День начинался исключительно скверно. Неторопливо вставало, вызолачивая всё новые кварталы, солнце: гоня тени и крыс в каналы и с исключительной злобностью набрасывая на все вокруг флер красоты и благости. По бледно-синему небу легкий ветерок гнал розовые облачка, похожие на пирожные-переростки. Море морщилось мелкой волной, а веющий от него бриз был прохладен и свеж.

Жуть.

Альтсин лежал на досках деревянного мола и таращился вниз. Вода была удивительно чиста, потому он мог проницать ее взором на несколько футов. Пытался сконцентрироваться на том, что видит. Любой способ хорош, только б отвлечься от проблем с желудком – тот, правда, отказался уже от попыток бунта, но все знамения на земле и в небесах извещали, что сие – лишь кратковременное перемирие, а не капитуляция. Едва он успел об этом подумать, как живот свело очередным спазмом – и вода окрасилась зеленью. Стайка рыбок, что вот уже какое-то время паслась на дармовой закуске, в панике порскнула в стороны. Он же готов был поспорить, что не успевшие так поступить отчаянно затрепыхались и всплыли кверху брюхом.

Он закрыл глаза. Под черепом перекатывался балласт средних размеров галеона, да и чайки как раз решили, что настал подходящий миг известить весь мир о своем птичьем существовании. И, похоже, орать они – все – собрались над его головою.

Он с ненавистью поглядел в сторону города, где над крышами квартала богатеев, Пофеера, как раз поднимался золотой шар.

«Вот же проклятущее проклятие, – подумал он, – а ведь мог бы хотя б дождь идти».

Его скрючило снова. Минутку он лежал неподвижно, надеясь, что вот-вот потеряет сознание или хотя бы умрет. Увы, Эйффра – Прядильщица Судьбы – имела на него иные планы, и после очередного приступа корчей он понял, что легко не отделается. Медленно, предельно медленно он попытался встать: столп, который он использовал как подпорку, пусть и вбитый футов на двадцать в дно, нынче подозрительно раскачивался во все стороны. Как, впрочем, и остальной мир. Сам же он согнулся напополам, украшая доски зелено-желтой гадостью. Кажется, дерево зашипело.

Парадоксально, но Альтсин почувствовал себя лучше, мол перестал колыхаться, чайки слегка попритихли, а солнце словно подугасло. Он уверенней воздвигся на ноги и некоторое время посвятил осмотру своей одежки. Очередная радостная неожиданность. Правда, одежда пропотела и неприятно пахла, но ни на черных штанах, ни на синей рубахе из крайне дорогой, хертидской, ткани, ни – за что он тотчас вознес благодарственную молитву всем богам – на новеньком кожаном камзоле, украшенном сложными ветийскими узорами, не было и следа вчерашних развлечений. Только носок левого сапога украшало нечто яркое, липкое и мерзкое. Но и только-то.

К тому же при нем остались оба стилета, пояс, кошель, серебряная цепочка и стальной браслет, украшенный опалами. А уж это граничило с истинным чудом.

Он глянул на место, куда вчера причалили «Давер» и «Йонадерук». Оба несбордских лангскипа исчезли, Хоргерс наверняка вышел в море еще до рассвета, используя хорошую погоду и отлив.

Альтсин провел рукою по поясу: карты не было, он помнил, как вчера вручал ее русобородому пирату, но все же стоило удостовериться. Дня через два-три некую миттарскую галеру ждут серьезные проблемы.

Он раскрыл кошель и пересчитал монеты – там было все, до последнего медяка. Он сам был вором и понимал определенные правила, но эти несбордцы и впрямь обладали странным чувством гордости. Хорошо, что они хоть высадили его из корабля, перед тем как выйти в море.

И привязали к столбу, заключил он с удивлением, когда попытался двинуться в сторону порта. Тонкая, крепкая веревка, примотанная к поясу и к бревну, должно быть, предназначалась для того, чтобы не дать ему сверзиться в воду и потонуть. «Однако этот Хоргерс – честный бандит», – подумал Альтсин, перерезая страховку.

Мол продолжал раскачиваться, а бьющее в лицо светило все еще раздражало глаза. Но, если не считать этого, остальное было в полном порядке.

Эту часть порта, и мол в том числе, начали использовать лишь пару месяцев назад. Именовали его «верхнекорабельным» и – несколько навырост – «кожевенным»: он должен был служить местом стоянки для народов с северных островов. Несбордцы, ферленги, секи, фаоси и прочие племена, плавающие преимущественно на открытых многовесельных лангскипах, наконец-то получили выделенный для них кусок порта.

Согласно замыслу городского совета, это должно было отделить варваров от цивилизованных арматоров, а еще обеспечить спокойствие в порту. Множество таверн страдало от слишком горячей крови пришельцев с севера, к тому же ни один капитан не любит, когда борт в борт с ним швартуется пиратский корабль, полный вооруженных до зубов безумцев, явно желающих стать его приятелями на следующий рейс. А морское право гласило, что лишь пойманный на горячем пират может быть покаран, потому ремесло их вполне себе процветало. Особенно учитывая, что грабители, выбирая своих жертв, старались не слишком сильно навредить городу, для которого морская торговля была словно кровь в венах. Понкее-Лаа был самым большим городом на западном побережье континента, а здешний порт, выстроенный во времена силы Меекханской империи, – крупнейшим портом всего цивилизованного мира. Если город хотел выжить – не мог мириться с пиратством. Однако не мог и закрыть свой порт для длинных ладей народов севера, поскольку те везли в своих трюмах меха, китовый ус, амбру, золотой янтарь и прочие ценные товары.

Наконец с этим решили сделать хоть что-то – и замысел этот почти удался. Почти, поскольку те купеческо-пиратские корабли, что предпочитали преступать закон, всегда умели выплыть из порта так, чтобы потенциальная добыча не смогла сбежать. По городу кружил слух, что якобы несколько воровских гильдий, расположенных в припортовых районах, нашли новый источник дохода, продавая пиратам информацию о времени выхода из порта, грузе и предполагаемом курсе купеческих кораблей.

Ну что же, в каждом слухе есть зерно истины.

Хотя в случае миттарских галер Цетрон-бен-Горон, главарь одной из самых лихих воровских шаек, действовал совершенно бескорыстно. И безнаказанно. Поскольку на дела, могущие навредить торговому флоту худшего морского конкурента Понкее-Лаа, Совет смотрел почти благосклонно.

Альтсин добрался к набережной за довольно недурное время, если учесть, что со вчерашнего вечера дорога та изрядно удлинилась. Наверняка результат неких магических штучек.

Набережная – старая, солидная меекханская работа, то есть булыжная мостовая, идущая под прямым углом к молу, шириной в восемнадцать локтей, – оказалась совершенно пуста. «Давер» и «Йонадерук» были единственными пришвартованными здесь кораблями, а после их исчезновения купцам, ворам и портовым девкам искать тут стало нечего. Вероятно, подобно стайке трески, они поплыли на лучшие пастбища, то есть в удаленный от этих мест на пару сотен ярдов главный порт, где вырастал лес мачт, а возможности подзаработать были несравнимо выше.

– Я ж грил, шо он сам придет.

Из-за кипы битых ящиков вынырнул низкий, скособоченный мужичонка в замызганном кафтане и рваных штанах. Индивидуум был бос, хотя, судя по слою грязи на его стопах и по ороговевшим подошвам, сапоги он считал излишней фанаберией.

– Сижу я себе туточки с рассвета и думаю. – Состояние его челюсти подсказывало, что в случае драки стоило как огня избегать укусов этого типа, иначе смерть от бешенства стала бы верняком – притом долгим и исключительно болезненным. – Лежит чудак на тех паскудных досках и страдает, типа, мучится; пойди, грю себе, облегчи. Но, с другой стороны, чёй-то мне грило, мол, сиди спокойно, Герегонт, подожди малехо, благородный господин сам прочумает. Я ж прав оказался, га?

Уродец шмыгнул носом и скривился.

– Фу, но и смердит же от вашей милости. Словно, зуб даю, от лотка с гнилой рыбкой.

Альтсин смерил его взглядом снизу вверх и выпрямился:

– Чего надо?

И сразу же понял, что вчера кто-то явно попользовался его горлом, вернув его не в лучшем состоянии. Он едва смог узнать собственный голос.

– Та ниче такого. – Типчик, называвший себя Герегонтом, пожал плечами и вытянул откуда-то крепкую палку. – Токо, может, мошну, и тот серебряный кулон, и браслетик, та и камзольчик такой… вполне, вполне.

Вор отступил на шаг и блеснул стилетом.

– И что? Думаешь меня уговорить, чтобы я все это отдал?

Он все еще надеялся, что этого будет достаточно.

– Я – нет. – Грабитель, похоже, не принял его всерьез. – А вот Тео – да.

Гора ящиков сдвинулась и развалилась. Создание, что из-под нее вылезло, было большим, ужасно заросшим, и отнести его к какой-то конкретной расе оказалось бы непросто. Футов семи ростом и четырех – шириной. Конечно, был он безоружен, поскольку палка, что торчала из кулака размеров буханки хлеба, выглядела скорее зубочисткой, а не оружием. Альтсин сглотнул:

– Тео?

– Собственной персоной. – Уродец снова попытался затмить усмешкой солнце. – Так как оно типа с подарочком?

Вор вытащил второй стилет, хотя сам не понимал зачем.

И тогда грабители замолчали. Обе палки стукнули о мостовую, а на прыщавой морде карлика вдруг всплыла извиняющаяся улыбочка:

– Я… мы… ну, типа, мы уже потопали, ваша милость. Это ж просто такая шуточка, ага. Без обид.

И кинулся наутек, а вскоре к его босому «чвяк-чвяк» присоединилось громыхающее «топ-топ» башмаков Тео.

Альтсин глянул на свои стилеты с искренним удивлением. Подумать только, а он за них отдал всего пару оргов. Да и те – обрезанные.

Что-то стукнуло его в спину, он повернулся, демонстративно воздев оружие. Тот, кто его тронул, нашел проблемы на всю голову.

За ним стоял Керлан и двое шапочно знакомых из людей Цетрона. Один держал готовый к выстрелу арбалет.

– Хорошо, что мы тебя нашли, прежде чем старина Гер приступил к делу. Этот его Тео – хороший парень, но раз-другой ему уже случалось кое-кому наподдать слишком сильно. Особенно учитывая, что этот кое-кто был настолько глуп, чтоб сопротивляться. – Керлан покивал лысой башкой, не понять – удивленный или обрадованный.

Альтсин несколько раз раскрыл и закрыл рот, потом прохрипел:

– Тебя Цетрон послал?

Не самый умный вопрос, но надо ж с чего-то начинать.

– Ага, ищет тебя. Ты должен был вернуться еще до полуночи.

– Не мог. – Парень покачал головой и тут же об этом пожалел, поскольку балласт в его черепе еще не стабилизировался. – Нужно было закончить дело.

– Да вижу. Но лучше, если б и толстяк тебе поверил. Он в ярости.

– Ага. – Альтсин раздумывал над этим миг-другой. – А почему?

– А узнаешь. Он в норе. Тут поблизости двуколка, подвезу тебя, а то сам ты наверняка не доберешься. И, Альтсин?

– А?

– Держись под ветром, ладно?

Норой Цетрон именовал крепкий трехэтажный жилой дом, стоявший в ряду прочих домов-близнецов на Среднем Валее, в районе мелких купцов, ремесленников, медиков, алхимиков, магов не высшего разбора и лупанариев из тех, что поприличней, – и к району этому определение «Средний» подходило как нельзя лучше.

Фасад дома выходил на широкую мощеную улицу, а первый этаж, подобно первым этажам соседних домов, бросался в глаза огромной цветной вывеской, гласившей: «Амулеты, Талисманы и Всяческие Иные Магические Полезности». Такая реклама в последнее время становилась модной, хотя Альтсин был уверен, что парой дней раньше в лавке продавали приправы, коренья и зелья. Как видно, Цетрон сменил профиль своих вложений.

Они не остановились перед главным входом, но свернули в ближайший заулок, подбираясь с задов. Взойти по лестнице на второй этаж было серьезным испытанием, Альтсин каждые несколько ступеней останавливался, чтобы хватануть глоток-другой воздуха, но Керлан и не думал его щадить.

– Поторопись, – сказал он, хлопнув по плечу, от чего в голове Альтсина взорвались фейерверки. – Цетрон и вправду не в настроении.

Пройдя коротким коридорчиком, они оказались в довольно большой, обшитой деревом комнате. Через широкое окно виднелись дома напротив.

Цетрон сидел за длинным столом, просматривая какие-то пергаменты. Физиономия у него была чрезвычайно серьезная.

Глава гильдии, корпулентный, ширококостный мужчина средних лет, старался одеваться и вести себя как удачливый купец, что не всем в Лиге Шапки нравилось. Но организация, объединявшая воровские гильдии в городе, позволяла своим подопечным некоторые странности.

– Наконец-то, – рявкнул он, не отрывая взгляд от документов в руке. – Где ты его нашел?

– На набережной. У северного мола.

– И что он делал всю ночь?

– Я… – Альтсин попытался вмешаться.

– Заткнись. Не тебя спрашиваю. Керлан?

– Утверждает, что заканчивал какое-то дело.

– А чем он был занят, когда ты его отыскал?

– Задирался с Герегонтом и Тео.

– О, правда? – Толстяк только сейчас поднял голову и взглянул на них. – А с виду и не скажешь, что он повредился головой. Ты спрашивал, когда «Давер» и «Йонадерук» вышли из порта?

– Три часа назад. Как только начался отлив.

Альтсин тихонько вздохнул. Едва три часа миновало, а казалось – прошло полжизни.

– Ага. А почему он так смердит?

– Не знаю. Сам его спроси.

– Альтсин?

Ему это уже надоело:

– Слушай, Цет. Я провел целую ночь на корабле, полном варваров, которые привезли сюда кипы подгнивших шкур и бочки порченой ворвани. Я ел их пищу и пил их пиво. А все потому, что ты попросил, чтоб я доставил тому пирату…

Цетрон взмахнул рукою и вернулся к изучению документов:

– Довольно. Я должен был тебя предупредить, что их благодарность может оказаться опасной. Значит, Хоргерс согласился?

– Я могу сесть? Как-то плохо себя чувствую.

– Садись, – толстяк указал на кресло напротив. – И рассказывай. Выпьешь чего-нибудь?

– Воды. Холодной и чистой.

– Керлан.

– Уже иду, – лысый скрылся за дверьми.

– Итак, – Цетрон устроился поудобней, – что он сказал?

– Обрадовался, словно сотня демонов. Они плыли сюда почти месяц. На севере продавать ворвань и шкуры – невыгодно, в Фели и Ходене продолжается война или бунт, порты охотно принимают корабли, но ни один оттуда не уплывает. Реквизируют – аж бегом. Из Ар-Миттара навстречу ему выплыли четыре полные солдат ладьи. Он утверждал, что все это вина наветов, брошенных на его народ ферленгами. Ну, знаешь, будто они пираты и всякое такое…

– Чего только люди не придумают.

– Именно. Эти ладьи преследовали их, но так, чтобы случайно не настичь. В конце концов, у Хоргерса было два корабля и более сотни людей. Однако они сумели отогнать его от побережья. Потом случился шторм и отбросил их еще дальше.

– Тот, что был десять дней тому назад?

– Тот самый. Шкуры намокли, бочки с ворванью начали протекать, а чтобы выплыть из открытого моря, им пришлось идти на веслах пять дней. Когда они сюда добрались, унюхать их можно было за милю. Три дня ждали, пока найдется купец, наконец кто-то взял товар за одну двадцатую того, что предполагали получить. И даже это было хорошо, но им едва хватило на закупку провианта на обратную дорогу. Думаю, он и так слегка победокурил бы на обратной дороге на север.

– Победокурил?

– Именно такую формулировку он и использовал.

– Ага. Значит, он остался доволен?

– Предельно. Угостил меня остатками своих когдатошних припасов, чем-то, что называл бердис… бергас?

– Бергоасс.

– Довольно вкусно, хоть я и не до конца понял, что оно такое.

– То, что отличает барана от овцы, маринованное в коровьей моче. – Цетрон криво усмехнулся. – Что? Снова примешься блевать? Не в этой комнате, сынок. Но ведь не бергоасс тебя так придавил?

