Глава 19
Если кто помнит, одно время в Приорате стараниями нашей любящей матушки появились две юных феи. Вот только идиллия продолжалась менее полугода, а потом они бесследно исчезли. После чего наше существование вновь стало по отдельным параметрам напоминать монашеское, чем молодые организмы были решительно недовольны. Некоторое время мы терпели, а потом принялись решать проблему каждый в меру своих возможностей.
Николай зачастил на приемы к Юсуповым. Туда не чурались заходить многие члены императорской фамилии, так что появление цесаревича никакого ажиотажа не вызывало. А хозяйка дома княгиня Зинаида Николаевна мгновенно сообразила, чего не хватает наследнику престола, и подвела к нему недавно вышедшую замуж за лицо нетрадиционной ориентации молодую княгиню Урусову, которой тоже хотелось чего-то этакого. А дальше, как говорится, родственные сердца нашли друг друга. Об этом романе, по-моему, знала как минимум треть Петербурга.
Зато о моем, развивавшемся примерно в это же время — всего четыре человека. Это, во-первых, был я. Во-вторых, несравненная Людочка. Да, это была настоящая находка. Внешне — ну вылитая «знойная женщина,
мечта поэта». Прямо один в один как в кино! Возраст — по виду около тридцати, а на самом деле — хрен ее знает. Самый, кстати, приятный возраст — женщина уже все знает и всему научилась, но стареть еще не начала. А то ведь Лиззи меня под конец просто достала — ах, ваше высочество, это же неприлично, так никто не делает, я не могу… в общем, временами я с трудом удерживался от реплики «не учи отца …, дура!». Людочка же была выше каких-либо комплексов. И вообще она сразу покорила меня своей очаровательной непосредственностью, уже на второй минуте первого свидания предъявив справку от венеролога.
В третьих, о нашем романе с несравненной Людочкой прекрасно знал ее муж, мелкий чиновник с предыдущего места службы начальника нашей канцелярии Рыбакова. Это именно мой зам договорился, что жена в меру способностей отблагодарит за перевод мужа на более высокооплачиваемую должность, то есть в канцелярию комитета. Потом она узнала, что в моих силах способствовать присвоению ее благоверному классного чина губернского секретаря, после чего удвоила старания. Сколь же приятно было видеть такую яркую и не поблекшую с годами супружескую любовь — ведь ради карьеры мужа дама была готова на все. И даже, пожалуй, немного и сверх того, если пообещать еще и орден святого Станислава четвертой степени. То, что никаких трудностей это для меня не составит, я уже убедился. Кроме того, я время от времени дарил ненаглядной мелкие золотые безделушки.
Ну и, разумеется, в курсе происходящего был Петр Маркелович Рыбаков. Все четверо прекрасно понимали, что подобные дела нужно во избежание всяческих неприятностей хранить в глубокой тайне, поэтому я не очень опасался расширения круга посвященных. Правда, Михаил Рогачев тоже, кажется, начал что-то подозревать, ну так у него работа такая, а болтать попусту он отучился еще до встречи со мной.
Как и положено любящей жене, Людочка часто приносила своему благоверному обеды на службу — так тут поступали хоть и не все, но многие, и это никого не удивляло. Когда было нужно, заранее предупрежденный муж ел долго и неторопливо, тщательно пережевывая пищу, и нам вполне хватало времени на все. Причем муж мне был даже в какой-то мере благодарен, потому как сам, хоть и был не очень преклонных годов, уже почти ничего не мог. И на своем горьком опыте убедился, что сравнительно молодая и горячая женщина, страдающая от недо… в смысле, от недостатка внимания, способна напрочь вынести мозг кому угодно, а не только мелкому чиновнику. После же наших встреч Людочка, как мне донесли, являла собой просто хрестоматийный пример доброжелательности.
У наших с цесаревичем романов было и еще одно различие, кроме числа в них посвященных. Дело в том, что положение молодой Урусовой оказалось, мягко говоря, не очень прочным. И вышло так, что удивительно, из-за дельтапланов.
На первом полете присутствовали два репортера и ни одного фотографа. Причем одного из писак к месту событий вообще не допустили, а второго довольно быстро прогнали, так что они толком ничего крупным планом и не увидели. В результате заметки о событии получились довольно бледными. Мол, пятнадцатого февраля тысяча
восемьсот восемьдесят шестого года на летом поле Особого воздухоплавательного отряда состоялись успешные испытания летательного аппарата тяжелее воздуха, именуемого дельтапланом. Он был построен по чертежам великого Леонардо да Винчи. В испытаниях принимали участие их высочества Николай Александрович и Александр Александрович. Вот, собственно, и все. То есть какой-то интерес заметки вызвали, но практически никакой информации не дали.
