Книга: Юрьев день
Назад: Глава 16
Дальше: Глава 18

Глава 17

Помните, как пела Пугачева? «Ох, какой же был скандал!». Вот именно такой и разразился в Гатчинском дворце перед самым рождеством, на следующий день после нашего с братом приезда из Берлина. Разумеется, я знал, кто из нашей свиты настучал матери — в конце концов, Михаил во время визита занимался не только виртуальным сбором сведений о здоровье кронпринца. Если быть точным, то он узнал об этой стороне своих занятий только когда наш поезд уже подъехал к Санкт-Петербургу, но, надо отдать ему должное, воспринял новость с пониманием.
Так вот, маман сначала устроила нам натуральную истерику, а потом мастерски симулировала обморок от переживаний, на чем первый акт упомянутого скандала был закончен. Отец тоже присутствовал, но молчал и только еле заметно усмехался в бороду. Я же, не дожидаясь, пока маман решит, что пора приходить в себя и запускать воспитательный процесс по второму кругу, сбежал в Приорат, а после разрешающего кивка отца моему примеру последовал и Ники.
Надо сказать, что мой план реализовался не совсем так, как предполагалось поначалу — впрочем, это общее свойство всех сколько-нибудь продуманных планов. Так вот, первое время все шло без отклонений. Естественно, кронпринц дал в нашу честь торжественный ужин — как бы он не относился к России, пренебречь этикетом было невозможно. Именно там мы впервые увидели всех трех внучек кайзера. Вообще-то их было целых четыре, но старшая давно вышла замуж и сейчас вообще в Берлине отсутствовала. Нам оно было без разницы, интерес представляли только оставшиеся три.
Старшая из них, Виктория, была на два года старше Николая и в данный момент, кажется, успела с кем-то помолвиться. Впрочем, вот уж это нас с братом не очень интересовало. Пожалуй, ее даже можно было назвать если не красавицей, то довольно миловидной девушкой.
Средняя внучка старого кайзера, София, была на год младше меня и на миловидную явно не тянула. Впрочем, и дурнушкой ее назвать было нельзя. Это определение могло подойти только к самой младшей, тринадцатилетней Маргарите. Я, например, просто не мог воспринимать этого нескладного лопоухого ребенка как женщину, мне она больше напоминала мартышку, но Ники, кажется, подобными интеллигентскими комплексами не страдал и сразу начал демонстративно оказывать малявке знаки внимания. Она поначалу сильно смущалась, но ближе к концу приема освоилась и даже начала чем-то таким интересным делиться с Ники. Ее старшие сестры с трудом скрывали недоумение пополам с недовольством, а наши сопровождающие из МИДа вообще не могли понять, что происходит.
— Ну и как тебе моя любовь с первого взгляда? — поинтересовался Николай поздним вечером, когда мы остались одни в выделенных нам комнатах Городского дворца, являющегося резиденцией кайзера.
— Потрясающе! — не стал скрывать я. — Меня аж зависть берет. Но если не секрет — почему ты выбрал именно эту замухрышку?
— Да, конечно, сразу видно, что красавицей она никогда не станет, даже повзрослев, — задумчиво пояснил брат, — но зато Маргарита сможет стать хорошим человеком. Собственно говоря, она им уже стала. А старшие — как сейчас пустышки, так на всю жизнь ими и останутся.
Ого, подумалось мне. Братец-то оказывается, не остался равнодушным к собственным возвышенным чувствам! Он — ну и дела! — ими проникся.
За следующие несколько дней я убедился, что Николай, может, и действительно что-то такое почувствовал. А может, и не совсем. Зато малявка вне всяких сомнений втрескалась в него по самые свои торчащие в разные стороны уши! Это было видно невооруженным глазом любому интересующемуся. В принципе, в этом не было ничего плохого, если бы не одно «но». Дело в том, что мать Маргариты, Виктория, была дочерью еще одной Виктории — английской королевы. Той самой, в честь которой была названа целая эпоха и которая через своих дочерей и внучек одарила гемофилией несколько царственных домов Европы. Та же Алиса Гессен-Дармштадская, она же императрица Александра Федоровна, в другой истории родила больного наследника российского престола. Правда, ее матерью была другая дочь королевы Виктории. А эта, жена кронпринца Фридриха, гемофилию вроде не разносит. Во всяком случае, и Вилли, будущий Вильгельм Второй, и его брат Генрих ею не болеют. Да и насчет потомства сестер Вилли я ничего такого припомнить не смог. Но все же мне стало как-то не по себе — а вдруг? Мало ли, окажется потом в наследниках российского трона точно такой же больной гемофилией цесаревич Алексей, что и в другой истории. С Алисой Гессенской Николай уже познакомился еще в восемьдесят четвертом году, но никакого
интереса она у него не вызвала. Все-таки благодаря моему влиянию он сильно отличался от себя же в ином варианте своей судьбы. Но вдруг, если здесь он в конце концов женится на Маргарите, она тоже родит ему гемофилика?
