заменить. Они хуже, чем зомби.

– Спасибо. Следующий вопрос: могут ли они убивать?

– Исторически творцы големов не делали големов, которые способны убивать.

– Значит, нет?

– Я не знаю!

– Уже кое-что. Можно ли дать им приказ, который не может быть отменен другим человеком?

– Ну да… Если больше никто не знает секрет.

– А секрет – это что? – Витинари развернулся к Мокрицу и обнажил клинок.

– Должно быть, то, как я отдаю им приказы, сэр, – сказал Мокриц, во второй раз глядя вдоль лезвия. Оно и в самом деле поблескивало.

Он был готов к тому, что произошло дальше, только оно произошло совершенно не так.

Витинари вручил ему трость и сказал:

– Госпожа Ласска, я бы очень хотел, чтобы ты не покидала город надолго. От этого он начинает искать неприятности. Расскажи нам секрет, господин фон Липвиг.

– Это может быть слишком опасно, сэр.

– Господин фон Липвиг, мне на лбу у себя написать «тиран»?

– Я могу поторговаться?

– Ну конечно. Я человек разумный.

– И вы придержитесь условий сделки?

– Нет. Но я предложу тебе другую. Почтамт может забрать шесть лошадей-големов. Остальные големы-воины будут отданы на попечение «Треста Големов», но использование четырехсот големов для усовершенствования семафорной системы, не сомневаюсь, будет одобрено международным сообществом. Мы заменим золото големами в качестве основы для нашей валюты, что ты очень обстоятельно описал. Вы двое поставили нас в очень… любопытное международное положение…

– Извините, что перебиваю, но почему я держу вашу трость? – спросил Мокриц.

– …и ты расскажешь секрет, и – самое главное – сохранишь жизнь, – закончил Витинари. – Кто сделает тебе более выгодное предложение?

– А, ладно, – сказал Мокриц. – Этим должно было кончиться. Големы подчиняются мне, потому…

– Потому что ты одет в золотой костюм и, следовательно, в их глазах выглядишь эмийским жрецом, – сказал Витинари. – Потому что в приказе, чтобы он был полностью усвоен, правильные слова должны быть сказаны правильным человеком правильному слушателю. Я был очень способным учеником. Все дело в логике. Можешь закрыть рот.

– Вы все знали?

– Это же не драконья магия.

– И зачем вы дали мне этот жуткий клинок?

– И впрямь безвкусная вещь, – согласился Витинари, забирая у него оружие. – Она могла бы принадлежать кому-то, например, по имени Кракс Грозный. Мне было просто интересно убедиться, что держать его в руках тебе будет еще страшнее. Ты вообще не склонен к насилию…

– Можно было обойтись и без этого! – сказал Мокриц. Дора Гая улыбалась.

– Господин фон Липвиг, господин фон Липвиг, ничему тебя жизнь не учит, – сказал Витинари, пряча клинок в трость. – Один из моих предшественников бросал людей на растерзание диким черепахам. Мучительная смерть. Он считал это уморительным. Извини, если мои забавы более интеллектуальны. Дай-ка подумать, что же еще? Ах да, с прискорбием сообщаю, что человек по имени Сычик Клямс скончался.

Как-то он это сказал…

– К нему явился ангел?

– Вполне возможно, господин фон Липвиг. Но если тебе понадобится художник для новых проектов, уверен, во дворце найдется человек, способный тебе содействовать.

– Значит, так оно и было суждено, – сказал Мокриц. – Я рад, что он теперь в лучшем месте.

– Уж точно в более сухом. А теперь ступайте. Можете воспользоваться моей каретой. Тебе пора открывать банк! Мир продолжает вертеться, и сегодня утром он вертится на моем столе. Шалопай, за мной.

– Я бы хотел внести одно предложение, которое может помочь? – спросил Мокриц, когда Витинари собрался уходить.

– Какое же?

– Почему бы вам не рассказать остальным правителям Равнин о золотом секрете? В таком случае никто не сможет использовать големов как солдат. Это разрядило бы обстановку.

– Гм, интересно. А ты согласна с этим, госпожа Ласска?

– Да! Нам не нужны армии големов! Это правильная мысль!