А потом было решено пару раз допустить на летное поле репортеров вместе с фотографами, причем охрана была предупреждена, что на сей раз с прессой надо обращаться бережно. Общаться в основном словами, а не подзатыльниками, и, если репортер полезет куда-нибудь не туда, вернуть его на место не за шиворот, а вежливо под локоток. Но в это время летал в основном Николай, да и выглядел он в своем защитном костюме куда импозантнее меня, так что ему и досталась большая часть лавров. Про меня, конечно, тоже упоминали, но в основном вскользь, а из Ники быстро сделали рыцаря без страха и упрека, покорителя пятого океана. Следствием чего стало резкое повышение его популярности среди женской части населения Санкт-Петербурга, что вызвало вполне обоснованную тревогу у подруги Николая. Моя же популярность выросла в основном только у Людочки. Ее, оказывается, восхитило, что я умею не только… хм… ну, в общем, кроме этого могу еще и летать.
— Жалко, что мне нельзя, — томно вздохнула ненаглядная, задирая юбку до плеч и наваливаясь внушительной грудью на столешницу.
Да уж, ту же Лиззи я при желании мог посадить на колени и попытаться взлететь — скорее всего получилось бы. Но Люду? Нет, не
взлетим, тут и думать нечего. Да и колени жалко, их прочность на такие нагрузки не рассчитана. Хотя…
— Мышка моя, не расстраивайся. Скоро мы с братом достроим дирижабль, и тогда я тебя покатаю по небу.
Все равно же придется испытывать его на предельную грузоподъемность, подумал я, любуясь необъятным задом. Вот тогда и ты там лишней не будешь.
Постройка дирижабля действительно вышла на финишную прямую, в ближайшее время я собирался приступить к установке двигателей и котла. Да, в отличие от дельтапланов, моторы дирижабля были паровыми. Просто потому, что мои примитивные калильные поделки имели ресурс примерно часов тридцать. Для дельтаплана сойдет, а для дирижабля слишком мало. Ну, а то, что паровая машина всегда будет тяжелее соизмеримого по мощности двигателя внутреннего сгорания, в данном случае терпимо. Ведь мои паровики по предварительным прикидкам могли проработать без ремонта полторы, а то и две тысячи часов.
Силовая установка дирижабля состояла из прямоточного котла с максимальным давлением в пятьдесят атмосфер и двух движков по семьдесят сил каждый. Как и почти все паровики, мои моторы могли реверсироваться, что теоретически должно дать дирижаблю возможность разворачиваться на месте. А то, что подъемную силу ему обеспечит не водород, а нагретый воздух, исключало возможность взрыва. Хотя, конечно, и заметно понижало грузоподъемность — керосина дирижабль сможет взять только на четыре часа полета со скоростью сорок километров в час. И больше никакого груза, кроме экипажа из трех человек. В принципе не такой уж плохой получился аппарат, но больно уж дорогой — суммарная стоимость разработки и изготовления немного перевалила за сто восемьдесят тысяч рублей. Правда, в нее входил и ангар для дирижабля, но Николаю все равно пришлось доплатить из своих средств.
И вот, наконец, сразу после Пасхи наступил долгожданный момент. Еще с вечера я разжег топку и оставил ее в дежурном режиме, чтобы за ночь воздух внутри дирижабля достаточно прогрелся. Затем ранним утром затушил форсунку, при помощи двух механиков вытащил из котла щитки, которые препятствовали нагреву медных трубок, где, собственно, и испарялась вода. Теперь установка была готова не только обогревать воздух, но и давать пар для двигателей.
Дирижабль уже имел подъемную силу, превышающую его вес, и не взлетал только потому, что был прикреплен к длинной платформе на десяти колесах. Именно на ней ему предстояло выкатиться из ангара, а после полета — закатиться обратно. Если, конечно, останется чего закатывать.
Прямоточный котел набирает давление быстро, и уже через пять минут и дирижабль, и его экипаж были готовы к полету. Команда воздушного лайнера состояла из трех человек.
Капитан — Николай. Просто потому, что я, как инженер-разработчик двигательной установки, не мог никому уступить место бортмеханика. В обязанности капитана, кроме руководства командой, входило
оперирование рулем направления.
Рулевой — штабс-капитан Александр Кованько. Тот самый, кому в другой истории суждено было стать бессменным командиром воздухоплавательного отряда. Впрочем, он и в этой делал ничуть не худшую карьеру. Рулевой должен был управлять горизонтальными рулями, при помощи которых дирижабль мог поднимать или опускать нос. Для этого перед ним располагался точно такой же штурвал, как и перед капитаном — на самом деле просто деревянное колесо с четырьмя спицами диаметром примерно в полметра. Поворот на одну спицу соответствовал отклонению подвижной плоскости на один градус.