– Нет, – Альтсин старался дышать глубоко и медленно. – Это пиво. Крепкое и проклятуще коварное. После первой полукварты я ничего не почувствовал, после четвертой начал подумывать, не наняться ли к ним матросом. Шестую – не помню. Ты мне должен.

– Я подумаю об этом.

Появился Керлан с кувшином и двумя кубками. Альтсин скоренько опорожнил один, потом второй и третий. Цетрон же лишь едва-едва смочил губы, внимательно поглядывая на него. И вору совершенно не понравился этот взгляд.

– Ну ладно. – Он опорожнил четвертый кубок и почувствовал себя лучше – даже голос словно бы почти вернулся. – Что значит это приглашение?

– Сейчас-сейчас, не торопись. Ты точно не покидал ночью порт?

– Я уже говорил. Нет. Очнулся на рассвете, на молу. В одиночестве. Едва не подох, чтобы та миттарская галера…

– Хватит. Я рад, что ты со всем справился, и я действительно благодарен тебе. Об остальном поговорим позже.

– Например, о моей оплате?

– Об этом тоже.

Двери скрипнули, и некто вошел внутрь. Молодой вор глядел, стараясь вспомнить, где он видел это лицо. Вспомнил через два-три удара сердца. Зажмурился, снова распахнул глаза. Глянул на Цетрона, высоко задирая брови и ожидая объяснений. Одетый в скромную бурую рясу мужчина, как ни в чем не бывало вошедший в логово воровской гильдии, никак не мог оказаться Деаргоном Каневосом, Великим Казначеем Храма Меча.

Цетрон и Керлан даже не стали подниматься из-за стола. Но глава гильдии выказал немного гостеприимства:

– Ваше преподобие возьмет себе стул?

– Как-нибудь управлюсь.

Голос жреца был необычным. Молодым, энергичным, сильным, а необычным – поскольку не подходил к лицу: оно казалось маской, помещенной на нос потрепанного сотнями штормов корабля: кожа в оспинках, острые плоскости щек, глубокие глазные ямы, разделенные носом, что напоминал птичий клюв. Рот – как след от удара топором. Лицо, которым можно пугать детей. И лишь глаза смотрелись на нем чуждо: ласковые, карие, с танцующими в глубине ироничными искорками.

Альтсин молча глядел, как один из самых влиятельных людей города не колеблясь идет в угол за стулом, придвигает его к столу и присаживается.

– Он чист, – проворчал жрец. – Наверняка не приближался к нему, как минимум, несколько дней. И у него не было контакта с тем, кто это сделал.

Цетрон перегнулся и похлопал молодого воришку по плечу. Керлан улыбнулся с явным облегчением. Альтсин чувствовал растущую растерянность.

– Значит, самое важное – позади. – Толстяк уселся и вынул из-под стола пузатый кувшин и несколько кубков. – Красного ренноса?

– Охотно. – Жрец сделал осторожный глоток, удивленно приподнял брови и опорожнил кубок до дна. – Чудесно. То, что подают в храме на вечерню, – истинная моча, хотя якобы тоже реннос.

– Советую проверить брата, который занимается поставками в святыню.

– Придется.

Альтсин сидел рядом с двумя людьми, главами неформальных сил, правящих городом, нынче как ни в чем не бывало обговаривающими преимущества какого-то там вина, – и ему казалось, что еще миг – и он очнется на заблеванном моле с жуткой головной болью. А скорее – надеялся на такой исход. Неуверенно потянулся за кувшином, однако Цетрон убрал тот из-под его рук:

– У тебя есть твоя вода, сынок. Нехорошо мешать алэ с ренносом.

Деаргон долил себе еще.

– Ты уже что-то обнаружил?

– Нет. Было мало времени.

– Я тоже ничего. Ты уверен, что – этот?

– Да. Хотя нынче, полагаю, он выглядит несерьезно.

– Вот уж точно – выглядит. И почему он так смердит?

Только теперь Альтсин понял, что говорят они о нем.

– Долгая история. Но он действовал ради блага княжества.

– Как и все мы.

Некоторое время они пили молча. Цетрон, его заместитель и жрец – вино, Альтсин – воду. И чувствовал, что она встает ему поперек горла.

– Ты ему сказал?

Альтсин понял, что они вот-вот перейдут к делу. Он устроился поудобней на стуле, готовясь к неожиданностям.

– Нет. Я ждал ваше преподобие.

Деаргон улыбнулся одними губами. Довольно мило. Взглянул злодею прямо в глаза.

– Сыне, – как видно, нынче не только у Цетрона проснулось желание называться его отцом. – Нынче в ночи украден Денготааг – Меч Реагвира.

Произнес он это так, словно речь шла о бочке сельди. А ведь новость была настолько же серьезной, как если бы он сказал: «Нынче ночью украден морской маяк». Или: «Я решил устроить в святыне самый большой лупанарий по эту сторону океана». А то и: «Городская стража перестала брать взятки».

Катастрофа.

Меч, или, вернее, две трети Меча, поскольку, согласно легенде, он сломался, воткнутый в пасть мифического чудища, был главнейшей реликвией в княжестве со столицей в Понкее-Лаа. Альтсин полагал спорным, что меч принадлежал самому Реагвиру, поскольку слышал по крайней мере о трех городах, владевших, по слухам, истинным Мечом бога, но все же меч из храма Понкее-Лаа выглядел настоящим, начиная от размеров – слишком монструозных, чтобы им мог владеть человек, – и заканчивая названием, которое, согласно рассказам, значило Пожиратель Мрака. Меч с таким именем должен принадлежать богу, ибо ни один обычный рубака не стал бы называть так свое оружие. Однако все это не имело значения, поскольку, кто бы его ни украл, он оказался самоубийственным глупцом. Жрецы никогда этого не простят, а у храма довольно золота, влияния и Силы, чтобы достать вора хоть из-под земли.

Альтсин с усилием оторвал взгляд от лица жреца. Медленно, очень медленно опорожнил свой кубок. Сглотнул слюну. Вздохнул. И идеи, как потянуть время, у него закончились.

– Значит, ради этого вы доставили меня с набережной? Сразу скажу, это не я.

– Мы знаем. Мы проверили. Нельзя коснуться Меча и не носить, по крайней мере несколько дней, его знака. – Жрец произносил слово «меч» так, что сразу становилось ясно, о каком мече идет речь. – Но твой патрон уверил меня, что ты единственный человек в городе, который сумел бы это провернуть. В том числе и по причине твоей веры.

«Спасибо тебе, толстый сукин сын», – подумал вор. Вслух же спросил:

– Веры?

– Ты ведь мафрианист, верно?

– Ну-у… – собственно, ранее он никогда так о себе не думал. – Ну да.

– Можешь ли процитировать символ веры?

Проклятие, как оно там?

– «Верую в Баэльт’Матран, Праматерь, из лона коей вышли боги, что, соединив общее видение, сотворили мир и все вещи в нем, над ним и под ним. А в конце создали разумных, к коим относятся…» И как-то там дальше, – внезапно он почувствовал себя ужасно глупо, не в силах вспомнить остального.

– Именно. Теперь ты понимаешь?

– Не совсем.

– О господи… – Деаргон возвел очи горе́. – Цетрон, что этот мальчишка делал в детстве?

– Без понятия, – честно ответил глава воров. – Я узнал его лишь семь лет назад, и было ему тогда годков десять-одиннадцать, он и сам не мог сказать сколько. Приплыл он сюда одной из барок, из тех, что курсируют вверх по реке, – и высадился на улицы. Попытался меня обворовать, ему не удалось, а нынче я стараюсь сделать из него человека. С переменным, впрочем, успехом. Работает он отчасти независимо, но придерживается правил гильдии. Несколько последних лет обучался разным вещам, но в теологии хорош не был никогда.

– Вижу. И все же что тебе известно о Господине Битв – Реагвире?

– Это сын Великой Матери. Во время Войн Богов он сражался с легионами Анеха Проклятого. Убил Гошфа Нежеланного – Праотца Тварей.

– Чудесно. Это все правда и одна из немногих вещей, относительно которых мы и жрецы Госпожи находимся в согласии. Дальше у нас начинается слишком уж большая разница в интерпретациях. Но прежде всего фактом остается то, что Реагвир был одним из Пяти Первородных – богов, первыми пришедших в мир. Факт также и то, что, увидев первых разумных, мыкающихся во тьме нового мира, он ощутил милосердие и склонился над ними, дабы объять их милостью своей. – Похоже, жрец, сам того не желая, принялся цитировать религиозные формулы. – Несомненно также и то, что изо всех рас особенно полюбил он истинных людей и первым выступил против Нежеланных, когда те пытались коварно сбить их с пути истинного, меняя их души и превращая в мерзких тварей.

Минутку-другую он глядел прямо в глаза парня, Альтсин же поймал себя на том, что неосознанно пытается вызвать в себе религиозное рвение. Деаргон оказался человеком с сильной харизмой.

– Это княжество почитало Реагвира сотни лет. Пожалуй, в изрядной степени оттого, что в схватку с Гошфом он вступил как раз неподалеку.

Говоря «неподалеку», Деаргон, похоже, имел в виду немаленький кусок побережья, поскольку всякий город и село в радиусе сотни миль от Понкее-Лаа полагало, что кости чудовища погребены именно подле него.

– Но триста лет тому к нам пришла Меекханская империя с ее культом Великой Матери. И хотя я и сам в глубине души отдаю ей надлежащие почести, не могу позволить, чтобы амбиции некоторых из жрецов, по-своему перетолковывающих святые книги, отвращали нас от почитания наибольшего из опекунов человечества. Я понимаю меекханцев, ибо у начал своей империи они вели кровавые битвы со жрецами Владычицы Битв, теми, кто позабыл об истинном служении и пытался создать собственное государство. Однако вскоре наступят времена, когда Реагвир займет надлежащее ему место на троне, что стоит так же высоко, как и трон Великой Матери. Как оно и пристало благороднейшему из Первородных.

Внезапно жрец широко улыбнулся.

– Уф, однако я что-то разговорился. Ты ведь уже понимаешь, к чему я веду?

Альтсин осторожно кивнул:

– Ваше преподобие полагает, что за кражей стоят жрецы Великой Матери?

Взгляд карих глаз сделался смертельно внимателен:

– Сыне, оброни я когда-нибудь подобное обвинение, и через час весь город стоял бы в огне. Правда такова, что мой храм из года в год обретает все новых прихожан. И правда еще такова, что так происходит благодаря Мечу. За последние двадцать лет число верных, что приходят в храм Реагвира, возросло шестикратно, – вздохнул он. – Возвращаясь же к твоему вопросу: я знаю бо́льшую часть иерархов-матрианистов в княжестве и не думаю, чтобы они могли иметь с этим что-то общее.

– Потому вы подозревали именно меня?

– Что ж, – жрец развел руками. – Я нынче в некотором отчаянии. А Цетрон сказал, что знает лишь одного безумца, который мог бы решиться на подобную кражу. По крайней мере именно такие слова он и использовал.

– Спасибо.

Цетрон странно скривился:

– Только давай без сарказма, Альт. Дело-то серьезное.

– Именно так, сыне. На твое счастье, он убедил меня, что ты – рассудительный человек, то есть, хотя я и не должен за такое хвалить, ты веришь в богов достаточно, чтобы не переходить им дорогу, и держишься подальше от дел веры. А потому, вместо того чтобы прямо с мола бросить тебя в подвалы, я пригласил тебя сюда. Кто бы за этим ни стоял – он нанес сильный удар. Меч был нашей важнейшей реликвией. Он совершал чудеса.

Альтсин вспомнил городские чудеса последних лет. Исцеления слепых, хромых и парализованных. Немые от рождения, принимающиеся болтать, словно нанятые, и девяностолетние старцы, становящиеся отцами троен. Однако он не был до конца уверен, какой из храмов приписывал себе авторство этих чудес. Наверняка ведь все сразу.

– Значит, без Меча у храма – серьезные проблемы?

Деаргон скривился в сторону Цетрона:

– Серьезные проблемы?! Ты не говорил, что у него странное чувство юмора.

– Забыл. Но у него и правда странное чувство юмора.

– Серьезные проблемы были бы, сгори все наши храмы в княжестве или окажись, что половина братьев – отцы внебрачных детей. А нынешнюю ситуацию можно назвать лишь катастрофой. Завтра – канун Дороги Жертвенности, нашего самого большого праздника. Послезавтра вечером должна пройти огромная процессия, центральное событие которой – наш Меч. До этого времени мы обязаны его отыскать.

Ага, ситуация проясняется.

– Его преподобие очень рассчитывает на нашу помощь. – Цетрон встал и придвинул к Альтсину кипу пергаментов. – Здесь вся информация, которую мы до сей поры собрали.

Пергаменты выглядели ужасно, а кривой почерк Цетрона напрочь отвращал от их изучения.

– Один вопрос, сыне. – Деаргон улыбнулся, извиняясь. – С чего бы ты – теоретически конечно же – начал кражу Меча?

Альтсин поразмыслил над этим некоторое время:

– С подкупа кого-то в храме. Теоретически, конечно же.

– Хм… В нашем храме служат братья, объединенные в ордене Слуг Меча, Великим Казначеем которого являюсь я сам. Все мы приносим клятву нищеты и покорности. Непросто вооб…

– Со всем уважением, ваше преподобие, – бесцеремонно прервал жреца вор, и Цетрон аж закашлялся. – Людей покупают не золотом или серебром, а тем, чего они более всего жаждут, – или тем, чего они более всего страшатся. Впрочем, как правило, это и правда золото, но лишь потому, что за него возможно купить множество иных вещей. А еще это могут быть женщины, напитки, азарт, определенные порошки и зелья, некоторые разновидности запретной магии и всякое такое. Порой людей покупают и за информацию, компрометирующую информацию, понятное дело, – или за жизнь и здоровье их близких. А порой достаточно подложить кому-нибудь любовницу или любовника. Это, пожалуй, самый дешевый способ.

Он прервался, чтобы перевести дыхание и опорожнить очередной кубок. В голове его гудело, а желудок начинал вести себя крайне подозрительно.

И – чудо! Деаргон вовсе не казался пораженным. Выглядел так, как если бы что-то помечал себе на память. Парень же продолжил:

– Нужно проверить, не было ли у кого из монахов проблем с деньгами, женщинами либо какой-то зависимостью. Не получал ли он внезапных вестей о семье. Может, кто-то пребывал недавно в расстроенных чувствах, нервничал или был напуган. Пусть ваше преподобие прикажет расспросить об этом братьев. Вы ведь исповедуетесь в храме?

– Да, брат Хранитель Печати – главный исповедник Храма Меча. Нас в городе лишь семьдесят три человека, потому его хватает.

– Может, он что-то знает?

– Может. Но тайна исповеди – свята. А ему почти восемьдесят, и у него есть принципы. И это не просто высокопарные слова – пусть бы он даже умирал в муках.

– Даже если дело в Мече?

– Даже тогда. Посчитает это испытанием веры, которому подвергает нас господь.

– Понимаю. – Альтсин почесал подбородок. – А если бы ваше преподобие спросил его – так, невзначай, – то, наблюдая за его реакцией, вы могли бы почувствовать, правда ли нам стоит искать кого-то из храма? Если наши подозрения верны, брат-исповедник будет пребывать в серьезном душевном расстройстве.

– Понимаю. – Деаргон взглянул на него, словно увидел в первый раз. – Я как-то не думал о таком способе. Что еще?

– Каким образом вор мог вывезти Меч из города? Как я помню, реликвия огромна.

– Ха, значит, ты принимал участие в наших празднествах, – кивнул жрец.

– Случалось раз-другой… – Альтсин предпочел не пояснять, что именно он делал в толпе, празднующей Дорогу Жертвенности. – Но к делу: как им удалось вынести Меч из храма? И как могут вывезти его из города? И собираются ли вообще делать это? Может, их удовлетворит факт самого исчезновения реликвии? К кому они могут обратиться за помощью? Почему их невозможно обнаружить, используя магию? Кому выгоднее всего оказалось бы ослабление Храма Реагвира?

Деаргон выглядел несколько оторопевшим.

– Он такой всегда?

– Только в плохие дни, – процедил Цетрон. – Старается произвести впечатление более умного, чем он есть на самом деле, и прячет внутреннюю пустоту под циничными замечаниями и перепрыгиванием с темы на тему.