Витинари наклонился и дал Шалопаю собачье печенье. Когда он выпрямился, в его лице произошла едва заметная перемена.

– Прошлой ночью, – сказал патриций, – какой-то предатель отправил золотой секрет правителям всех крупных городов Равнин семафорным сообщением, источник которого никак не удается обнаружить. Это же был не ты, господин фон Липвиг?

– Я? Нет!

– Но ты же сам это предложил. Это можно расценить и как измену.

– Я только что вам это сказал! Вы не можете повесить все на меня! И потом, это была правильная мысль, – добавил он, стараясь не смотреть в глаза Доре Гае. – Если мы не подумаем о том, как не использовать пятидесятифутовых големов-убийц, подумает кто-нибудь другой.

Он услышал, как она хихикнула, впервые в жизни.

– Сейчас у нас есть сорокафутовые големы-убийцы, госпожа Ласска? – спросил Витинари со строгим видом, как будто собирался добавить: «Надеюсь, вы привели достаточно на всех!»

– Нет, сэр. Их нет, – ответила Дора Гая, стараясь сохранять серьезность, но безуспешно.

– Тогда ничего страшного. Какой-нибудь гений однажды непременно придумает и это. И когда это случится, не колеблясь воздержись от того, чтобы приводить их к себе домой. Между тем у нас на руках есть такой вот печальный результат. – Витинари покачал головой в самой искренней, по мнению Мокрица, напускной досаде и продолжал: – Армия, которая подчинится кому угодно в блестящей куртке, с рупором в руках и эмийским переводом фразы «Выкопайте яму и заройтесь в ней», превратит любую войну в увлекательный фарс. Можете не сомневаться, я созову следственный комитет. Он будет работать без отдыха, не считая обязательных перерывов на чай с печеньем, пока не найдется виновник. Я выражу свою личную в этом заинтересованность.

«Ну конечно же, – думал Мокриц. – И хотя многие слышали, как я отдавал приказы на эмийском, лично я бы поставил на человека, который считает войну бессмысленным переводом клиентуры. На человека, из которого аферист лучше, чем из меня, который считает любой комитет чем-то вроде мусорной корзинки, который каждый день превращает шипение в сосиски…»

Мокриц и Дора Гая переглянулись – и согласились взглядами: это он. Конечно он. Низз и все остальные поймут, что это он. Микробы, живущие на замшелых стенах, должны знать, что это он. И никто ничего не докажет.

– Можете нам доверять, – сказал Мокриц.

– Да. Я знаю, – сказал Витинари. – За мной, Шалопай. Тебя ждет тортик.

Мокрицу не хотелось снова садиться в карету. Кареты теперь вызывали у него неприятные ассоциации.

– Он ведь выиграл, да? – спросила Дора Гая.

Вокруг клубился туман.

– Во всяком случае, председатель теперь ест у него из рук.

– Так вообще можно?

– Кажется, это подпадает под принцип quia ego sic dico.

– Но что это значит?

– «Потому что я так сказал», если не ошибаюсь.

– Хорошенький принцип!

– Вообще говоря, единственный, который ему нужен. В общем и целом он мог бы…

– Ты должен мне пять тыщ, гошподин Штеклярш!

Фигура вышла из мрака и в одно мгновение очутилась за спиной у Доры Гаи.

– Давай без глупоштей, гошпожа, у меня ждесь ножик, – сказал Криббинс, и Мокриц услышал, как Дора Гая сделала глубокий вдох. – Твой приятель обещался заплатить мне пять штук за донос на тебя, а раз уж ты сам донес на себя и упрятал его в шумашедший дом, я подумал, выходит, теперь ты мне должен?

Мокриц медленным движением ощупал карман, но там было пусто. Его маленькие помощники были конфискованы: в Танти не любили, когда ты приходил со своим кистенем и отмычками, и предпочитали, чтобы такие вещи покупались у надзирателей, как положено.

– Убери нож, и мы поговорим, – сказал он.

– Ага, поговорим! Нравится тебе разговаривать, да? Язык у тебя знатно подвешен! Я вше видел! Почешешь им – и шразу золотой мальчик! Ты им говоришь, что ограбишь их, а они тебе шмеются! Как у тебя это получается, а?

