Глава 15

Если бы Михаилу Михайловичу Рогачеву десять лет назад кто-нибудь сказал бы, что все это время он будет мало того что работать помощником истопника в Гатчине, но и окажется этим полностью удовлетворен, он бы не поверил. Однако именно так все и вышло. Его арестовали по делу, которое потом стало называться «процесс ста девяносто трех». Тогда вообще похватали почти тысячу человек, пока наверху кто-то наконец сообразил, что устроить хоть сколько-нибудь нормальный показательный суд над такой прорвой народа невозможно. И многих выпустили, в том числе и Рогачева. Вообще-то у охранки на него почти ничего не было, кроме подозрений (кстати, вполне обоснованных) в том, что он не только сочувствует так называемым «чайковцам», но даже читал некоторые статьи Герцена. Между прочим, они ему не очень понравились. Но скорее всего, взяли его из-за ошибочной уверенности, что он младший брат Дмитрия Рогачева, одного из организаторов «хождения в народ». Когда же выяснилось, что Михаил просто однофамилец и с Дмитрием не встречался ни разу в жизни, следствие потеряло к нему всякий интерес.

Так вот, из каталажки Михаила выпустили, но оказалось, что за время недолгой отсидки он был отчислен из университета. И ему ничего не оставалось, как именно уйти в народ, тем более что он из него не так уж давно и вышел.

Работа в пустом Приоратском дворце хоть и не очень щедро оплачивалась, но давала жилье и оставляла много свободного времени, которое Михаил употребил на чтение всего, что только попадалось под руку. И вскоре он разочаровался почти во всем, в чем только мог. Главным образом, конечно, во властях, хотя и раньше они у Михаила особым уважением не пользовались. Но такого кретинизма, что был продемонстрирован на наконец-то начавшемся «процессе ста девяносто трех», он не ожидал. Задачей властей, судя по всему, было доказать народу, что революционные идеи не несут в себе ничего, кроме

запредельного зла. И, как следствие, необходимо было максимально дискредитировать самих революционеров. Так вот, обе задачи оказались проваленными с оглушительным треском. Популярность революционных идей многократно возросла, а сами осужденные в глазах образованной публики стали героями. И, главное, никто за этот вопиющий провал не был наказан! Хотя Михаил про себя думал, что на месте императора он бы загнал всю судейскую и следовательскую братию, имеющую отношение к позорно проваленному судилищу, в самый дальний край Сибири. Да и то потому, что Аляску не так давно продали американцам, а то бы туда.

Поэтому убийству Александра Второго молодой человек не очень и удивился. Царь сам выбрал свою судьбу, вовремя не разогнав бездарей от подножия трона.

Впрочем, и новоявленные герои, то есть революционеры, тоже особого восторга не вызывали. Казалось бы — господа, первая часть вашего плана, то есть убийство императора (а заодно и полутора десятков ни в чем не повинных людей) выполнена. Так приступайте ко второй! Что, ее нет даже в самом первом приближении? Ну вы даете!

То есть народовольцы надеялись, что после их акции все пойдет само собой. Воодушевленные народные массы поднимутся на революцию, сметут эксплуататоров, после чего восторжествует всеобщая социальная справедливость. Идиоты! Причем отнюдь не в трактовке Федора Михайловича Достоевского.

Три года назад персонал Приората был взбудоражен известием, что

дворец выделен цесаревичу и его младшему брату для организации тут чего-то непонятного. Михаил ожидал нашествия агентов охранки, но появились только две тетки, кои на агентов совершенно не тянули. Максимум — на стукачек невеликого пошиба.

Рогачев с трудом сдержал смех, когда младший брат цесаревича, едва появившись во дворце, тут же без особых экивоков предложил ему стать его осведомителем. Ясное дело, ребенок хочет поиграть во взрослые игры. Почему бы и не помочь, раз он собирается оплачивать свои капризы, да и знакомство с такой фигурой может оказаться полезным. Будь у него подобный знакомый несколько раньше, никто бы его так просто не посадил.