Альтсин поглядел на него исподлобья. Толстяк, ясное дело, внимания на то не обратил.

– Будь он таким умным, – продолжал Цетрон, – уже спросил бы, не связался ли кто-то со жрецами.

– Этого не было, – молодой вор пожал плечами.

– А почему же?

– Откуда знаешь?

Вопросы прозвучали одновременно, и на миг установилась неловкая тишина.

– Поступи они так, были бы дураками. Этот Меч не украли ради выкупа, поскольку даже меекханский император не сумел бы радоваться этому выкупу слишком долго. Я ведь прав, ваше преподобие?

Иронические искры исчезли из глаз жреца – и это был достаточный ответ.

– Да, и кроме того, – Альтсин вонзил взгляд в Цетрона, – тогда б вы не ожидали меня на моле. Я прав?

– Прав, парень. А теперь перестань мудрить и слушай. Все, что мы знаем, содержится на этих пергаментах, помнишь? Меч Реагвира – это и вправду большая вещь, здесь указаны размеры, – он протянул довольно отчетливый рисунок. – Длина сохранившегося клинка пять футов, два и три шестнадцатых дюйма. Длина рукояти два фута и семь шестнадцатых дюйма, ширина перекрестья два фута и… хм… смазано. Толщина перекрестья у клинка – три с половиной дюйма. Ширина клинка у перекрестья – восемь и одна восьмая, ширина клинка у места излома… ну и так далее. Остальное прочтешь сам. Все вместе весит более пятидесяти фунтов – изрядный кусок же… желанной кузнечной работы, – вывернулся он.

– Скорее, божеского мастерства, Цетрон. – Жрец снисходительно улыбнулся и склонился над столом. – Но к делу, Альтсин. Я могу тебя так называть?

Вор внезапно понял, что перед ним – Великий Казначей Храма Меча. Перемена была быстрой и незаметной, но теперь никто не посмел бы перебить этого человека и полусловом.

– Мы сидим и разговариваем здесь уже довольно долго, словно речь идет о пропаже мешка гороха. Мне кажется, я должен тебе пояснить, какова нынче ставка. – Карие глаза сделались очень, очень холодными. – Я уже лет тридцать служу в храме. И лет десять принадлежу к кругу людей, что имеют непосредственный доступ к Мечу. Я дотрагивался до Него, чистил, часами, распластавшись, лежал перед Ним, ощущая Силу нашего Господина. Молясь и медитируя. Я верю – нет, я знаю! – что это Меч Реагвира, выкованный им из сердца упавшей звезды, закаленный в крови Леафарры и трижды проклятый слугами Нежеланных. И я знаю, что наступит день, когда Меч снова понадобится нашему Господину, а клинок будет откован вновь, да так, что ни одна сила его уже не сломает.

Голос Деаргона скрипел, словно два трущихся куска льда. А Альтсин внезапно вспотел:

– Ваше преподобие, я не понимаю…

– Именно, сыне, многих вещей ты не понимаешь. А особенно того, что здесь речь не о какой-то там нелепице, а о Денготааге – о Мече Бога.

Жрец склонился, и Альтсин удивился, как мог он чувствовать лед в его голосе, если в глазах у того горели адские огни.

– Понимаешь ли, сыне, я видывал чудеса, совершенные тем Мечом, в том числе и те, что высмеивают сильнее прочих: немые, что обретают способность говорить, и прозревающие слепцы. Для меня, для моего ордена потеря его – это поражение, мы лишаемся смысла существования. Я предпочел бы лично поджечь храм, чем позволить, чтоб чьи-то мерзкие, безбожные лапы хотя бы единый день прикасались к Мечу. Я не позволю, чтобы кто угодно – вор, жрец, чародей или сам Проклятый – держал его в руках! Если понадобится, я переверну этот город вверх ногами, разберу по камешку, а потом сложу в кучу и начну все сызнова.

Внезапно он жутко ухмыльнулся:

– А если, несмотря на все, мне это не удастся, я все равно найду виновных. И устрою им такую казнь, что и следующие сто лет их судьбою станут пугать детей.

Вор даже не дрогнул. Хотя ему сильно хотелось иронично улыбнуться, он хранил каменное спокойствие. Внезапно Деаргон поднялся и шагнул к двери:

– Я уже должен идти. Надеюсь, что вы сумеете помочь мне в решении нашей общей проблемы.

Сделал ударение на «общей», что прозвучало зловеще.

На пороге жрец повернулся снова:

– Я жду радостных новостей.

И вышел.

Едва дверь затворилась, Альтсин сглотнул и потянулся к кубку. Вода была отвратительна на вкус.

– Вот мы вляпались, – прохрипел он через миг-другой, игнорируя рычание кишок.

– Это точно, сидим по уши в говне. – Керлан кивнул и сделал мощный глоток прямо из кувшина.

– Что теперь?

– Я предупредил бо́льшую часть людей, более-менее обсказав им, что следует искать, – проворчал Цетрон, почесывая голову. – Но секрет не удержать долго, и к полудню весь город вскипит. Проклятие, отчего это не драгоценности княжеской короны?

– С драгоценностями могла бы возникнуть проблема. Они, конечно, занимают много места, но уж князь сразу бы сообразил.

Они фыркнули коротким, нервным смехом. Толстяк сделался серьезным первый:

– Я вижу, что до тебя начинает доходить.

– Да с чего бы? – Альтсин потянулся было за водой, но остановился, не завершив движение. – Я просто прячу внутреннюю пустоту под циничными замечаниями и перепрыгиванием с темы на тему. Но ты не должен был меня в это вмешивать.

– Нет. Однако, едва я узнал о краже Меча, составил список известных мне безумцев, которые могли бы решиться на нечто подобное. И в нем было лишь одно имя.

– Я ведь обещал, что не стану гадить на твоей территории. По крайней мере не слишком сильно.

– Просто жизнь научила меня не доверять людям определенных профессий. Например, ворам.

– А жрецам?

– Жрецам – еще меньше.

– Тогда откуда эта дружба с Деаргоном?

– Мы начинали вместе. Почти сорок лет назад.

Вор присвистнул:

– Ну и ну. Ты – и Великий Казначей? Каким он был?

– Хорош. Отчаянно хорош. Твердая рука, железные нервы и чудесные идеи. Когда я его узнал, нам было по двенадцать лет – нет, он на год старше. Но уже тогда владел красноречием, как демон. Порой я шутил, что стоило бы ему стать странствующим священником.

– Ну и накаркал. Он предпочел более легкий кусок хлеба. Хотя, если посмотреть на это с другой стороны, профессию он как раз не сменил – разве что способ ее исполнения.

Цетрон сделал удивленное лицо:

– Это совсем не так. С его обращением произошла довольно удивительная история. Однажды, во время большой процессии – собственно, во время Дороги Жертвенности, – мы помогали людям делиться с ближними, и тут в толпу ворвались с десяток-другой тяжеловооруженных солдат. Это было еще во времена империи, жрецы Великой Матери поддерживались властью, а потому те решили устроить небольшую провокацию. Может, рассчитывали, что возмущенная толпа начнет беспорядки или что вспыхнет настоящий бунт и губернатор запретит проведение подобных церемоний, а то и вовсе закроет Храм Реагвира? Говорю тебе, мигом возникло бурление, давка, писк и паника. Стеклянное вместилище, в котором переносили Меч, удерживали двенадцать верных, толпа надавила на них, те покачнулись, один упал, и реликвия завалилась набок. И тогда, словно из-под земли, подле нее вырос Деаргон, ухватился за край, поддержал ее и так вот стоял среди безумствующей толпы, словно статуя. Только это я и успел заметить – после меня подхватило и повлекло дальше, я потерял его из виду.

Он глотнул из кубка:

– Мы встретились на следующий день – он был бледен и в смятении. Сказал, что должен изменить свою жизнь, порвать с грехами и всякое такое. Я ничего не сумел ему доказать. Двумя днями позднее он сделался послушником.

– Высоко взлетел.

– Верно.

– Помнил о старых друзьях?

– Конечно, он ведь не из тех, кто, едва разбогатев, принимается покупать себе дворянский титул и забывает, что отец его пас коров, а дед – и сам жрал траву. Но в последние годы мы виделись редко. У нас разные интересы, а жрец не должен слишком часто показываться в обществе кого-то такого, как я.

– Это он так сказал?

– Нет, я. Мне нужно заботиться о репутации.

– Ага. Ты ему когда-либо помогал?

– Несколько раз. То банда дуболомов попыталась сбивать деньги с паломников, то несколько послушников уступили искушению и принялись облегчать храмовую казну. Всякие мелочи. Он тоже раз-другой помог мне решить проблемы со стражей. В одном он прав – в последние годы Храм Реагвира увеличил свое значение. Двадцать лет назад в городе было пятнадцать монахов, а ежегодные празднества останавливали движение не больше чем на паре улиц. Теперь же – сам видишь. Но, собственно, отчего это тебя так интересует?

Альтсин осторожно потянулся. В спине что-то щелкнуло, но, к счастью, приступ тошноты был слабым подобием предыдущих.

– Мне он просто-напросто интересен. Кроме того, я считаю, что хорошо бы знать, верен ли он слову и исполнит ли свои обещания. Те, насчет поиска виновных и работы для палача. Говорят, в этом году в северном Карахене уродились прекрасные яблоки.

– А может, сразу в Меекхан?

– Там тоже урожай, говорят, неплох. Когда точно исчез Меч?

– Между полуночью и рассветом.

– Неплохая точность, чума на их голову. Может, стоит просто-напросто разослать герольдов. «Разыскивается кусок железа, весит около пятидесяти фунтов и выглядит как сломанный меч. Внимание, вблизи него возможны чудесные исцеления и внезапные приступы набожности».

Цетрон кисло скривился:

– Не пей больше с несбордцами.

– Я и не думал даже. Что с блокадой дорог?

– Храмовая стража, братья и наши люди обсели все дороги из города. Проверяют каждую телегу. Только то и хорошо, что на спине Меч всяко никто не вынесет.

– А порт?

Цетрон фыркнул:

– А как же, порт. Деаргон прижал таможенников, и теперь каждый корабль, что выходит в море, обыскивается от днища до кончика мачты. Даже рыбацкие лодки трясут.

– Это заблокирует работу всего порта. Будут проблемы.

– Если мы найдем реликвию, все разрешится само собою. Что это у тебя с лицом?

– Я как раз вспомнил, что отлив был за три часа до рассвета. Сколько кораблей вышло тогда в море?

Толстяк криво ухмыльнулся:

– Не ты один в этом городе соображаешь. Сто сорок два. Корабли для дальних морских перевозок, галеры, лангскипы, дромоны. Рыбацкой мелочовки я не считаю, поскольку никто их не регистрирует, но дополнительно их могло быть несколько сотен. Единственная наша надежда на то, что Меч еще не покинул город.

– Деаргон, кажется, твердо в этом уверен, но, если бы мне пришлось красть что-то навроде этого, я начал бы не с подкупа кого-то в Храме, а с поиска способа вывезти добычу за час. Однако я предпочел об этом не говорить.

– Мудрое решение.

– Ты уже упаковал вещи?

Цетрон странно глянул на него:

– Однажды я уже говорил тебе, что это – мой город. Я не сбегу из него, и никто меня отсюда не вышвырнет. Даже Деаргон.

– А кто говорит о вышвыривании? Он наверняка хотел бы, чтоб ты остался. Даже будет настаивать на этом. Очень, очень горячо, – парень со значением подчеркнул последнее слово.

– Это мои проблемы. Но не затем я тебя сюда вытаскивал, чтобы ты пророчил мне черное будущее. Для этого у меня есть Керлан.

Керлан тяжело вздохнул.

– Слышишь? И так он – все время. А ты принимайся за работу. С чего ты желаешь начать?

Альтсин поднял брови:

– Ты здесь главный.

– Я хочу, чтобы ты действовал самостоятельно. Мне не нужен еще один пес на сворке – но мне пригодился бы некто независимый. Может, тогда один увидит то, что пропустит другой. Итак?

– Лига знает?

Это был вопрос, с которого стоило бы начать. Лига Шапки объединяла все воровские гильдии города на условиях добровольного членства. Впрочем, тот, кто не желал делаться добровольным членом, быстро становился членом мертвым. Нынче анваларом Лиги был человек по имени Григас, вор и бандит, думающий словно вор и бандит. И это пророчило непростое будущее организации, которую не сумело уничтожить даже трехвековое меекханское господство. И было неясно, как он отреагирует на подобную весть.

– Пока что – нет. Да я и сам узнал только пару часов назад. Если дело не прояснится до полудня, мне придется его посвятить во все. С чего ты намереваешься начать?

Вор задумался, склонил голову, прикрыл глаза. Потом тяжело вздохнул. Думать сегодня было невыносимо трудно.

– Ладно. Я никогда не был в этом храме, за исключением главного нефа, конечно же. Расположение помещений, обычаи братьев ордена и стражников, время молитв, еды, разделение обязанностей. Это будет твоей работой, Цет. Не гляди так, у тебя – полно людей, а у меня опрос всех братьев занял бы несколько дней. Неплохо было бы знать всё: что кто любит есть, кто не слишком жалует ночные молитвы или работу на кухне и всякое такое. – Он вздохнул. – Проклятие, да я не представляю себе, как Деаргон собирается держать все это в тайне.

– Если послезавтра Меч пронесут во главе процессии – все слухи подохнут сами собой. Что ты станешь делать?

– Я займусь Мечом. Где он хранился, как его стерегли, какова была система охраны и заклинаний. И каким образом, проклятущее проклятие, можно было незаметно выйти из храма, таща на спине пятьдесят фунтов лома.

– Меч хранится в подземельях, где-то тут лежала карта. Раз в месяц его выставляют на три дня для публики перед главным алтарем. Раз в год – проносят в процессии. Он не был охраняем никакими заклинаниями, и при нем не стояла стража.

– Никакая?

– Семь футов длины и пятьдесят фунтов лома, как ты и заметил. Однако прошу тебя, контролируй язык рядом с духовными особами.

– Буду. А еще я попытаюсь добраться до Рвисса и Альмарика.

– Я уже послал к ним людей. Если они как-то с этим связаны, то…

– Это контрабандисты, ты и сам частенько прибегал к их услугам. Им нет нужды знать, что они везут, довольно и того, что клиент заплатил. Более важны их знакомства среди стервятников побережья.

– Что-то еще?

– Тридцать империалов. И еще сто в мелкой монете, можно серебром.

– Сто оргов в серебре? И тридцать в золоте?!

После второго вопроса Цетрон принялся подозрительно присматриваться к нему.

– У тебя ведь нет намерения покинуть город?..

– Нет, но, как ты уже говорил, я стану действовать по-своему. Деньги пришли мне самое позднее к полудню.

– И откуда я вытрясу такую сумму?

– Одолжи, укради, выиграй в лотерею или продай этот дом. И – да, если нам удастся, стрясешь потом с Деаргона.

– Ты полагаешь, что я взял бы деньги с жреца?

– Я знаю, что ты возьмешь. Где я найду Кусара?

– В Берлоге, как обычно в этот час. Идешь к нему?

– Может, позже. – Альтсин поднялся, легонько покачнувшись, и зашагал к дверям, мужественно игнорируя головокружение и очередную волну дурноты. – Где я смогу тебя найти?

– Я наверняка буду здесь целый день.

– Чудесно. – На пороге вор повернулся: – Ах да, не посылай за мной людей, потому как я все равно сбегу. Говорю это, чтобы они не нервничали по пустякам.

Вышел, прежде чем Цетрон сумел уверить его в полном своем доверии.

Он пошел на юг, к Д’Артвеене.

Место это, по сути, районом не было. По крайней мере ни на одной официальной карте оно не указывалось как отдельная часть. Лежало сразу за устьем Эльхарана, в двух шагах от порта. Его не окружала стена, да и дома не отличались ничем особенным. Но любой, кто прожил в городе больше трех дней, знал, что не стоит там шляться без цели.