Криббинс чавкал и плевался от бешенства. Человек совершает ошибки, когда сердится, но это едва ли утешает, если кто-то приставил нож к почкам твоей возлюбленной. Дора Гая побледнела, и Мокриц надеялся, что ей хватит ума не топать сейчас ногами. И самое главное, нужно было не поддаться на соблазн заглянуть за плечо Криббинсу, потому что краем глаза Мокриц заметил, что кто-то крадется к нему…

– Сейчас не время для поспешных действий, – сказал он громко. Тень в тумане замерла. – Криббинс, в этом твоя вечная проблема, – продолжал Мокриц. – Ты что, рассчитывал, что у меня будет с собой такая сумма?

– Вокруг полно мешт, где мы можем ш комфортом подождать тебя, а?

Глупо, подумал Мокриц. Глупо, но опасно. И подумал еще: ум против ума. Оружие, которое противник не умеет использовать, принадлежит тебе. Подначь его.

– Просто отойди, и мы сделаем вид, что тебя не видели, – сказал он. – Это лучшее, на что ты можешь рассчитывать.

– Ты мне жубы жаговарить будешь, ты, мелкий гаденыш? Да я…

Что-то громко спружинило, и Криббинс издал странный звук. Это был стон человека, который пытался кричать, но даже кричать было слишком больно. Мокриц схватил Дору Гаю, а Криббинс сложился пополам, вцепившись себе в рот. Что-то зазвенело, и на щеке Криббинса выступила кровь, отчего он заскулил и свернулся клубком. А звуки все продолжали сыпаться: это челюсти мертвеца, с которыми столько лет дурно обращались и которыми скверно пользовались, наконец уступили призраку, решительно вознамерившемуся утащить ненавистного Криббинса за собой. Позже врач сказал, что одна пружина достала до самой носовой пазухи.

Капитан Моркоу и Шнобби Шноббс выбежали из тумана и уставились на человека, который продолжал периодически подергиваться под пружинистые звуки.

– Извини, господин, мы тебя потеряли в таком тумане, – сказал Моркоу. – Что с ним случилось?

Мокриц крепко прижимал к себе Дору Гаю.

– Челюсти взорвались, – ответил он.

– И как такое могло произойти, господин?

– Понятия не имею, капитан. Почему бы не сделать доброе дело и не отвезти его в больницу?

– Ты хочешь подать на него заявление, господин фон Липвиг? – спросил Моркоу, бережно поднимая дрожащего Криббинса.

– Я предпочту бренди, – ответил Мокриц. Он подумал: может, Анойя просто выжидает момент. Надо бы сходить в ее храм и повесить ей большой-пребольшой половник. Сейчас не лучшее время проявлять неблагодарность…

Секретарь Стукпостук на мысочках своих бархатных туфель вошел в кабинет лорда Витинари.

– С добрым утром, – сказал его светлость, отворачиваясь от окна. – Туман сегодня имеет приятный желтоватый оттенок. Какие-нибудь новости о Досихпоре?

– Щеботанская Стража разыскивает его, сэр, – сказал Стукпостук и положил перед Витинари свежий выпуск городского издания «Правды».

– Зачем?

– Он купил билет до Щеботана.

– А второй он купит с рук у возницы, едущего в Орлею. Он будет бежать со всех ног. Отправь срочный клик нашему человеку в Орлее, будь добр.

– Надеюсь, вы правы, сэр.

– Серьезно? Я надеюсь, что не прав. Это пойдет мне на пользу. Ах. Ах-ах-ах.

– Сэр?

– Вижу, «Правда» снова раскрасила первую полосу. Долларовая банкнота с лицевой и оборотной части.

– Да, сэр. Очень красиво.

– И в натуральную величину, – сказал Витинари, продолжая улыбаться. – Здесь написано – это чтобы ознакомить народ с ее внешним видом. Прямо сейчас, Стукпостук, прямо сейчас добросовестные горожане аккуратно вырезают оба рисунка и склеивают половинки.

– Мне поговорить с редактором, сэр?

– Нет. Будет интереснее позволить событиям развиваться естественным путем.