Однако впадать в панику было еще рано, и я занялся тем, ради чего, собственно, и приехал в Германию, то есть охмурением Генриха Герца. Хорошо хоть для этого не пришлось ехать на другой конец Германии, в Карлсруэ — письмо и деньги на дорогу были посланы заранее, и Герц к моменту нашего визита уже ждал меня в Берлине. Я объяснил, что желаю развернуть широкие исследования возможности дистанционной передачи электроэнергии без проводов. Герц заметил, что это вряд ли возможно, но я его успокоил — мол, понимаю, что быстрых результатов не будет, но хочу начать предварительные исследования уже сейчас. В общем, на обработку Герца в нужном ключе у меня ушло два вечера, а результат получился уж всяко лучше, чем у ксендзов с Адамом Козлевичем. Охмуряемый обещал закончить свои дела в Германии и не позднее чем через полгода приехать в Россию.
— Жалко матушку, — заметил мне Николай, когда мы немного отдышались после пробежки до Приората и сели пить чай в его кабинете.
— Да, — согласился я, — действительно, она так старалась, падая в обморок, а поверил в естественность оного события один ты, хотя делала-то она это в основном для отца.
— Так ты считаешь, что это она не по-настоящему? Да, мне тоже что-то такое показалось.
— Разумеется! Когда теряют сознание, перед этим обычно не выбирают место, куда будет удобнее упасть. Но мы, не поверив в разыгранное перед нами представление, совершили благое дело. Больше маман в обмороки падать не будет — убедилась, что это бесполезно. А то ведь могла бы потом еще разок-другой упасть, да не так удачно, как сегодня. Опасно это при регулярном повторении, можно все-таки ненароком стукнуться затылком обо что-нибудь твердое.
— И что ты за человек такой, — вздохнул брат, — нет у тебя ничего святого.
— Еще как есть! Я просто его умело прячу, а не выставляю на всеобщее обозрение. Ладно, пошли лучше в мастерскую. Там в углу стоит недоделанная тележка для дельтаплана, у нее крепление к балке получилось неудачным. Установим на нее тот мотор, что все равно недодает мощности, только сначала вставим прокладки под головки для уменьшения степени сжатия.
— Куда она полетит без крыла сверху?
— Никуда, зато поедет. Это будут аэросани. Вон снега сколько навалило, на велосипеде уже не поездишь до весны.
— Эти твои аэросани будут всего одни?
— Да, на вторые у нас нет ни тележки, ни двигателя. Только почему они мои? От Гатчинского дворца до Приората и пешком дойти нетрудно. А вот ты до летного поля будешь ездить на этих санях, как белый человек.
— Надо же, никогда не подозревал в тебе альтруизма.
— И правильно делал — какой же это альтруизм? Я просто подлизываюсь к цесаревичу, неужели не заметно?
С утра скандал продолжился, но уже как-то вяло, без огонька. Я даже настолько расслабился, что пару раз зевнул, чем заслужил возмущенный взгляд маман. Зато Ники ничего такого себе не позволял. Он слушал императрицу очень внимательно и даже, кажется, пытался осмыслить услышанное. Вот ведь делать человеку больше нечего, право слово!
Наконец отцу надоел этот цирк, и он рявкнул:
— Все, хватит! Ники, Алик, бегом в мой кабинет, там с вами говорить буду. Минни (это он уже императрице), я им все по-мужски объясню, у меня быстро поймут.
И показал здоровенный кулак.
Маман, хоть она и вряд ли целиком поверила мужу, на всякий случай приоткрыла рот и ахнула. Мы с братом развернулись на месте и исчезли.
Отец подошел к кабинету примерно через минуту, запустил нас туда, зашел сам, прикрыл за собой дверь и сказал:
— Вот там чай стоит, правда холодный. Рядом в газете — хлеб и буженина. Поешьте, вам же вместо завтрака одни нотации достались. Посидите тут с полчасика, а потом аккуратно, через черный ход выйдете. И чтоб вас до вечера во дворце не было! В отряде, я знаю, Ники поесть дадут, не помрет с голоду. А у тебя, Алик, с этим как?
— Нормально, там есть повариха с поваренком, готовят потихоньку на всю ораву. Без особых разносолов, конечно, но мне они и не нужны. Кстати, отец, раз уж мы здесь, можно показать вам одну бумагу?
— Давай, что уж с тобой сделаешь.
Я достал из внутреннего кармана свернутый вчетверо листок,
развернул его и положил перед императором.
— Что это?
— Перспективный план застройки окрестностей Приоратского дворца. Зеленым цветом обозначены деревянные строения, материал для которых уже закупается, а по весне начнется быстрая стройка. Красным пунктиром — каменные здания, под них пока только оставлены места, а когда начнется стройка, я не знаю.