Однако всего через полгода смеяться Михаилу уже не хотелось. Сыновья императора оказались неожиданно умными, образованными и серьезными людьми, особенно младший. Вот уж этого можно было считать кем угодно, но только не ребенком. И Александр ни во что не играл — он работал. Совершенно случайно Михаил узнал, что этот якобы ребенок, оказывается, помог контр-адмиралу Можайскому достроить летательный аппарат, а потом лично поднял машину в воздух! Да уж, это вам не Александр Второй. И даже не Третий. Правда, царствовать будет его старший брат. Но это, во-первых, еще неизвестно, будет ли. А во-вторых, при любом варианте развития событий младший тоже без ого-го какого влияния не останется.

В общем, к новому заданию своего юного шефа Михаил отнесся со всей серьезностью. Оно было не очень простым, но и не запредельно сложным. Требовалось найти в Москве человека, возраст известен,

фамилия, имя и отчество тоже. А так же то, что он работает в библиотеке, название которой содержит слово, начинающееся на букву «м». Это было все, что смог узнать Александр об интересующей его персоне. Интересно, почему такой странноватый набор сведений? И откуда он вообще у Александра?

Разумеется, задавать подобных вопросов Михаил не стал. А сел прикидывать, сколько времени и денег ему понадобится для осуществления поиска.

Сергей Зубатов прочитал документ и поднял глаза на доставившего его. Как-то не тянул этот человек на императорского курьера. По одежде

— не то мастеровой, не то приказчик, не то отчисленный за неуспеваемость студент. Но принесенный им документ явно настоящий — на бланке его императорского величества научно-технического комитета, с печатью и подписью великого князя Александра, брата цесаревича. Содержание же было кратким — «податель сего Михаил Михайлович Рогачев выполняет особо важное поручение комитета». Все.

— Чтобы помочь вам в выполнении оного поручения, мне, наверное, следует знать, в чем оно заключается, — заметил Зубатов.

— Не спорю. Задание мое заключается в том, чтобы передать вам приглашение на беседу от великого князя Александра Александровича.

— Надо же… не подскажете, зачем я ему понадобился?

— Ну мало ли — например, поговорить о жизни под стаканчик ситра или кофе. В общем, узнаете.

— Когда и куда мне следует прибыть?

— Пока никуда. Вы же в библиотеке госпожи Михиной кем-то вроде директора?

— Нет, простой сотрудник.

— Скромничаете, но это неважно. Напишите в наш комитет письмо на тему улучшения системы образования. Или библиотечного дела, вам виднее. Или еще чего-нибудь, у нас в России в улучшении нуждается многое. В ответе будут назначены дата, время и место аудиенции.

— Но зачем же так сложно?

— Если вы сможете добиться доверия его высочества, то сами поймете, почему не следует задавать лишние вопросы. А если не сможете, то вам и тем более знать ничего не надо. В общем, жду письма. Не особо волнуйтесь насчет привнесения туда глубокого смысла, попадет оно все равно ко мне. Вы вроде согласны? Тогда извольте получить деньги на дорогу, расписываться нигде не надо. До свидания, господин Зубатов.

В Санкт-Петербурге на вокзале Сергея встретил все тот же Михаил, только одетый несколько более презентабельно. Сейчас его можно было принять за преуспевающего стряпчего или коллежского асессора. Вечером того же дня они были в Гатчине, в Приоратском дворце.

Сергей не знал, сколько лет Александру, и по умолчанию считал, что около двадцати. Однако сидевший напротив юноша выглядел значительно моложе.

— Ну и что вы думаете по поводу моего предложения? — поинтересовался великий князь после объяснения, в чем именно оно

состоит.

— Оно, конечно, очень лестное, но…

— Смелее! Что именно у вас за «но»? Они бывают разные.

— Дело в том, что… как бы это сказать… ко мне уже обратились с подобным.

— Из полиции?

— Да, ваше высочество.

— Кто конкретно?

— Ротмистр Бердяев.

Начальник московской охранки? Надеюсь, вы ответили безоговорочным согласием.

— Да, именно так.

— Тогда какой смысл отвергать мое предложение? Мы же с Николаем Сергеевичем делаем одно дело, только, может быть, с несколько различающихся позиций. Единственное уточнение — я все-таки по положению заметно выше ротмистра. В силу чего ему о вашей работе на меня знать не обязательно, а мне — наоборот. Итак, ваше решение?