Витинари откинулся на спинку кресла и со вздохом закрыл глаза.

– Хорошо, Стукпостук, я собрался с силами и готов услышать, что представляет собой политическая карикатура.

Послышался шелест бумаги, и Стукпостук нашел нужную страницу.

– Что ж, Шалопай вышел очень хорошо.

Под столом Витинари пес, услышав звук своего имени, открыл глаза. Так же, как и его новый хозяин, с еще большим нетерпением.

– У него же ничего нет в пасти?

– Нет, сэр, – спокойно ответил Стукпостук. – Это же анк-морпоркская «Правда», сэр.

Витинари снова расслабился.

– Продолжай.

– Он на поводке и выглядит непривычно свирепым. Вы держите поводок, сэр. От него нервно пятится в угол стая жирных котов. На котах надеты цилиндры, сэр.

– Обычное дело у котов.

– И на них написано «Банки», сэр, – добавил Стукпостук.

– Как тонко!

– В то время как вы, сэр, машете перед ними веером бумажных денег, и в облаке у вас над головой написано…

– Дай угадаю. «Это вам не ананасовый крем»?

– Очень хорошо, сэр. Кстати, оказывается, председатели остальных городских банков желают аудиенции, в любое удобное для вас время.

– Хорошо. Тогда сегодня после обеда.

Витинари поднялся и подошел к окну. Туман рассеивался, но его дрейфующий покров все еще скрывал город из вида.

– Господин фон Липвиг очень… популярный молодой человек, не так ли, Стукпостук? – спросил Витинари, глядя в полумрак.

– Да, сэр, – согласился Стукпостук, собирая газеты. – Исключительно популярный.

– И очень уверен в собственных силах.

– Согласен с вами.

– И преданный?

– Он принял за вас торт, сэр.

– Стратег со стремительным мышлением.

– О да.

– Не будем забывать, что его собственное будущее зависело от этого торта.

– Он восприимчив к политическим веяниям, – сказал Стукпостук и взял стопку бумаг в руки.

– И, как ты верно говоришь, популярен, – сказал Витинари, оставаясь сухопарым силуэтом на фоне тумана.

Стукпостук выждал. Не только Мокриц был восприимчив к политическим течениям.

– Настоящая находка для города, – проговорил Витинари после недолгого молчания. – И не нужно позволять ему простаивать. Хотя понятно, что он должен пробыть в Королевском банке достаточно времени, чтобы прогнуть его под себя окончательно, – задумчиво произнес он.

Стукпостук ничего не сказал и просто придал бумагам на столе более приятный вид. На глаза ему попалось одно имя, и он переложил документ наверх.

– Тогда ему, конечно, снова начнет не сидеться на месте, и он подвергнет опасности и себя, и окружающих…

Стукпостук улыбнулся документам. Его рука застыла в воздухе…

– Не к слову будет сказано, сколько лет господину Сморщу?

– Главному налоговому инспектору? Уже за семьдесят, сэр, – ответил Стукпостук и открыл выбранную им папку. – Верно, тут написано, семьдесят четыре.

– Не так давно мы задумались над его методами, не так ли, Стукпостук?

– Совершенно так, сэр. На прошлой неделе.

– Боюсь, это человек не гибкого ума. И он несколько растерялся в современном мире. Держать кого-то вверх тормашками над корытом и трясти – это уже не метод. Я бы не стал его винить, если он решит уйти на заслуженный и честно заработанный покой.

– Да, сэр. Когда бы вы хотели, чтобы он принял такое решение? – спросил Стукпостук.

– Спешить некуда, – ответил Витинари. – Спешить некуда.

– Вы уже обдумали кандидатуру на его место? На такой работе друзей не заводят, – сказал Стукпостук. – Тут понадобится особенный тип.

– Я обдумаю это, – сказал Витинари. – Наверняка подходящий человек еще подвернется.

Сотрудники банка приходили на работу раньше обычного, пробиваясь через толпы, наводнившие улицы, потому что (а) начинался новый акт восхитительного уличного представления под названием Анк-Морпорк и (б) у кого-то будут большие неприятности, если пропадут их деньги. Однако ни господина Бента, ни госпожи Драпс нигде не было видно.