— Хорошо, а теперь объясни мне, что тут у тебя где и зачем.
— Вот это — временный дом для инженеров и ученых на четыре семьи, пока там будет жить один Герц.
— Тот немец, что вы нашли в Берлине? И какая от него будет польза?
— Да, тот самый. Он сделает нам беспроводную связь на основе электромагнетизма.
— Это как?
— А вот так — будет с виду обычный телеграф, но без проводов. А потом до такого же телефона дело дойдет.
— И на какое расстояние этот его телеграф работать будет?
— Поначалу, конечно, на небольшое, но лет через пять, я думаю, добьет до Дальнего Востока.
— Ну, ежели он действительно такое сотворит, ему и каменных хором не жалко будет, не то что деревянного дома. Ладно, вот это что за длинное такое?
— Электротехнические мастерские. Надо же где-то будет собирать приборы для беспроводной связи.
— А это что, с буквами «пэ», «тэ» и «у»?
— ПТУ, то есть профессионально-техническое училище. И Герцу, и мне, и Ники нужны рукастые и головастые помощники, а где их взять? Вот в этом училище их и станут готовить.
— Неплохо. Ладно, согласен, рисуй нормальный план и подавай на утверждение. Хитер! Ники, ты хоть понимаешь, почему он мне свою бумаженцию подсунул именно сейчас?
— Конечно, отец, чего же тут не понять. Алик ждал момента, когда вы почувствуете себя виноватым перед ним, потому и носил с собой черновик.
— И ты, оказывается, гусь не хуже брата. Ладно, полчаса уже прошло, будем считать, что я вам все сказал, а вы все поняли. Значит, как договорились — ты, Ники, вечером слегка раскаешься и пообещаешь не делать необдуманных шагов, не посоветовавшись с родителями. Ты же, Алик, вообще лучше молчи в тряпочку! А то вдруг опять что-нибудь ляпнешь. Но молчать надо с виноватым видом, понял? Хоть весь день тренируйся перед зеркалом, но чтобы вид был. Да, и…
Тут родитель, похоже, вспомнил, что мы с ним в кабинете не одни, есть еще Николай, и вовремя осекся. Дело в том, что я ему уже успел намекнуть на раздобытые в Берлине моими агентами очень интересные сведения.
Уже на улице, когда мы собирались расходиться в разные стороны, Николай спросил:
— Слушай, а почему ты сказал только про одного Герца? Разве этот изобретатель гигантского дирижабля, Циолковский, будет жить не в том
же доме? Раз уж он на четыре семьи.
— Места-то там, конечно, хватит, но Циолковскому, по-моему, лучше жить в Залесском. Поближе к летному полю и твоему дирижаблю.
И подальше от моих дел, закончил я про себя. А то человек мало того что технически грамотный и при минимуме информации способный сделать правильные выводы. Так еще и идеалист, а это значит — слабо управляемый и способный разболтать все, что узнает, не задумываясь о последствиях.
Вечером все прошло как было задумано, то есть Ники якобы через силу сделал вид, будто отказался от своих чувств к Маргарите, а маман, которой, похоже, тоже все надоело, его простила, обняла и даже погладила по головке. Я, правда, таких нежностей не удостоился, но и слава всевышнему, а то ведь, наверное, мог бы хрюкнуть от смеха в самый неподходящий момент. В общем, все стало как раньше — за исключением одной мелочи. Императрица более не препятствовала мужу в его желании углубить отношения с Германией настолько, что она даст нам кредит на постройку Транссиба. В силу чего министр иностранных дел Гире уже через неделю выедет в Берлин, готовить почву для визита туда самого императора.
А поздним вечером, когда уже давно стемнело, император вышел погулять в парк и якобы случайно обнаружил там меня. Та еще конспирация, конечно, но мало ли? Может, он меня продолжает воспитывать. В общем, я без особых предисловий начал:
— Отец, в Берлине из заслуживающих доверия источников получены
сведения о состоянии здоровья кайзера и кронпринца. Так вот, у Вильгельма оно очень неплохое для его возраста. Как минимум года два, а то и два с половиной он еще протянет. А вот кронпринц неизлечимо болен — похоже, у него рак горла. Если он и переживет кайзера, то ненамного.
— Точно? — император аж споткнулся.
— Абсолютной точности в таких делах быть не может, но процентов на девяносто я уверен.
— Если это так, то твоя служба себя уже оправдала. Спасибо, сын. Я постараюсь это проверить через своих людей, и если ты прав, без награды не останешься.
— Для меня лучшая награда — ваше доверие, я серьезно. Но вот моих людей чем-нибудь наградить действительно не помешает.
Назад: Глава 16
Дальше: Глава 18