Обитали здесь чародеи. Не Мастера Магии, не представители легальных аспектов, шагающие Тропами Силы. Не члены самых серьезных братств и гильдий, кого приглашают во дворцы аристократии или в княжеские резиденции. Жители Д’Артвеены не развлекали князей и графов, не вмешивались в политику, не плели дворцовых интриг, не подкапывались под конкурентов и не тратили время на выяснение причин и смысла бытия Всевещности. Вместо этого они занимались магией. Обычной – от лечения чирьев, подагры, больных зубов, выкидышей – до накладывания и снятия порчи. Притом часто была это наимерзейшая магия, из аспектов, что не обладали даже собственными названиями, – или из Сил вне аспектированных Источников.

Правда, триста лет меекханского владычества отразились на Искусствах, используемых в княжестве, однако даже Великий Кодекс не сумел сломить независимость Д’Артвеены. Аспектированные чары на три долгих столетия подчиняли местную магию, однако официальные магические искусства империи плохо работали на море. Почти все известные и используемые Меекханом Источники были приписаны к тверди. Лишь три аспекта – Раковина, Зеленый Меч и Шнур – не отступали перед мощью океана, но даже в лучшие годы в Меекхане имелась только горсточка чародеев, владеющих одним из них. А империя не для того строила в Понкее-Лаа величайший из портов континента, чтобы он стоял пустым. А потому – закрывала глаза на место, где хорошие моряки могли купить амулеты и талисманы, необязательно законные, но действенные. И все же, хоть меекханцы покинули устье Эльхарана почти четверть века назад, аспектированные чары все еще считались высшей магией, и никто из Мастеров, обучавшихся в университетах или в повсеместно известных чародейских гильдиях, ни за какие сокровища мира не признал бы любое – пусть бы даже исключительно духовное – единство с сообществом магов из Д’Артвеены. И наверняка многих шокировали бы их умения.

Здесь можно было повстречать самых разных персон. Две сканские ведьмы, привезенные – одним богам известно когда – каким-то пиратом, соседствовали с бокхенским некромантом. Старый заклинатель погоды занимал тот же жилой дом, что и троица молодых и симпатичных травниц, чьи любовные эликсиры были известны далеко за границами города. Жила здесь и старая чаровница Ментелле, повсеместно подозреваемая в отравительстве, и некий адепт таинственного гарренского искусства призывания мертвых, якобы – бывший жрец. И еще много-много других.

Д’Артвеена дарила возможность найти решение большинства проблем, беспокоящих обычных людей. Но можно было также, поведи кто-то себя не должным образом, напроситься на проблемы, значительной части обычных людей неизвестные. В контактах ее обитатели более всего ценили такт и умеренность. Даже мощная Лига Шапки старалась не конфликтовать с ними. Каждый преступник, грабитель или убийца приходил сюда исключительно на свой страх и риск.

Альтсин заглядывал в Д’Артвеену довольно часто. Главным образом, потому, что Цетрон поддерживал неплохие отношения с большинством обитающих здесь чародеев и чародеек, а нескольких даже нанимал на постоянной основе. Квартал его соседствовал с Д’Артвееной, и обе части города охотно этим пользовались и часто обращались к молодому вору как к посланнику. А потому парень нынче намеревался воспользоваться сложившимися знакомствами и проведать Зорстеану.

Он постучал в ее дверь, стараясь за равнодушной физиономией скрыть беспокойство. Та открыла лично. Из того, что он знал – за последние пятнадцать лет она лишь единожды нанимала слугу – да и то на короткое время.

Выглядела она как торговка сладостями либо бакалеей или жена пекаря. Невысокая, чуть крупноватая, на глаз – лет около сорока. Альтсин знал, что многие из ее клиентов, приходя сюда впервые, принимали ее за служанку или кухарку госпожи Зорстеан-валь-Лавеб – чародейки. Ошибка, некоторым особенно высокомерным стоившая отказа в беседе. Только когда они заглядывали ей в глаза – темно-серые, спокойные и уверенные, словно океан на рассвете, – лишь тогда они понимали, с кем имеют дело. Это не были глаза того, кто привык исполнять приказы.

Увидав его, она широко улыбнулась – и он сразу же почувствовал себя неуверенно.

– Привет, Зорстеана.

Улыбка ее погасла, она отступила на шаг, помахав ладонью:

– Фу! Нарядился как франт, а смердит от тебя хуже, чем от пьяного могильщика.

Он застонал:

– И ты тоже? У меня случилась тяжелая ночь и воистину отвратительное утро.

– Разве не так было все последние полгода?

Он осмотрелся:

– Мне нужна помощь, и у меня нет времени на ссоры. Впустишь меня?

Она приподняла красиво подведенные брови.

– Ссоры? А кто говорит о ссорах? Конечно же, входи.

Согласно неписаным правилам, в доме чародейки должно быть темно и душно, с потолка обязана свисать паутина, а на полках – стоять баночки с мумифицированной жутью. Понятное дело, пригодилась бы также парочка магических книг, просмоленный котел и какая-нибудь зверушка.

Лучше всего кот. Черный.

Зорстеана не любила темноты, питала отвращение к паукам, а при виде того, что некоторые держали в баночках, теряла сознание, даже если были это всего лишь ножки в соусе.

Кроме того, она не хвасталась книгами, а посуду всегда мыла начисто.

Ну и никогда не любила животных.

– Садись-ка там, – указала она ему на низкую софу в имперском стиле. – И ничего не трогай.

– Хорошо, госпожа, – пробормотал он, усаживаясь.

Она погрозила ему пальцем:

– Не шути мне здесь, Альт. Ты для меня тот самый говнюшонок, который некогда пытался стибрить у меня маленько серебра.

– За это я с полгода чистил котлы и полы.

– Это небольшая цена. Попытайся ты ограбить кого-то другого на этой улочке, смотрел бы на мир изнутри какой-нибудь грязной банки. Твое счастье, что я знала Цетрона.

Знакомство их началось именно с такого инцидента. Сразу после того, как Альтсин попал под крыло Цетрона, в неполных одиннадцать лет, он поспорил с коллегами-карманниками, что сумеет что-нибудь украсть в Д’Артвеене. Была это плохая идея, а когда он катался по полу в приступе, вызванном заклинанием падучей, появилась Зорстеана. Конечно, ему повезло, что она знала его патрона. Но в наказание он полгода был ее слугой. И она не жалела для него никакой – даже самой отвратительной – работы.

– Мне нужна твоя помощь.

– Наверняка, а то бы ты не нанес мне визит. К чему проведывать старую чародейку, если вокруг полно товарищей для выпивки и забав. Подожди здесь.

Она вышла.

Он же осмотрелся в комнате. Немного же тут изменилось: беленые стены, две софы, низкий столик темного дерева, несколько полок с цветами и большое окно, выходящее на реку. А мастерские Зорстеаны находились на чердаке и в подвале.

Отбыв наказание, Альтсин сделался конфидентом между Цетроном и чародейкой. В следующие годы он бывал в Д’Артвеене так часто, что кое-кто даже начал подозревать, что он учится магии. Он и вправду накопил маленько знаний о чарах, но ни его не тянуло к этому, ни Зорстеана не пыталась сделать из него ученика. Они просто испытывали с чародейкой взаимную приязнь, он порой приносил ей какую-нибудь безделушку, подарок, спертый у ротозея, у нее же всегда находилась для него чашечка горячего молока с медом. Прежде чем он сообразил, она принялась присматривать за ним – порой почти навязчиво. Закончилось все парой скандалов, после которых он на долгие дни исчезал, и через пару лет между ними установилась довольно свободная связь. Она не пыталась его воспитывать, он не злоупотреблял ее гостеприимством. Правду сказать, Альтсин уже некоторое время подозревал, что будто заменяет чародейке отсутствовавшего у нее кота. Был он беспризорником, приблудой, что появлялся лишь время от времени: вылакать миску теплого молока и вылизать, сидя у очага, раны.

Она вернулась с кухни, неся две оловянные кружки. Молча вручила одну ему.

Он осторожно понюхал. Мята. И множество прочих составляющих.

– И во что я превращусь, когда выпью эту микстуру?

Она пожала плечами:

– Без понятия. Я влила туда что было под рукою. Однако оно наверняка улучшит твое дыхание.

Альтсин глотнул. Неплохо, да еще и желудок воспринял это словно бальзам.

Зорстеана села напротив, машинально поправив волосы. Он почувствовал, как засвербело у него между лопатками.

– Ты ведь знаешь, я не люблю, когда ты так делаешь.

– Ты пахнешь странной Силой, Альт. Кто-то уже обследовал тебя нынче с помощью магии. И я жива только потому, что всегда проверяю такие вещи. Кто это был и зачем делал такое?

Он объяснил.

Она восприняла это почти спокойно:

– Что?! Меч Реагвира?! И ты только сейчас мне об этом говоришь?!

Она вскочила и рванула вверх по лестнице. Через мгновение с чердака послышался ее голос:

– Ты чего ждешь? Давай скорее сюда!

Он допил чудесный напиток и зашагал в верхнюю мастерскую.

Вот это помещение более-менее отвечало требованиям, предъявляемым к обиталищу чародейки. Правда, здесь не хватало необходимых украшений вроде человеческого черепа или хотя бы мумии младенца, но в целом – выглядело оно неплохо. Другую такую комнату, полную таинственных инструментов, кристаллов, стеклянных шаров и удивительных механизмов, стоящих на всех полках, шкафчиках, столах или подвешенных у потолка – собранных в одном месте, непросто было бы найти.

Зорстеана работала, главным образом, с металлом и кристаллами. Как утверждала сама, чаще всего она пользовалась аспектом, называемым Темный Кулак, связанным с Тропой Земли. Альтсин подозревал, что умения ее не ограничиваются единственным аспектированным Источником, но сама она никогда об этом не вспоминала. Ее мастерская, освещенная лучами солнца, врывающимися сквозь остекленную крышу, выглядела так, словно в ней взорвалась радуга. Тысячи кристаллов расщепляли свет на миллиарды лучиков, которые разливались куда попало, падали на стены, отражались от стальных зеркал, кусочков стекла, металла и камня, взблескивали по углам и под потолком, поворачивали и отражались назад. Сущая оргия света.

Здесь можно было ослепнуть.

В миг, когда он входил, чародейка нетерпеливым жестом вскинула ладонь и щелкнула пальцами. Стеклянная крыша потемнела, безумствующие лучики пригасли.

– Рассказывай. Все по порядку, – приказала она, не прекращая безумного метания по чердаку. Казалось, что она хватается за все подряд в произвольной очередности, раскладывая все на широком столе.

Она не прервала своих метаний ни на миг, не задавала дополнительных вопросов и не издавала удивленных охов.

Казалось, что он с тем же успехом мог читать ей несбордский родовой эпос. Притом – в оригинале.

Но, когда он закончил, Зорстеана дала понять, что ничего не пропустила:

– Деаргон совершенно уверен, что у тебя не было контакта с Мечом?

– А ты думаешь, что он выпустил бы меня из рук, будь все иначе? Он не сомневается даже в том, что я не встречался ни с кем, кто хотя бы дотрагивался до Меча. А это можно проверить?

– Конечно. Аура Меча единственная в своем роде. Человек, который с ней соприкоснется, несколько дней не сумеет избавиться от определенного… проклятие, ну и как мне объяснить слепому про цвет? Это нечто вроде этого твоего запаха.

– Ну спасибо тебе. А нельзя ли это каким-то образом замаскировать?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Я никогда не имела возможности исследовать тот Меч. И никто из тех, кого я знаю, не имел. Жрецы оберегают свои реликвии, словно зеницу ока. Особенно от нас. Наверняка страх их коренится в понимании, что после тщательного исследования большинство чудес окажется просто мошенничеством, а всяко-разные божественные вмешательства – обычной магией. Некоторые из жрецов владеют Силой лучше иных адептов.

– А Меч?

– Меч… Хм, я уже говорила, что не исследовала его, а те несколько минут, которые я ему посвятила во время одной или двух процессий, – этого маловато. Но в том Мече есть нечто большее, чем обычные жреческие чары.

– А конкретней? Только прошу, без этой вашей терминологии – я все еще не понимаю, что такое отрицательно регрессированный потенциал.

– Это…

– Зорстеана, – скривился он.

– Ладно-ладно. Меч… как бы тебе это объяснить? Видишь ли, Меч Реагвира – это источник Силы. Самостоятельный. Конечно же, Сила как таковая присутствует везде, течет Тропами, скапливается в колодцах и озерах, перемещается, пульсирует, бывают ее выбросы, она кипит или замерзает. Обычно мы говорим «Источник Силы», точно так же как и лужу, и океан мы зовем водою. Порой Сила дика и убийственна, иногда же – мягка и ласкова: все зависит от ее аспекта. Понятное дело, я не говорю сейчас о дикой, хаотической магии. Однако я никогда не слышала о настолько небольшом предмете, как Меч, который был бы самостоятельным источником. И в этом состоит его исключительность. – Она на миг замолчала. – Кроме того, невозможно очертить аспект Силы, из него вытекающей, поскольку она – изменчива, в ней разные приливы: иной раз Земля, иной раз – Камень, Пламя, Дерево или Листва. Однажды я даже почувствовала в нем Сосульку, хотя лишь одни боги знают, каким чудом, поскольку Реагвир якобы не слишком ладит с аспектами, связанными с холодом. Каждый из них, используемый соответствующим образом, может вылечить, хотя и не от всего. Я слышала, что за последние годы в Мече ощущалось более четырехсот аспектов.

– Я не знал, что их настолько много.

– Кроме базовых тридцати – сорока – а число это зависит от интерпретирующей их гильдии, – существуют еще десятки, а возможно, и сотни. У некоторых нет даже названия – так они мало значат. И все это не изменяет того факта, что Меч совершает чудеса. Да-да, не делай такого лица, он и вправду лечит, причем расстройства как физические, так и умственные. А будь он лишь слепым орудием Силы, то ранил бы и убивал настолько же часто, как исцелял.

– А другая магия, неаспектированная? Какой-нибудь шаманский дух, дикая Сила, нечто из-под самой границы Мрака, внешняя эманация?

– То есть на моих лекциях ты что-то да слышал, да? Это оружие наполняют жреческие чары, определенные, обладающие четким аспектом. Изменчивые, но различаемые. Я предпочитаю не думать, что этот Меч умеет на самом деле.

– Значит, он – истинная реликвия? Им и вправду владела божья рука?

Внезапно он почувствовал, как комната начинает сжиматься. Дело становилось пугающим. Слишком тяжелым, чтобы взваливать его на плечи одного человека. Возможно, слишком тяжелым даже для всей Лиги Шапки.

Он вспомнил площадь – место казней – и почувствовал смрад жженого тела. Как если бы кого-то рвали раскаленными щипцами.

– Что с тобой? Как-то ты побледнел. Надеюсь, это не мои зелья?

Чародейка подошла к нему, обеспокоенная.

– Нннет… Просто тяжелый день. Так что там с Мечом? Он настоящий?

– Когда б всякая чудесная реликвия в мире происходила из божественной руки, нашим Бессмертным не хватало бы времени, чтобы все их изготовить. Поэтому я так не думаю. У Меча – странная аура, у него изменяющиеся аспекты, и он может исцелять. Но этого маловато для оружия Господина Битв, не полагаешь? Хм, ты точно хорошо себя чувствуешь?

Она положила ему руку на лоб:

– Горячки нету. Я исследовала одного человека, у которого после прикосновения к вместилищу с Мечом исчезло бельмо. Может, тебе присесть?

– Нет. Сейчас все пройдет. И что ты выяснила?

– Ничего. Было бельмо – нет бельма. Удалось в нем почувствовать ауру, соответствующую контакту с Мечом, но сами глаза не носили и следа какого-то магического воздействия. А все известные мне методы такие следы оставляют.

– Ага. Значит – истинное чудо.

– Если б знать. Однако, – добавила она быстро, не позволив ему сделать ни единого иронического замечания, – самое удивительное в Мече – пульсация его Силы.

– Пульсация?

– Когда его выставляют раз в месяц в храме, его ауру можно сравнить с этим, – она щелкнула пальцем, и комнату залил свет, тысячи солнечных зайчиков затеяли погоню друг за другом. – Однако Сила его слабеет, и, когда через три дня его уносят, выглядит он всего лишь так. – Щелчок – и стекла помутнели. Установился полумрак. – А через двадцать семь дней снова… – Щелчок.

Зайчики опять разбежались во все стороны. Она же продолжила:

– Возможно, такова природа Меча, и, возможно, его выставляют на публику в апогей его силы? А может, ответ лежит где-то в другом месте? Глубоко спрятанный?