Мокриц был на монетном дворе. Работники господина Шпулькса – что ж, они сделали все, что могли. Извинительная фраза, которую часто произносят, чтобы сказать, что результат оказался на вершок выше посредственного, в их случае значила: на голову выше превосходного.

– Уверен, мы сможем их еще усовершенствовать, – повторял Шпулькс, пока Мокриц любовался.

– Они идеальны, господин Шпулькс!

– Вовсе нет. Но очень лестно слышать такие слова. Пока что мы успели сделать семьдесят тысяч.

– Этого недостаточно!

– Со всем уважением, мы же не газеты печатаем. Но мы набиваем руку. Ты что-то говорил про другие номиналы?..

– О да. Для начала – два, пять и десять долларов. И пусть пятерки и десятки будут говорящими.

И это не предел, думал Мокриц, пока разноцветные деньги порхали в его пальцах. Люди будут выстраиваться за ними в очередь. Стоит им увидеть такое, и они больше не захотят грубых, тяжелых монет! Гарантия: големы! Чего стоит монета по сравнению с рукой, которая ее держит? Вот это – ценность! Вот это – достоинство! Хм, да, пожалуй, это будет хорошо смотреться и на двухдолларовой банкноте, главное, не забыть.

– Деньги… говорящими? – переспросил Шпулькс с опаской.

– Бесята, – сказал Мокриц. – Это ведь всего лишь разумные заклинания. Даже не нужно придавать им определенную форму. Мы напечатаем их на купюрах большего номинала.

– И ты думаешь, в университете согласятся на такое? – спросил Шпулькс.

– Да, потому что я нарисую голову Чудакулли на пяти долларах. Я схожу и переговорю обо всем с Думмингом Тупсом. Если это не прецедент для нецелесообразного применения магии, то что тогда?

– И что будут говорить деньги?

– Все, что мы пожелаем. Например: «Ты уверен, что тебе нужна эта покупка?» или «Может, отложишь меня на черный день?». Возможности безграничны!

– Мне они обычно говорят: до свидания, – сказал печатник, вызвав дежурное веселье.

– Ну так мы попробуем сделать так, чтобы они посылали тебе воздушный поцелуй вдогонку, – сказал Мокриц. Он повернулся к людям из подсобок, которые сияли и светились от внезапной значимости. – Кто из вас, господа, поможет мне отнести все это в банк?..

Стрелки часов играли в догонялки, спеша разменять новый час, когда Мокриц прибыл в банк, а господина Бента все еще не было.

– Эти часы правильно идут? – спросил Мокриц, когда стрелки расслабленно зашагали к половине.

– Конечно, сэр, – ответил кассир. – Господин Бент подводит их дважды в день.

– Может, и так, но он отсутствует уже…

Двери распахнулись, и появился он. Мокриц почему-то ожидал увидеть клоунский наряд, но это был отглаженный и отполированный господин Бент в строгом пиджаке и в брюках в полосочку, и…

…с красным носом. За руку с госпожой Драпс.

Работники банка уставились на это, не зная, как реагировать.

– Дамы и господа, – произнес Бент, и его голос гулким эхом прокатился в воцарившейся тишине. – Я должен принести вам столько извинений. Я совершил множество ошибок. Да, вся моя жизнь была ошибкой. Я верил, что истинная ценность заключается в кусках металла. Почти все, во что я верил, на самом деле не стоит и гроша, но господин фон Липвиг поверил в меня, и поэтому сегодня я здесь. Давайте делать деньги, основанные не на геологической прихоти, но на гении человеческих рук и разума. А теперь… – Он прервался, потому что госпожа Драпс сжала его руку. – Ах да, как я мог забыть? Теперь я всем сердцем верю в то, что госпожа Драпс выйдет за меня замуж в Веселой Часовне в Гильдии Шутовских дел в ближайшую субботу, церемонию проведет преподобный брат Бим-Бом. Приглашены все…

– …только осторожнее выбирайте костюм, потому что это побелочная свадьба, – сказала госпожа Драпс, пытаясь говорить игриво.