Стартовая команда быстро отцепила большую часть веревок, коими гондола крепилась к подвижной платформе, оставив только четыре. Они были привязаны так называемым «шлюпочным узлом», который мгновенно развязывается, если дернуть за ходовой конец. И, наконец, четыре солдата по команде синхронно дернули за те самые концы. Дирижабль начал медленно подниматься.
В отличие от предыдущих испытаний, сейчас я вовсе не был уверен, что мое творение вот так сразу полетит. Просто потому, что дельтапланы я собирал еще в прошлой жизни, а про дирижабли только читал.
Однако дирижабль таки полетел. Правда, немного своеобразно. Едва оторвавшись от земли, он начал поднимать корму несколько быстрее, чем нос. Я даже подумал, что он в конце концов встанет вертикально, наподобие рыболовного поплавка, но дифферент достиг градусов двадцати пяти и более увеличиваться не стал. Вот в такой несколько странной позиции мы медленно поднимались.
— Рулевой, пять градусов вверх! — скомандовал Николай. — Бортмеханик, оба мотора полный вперед!
— Полный назад, — флегматично поправил я брата, перекидывая сдвоенный рычаг реверса и открывая оба крана подачи пара. — И рули действительно на пять градусов, но только не вверх, а вниз.
— Почему?!
— Потому что тяга двигателей направлена по оси дирижабля, и если мы сейчас дадим полный вперед, то быстро уткнемся в землю независимо от положения рулей, нос-то вниз смотрит. Нет, надо сначала немного набрать высоту раком, выровнять машину, и только после этого можно будет лететь вперед.
Дирижабль действительно начал разгоняться кормой вперед, одновременно набирая высоту и выпрямляясь. Когда нос не только встал по горизонту, но и задрался градусов на десять, а корму повело вправо, я перекрыл пар, перекинул реверсы в нормальное положение и, вновь открыв паровые краны, скомандовал:
— А вот теперь рули на три градуса вверх!
— Говорил же я, что тебе надо быть капитаном, — буркнул Николай.
— Каким еще капитаном, если я сижу спиной вперед и ни хрена не вижу, куда ты рулишь! В общем, командуй и не волнуйся — никуда опыт не денется, придет со временем.
Наш аппарат перекосило потому, что он вообще не имел никаких средств корректировки статического продольного баланса. У ранних творений Цеппелина, например, для этой цели служил подвижный балласт. Я же ограничился только большим хвостовым оперением по типу самолетного. Естественно, я знал, что такое оперение будет эффективно только в движении, а на малых скоростях и в покое что оно есть, что его нет — без разницы. Однако мне казалось, что статическую устойчивость можно обеспечить тщательным расчетом взаимного положения центра тяжести и условной точки приложения подъемной силы. Вот только практика показала, что даже в самые тщательные расчеты может вкрасться неточность. Ничего, потом всю гондолу можно будет сдвинуть немного назад, конструкция это позволяет, а сегодня и так полетаем, с повернутыми на два-три градуса вверх горизонтальными рулями.
Тем временем мы все поднимались, и скоро Николай объявил:
— Высота триста метров, скорость сорок пять километров в час! Переходим в горизонталь. Алик, убавь тягу на треть.
Да, в отличие от дельтапланов, на дирижабле было довольно много приборов — целых шесть штук. Четыре из них — манометр, два тахометра и вольтметр, измеряющий напряжение бортсети, находились на моем рабочем месте. А два оставшихся — альтиметр и спидометр — перед Николаем.
Мы летели в Гатчину, причем собирались не только пройти над дворцом, но и продолжить полет до Колпанского озера, а потом сделать круг над городом и вернуться на летное поле. Засекречивать дирижабль не было ни малейшего смысла — во-первых, он большой, все равно не получится. А во-вторых, пусть все, у кого деньги лишние, строят такие на здоровье! Может, заодно удастся подзаработать на лицензиях.
К сожалению, посадка удалась несколько хуже взлета, ведь ее пришлось осуществлять с опущенным носом. В общем, сесть прямо на платформу не удалось. Дирижабль коснулся земли в стороне от нее, его повело влево, снизу что-то затрещало, и я от греха подальше потушил форсунку и открыл клапан стравливания горячего воздуха.
Потом около получаса усилиями всего отряда дирижабль водружали на платформу и затаскивали в ангар. Ну, а что низ гондолы повредился — не страшно. Все равно ее придется снимать, чтобы передвинуть немного назад, заодно и отремонтируем.