– Советуешь, чтобы я заглянул в подземелья храма?

– Если желаешь чистой воды – стоит обратиться к источнику.

Он чуть скривился.

– Откуда ты взяла такую поговорку? Я думал, что только Цетрон играет в сельского мудреца.

– При ближайшей оказии я ознакомлю его с твоим мнением насчет этого. А теперь позволь тебе показать.

На столе лежала огромная отшлифованная призма горного хрусталя в форме многолучевой звезды диаметром около двадцати, а толщиной – с пару дюймов. Между лучами ее находились фрагменты металлов и кристаллов. Альтсин сразу же заметил три самородка золота и большой, каратов на двадцать, бриллиант.

– И не боишься держать все это на виду?

– А что? Может, ты хотел бы что-то украсть?

Он вспомнил, как подергивался, лежа на полу.

– Нет, спасибо. Может, в следующий раз.

– Я так и думала. Дай руку.

Зорстеана схватила его ладонь, расположила ее над кристаллом.

– Что…

– Тихо. Осторожно, будет больно.

Быстрым движением она уколола его в безымянный палец. Сжала, капли крови принялись падать на прозрачную поверхность. Чародейка тихо отсчитывала:

– …семь, восемь, девять, десять. Убирай руку.

Он сунул палец в рот:

– И что это ты делаешь?

– Хочу кое-что тебе показать.

Это была одна из тех магических штучек, которая не использовала аспектированные Источники. Кровь, кристалл и, возможно, дух, в том кристалле заключенный. Нечто из пограничья запретных чар, но именно так в Д’Артвеене и развлекались. Зорстеана не произносила заклинаний, однажды она пояснила Альтсину, что словесными формулами пользуются лишь плохие чародеи, чтобы улучшить свой контроль над Силой. Истинная магия лепится волей и разумом одаренной личности. Он почувствовал свербеж между лопатками. Скривился, а чародейка послала ему кривую ухмылку:

– Давай смелее, ладно?

Он кивнул – про это она ему также некогда объясняла. Люди и прочие разумные развивались в тени Силы, которая не всегда бывала приязненна, а потому бо́льшая часть существ так или иначе умели обнаружить внезапный прилив магии, как животные чуют приближающееся землетрясение или извержение вулкана. Порой благодаря этому удавалось сбежать с территории угрозы и спасти себе жизнь. Кто-то ощущал странные запахи, у других начинала болеть та или иная часть тела, третьи чувствовали изжогу, щекотку, внезапный голод или головокружение. У него – свербело между лопатками. Там, где сложнее всего почесать. Истинная злобность судьбы, хотя Зорстеана некогда и пыталась его убедить, что подобная высокая чувствительность, как у него, – исключительный подарок судьбы. Когда он проворчал, куда именно она может воткнуть такой дар, она не впускала его в дом, пока он не извинился.

Кровь на поверхности кристалла, казалось, начала бледнеть, утрачивать цвет, форму и консистенцию. Минутой позже темно-красные пятна исчезли полностью. Внутри кристалла медленно налились светом тысячи искорок. Посредине же пульсировала одна, рубиново-красная.

Альтсин вынул палец изо рта:

– Что это? И почему у меня болит палец?

– Где-то у меня была баночка с кровью тритона, но я никак не могу ее отыскать. Потому решила, что можно заменить ее кровью другого гада. Ты доволен?

– Не слишком-то. Следовало использовать кровь какой-нибудь змеи. Гадюка была бы идеальна.

Она улыбнулась:

– Прости. Ты ведь знаешь, что я не терплю иголок, ножей и прочих острых предметов.

– Знаю. А что это вообще такое?

Он указал на кристалл.

– Это зеркало. Служит для проявления на расстоянии Силы, как действующей, так и пассивной. Оно аспектировано на Землю, Огонь и Воду. Красная точка – сам кристалл, светлое пятно вокруг – Д’Артвеена. Остальное – амулеты, талисманы, проклятия, защитные заклинания, активные и пассивные пентаграммы и все, что имеет отношение к металлу, затронутому Силой.

Зорстеана выполнила несколько жестов, свербеж усилился.

Альтсин склонился над кристаллом. Искорок были сотни, отличались они величиной, цветом, оттенком. Некоторые неторопливо перемещались. Однако одна сторона зеркала светилась лишь несколькими весьма яркими звездочками.

– А это?

– Это море. На кораблях наверняка больше амулетов, чем во всем городе, но они сосредоточены на малом пространстве. Ты понимаешь, зачем я это тебе показываю?

– Нет.

– Потому что зеркало – самый быстрый и самый точный способ найти предмет из металла, обладающий какой-либо связью с Силой. До Дороги Жертвенности осталась пара дней, к этому времени Меч сияет особенно сильно. Сумеешь его здесь найти?

Он смотрел на тысячи сверкающих точечек:

– Нет. Не в этом хаосе. А Меч как-то отличается от остальных? Формой, пульсацией?

Она покачала головой:

– Нет, а поскольку у него еще и сменный аспект, его не удастся отыскать и по цвету… Обычно это просто большая светлая точка.

Больших светлых точек в хрустале было несколько десятков.

– К чему ты, собственно, ведешь?

Она взглянула ему в глаза:

– Альтсин, я занимаюсь металлами. Ты об этом знаешь. А этот Меч – большой кусок стали с настолько серьезным потенциалом, что его не удастся спрятать. Когда жрецы выносили его из храма, во время процессии я могла почувствовать его с полумили. Но даже я не сумею указать место, где он нынче может быть. Понкее-Лаа – настоящий котел. Здесь расположены храмы десяти главных и скольких-то там второстепенных божеств, целые улицы оккупированы чародеями, ворожеями, ведьмами, ясновидцами и прочей подобной босотой. Порой мне кажется, что некоторые и перднуть не могут, чтобы не использовать при этом Силу. Здесь не удастся найти такой предмет с помощью магии.

Он все еще не слишком хорошо понимал, к чему ведет чародейка. Похоже, отвар ее влиял не только на желудок.

– То есть?

Она странно взглянула на него:

– То есть, если я хорошо поняла, храм по какой-то причине уверен, что Меч все еще в городе. Они не выслали погони ни сушей, ни морем, хотя у воров было, как минимум, несколько часов, чтобы вывезти добычу. Откуда жрецы знают, что Меч все еще здесь, если не могут установить это с необходимой точностью?

Альтсину вдруг захотелось изо всех сил стукнуться головою о ближайшую стену. Как он мог это пропустить? С самого начала надлежало прижать Деаргона.

Зорстеана глядела на него, чуть наклонив набок голову:

– Теперь ты покраснел. И что ты там бормочешь?

– …траханный двумя козлами, – закончил он инвективу в собственный адрес. – Аж лучше стало. Все время казалось, будто что-то я упустил.

– Что-то, кроме свежего дыхания? Что ты теперь станешь делать?

– Покручусь еще там да здесь. А потом, может, и вправду попытаюсь припасть к самому источнику.

Он подошел к ней и обнял.

– Я рад, что ты на меня уже не сердишься. И благодарю за помощь.

Она поцеловала его в щеку. Очень по-матерински:

– Будь осторожен. Ты по уши в проблемах.

– Знаю… и еще прошу прощения, что появился у тебя с такой новостью, – кисло усмехнулся он.

Чмокнул ее в лоб и двинулся к двери.

– Не попрощаешься?

Он остановился.

– Не люблю прощаний, они меня удручают. Однако, если мне придется уехать, я дам знать. Слово вора.

Покинув Д’Артвеену, он отправился прямиком в Средний Валей. Цетрон сидел на том же месте и в том же самом кресле. И только стоящий перед ним кувшин явно был другим: по крайней мере в два раза больше предыдущего.

Предводитель гильдии никоим образом не прокомментировал тот факт, что вор исчез почти на час. Не спрашивал также, где тот был и что делал. Лишь окинул его отсутствующим взглядом и снова уткнулся в пергаменты.

На вопрос, известно ли ему что-то о погоне, высланной за город, проворчал, что этим занимается Деаргон. Альтсин больше не сказал ничего, лишь прихватил документы, касавшиеся храма, и молча вышел.

Мог и не спрашивать, как обстоят дела. Кувшин говорил сам за себя.

Потом он заскочил к себе в комнатушку. Он снимал ее в жилом доме вблизи порта, где прежде всего заботились, чтобы постояльцы вовремя платили. Частной же их жизнью здесь интересовались мало.

Альтсин переоделся, умылся, выпил полкварты сока квашеной капусты и на час погрузился в изучение документов.

Храм возвышался над городом, стоя на скалистом мысе, врезающемся в море. Некогда внешние стены его являлись важной частью фортификации, нынче же, вместе с десятифутовой стеной, выстроенной во времена империи, они обеспечивали ему изоляцию, поскольку весь комплекс строений исполнял также роль монастыря. К счастью, ворота в храм закрывались исключительно редко, а все стражники и орденская братия наверняка должны были нынче бегать по городу и порту.

Вход в подземелье, где хранили Меч, находился за главным алтарем. Существовал немалый шанс, что никто не заметит визита Альтсина.

Собираясь туда, он решил прихватить комплект инструментов, предназначенный для исключительно трудных задач. Никогда не известно, что может пригодиться, а он имел желание проверить, каким образом можно было украсть величайшую – в буквальном смысле того слова – реликвию Храма Реагвира.

И почему Великий Казначей настолько уверен, что Меч еще не покинул город.

Он спускался все ниже и ниже. Факел пылал ровным, светлым огнем, дым же от него быстро поднимался вверх. Подземелья оказались куда обширней, чем явствовало из документов Цетрона.

Храм был опустевшим. Как он и ожидал, большинство монахов и все стражники искали реликвию за его пределами. Совершенно без проблем Альтсин нашел и вход в подземелья, из которых украли Меч.

В самом низу лестницы находились двери – деревянные, согласно пергаменту. За ними вторые, из бронзы, тоже отворенные, и третьи, из железных полос. Эти были снабжены сложным замком и двумя засовами. Открытыми. Видимо, после кражи ни у кого не хватило ни времени, ни памяти, чтобы затворить вход.

Альтсин вошел в округлый, шириной локтей в шестьдесят, подвал. Восемь каменных колонн окружали каменный постамент. На каждой горела небольшая масляная лампадка. Тени, отбрасываемые теми лампадками, создавали мерцающий, текучий лабиринт, танцующий на стенах, украшенных мозаикой различнейших камней в оттенках, характерных для приморского пляжа. На всех выступили капельки влаги. Было холодно. Он взглянул вверх. Потолок из циклопических камней поднимался удивительно высоко. Двадцать футов? Двадцать пять? Наверняка освещение сбивало перспективу.

Каменный постамент был черным шестиугольником шириной и высотой в четыре стопы, длиной в десять. Не требовалось богатого воображения, чтобы понять, что здесь лежало.

Альтсин подошел к камню, дотронулся до неглубокой канавки, что бежала через всю длину, и почти почувствовал те сотни лет истории и силу культа, о котором рассказывал Деаргон. У этого места имелась своя аура.

Нынче, стоя тут, он начал прикидывать, как можно было бы вынести отсюда Меч. Теоретически сильный мужчина – Альтсин вспомнил число ступеней, размеры Меча и мысленно поправился: очень сильный мужчина – мог бы это сделать. Меч был неудобен, а потому понадобилась бы некая перевязь или нечто подобное, чтобы забросить его себе за спину. Два-три человека справились бы и без этих ухищрений. Те двери, которые он миновал по дороге, были снабжены простыми замками, а значит, Цетрон прав – лучшей защитой Меча служили его размер, вес и тот факт, что после преодоления ступеней пришлось бы еще выйти из-за алтаря и миновать весь храм. Как? Делая вид, что они несут свернутый гобелен? Сундук с рухлядью? Среди ночи? Нет, нечто такое обратило бы на себя внимание. Любой монах заинтересовался бы братьями или слугами, что выполняют странную работу в неположенное время. Он бы так не поступил. Воры наверняка прекрасно знали расположение стражи и ритм жизни братьев – а также то, какую дорогу выбрать, чтобы никого не повстречать. А потому, похоже, нужно искать кого-то, кто долгие месяцы следил за монахами. Как выйдешь из подземелья – вспомнился Альтсину план храма, – нужно меньше трех минут, чтобы покинуть здешние места. Притом – прогулочным шагом. А потом порт, любая лодочка – и уплываем в море. Но отчего Деаргон был уверен, что Меч все еще в городе?

В этот миг Альтсин почувствовал легкое давление в переносице, а потом у него засвербело между лопатками. Магия.

Он крутанулся на пятке, тени быстрее затанцевали на стенах.

Одна выглядела иначе, чем остальные.

Он снова взмахнул факелом. Таинственный источник тени, похоже, понял его намерения, вор услыхал быстрые шаги, но успел перехватить неизвестного на полдороге к дверям. Ударил низко, добавил факелом, что-то зашипело. Альтсин ухватился за воздух, который внезапно наполнился формой и задергался. В руках его осталась черная матовая пелерина. Ее владелец отскочил, гася загоревшуюся одежду.

Альтсин загородил дорогу к дверям, переложил факел в другую руку, выхватил стилет и мерзко ощерился. Никто не любит шпионов.

Маленькая фигура гордо выпрямилась, вскинула голову. Альтсин почувствовал вдруг, как свод подземелья рушится на него.

Девушка. Сеехийка.

Худощавая, ниже его почти на голову, темная кожа, узкое треугольное лицо, маленький плоский нос, изящный рот, десять тысяч косиц на голове.

– И что теперь сде… сде… сдел’ешш, стражник?

Говорила она на меекхане со странным горловым акцентом, сглатывая гласные. Он слышал такой акцент сотни раз, когда сеехийские купцы выторговывали в порту лучшую цену за шкуры и солонину.

Сеехийка. Он-то, скорее, ожидал самого Реагвира.

Он сглотнул и в очередной раз готов был пожаловаться самому себе, что Хоргрес не взял его с собой в плавание.

Девушка, похоже, начинала терять терпение:

– И что…

– Я не стражник, – проворчал он. – Но если ты кого-то такого ждала – могу позвать.

Девушка не шевельнулась. Он присмотрелся внимательней. Кожаные коричневые штаны, такого же кроя куртка и широкий пояс с невероятным числом мешочков. И пришла она сюда наверняка не с куртуазным визитом. Сеехийцы одеваются так, отправляясь в далекое путешествие – или на войну. К подобному наряду хорошо подошел бы кожаный панцирь и боевое копье. А еще магическая, обманывающая взор пелерина, которая сейчас лежала между ними. Альтсин лишь дважды за всю жизнь видел такую игрушку. Большинство воров полагали подобные вещи слишком дорогими и малопригодными, позволяющими самое большее отвести взгляд игрой теней. В чуть лучшем свете она бы не пригодилась, а в полной темноте была бы не нужна. Но, несмотря ни на что, девушка решила сойти в подземелья под храмом и притаиться, ожидая невесть чего, в месте, откуда похитили Меч Бога. Интересно, что бы сказал на это Деаргон?

– Далековато отсюда до твоего острова, моя дорогая.

Лицо ее не дрогнуло. Сеехийцы были известны тем, что никогда не выказывают своих чувств при чужаках. В городе даже говаривали: «надеть сеехийскую маску» – в ситуациях, когда кто-то сохранял каменное лицо.

Девушка быстро глянула в сторону выхода из подземелья. А несколько ударов сердца спустя это услышал и Альтсин. Шаги. Рука ее медленно потянулась за спину.

– Спокойно, девушка, – прошептал он зло. – Спокойно.

Сказав так, он оценил размер пелерины. Та показалась ему в самый раз. Бросил факел на пол и затоптал. Подошел к сеехийке, бесцеремонно подтолкнул ее под стену, набросил материю на себя и на нее, присел на корточки. Желая того или нет, но она сделала то же самое. Воцарился мрак. Он чувствовал, как она вертится у него под мышкой.

– Спокойно. – Он внезапно притиснул ее к стене, выкрутил руку, потянулся за пояс на спине и быстрым движением избавил ее от кривого, серповидно выгнутого ножа. – Ничто так не пробуждает доверия, как осознание, что твое оружие – у меня. А теперь не вертись, а не то они нас найдут.

Она застыла на месте.

Скрипнули двери, в подземелье вошли трое.