– И с этим мне остается только… – попытался продолжить господин Бент, но тут его сослуживцы осознали, что они только что услышали, и обступили жениха и невесту. Женщин тянуло к будущей госпоже не-Драпс ни с чем не сравнимой силой притяжения обручального кольца, а мужчины сначала хлопали господина Бента по спине, а потом перешли к чему-то неслыханному, а именно: подхватили его и на руках пронесли по комнате.

В конце концов Мокрицу пришлось поднести ладони ко рту и прикрикнуть:

– Дамы и господа, посмотрите на время! Наши клиенты ждут, дамы и господа! Не будем мешать себе делать деньги! Нам нельзя быть плотиной в экономическом потоке!

…и он задумался, чем сейчас занят Хьюберт…

Высунув язык от усердия, Игорь вынул тонкую трубочку из клокочущих недр Хлюпера.

Несколько пузырьков зигзагами поднялись наверх центрального гидроблока и с хлюпом вырвались на поверхность.

Хьюберт вздохнул с облегчением.

– Отличная работа, Игорь, остался всего один до… Игорь?

– Йа, гофподин, – сказал Игорь у него из-за спины.

– Кажется, все работает, Игорь! Старый добрый черездефисный кремний! Но ты уверен, что он и дальше будет действовать как экономический модулятор?

– Йа, гофподин. Я абфолютно уверен в новом рафположении клапанов. Город будет влияйт на Хлюпер, ефли пожелайт, но не наоборот.

– Даже так, было бы ужасно, если бы он угодил в плохие руки, Игорь. Я все думаю, не преподнести ли Хлюпер правительству. Что скажешь?

Игорь обдумал это. По его опыту, «правительство» было самым точным определением «плохих рук».

– Я говорийт, что тебе фтоит вофпользовайтфя возможнофть чаще дышайт фвежим воздухом, гофподин, – сказал он ласково.

– Да, я, наверное, действительно заработался, – сказал Хьюберт. – Хм… насчет господина фон Липвига…

– Йа?

Хьюберт имел вид человека, боровшегося с собственной совестью и получившего коленом в глаз.

– Я хочу положить золото обратно в хранилище. Это решит все его проблемы.

– Но золото было украдено много лет назад, гофподин, – терпеливо объяснил Игорь. – Ты тут ни при чем.

– Нет, но они обвиняли господина фон Липвига, а он всегда был так добр к нам.

– Он и фам фо вфем фправийтфя, гофподин.

– Но мы же можем вернуть золото обратно, – настаивал Хьюберт. – Оно вернется оттуда, куда его унесли, разве не так?

Игорь с металлическим звуком почесал затылок. Он следил за событиями с бо́льшим вниманием, чем Хьюберт, и, как он понял, пропавшее золото было давным-давно растрачено семьей Шиков. На господина фон Липвига обрушились неприятности, но, по мнению Игоря, они обрушивались на господина фон Липвига, как волна на флотилию уток. Волна быстро сходила, а утки были тут как тут.

– Может быйт, – согласился он.

– Это будет правильно, да? – не унимался Хьюберт. – Он ведь был к нам так добр. Мы обязаны оказать ему эту небольшую услугу.

– Я фомневайтфя…

– Это приказ, Игорь!

Игорь просиял. Наконец-то! Вся эта обходительность начинала действовать ему на нервы. Игори всегда ждут безумных приказов. Для этого Игори и рождались на свет (и в некоторой степени создавались). Кто-то проорал приказ сделать нечто этически сомнительное и с непредсказуемыми последствиями? Фказка!

Гром и молнии, конечно, пришлись бы кстати. Вместо этого были слышны только булькающие звуки внутри Хлюпера и тихий стеклянный звон, от которого Игорю вечно казалось, что он находится на фабрике поющих ветров. Но иногда приходилось импровизировать.

Он долил маленькую колбу «золотого запаса» до отметки в десять тонн, пару минут покрутил сверкающие клапаны и отступил.

– Когда я поворачивайт это колефико, хозяин, Хлюпер вкладывайт аналоговое золото в хранилище, а затем отключайтт фоединение.

– Молодец, Игорь.

– Гм, а не мог бы ты что-нибудь выкричайт? – подсказал Игорь.