— Согласен по всем пунктам.

— И даже не спрашиваете про жалованье?

— Мне это показалось несколько неудобным.

— Зря. Для начала сто двадцать рублей в месяц, потом возможно существенное повышение. Естественно, возмещение всех сопутствующих службе расходов. Первое задание перед вашим возвращением в Москву — помогите Михаилу найти народовольца Морозова.

— Какого именно?

— К сожалению, больше про него мне почти ничего не известно. Возможно, он ученый, но точно сказать не берусь. В общем, мне нужны сведения обо всех народовольцах по фамилии Морозов.

На следующий день с самого утра Михаил с Сергеем приступили к обсуждению задания великого князя. Так как они были почти ровесниками, примерно равны по положению, а со вчерашнего дня стали коллегами, то молодые люди решили не разводить лишних церемоний и перешли на «ты».

— Неужели ему всего шестнадцать лет? — не сдержал недоумения Зубатов перед началом обсуждения.

— Полгода назад исполнилось. Это что, когда он меня привлек, ему вообще четырнадцати не было! Так что я уже привык, и ты привыкай. Знает он, я думаю, больше, чем мы оба вместе взятые. Так что там у нас с Морозовыми?

— С одним я знаком, его зовут Василий Иванович. И вроде слышал еще про одного, но мельком.

— У меня тоже был знакомый с такой фамилией. Возможно, он и состоял в «Народной воле», но меня-то там не было. Имя — Николай. В семьдесят восьмом году уехал во Францию, но мог и вернуться.

— Мне кажется, нужно первым делом решить вопрос — под каким предлогом мы будем о них расспрашивать?

— Можно под большим секретом объявить, что недавно в Нью-Йорке умер миллионер с русскими корнями и оставил завещание, согласно которому половина его огромного состояния должна отойти народовольцу по фамилии Морозов. Причем само завещание нам не нужно, хватит стряпчего с должным образом заверенным поручением, а это нетрудно. Боюсь, всяких Морозовых тогда столько набежит, что мы замучаемся отсеивать самозванцев.

Николай Александрович Морозов, услышав скрежет замка, еле успел убрать под топчан тетрадь, где он записывал свои соображения на тему всемирной истории. Странно, время же совершенно неурочное! Кому он понадобился?

Дверь открылась, и в камеру заглянул коридорный надзиратель. Но заходить не стал, а посторонился, пропуская франтовато одетого молодого человека. После чего сделал шаг назад и осторожно прикрыл дверь.

Вошедший с интересом огляделся и хмыкнул:

— А ничего тут у вас! Сравнительно тепло, сухо, окно довольно большое. Топчан вон какой удобный! Камера, правда, маловата, но это как посмотреть. Когда я сидел, нас в такой шесть душ обитало, по очереди спали. Но все же, согласитесь, это не самое комфортное место для проживания, а уж тем более для научной деятельности.

— Простите, а не могли бы вы представиться? — спросил обескураженный Николай Александрович. — И объяснить цель своего визита.

— Извольте. Зовут меня Михаил Михайлович Рогачев, высокими должностями и чинами не обременен. А нахожусь я здесь по поручению моего начальника, чрезвычайно влиятельной персоны. Он предлагает вам сменить место заключения. Как вам трехкомнатная камера с санузлом, четырехразовое питание на уровне ресторана средней руки, и в случае, если дадите слово не бежать — прогулки по желанию? Плюс, разумеется, письменные принадлежности, тетради, газеты, книги из очень неплохой библиотеки и вообще все, что вам может понадобиться для научной работы. И, наконец, самое главное. Здесь вы пожизненно. Там же появляется надежда на освобождение, причем довольно скорое. Как только мой начальник убедится, что вы можете быть ему полезны, так сразу и обретете свободу. Ну или почти сразу. Думайте, Николай Александрович, думайте! Я никуда не спешу. Только просьба иметь в виду, что терять вам по сути дела нечего. Что, уже согласны? Тогда ждите, скоро вам объявят о переводе. Тетради свои можете не прятать, их никто не заметит, даже если вы ими начнете размахивать перед носом у надзирателя. На этом позвольте откланяться. Мы наверняка еще встретимся, причем скоро.