Альтсин сделался недвижим. Пришельцы носили красные храмовые плащи. Из того, что он знал, цвет этот полагался лишь наивысшим жрецам Храма Реагвира. Получается, не все искали Меч снаружи. Он прикрыл глаза, сдерживая дыхание. Пелерина давала им тень шанса – если ни один из жрецов не примется прохаживаться, то, возможно, их не обнаружат.

Мужчины подошли к каменному постаменту.

– Даже следа не осталось, – сказал тот, которого вор разглядел отчетливей прочих. Длинная, до пояса, борода придавала ему вид почтенного патриарха.

Двое других стояли так, что Альтсин не мог рассмотреть их сквозь маленькое отверстие, которое осмелился проделать, чуть разведя полы плаща.

– Зачем ты нас сюда вызвал? – Голосом этого храмовника можно было молоть зерно. Хриплый и тяжелый.

– И вправду, зачем? – Для разнообразия этот голосок оказался тихим и писклявым. – Мне необходимо попытаться провести еще один расчет и…

Седобородый поднял ладонь, и писклявый замолк, словно горло ему пережал стальной обруч.

– Брат казначей предпринял определенные шаги, не оговорив их с Советом. Я узнал, что он посвятил в нашу проблему определенную… группу людей, с которой его объединяли когда-то отношения.

Хриплый фыркнул:

– Да мы все знаем, где Деаргон начинал. Если воровская гильдия может нам помочь – пусть действует. Мы должны отыскать Меч.

– Я знаю об этом, Хегр. Но стоило предусмотреть последствия таких поступков.

– Каких? По городу уже кружат слухи. Мы остановили порт, заблокировали все дороги, чародеи разнюхивают направо и налево. Какие еще могут быть последствия?

– Если мы не отыщем Меч, а в процессии все равно понесем его – найдется тот, кто станет задавать вопросы.

– Или… – писклявый вдруг запнулся, – если внезапно появятся два…

Воцарилась тишина.

– Богохульники откликнулись ли вновь? – прервал ее хриплый.

– Нет. Мы должны освободить Источник, и тогда они укажут нам место, где укрыт Меч, только и всего. Время уходит.

– Тогда зачем мы его теряем?

Седобородый легко улыбнулся. При виде этой улыбки Альтсин почувствовал, как свербит у него между лопатками.

– Хочу задать ей несколько вопросов. Но она пока что слишком сильна, и мне понадобится ваша помощь, братья.

Никаких споров. Мужчины без единого слова подошли к стене, что находилась напротив главного входа, и на миг исчезли из поля зрения вора. Альтсин услышал, как один из них что-то пробормотал, двукратно щелкнул замок, и внезапно все лампадки задрожали, колеблемые сквозняком. Воздух наполнился новым типом влажности – тем, что вызывает в памяти море и водоросли.

В этот момент Альтсину пришлось выдержать яростную схватку с сеехийкой, которая, похоже, упорно хотела понять, что происходит. Решающим аргументом оказался крепкий пинок и ее же кинжал, приложенный к горлу.

– Я не… безумец, – прошипел он ей в уши. – И мы туда не пойдем. Понимаешь? Посмотрим, что случится дальше.

Альтсин чувствовал, как колотится его сердце. Время тянулось немилосердно, а правое колено, на котором он стоял, все более острой болью требовало сменить позицию. Внезапно сквозь пространство прокатился некий звук. Далекий и приглушенный. Вору понадобилось какое-то время, чтобы сопоставить его с чем-то конкретным. Так мог бы кричать некто, кому вырывали ногти, а вопли сдерживали грязным кляпом.

Похоже, девушка пришла к тому же мнению, поскольку тихо охнула и, несмотря на приставленный к горлу клинок, попыталась кинуться вперед. Они минуту сражались, все еще под пелериной, наконец он взял ее руку на излом и прижал к стене.

– Не дергайся, а не то я сломаю тебе руку, – прорычал ей Альтсин сквозь стиснутые зубы. – Там – трое высших жрецов. Они на территории храма и обладают Силой в аспекте собственного бога. Погасят тебя, словно свечку.

Очередной сдавленный стон наполнил подвалы. Девушка перестала дергаться и сделалась недвижима. Он воспользовался моментом, чтобы поправить плащ.

Трудно было понять, сколько пришлось ждать: спроси его кто, ответил бы, что четверть часа, не больше. Троица жрецов появилась в помещении так тихо, что это могло показаться магией.

– Она крепкая, – проворчал тот, что с хриплым голосом.

– Верно. – Седобородый выглядел разочарованным. – Я был уверен, что на этот раз она сломается. Хочу, чтобы во время следующей процессии вы утроили стражу. К Мечу никто не имеет права приближаться. У меня есть идея, как отвести внимание от кражи.

Идущий впереди жрец остановился и повернул голову.

– И как же? – пискнул он.

– Распущу слух, что до храма дошла информация, что меекханские шпионы попытаются обесчестить реликвию. Потому мы устраиваем на них охоту по всему городу, а Меч охраняем как никогда тщательно. И пусть к тем, кто знает, что он украден, дойдет весть, что это была лишь уловка, дабы обмануть святотатцев.

– Хорошие идеи приходят тебе в голову в подземельях, – захохотал тот, кого называли Хегром. – Тебе бы почаще здесь бывать. А что с гильдией воров? Они ведь, несмотря ни на что, могут отыскать сосуд.

– Если мы не можем его найти – то они тоже не справятся, хм… Но ты обратил внимание на важную деталь. Надо будет заняться этой гильдией. Лига не должна возражать.

Жрецы двинулись к выходу. Последний, тот, что с писклявым голосом, задержался в дверях и обвел комнату взглядом. Альтсину показалось, что в их сторону он смотрел чуть дольше. Худое лицо жреца было ему известно слишком хорошо. Вор задержал дыхание.

После длившегося целую вечность мига монах все же отвернулся и вышел, двери затворились за ним, звук раскатился по комнате металлическим щелчком. Скрежетнули засовы, вор и сеекхийка же оказались в ловушке.

Едва стихли шаги, девушка выскочила из-под пелерины, словно выстреленная из катапульты. На стене, которая до сего момента не выделялась ничем особенным, виднелся теперь абрис небольших дверей. Это через них жрецы должны были попадать в остальную часть подземелий. Альтсин услышал, как сеехийка возится перед ними, что-то бормоча себе под нос. У него же были другие проблемы.

Клессен. Тот худой жрец с писклявым голоском – Клессен-лот-Треван, Великий Инквизитор княжества. Альтсин видел его раз-другой во время процессии, меж наивысшими чинами культа, но только сейчас он понял, почему называют его Молчальником. Хоть тем, кого он допрашивал, наверняка было не до смеху, даже если он и задавал вопросы этим своим писклявым дискантом. А если малой – Клессен, то обладатель мерзкого голоса наверняка Хегренсек Левари, предводитель храмовой стражи, носящий титул Кулака Битвы Реагвира. А тот третий, выглядящий словно патриарх, это Тиг-гер-Френн, второй в очереди к креслу архижреца, что нынче занято страдающей старческим маразмом марионеткой, считавшейся для несведущих главой Храма. Эта троица обладала истинной властью в ордене, в связи с чем угрозы, какими бросался Деаргон, показались теперь молодому вору просто шуточками. Если эти жрецы решили кого-то уничтожить, тому следовало убегать воистину быстро и воистину далеко.

Он услышал за спиной отзвук глухих ударов. Это девушка пыталась проникнуть в запертую часть подземелья. Он оставил ее без внимания и пошел к двери, что вела наверх. Уже с первого взгляда Альтсин видел, что изнутри проблем открыть ее не будет, а потому он легко отсюда выйдет. Хоть одна хорошая новость.

– Ты… окжжоешшш… э-э, дв’ри, – раздалось из-за спины.

– Без проблем. – Он даже не стал поворачиваться. – И, думаю, даже закрою так, что никто не догадается.

– Не т’ту… эт’ту, – сеехийка стукнула в дверь, подле которой она крутилась.

– У меня нет на это времени, поскольку дерьмо, в которое я свалился, как раз дошло до моего рта. Пожалуй, мне пора на долгую прогулку за город.

– Que wenre.

– Верю, что не понимаешь. Я искал кое-какой Меч, но услышал, как трое по-настоящему сильных и обладающих властью сукиных сынов готовятся заняться мной и моими друзьями. Кое-какие дела обладают первенством, кроха.

– A’leetal? Qunte ten aleetal’s arrduns!

Он не понял ни слова.

– Ты хочешь ссориться? Мы оба сидим в одном мешке. – Он закончил осматривать замок и глянул на девушку. – Хоть я и не знаю, как ты в нем оказалась и что здесь делаешь.

Она стояла под противоположной стеной, скрывшись в подвижных тенях. Внезапно сделала несколько быстрых шагов, пока не попала в круг света, отбрасываемого светильниками. Казалось, она ведет некую внутреннюю борьбу.

– Ты… откр’ешш дв’ри, я дам… Меч, – выдавила она.

Ну конечно.

– Ты украла Меч Реагвира? Кусок железа, который я сам едва сумел бы вынести по лестнице? Ты считаешь меня дураком? Нет, не надо отвечать. – Он снова повернулся к дверям. – Лучше расстанемся как… э-э, хорошие незнакомые.

Он начал потихоньку исследовать конструкцию замка. Насколько не было проблем его открыть, настолько же проблемой могло оказаться запереть его снаружи, чтобы никто не догадался. Но он должен справиться.

Между лопатками засвербело так, словно дюжина пчел оставила там свои жала. Он услышал неприятный скрежет, а когда повернулся, каменный постамент, весящий боги знают сколько, висел в каких-то двух футах над полом. Девушка стояла рядом, кончиками пальцев правой руки прикасаясь к его поверхности. Тихо повторяла какие-то слова, с вызовом глядя на Альтсина. Когда решила, что он увидел достаточно, замолчала, а черный камень медленно опустился на свое место.

– Flet’h Меч?

Он заиграл желваками, пережидая, пока свербеж утихнет.

– Верно, я хочу Меч.

– Т’гда откр’ешш дв’ри.

Двери были черными и, судя по поверхности, сделанными из камня. Там имелись две дырки для ключа, на половине высоты, в трех дюймах от кромки, в шести дюймах одна над другой. Он знал это расположение, замок был достаточно сложен и наверняка требовал проворачивать оба ключа одновременно. Альтсин похлопал по темной поверхности.

– Чары?

Сеехийка покачала головой:

– Neo greth. Не… слышу kessyu.

– То, что ты не ощущаешь магии, ничего не означает. Но мой патрон в таких случаях привык говорить: «по проблеме за раз».

Он вытащил пучок отмычек.

Сеехийка внимательно поглядывала на все это:

– Ты… henr’ell откр’ешш… э-э, дв’ри?

– Попытаюсь. Подержи факел. – Он вручил ей подожженный от светильника трут.

Вложил в верхнюю дырку кусочек мягкой проволоки и принялся вращать. Закрыл глаза, отмечая в памяти все неровности внутреннего строения замка. Вынул, согнул проволоку несколько иначе, попытался снова, потом еще раз и еще. После пятого захода он уже более-менее знал, какая из отмычек подойдет.

Всунул ее в замок и принялся манипулировать. Храповики сопротивлялись, отмычка начала выгибаться.

Он остановился и занялся второй дыркой. Здесь пошло побыстрее: уже после третьей попытки он знал, что такой отмычки у него нет.

– По одной проблеме, – прошипел Альтсин, утирая со лба капли пота, и потянулся к поясу.

Витки стальной проволоки и щипцы уже не раз спасали его от проблем.

Он отрезал пару кусков, выгнул, примерился. Вытянул, исправил их форму, попытался снова, легонько нажимая на найденные храповики. Те поддались.

– Ну ладно, а теперь – смазка.

Девушка не отозвалась. Только смотрела, как он вытаскивает маленькую бутылочку и вливает несколько капель прозрачного масла в каждую дырку.

Подождал минутку, пока масло просочится в механизм. Потом сунул в верхнюю дырку отмычку, а в нижнюю обе проволоки и плоский кусочек металла.

– Ты должна мне помочь, хорошо?

– Emmell, – согласилась она. – Хорошо. Шшто надо сделать?

– Возьмись за эту отмычку. За эту вот, – он направил ее ладонь. – И вот эта проволока. Держи. На счет три – крути отмычку влево. Раз, два, три.

Казалось, ничего не выйдет. Альтсин подцепил нижние храповики, они одновременно провернули ключи, однако замок стоял насмерть. Некоторое время они молча мерялись силами с упорным механизмом, потом девушка шевельнула своей отмычкой, что-то щелкнуло, Альтсин почувствовал, что нижняя отмычка может провернуться, – и дверь начала отворяться.

Он нажал плечом, створка бесшумно распахнулась, он же внезапно оказался лицом на полу. Сеехийка метнулась вперед, словно некая мощная сила всосала ее внутрь. Он только вздохнул, поднимаясь на ноги.

Попытался вспомнить, в какую, собственно, сторону идет этот туннель. Если он не ошибался, коридор вел в сторону моря.

Чтобы через тридцать яров закончиться обычными деревянными дверьми. Когда вор добрался до девушки, она стояла перед ними и заглядывала внутрь сквозь маленькое зарешеченное окошко.

Альтсин бросил взгляд над ее головой и тихо присвистнул. Колеблющееся пламя осветило горы золотых и серебряных монет, мешочки и сундучки, наполненные драгоценными камнями, бриллиантами и янтарем, ровно уложенные слитки золота и висящие на стенах расшитые гобелены. Под противоположной стеной блестело несколько парадных доспехов, с виду стоящих больше, чем годовой доход немаленького сельца. Содержимое этой сокровищницы могло обрушить рынок драгоценностей в княжестве.

Храм и вправду рос в силе.

Миг-другой Альтсин ласкал взглядом все эти сокровища, но внезапно в нем проснулся воровской инстинкт. В подземелье было холодно и сыро, никто бы не держал сотканный из драгоценнейшей шерсти гобелен в таких условиях. А монеты и доспехи блестели слишком отчетливо и притягательно.

Девушка задрожала:

– Iv’ kessyu.

Он уже начинал понимать отдельные слова. Чары. Только какие?

– Какая-то иллюзия, и демонически хорошая при этом.

Она кивнула. Потом схватила его за руку и указала на место под стеной. Он послушно встал рядом. Магия была ее делом.

– Freden… гласса.

Он не понял, тогда она пробормотала что-то, схватила его за руки и приложила их к лицу. Он послушно закрыл глаза и заслонил их ладонями. Не услышал, как она говорит заклинание, однако внезапно почувствовал жар в глубине черепа, где-то за глазными яблоками, рот его наполнился слюною, а руки начали потеть. Между лопатками целый муравейник, похоже, устроил бег наперегонки. Он предпочел не думать, как отреагировал бы на снятие заклинания, не попроси она его закрыть глаза.

Девушка громко вздохнула. Он поднял веки и осмотрелся.

Коридор изменился. Каменные стены теперь покрылись жутковатыми лишаями потеков и выкрашивающимся между камнями раствором. И стены эти не казались слишком уж крепкими. С потолка свисали белые сосульки, он отломил одну, осторожно лизнул. Соль. Они были под поверхностью моря. А он все сильнее тосковал по заблеванному молу и ужасному своему похмелью.

Он осторожно подошел к двери. Теперь она выглядела сделанной из железа, широкие, в два дюйма, петли и мощный засов пробуждали некоторое опасение. Он заглянул в окошко.

Бац! Что-то сильно ударило в дверь на высоте его лица. Красные, длиной дюйма в три, клыки щелкнули у него перед носом. Он отскочил, выхватывая стилет, и только через миг понял всю глупость подобного жеста. Если бы петли не выдержали, шансов у него было б не больше, чем у трески при встрече с акулой.

Сеехийка встала рядом.

– Auraweer, – сказала.

– Ага, ауравир, и я не хотел бы оказаться в шкуре того, кто даст себя обмануть иллюзии.