– Например?

– Ну, не знаю… например: «Они называли меня психом… прости, пфихом… профти… но теперь я им покажу!»

– Это как-то не в моем стиле.

– Нет? – ответил Игорь. – Тогда, может, пофмеешьфя?

– Это поможет?

– Да, гофподин, – ответил Игорь. – Это мне очень помогайт.

– О, ну, если ты так считаешь, – сказал Хьюберт. Он отпил глоток из кувшина, которым только что воспользовался Игорь, и прочистил горло.

– Ха, – сказал он. – Э… ха-ха-хх хах ХА-ХА ХА-ХА-ХА-ХА…

«Такой талант впустую пропадает», – подумал Игорь и повернул рукоятку.

Хлюп!

Даже снизу из хранилища была слышна суматоха в банковском холле.

Мокриц шел с тяжелым ящиком банкнот, чем вызывал недовольство Доры Гаи.

– Почему бы просто не убрать их в сейф?

– Потому что он забит монетами. Короче, придется подержать их тут какое-то время, пока не разберемся со всем.

– Дело ведь в том, что ты победил, да? Одержал триумф над золотом?

– Есть такое.

– Тебе снова все сошло с рук.

– Я бы так не сказал. Глэдис написала заявление на должность моего секретаря.

– Послушай моего совета: не разрешай ей садиться к тебе на колени.

– Я серьезно! Это же ураган! Она, наверное, нацелилась на мое место! Она верит всему, что читает!

– Ну, вот тебе и ответ. Тоже мне, она меньшая из твоих проблем!

– Каждая проблема – это чья-то возможность, – чопорно произнес Мокриц.

– Если ты еще раз разозлишь Витинари, тебе представится уникальная возможность больше никогда не покупать шляп.

– А мне кажется, ему нравится некоторая оппозиция.

– И ты можешь знать наверняка, до какой степени?

– Нет. И мне это нравится. С точки невозврата открывается великолепный вид.

Мокриц открыл хранилище и поставил ящик на полку. Он казался одиноким и потерянным, но Мокриц еще мог расслышать мерный стук печатного станка на монетном дворе, где работники Шпулькса трудились в поте лица, чтобы предоставить ящику компанию.

Дора Гая, прислонившись к дверному косяку, внимательно за ним наблюдала.

– Говорят, что в мое отсутствие ты занимался всякими опасными вещами. Это правда?

– Мне нравится заигрывать с опасностью. Это всегда было частью моей жизни.

– Но ты ничего такого не делаешь, когда я здесь, – сказала Дора Гая. – Я достаточно щекочу тебе нервы, да?

Она приблизилась. Каблуки, конечно, помогали, но Шпилька могла двигаться как змея, которая пытается идти от бедра, а строгие, узкие и вызывающе скромные платья, которые она носила, оставляли воображению все, и это воспламеняло гораздо сильнее, чем если бы не оставалось ничего. Догадка всегда привлекательнее факта.

– О чем ты сейчас думаешь? – спросила она, бросила окурок на землю и наступила на него каблуком.

– О копилках, – ответил Мокриц немедленно.

– О копилках?

– Да. В форме банка и монетного двора. Чтобы дети с малолетства учились экономить. Деньги нужно будет опускать в щелочку, где Мелкая Монета…

– Ты серьезно думаешь сейчас о копилках?

– Нет. Это я так заигрываю с опасностью.

– Так-то лучше.

– Хотя согласись, идея-то хоро…

Дора Гая схватила Мокрица за плечи.

– Мокриц фон Липвиг, если ты сейчас же меня крепко не поцелуешь… Ой! Здесь внизу что, блохи?

Вокруг точно начался ураган. Воздух в хранилище превратился в золотую дымку. Это было бы красиво, если бы не было так тяжело. Прикосновение золота жалило.

Мокриц схватил Дору Гаю за руку и вытащил за дверь. В это время обильные частицы превратились в сплошной поток. Там он снял шляпу, которая отяжелела так, что сдавило уши, и стряхнул на пол небольшое золотое состояние. Хранилище наполнилось уже наполовину.

– Ох, нет, – простонал он. – И ведь все только начинало налаживаться…