Казну и тайные укрытия защищали самыми разными способами. От простых пружинных ловушек, охраняющих их животных, всевозможных заклинаний и чар до размещения поблизости жутких и смертельно опасных созданий, происходящих из Урочищ. Когда княжество было частью империи, просто за контакт с такой магией ссылали на каменоломни либо галеры. Однако теперь меекханцы отступили на восток, и для людей, не боящихся риска, открылись новые возможности. Багряные холмы, одно из самых больших Урочищ на континенте, возникших на полях старых битв, которые вели Боги, лежало почти в пятидесяти милях к югу от города. Большинство появляющихся там тварей не могли жить вне проклятого пространства, однако встречались и те, что выказывали удивительную и пугающую способность к адаптации. Длинный, в десять футов, похожий на покрытого чешуей льва, ауравир был одной из таких тварей. Якобы он никогда не спал, не терял бдительности, и никогда не оставляла его жажда крови. Альтсин знавал, как минимум, три гильдии магов, которые специализировались на поимке, спутывании заклинаниями и принуждении таких тварей к служению. И слышал еще о двух, что отрабатывали методы нейтрализации подобных охранников, благодаря чему равновесие в вечной войне между теми, кто желал воровать, и теми, кто жаждал сохранить свое добро, оставалось ненарушенным.

Однако это не поясняло, чего именно искали здесь жрецы и эта девушка, которая уже принялась рыскать по коридору, внимательно осматривая стены. Ведь не запертая же за стальными дверьми бестия издавала вопли, от которых стыла в жилах кровь, – те, что они слышали чуть ранее. Да и, проклятие, какой смысл размещать ауравира в пустом подвале, скрытом за весьма умело поставленной иллюзией? Если бы в подземелье проник кто-то другой, какой-нибудь обыкновенный вор или слишком любопытный брат… Мог бы не устоять перед искушением, отворить дверь и… Великим жрецам оставалось бы только прибраться да загнать бестию назад в комнатенку… Но что на самом деле охраняла тварь?

И, собственно, отчего бы ему волноваться по этому поводу?

– Я открыл дверь, – напомнил он. – Где Меч?

Она не повернулась и не перестала исследовать стены. Вдруг издала тихий вскрик, толкнула один из камней и исчезла во внезапно разверзшейся щели. Он выругался и отправился следом. Если сейчас девушка попадет в какую-то ловушку и даст себя убить, все его усилия пропадут даром.

К следующим дверям вел коридор длиной едва ли в несколько ярдов. Запирал их обычный железный, лоснящийся от смазки засов.

Девушка уже была рядом, одним движением она распахнула дверь и ворвалась внутрь. И почти тотчас же он услышал отчаянный вопль:

– Na-ale-e-e!

А после – следующий, от которого у него зашевелились волосы:

– Na-a-a-ale-e-e-e-e-e-e!

Он вошел внутрь.

Черные стены, черный потолок, черные плиты пола.

И гигантский черный меч, воткнутый вертикально посредине камеры.

И истощенный труп женщины, чьи раскинутые в стороны руки были закованы в цепи, идущие к концам эфеса. Тело висело на них, чуть присогнув ноги. Обезображенные стопы были синими и опухшими, бритую голову исчерчивали десятки старых и новых ран. Остальное милосердно скрывала грязная рубаха. Воняло мочой и порченой кровью, как в лазарете для бедняков.

Помещение наполнял колеблющийся свет от удерживаемого девушкой факела. Сама она неподвижно стояла на коленях, словно ужас превратил ее в камень. Альтсин взял у нее факел и подошел к мечу.

Был тот велик, огромен, столь монструозен, что казался скорее скульптурой, изображением – не столько оружием, сколько знаком почтения, принесенным искусству создавать орудия убийства. Эфес его раскинулся футов на пять, а вырастающая из него рукоять круглым навершием почти касалась потолка. Семь футов клинка лоснились матовой чернотой в свете факела. Если меч обладал пропорциями реликвии, то, как минимум, три фута клинка уходили в камень пола.

Вор осторожно приблизился к оружию: край острия посверкивал, словно был покрыт слоем стекла. Он протянул руку.

– Осторожно, – произнес труп.

Альтсин вздрогнул, ладонь непроизвольно коснулась клинка. Он не почувствовал ни боли, ни сопротивления – просто руку его внезапно залила горячая краснота. Он отскочил, отчаянно ругаясь.

– Этот клинок никогда не затупляется и никогда не насыщается кровью. Для того его и создали. – Прикованная фигура подняла голову и повернула лицо в его сторону. Глаза женщины наполняла безбрежная усталость. – Якобы некогда, тысячи лет назад, он сверкал светом звезды, из души которой его и отковали. Особенно ярко он сиял, если рядом оказывались твари Нежеланных.

Альтсин смотрел на нее, судорожно сжимая кулак и вслушиваясь в капель собственной крови, уже чувствуя первую волну покалывания, идущую от ладони к локтю. Если он перерезал сухожилия на правой ладони, его ждут неслабые траты на целителя.

– Может, я недостаточно темное создание, – проворчал он.

Женщина растянула сухие губы в пародии на улыбку. Сломанные зубы были черны.

– Нынче перед ним мог бы встать и сам Шейрен – а клинок остался бы черен. – Лицо ее повернулось в сторону девушки, что все еще стояла на коленях. – Alfanda al’ma to vevertsh tenbell.

Сеехийка всхлипнула и укрыла лицо в ладонях.

– Ygwal’a, – тихо зашептала прикованная. – Ygwal’a equriel, amontell yp el twe’rt oma’os.

Он не понял ни слова. Ясно было одно: прикованная – сеехийка, хотя при взгляде на исхудавшее, покрытое ранами тело непросто оказалось бы догадаться. Куда-то делась аура беспощадной, не выносящей противостояния гордыни, какой окружали себя ее одноплеменники. Осталось… Альтсин безжалостно присмотрелся к ней: осталось лишь тело, немного мяса, кости и сломанный дух. И шрамы. Десятки, сотни бледных черт, что создавали по всему телу мозаику боли и жестокости. На лице, руках, ногах.

Женщина минутку мерила его взглядом, потом опустила, тяжело дыша, голову:

– Скажи мне, парень, течет ли кровь вверх?

Кровь? Какая кровь?

Он взглянул вниз. Катящиеся из его рассеченной ладони капли собрались в черную, поблескивающую лужу. От лужи отходил узкий приток. На его глазах ручеек тот взобрался на наклонную плиту и пополз в сторону Меча.

– Да, к клинку.

– Он все еще голоден и ненасытен, – прошептала она. – Ох, Воин, если бы ты знал, что они сделали с твоим Мечом…

И только теперь до него дошло, что она сказала прежде – о свете и отковывании Меча из сердца упавшей звезды. Он сжал кулаки, невзирая на боль порезанной руки. Денготааг. Он стоял перед Мечом бога. Истинным, тем самым, из легенд и баек. Перед оружием, что пело в огне битв песнь надежды и свет от которого поражал тварей Нежеланных. «По крайней мере так твердили поэты, оплачиваемые жрецами», – отозвался в его голове чей-то злобненький голосок.

Девушка подняла голову и произнесла негромко:

– Wee’ndo, ashadan gell huyqac’een dor’lm wentar.

– Hasse.

Старшая сеехийка казалась по-настоящему возмущенной. Младшая глядела на нее умоляюще.

– У нас ведь есть Меч. A’n deal’nom qeen.

Теперь она выглядела словно обиженный ребенок. Альтсин смотрел на нее и раздумывал. Подслушанный разговор жрецов все более прояснялся.

– Меч, который ты украла, это иллюзия, лом, копия. Кусок железа для недалеких последователей, и, если я не ошибаюсь, у них где-то есть еще один, верно?

Старшая женщина только кивнула.

– То, что мы зовем Мечом Реагвира и что чтим столько лет, – стоит здесь.

Прикованная к оружию женщина ухмыльнулась жуткой гримасой:

– Верно. Старые сказки, что рассказывают, как отчаявшийся после смерти дочери бог бросил сломанный Меч в море, несут в себе толику правды. По крайней мере если речь идет об отчаянии. Но на самом деле важно лишь то, что Меч торчал здесь три тысячелетия. Позже его нашла группа жрецов, выстроила под водой подземелье, осушила его и присвоила реликвию. Для культа Воителя этот Меч – бесценен. Но вскоре с востока пришла молодая империя, которая нанесла Храму Реагвира поражение; она держала все религии и храмы на коротком поводке, потому монахи не решались его использовать. Они ждали… – Она хрипло, влажно раскашлялась. – Простите, климат здесь не самый здоровый. – Сплюнула чем-то темным и липким. – Теперь меекханцы ушли, а культ Владыки Битв растет в силе. Есть нечто, что тянет людей к образу сражающегося безумца, что стоит против Мрака…

Младшая сеехийка что-то быстро затрещала. Старшая подняла голову и дернулась вперед:

– Даже не думай. Если они узнают, что тебе известна правда, найдут тебя и убьют, даже если им придется перевернуть весь город вверх ногами.

– An’no…

– Нет! Мне ты уже не поможешь… Он меня почти поймал. Меч…

Она успокоилась с явственным усилием:

– Не удивляйся, что я говорю на твоем языке, парень. Она тоже знает его лучше, чем хочет признать, а у меня нет ни времени, ни сил на то, чтобы повторять все дважды. Ты ошибаешься, если думаешь, что копия – всего лишь игрушка. Меч этот был создан для того, чтобы поглощать жизненную силу жертв и передавать ее своему владельцу. Жрецы нашли какой-то способ транслировать эту силу в копию. Однако они не осмелились сделать копию тех же размеров, поскольку могли бы начаться проблемы с контролем над силой Меча. Это непростые чары, копия должна быть точна до малейшей подробности, но тогда создается эдакий черпак-кувшин. Сила Меча передается к той ложной реликвии, что выставляется в храме. А оттуда – к верным. Жизненная сила обладает различными аспектами, но все они изменяются так, чтобы исцелять, лечить и помогать. Только вот…

– Чтобы наверху могли происходить чудеса, здесь должен кто-то умереть?

Она кивнула.

– Получается, пульсирующая сила Меча именно отсюда? – продолжил он.

На мгновение она казалась пойманной врасплох:

– Да. Мудрый парень. Поможешь мне?

Он не ответил, занятый тем, что отрывал кусок материи от рубахи. В несколько слоев обмотал руку и сжал ее в кулак. Чем бы ни был этот Меч, он не станет кормиться его кровью.

– Ты…

– Не болтай, – проворчал он, подходя ближе. – Я хочу увидеть эти оковы.

Из концов перекрестья вырастали черные цепи, кончающиеся плоскими наручниками. Каждая цепь – на семь звеньев, первые из которых вырастали прямиком из оружия. Кольца, охватывавшие запястья женщины, были тесными и, казалось, врастали в кожу.

Он потянулся к поясу и вынул одну из своих специальных бутылочек. На толстом зеленом стекле было вырезано несколько окрашенных в темный пурпур знаков.

Женщина взглянула на сосуд.

– Чары, – сказала она.

– Ну-у. Если бы не заклинание, содержимое этой бутылочки проело бы стекло за сто ударов сердца. Немногие из алхимиков сумеют сделать нечто подобное. Мы называем это писюшками пьяного несбордца. – Он осторожно вынул пробку из бутылочки и подставил ее шейку под ближайшее звено цепи. – Обычно уже сами испарения могут проесть железо.

Ждал какое-то время, наконец скривился и легко коснулся пальцами металла. Ни следа. Осторожно, с полным сосредоточением он наклонил шейку бутылки над цепью и позволил одной-единственной капле упасть на его поверхность. Он прекрасно помнил реакцию обычной стали, самой лучшей: шипение, пузыри и дым с горько-кислым запахом. Тут ничего такого не произошло, капля соскользнула по металлу, словно вода по навощенному пергаменту, и упала на пол. И только тогда раздалось шипение и воздух наполнился смрадом. Альтсин заткнул и спрятал бутылочку.

– Что теперь? – спросила она с ласковой издевкой. – Пилочка по металлу?

Он понял – она с самого начала знала, чем закончится попытка с кислотой.

– А ты выдержишь пиление кости? – рявкнул он со злостью.

Та жутко улыбнулась:

– А ты полагаешь – не смогу?

Ох. Проклятие, скопившаяся в желудке кислота собралась выплеснуться наружу.

– Это не удастся, – заявил он категорически.

– Ясное дело. – Она медленно кивнула. – Я бы скончалась от кровопотери, крича и корчась, а Меч хлебал бы мою кровь, пока не поглотил меня. Мне не хочется так умереть.

Вся ситуация начала попахивать безумием. Он и вправду стоял сейчас в подземельях Храма Реагвира и разговаривал с сеехийской женщиной о том, чтобы отрезать ей руки? Ему хотелось сбежать отсюда и сесть на первый же отплывающий корабль.

Альтсин ощутил, как шевельнулась девушка. Он несколько отодвинулся, переводя взгляд от старшей к младшей. Они были… похожими. Очень похожими – те же черты, та же форма глаз и губ.

– Вы родственники?

Старшая слабо улыбнулась:

– Вот уж не думала, что это до сих пор заметно. Я ее родила.

Мать и дочь. Это объясняло упорство девушки.

– Вы должны отворить мне дверь в дом предков.

Наступила тишина. Альтсин ожидал чего-то подобного, но не знал, что сказать.

– Как ты здесь оказалась? – спросил он ее, чтобы прервать молчание.

– Меня похитили работорговцы. Наверное, специальный заказ, жрецы искали кого-нибудь владеющего Силой, но не происходящего из этого города.

– Ты сеехийская ведьма? Это твоя дочь? Тогда почему вы…

– Магия… – прохрипела она. – Меч поглощает большинство чар, наложенных в его присутствии. Это горький опыт для кого-то, кто был уверен в собственном могуществе. Он, – мотнула головой себе за спину, – изменился, обучился, что Силу можно черпать из тех, кто умирает здесь. Он не выпустит никого, пока в том теплится жизнь. Вашим жрецам удалось изменить… вывернуть оружие, которым владела рука бога…

Она прервалась на миг.

– Сейчас я могу лишь лечить собственные раны. Ограниченно, но этого хватит. Им был нужен кто-то, кто выдержит при Мече дольше, чем десять – двенадцать дней.

– Зачем бы? Этот город полон нищих и бездомных, что постоянно в движении, никто бы и не заметил, что ежемесячно несколько из них исчезают.

– Затем, что жизнь и смерть оставляют след в аспектах. Смерть того, кто жил в городе, пропитался им… Некто достаточно сильный мог бы раньше или позже соединить разные ниточки. Нет. Лучше умирать тем, кто не происходит из Понкее-Лаа. Кроме того, я – своеобразный… опыт. Тест на то, как долго можно выжить в этих подвалах.

– Рассудительные люди эти жрецы. – Альтсин отвернулся, задерживая взгляд на темных стенах и удивляясь, что у него не трясутся руки. – Так что? Как долго можно здесь выжить?

– Рассудительные, – согласилась она. – Я не знаю, здесь – ни дня, ни ночи, ни даже регулярных кормежек. Как долго? – обратилась к дочке.

– Awes yanw.

Прикованная женщина вздохнула:

– Так долго? Я думала… полагала, что не больше трех месяцев. Я… Эневис уже родила?

– Grewn.

– Мальчик. У меня есть внук… у меня…

Внезапно в ней нечто сломалось, она громко вздохнула, свесила голову на грудь.

– Восемь месяцев, – прошептала она. – Восемь месяцев… Моя старшая дочь родила… а когда… – Она беззвучно заплакала.

Альтсин смотрел на нее минутку-другую:

– Кто тебя пленил?

– Те, кто был тут перед вами.

– Кто-то еще в курсе про этот Меч?

– Не знаю… не думаю. Порой… они разговаривали при мне, и мне казалось, что они обеспокоены возможностью раскрытия тайны.

Конечно. После чего-то подобного все храмы, гильдии магов и Совет Города захотят наложить руку на Меч. Однако у этой тройки были собственные планы. Если культ Реагвира и далее будет развиваться с такой скоростью, через несколько лет он сделается главенствующей религией в городе, а то и во всем княжестве. Превратит собственную стражу в армию, подчинит себе прочие храмы, заменит Фииланд на теократию. А что потом? Снова религиозные войны с окрестными княжествами и городами-государствами? Наверняка. Меекханцы со своей политикой удерживания на коротком поводке любых религий и подчинения пантеона Великой Матери внезапно показались Альтсину весьма рассудительными и прагматичными. «Возможно, нам всем еще придется потосковать об имперских порядках».

– Почему ты хочешь умереть сейчас?

Она повернула к нему лицо с высоко вскинутыми бровями.

– Восемь месяцев, – произнес он. – Я спрашиваю, отчего ты не умерла до этого? Хватило бы всего лишь не воспользоваться своими способностями исцеления или отказаться есть и пить.

Девушка выплюнула несколько слов. Он ничего не понял. Старшая женщина странно улыбнулась:

– Моя дочь полагает, что это слишком личный вопрос. Понимаешь, в нашем племени спрашивать старших о мотивах их поступков очень бестактно.

– Хвала богам, я не принадлежу к твоему племени. – Альтсин чуть отодвинулся, чтобы видеть обеих сеехиек. – Итак?

Непросто было понять выражение ее лица.

– Я использую магию аспектов, но умею дотягиваться и глубже, – начала женщина неторопливо. – С помощью родовых духов, что опекаются племенем, я черпаю из иных источников. Я чувствую духов и заблудившиеся души.

– И потому… – повторил он, еще не понимая.

– Тут нет ничего, – шепнула она. – Десятки, а то и сотни людей умерли в этом месте раньше меня, а я не чувствую ничего, никакого следа от них, никакой боли, отпечатавшейся в камнях стен, никакого отчаяния и страданий. Нечто вытерло воспоминания о них из этого мира. Совершенно. Полагаю, что Меч поглотил их полностью, пожрал души. Именно потому я и боюсь умереть.

Она замолчала, глаза ее потемнели.

– Потому что это так и действует. Жрецы спускаются сюда, улыбаются, в их руках – ножи. И – режут. Лицо, плечи, руки, ноги, я… ягодицы. А ты дергаешься, ругаешься, плачешь и молишь о милосердии. А Меч пьет кровь. Потом, когда они уже решают, что он напился, – перестают тебя ранить и выходят. И ты знаешь, что через несколько часов они придут тебя накормить и обмыть, а через день-другой – вернутся с ножами. И ты знаешь, что однажды, когда им понадобится действительно много Силы, они не перестанут резать… и ты молишься об этом дне… и молишься… чтобы он не наступил… я не могу умереть здесь от клинков.

Альтсин сжал зубы:

– Тогда как…

– Я не могу умереть от клинка, – повторила она. – Не могу истечь кровью, потому что тогда клинок меня поглотит… – Она замолчала. – Вы должны меня удавить.

Младшая дернулась, словно ее ударили в сердце. Вор проигнорировал ее, чувствуя растущий гнев. Чего хочет эта женщина? Чтобы они накинули ей на шею петлю и сдавливали, глядя, как она умирает, хрипит и сучит ногами? И чтобы это сделала ее собственная дочь? После того как рискнула жизнью, чтобы ее спасти?

Прикованная к Мечу женщина, несмотря на боль, улыбнулась:

– Я чувствую твой гнев, парень. Ты уверен, что направил его в нужную сторону?

Он ощерился, пытаясь овладеть нарастающей яростью:

– Я не знаю, но пока что просто позволяю ему гореть. Если не сделаю этого, то начну орать. – Он потянулся к поясу. – Это может быть яд?

Она перестала улыбаться:

– Что это?

Он пожал плечами:

– Знакомство с составом этой жидкости обеспечило бы для меня прижизненное внимание со стороны гильдии алхимиков. То есть внимание достаточно короткое, скажем честно. Потому я не спрашивал. У него нет ни вкуса, ни запаха. Двадцать капель, влитых в масляную лампу, за четверть часа наполнят дом усыпляющими парами. Через час можно хоть стены ломать – никто не проснется. Капля на кварту обеспечит отупение, две – легкую дремоту, пять – глубокий сон. От десяти у здорового сильного мужчины остановится сердце. Полагаю, что тебе хватит и семи. Без обид.

Она взглянула на него внимательней. С явственным размышлением на лице.

– У твоего гнева – странный запах. – Она выглядела так, словно пробовала воздух на вкус. – И он не горит… он слишком уж холоден. Ледяной. И я рада, что не я – его цель…

Она опустила голову.

– Пусть будет двенадцать капель, – сказала тихо. – Чтобы наверняка.

В одном женщина была права. Гнев его был холоден. Он превращал кровь в венах в лед, а сердце – в кусок замороженного мяса, бьющегося в монотонном ритме. Эмоции прятались глубоко, уступая место мрачному осознанию и неумолимой логике того, что до́лжно совершить. А означало это еще одно…

– Она должна меня попросить.

Обе вскинули головы и повернули лица в его сторону. Отчаяние и боль придали им схожее выражение, и теперь они действительно выглядели как мать и дочь.

– Что? Hte? – спросили они одновременно.

– Вы, сеехийки, давно уж имеете соответствующую репутацию. Она должна попросить о яде. Иначе через пару месяцев я могу получить в спину отравленную стрелку. Я знаю законы сеехийской родовой мести. Не хочу в это играть. – Он вскинул ладонь, не давая молодой ответить. – И она должна мне сказать, где находится копия Меча.

Девушка открыла рот, у Альтсина засвербело между лопатками.

– Стоять! – крикнул он, держа бутылочку на вытянутой руке двумя пальцами. – Если почувствую, что ты призываешь Силу, отпущу ее.

Вся троица замерла в неподвижности. Он начал мысленно считать. Один, два, три…

Прикованная к Мечу сеехийка внезапно фыркнула коротким смешком. Он едва не выпустил бутылочку.

– Я же говорила: лед. Хоть весь мир пропадай, а ты даже не моргнешь. Aufaran’dl bourandeq ourol, Aonel.

Дочь ее сжалась, скривилась от страдания.

– Neo, – шепнула она.

– Aufararidl dihm equriel. A’n terllowoann fooq’t bell.

– Naalee feequrell…

– Daag! Aufararidl!

– Ты слишком упряма, Аонэль, – проворчала старшая женщина. – Совсем как я.

Девушка расплакалась:

– А’н, не х’тела. Думала, что мы украли этот qureental Меч. Что обменяем его на Naalee. Я потеряла двоих alrand’ll, чтобы его добыть. И зачем? Чтобы этот arrdu’ns стал твоим aqurdellym’s? Neo! A’n temdl qu aqurdellymserdl!

Старшая осталась неумолима:

– Попроси его или уходи.

– Elldanwee…

– Хватит! У меня нет на это времени. Проси его!

Аонель наконец уступила. Броня задиристости и отваги сошла, открывая мягкое нутро. Молодая, отчаявшаяся девушка, которая должна просить кого-то, чтобы он отравил ее мать. Альтсин глядел на две слезинки, стекающие по ее щекам, и… не чувствовал ничего. Лед все еще держал его в объятиях, и он был этому чрезвычайно благодарен.

– Тфоя… – Она запнулась, не глядя ему в глаза. – Тфоя рука feen’dd дв’рь в Дом Сна dee elldanwee?

– Да. Моя рука отворит эту дверь. – Он подал ей бутылочку. – Пусть тропа ее будет широка.

Отступил. В этот миг его роль завершилась. Почти.

Смотрел, как девушка подходит к матери, обнимает ее, хочет прижать к себе. Видел, как руки старшей напрягаются в цепях в тщетной попытке ответных объятий. Обе что-то судорожно шептали друг дружке, быстро, сдавленным голосом, обмениваясь словами на языке, которого он не знал. Аонель дотрагивалась пальцами до лица матери, водила по нему, словно пытаясь читать и запоминать карту боли, выписанную морщинами впалых щек и шрамами на голове. Не знал, плачет ли девушка, – ему не было до этого дела. Альтсин повернулся к стене, ощущая внезапную усталость. Вены все еще наполняла ледяная ярость, он явственно видел все подробности: черные камни стен, раствор между ними, свою тень, отбрасываемую огнем факела. Шепот за спиною стих, и он принялся неторопливо считать.

Прежде чем он дошел до тридцати, услышал приглушенный всхлип.

Младшая из женщин плакала, обняв старшую:

– Neo gre’nnet elldanwee… neo…

Подошел к ней, вынул бутылочку из ее пальцев.

– У нас нет времени на бабские слезы, – прорычал он. – Жрецы могут вернуться в любой момент.

Он оторвал ее от матери и грубо подтолкнул в сторону выхода.

– Обожди меня там.

Девушка изменилась во мгновение ока, лицо ее исказилось бешенством, и она зашипела нечто, что могло быть лишь проклятием. Потянулась к поясу.

– Vent’h, – сказала старшая. – Ступай, Аонель, обожди за дверью.

– Cenn…

– Иди! Он прав, у нас немного времени.

Девушка словно сжалась, опустила голову, затряслась. Вор глядел, как она идет в сторону двери и исчезает во тьме.

– Так сколько нужно, двенадцать капель?

Сам удивился спокойствию в своем голосе.

– Да, – прикованная женщина подняла голову. – Двенадцать.

После четвертой она сомкнула губы.

– Твоя рука… – прошептала она, – если ты ранил ее о клинок, то ни один целитель тебе не поможет. Раны, нанесенные этим оружием, не заживают.

– Посмотрим, – пробормотал он.

Она же повернула к нему лицо:

– Ты знаешь, что давно мог бы уйти из этого подвала. Милосердие… сочувствие… несмотря на лед. – Она улыбнулась почти жалобно. – Моя дочь не настолько сильна, как она думает, то, что ты снял с ее плеч, сломило бы ее, будто сухую тростинку… Я должна тебя поблагодарить… если бы кто сказал мне…

Альтсин легонько прикоснулся пальцем к ее губам:

– Я знавал кое-кого, кто говаривал, что бабам лишь смерть может закрыть рот, – прошептал он.

Она коротко рассмеялась:

– Ты прав. – На миг она выглядела так, словно пыталась на чем-то сосредоточиться. – Ваши алхимики – мастера в своем искусстве… похоже, я узнаю кое-какие составляющие: двенадцати капель может оказаться и многовато.

Открыла рот.

– …пять, шесть, семь… – считал он падающие капли, концентрируясь на каждой, чтобы только не смотреть ей в лицо: – …Одиннадцать, двенадцать. Хватит.

– Так, теперь все закончится быстро. Твоя рука…

– Это моя проблема.

– Рукоять Денготаага. Она передает силу исцеления тому, кто ее удерживает. Только она может тебя вылечить. Это такой, – она пошатнулась, – прощальный подарок от сеехийской ведьмы. И еще… когда я уйду, оковы разомкнутся, жрецы это почувствуют… и придут, чтобы забрать тело… у вас будет мало времени…

Ее дернуло, выгнуло так, что затрещал хребет.

– Уходи отсюда… – выдавила она сквозь стиснутые зубы. – Не смотри…

Он отвернулся и покинул зал. Ощутил первую дрожь: лед начал выходить наружу, а значит, эта броня вскоре перестанет его охранять. Альтсин знал, что вид распятой на рукояти Меча женщины, умирающей от яда, который ей дал он сам, станет преследовать его до конца жизни. Ощерился во тьму. Получается, было необходимо решить еще одну проблему.

Он нашел ее в углу под дверью в фальшивую сокровищницу. Скорченная, дрожащая фигура, прислоненная к железной плите. Взглянул на полуотодвинутый засов.

– Она хотела уйти одна и не просила, чтобы ты ей сопутствовала.

Ему не было нужды добавлять: «Как и я сам».

Она окинула его пустым взглядом.

– Нам нужно идти, девушка. – Лед начал таять, и Альтсин поймал себя на том, что до боли сжимает челюсти. – Нам надо уйти отсюда и подождать в главном зале.

Она все еще глядела на него так, словно едва-едва покинула курильню анеша. Шевельнула губами:

– Уйти?

– Да, уйти.

Она лишь сильнее прижалась к стальным дверям:

– Noe, a’n tellgerst!

– Нет, здесь ты не останешься. Я взял на себя груз ее смерти, не смогу вынести еще и твоей.

– An telgerst! Ты не понимаешь. Я… я была плохой дочерью. Всегда tedend… глупая, своенравная и непослушная. Но… но, когда она исчезла, я чувствовала, как нечто меня дергает, fen… грызет. Я хотела… я должна была найти ее, найти… извиниться. Я собрала несколько… alrandll… товарищей… друзей и искала. Хотела сказать, как beeau’nn quy allorend’d.

Он не понял.

– Как сильно я ее люблю, – прошептала она.

Всхлипнула.

– И не сказала, а лишь aqumeald смерть.

Он присел подле нее, взял за подбородок и повернул лицом к себе. Были у нее удивительные глаза. Как два бездонных озера, в которые даже демон побоялся бы погрузиться. Столько боли.

– Послушай меня, Аонэль. Ты не принесла ей смерть – только освобождение. И сказала, что ее любишь, так, как никогда ранее не говорила. В миг, когда попросила меня, чтоб я дал ей яд, – прокричала это на весь мир. И она – услышала.

Он поднялся. Лед уступал все быстрее. Осталась лишь холодная, пугающая ярость.

– И нынче нам нужно сделать еще кое-что.

Ее взгляд потихоньку начал изменяться.

– Жрецы, – прошептала она.

Альтсин пожал плечами. Это было очевидно.

– Да. Наши святые мужи, которые превратили Меч бога в орудие казни, чтобы набивать свои сундуки золотом. Если они почувствовали, что никто уже на нем не висит, вскоре они появятся. И мы откроем для них путь тоже.

– Onun te alvent’hr?

Это Альтсин понял.

– А как же иначе? – согласился он. – Ясное дело – в самый ад. На самое дно.

Сперва он почувствовал холод. Ледяное дыхание, плывущее вниз, со стороны колонн, казалось, сковало его ноги ледяными узами. Потом пришло осознание темноты и боли. Он шевельнул головою, и нечто взорвалось у него под черепом, на миг отнимая дыхание.

Откуда-то издалека доносились монотонные удары.

Он попытался дотронуться до головы и лишь тогда понял, что некая сила удерживает его руки, отведенные в стороны и назад. Спиной он упирался во что-то ужасно холодное и твердое. Вдруг он понял, где находится.

Он попытался броситься вперед, дернул цепи, но добился лишь того, что оковы сильнее сжались у него на запястьях. Зато появилось воспоминание о других, десятках мужчин и женщин, которые, приходя в себя, реагировали подобным же образом. Лишь позже приходило время угроз, мольб, просьб и скулежа. В конце все впадали в почти граничащую со смертью апатию. И тогда он приходил к ним в последний раз, чтобы оказать милость.

Он медленно вздохнул, пытаясь вспомнить, что случилось. Он, Клессен и Хегренсек сразу же узнали, что Меч освобожден. Слишком часто бывали они в его обществе, слишком глубоко погрузились в аспект его Силы, чтобы не почувствовать. Стремглав помчались в подвалы. Смерть ведьмы, которую они хотели обменять на копию Меча, могла серьезно усложнить им жизнь. Пока она была жива, оставался шанс схватить злодея.

Он помнил, как они вошли в главное помещение и встали в дверях. Те не желали отворяться, что было странно, но тогда на это внимания никто не обратил. Как и на странный цвет пламени масляных ламп и внезапную обездвиживающую слабость. Он помнил, как инквизитор прошипел что-то предупреждающе, а потом дверь отворилась сама, и волна Силы, которая пролилась из-за них, отбросила их назад. И все…

Он раскрыл правую ладонь и прошептал несколько слов. Между пальцами его загорелся небольшой огонек. Он сразу же узнал подвал. Повернул голову и взглянул на Меч. Черная тень возвышалась за его спиною, недвижная уже тысячи лет. Он отштанулся так далеко, как только сумел. Непосредственный контакт с клинком высасывал силы быстрее, чем открытая рана. Та сеехийка знала об этом, но с какой-то мрачной решимостью держалась за жизнь, а ее упорство пробуждало в нем худшие из инстинктов. С настоящим наслаждением он спускался сюда ночами и учил ее покорности.

Он почувствовал боль. С правого запястья сочилась нитка крови, с левого – тоже. Это было понятно, если они хотели его здесь приковать, должны были заклеймить лезвием. Рана, оковы, охватившие руки, врастающие в кожу. После смерти ведьмы цепи жаждали новой жертвы.

Уголком глаза он заметил красное пятно под стеной. Храмовый плащ, обутая в сандалию нога. Магический свет не был слишком силен, тем паче сейчас, когда Меч высасывал из него силы. Он прищурился. Это был Клессен. Багрянец его одежд мешался с иным, более глубоким, почти черным, что брал свое начало в широкой ране на горле, пятнал грудь и вытекал тонкой струйкой в сторону клинка. Меч алкал крови и не мог допустить, чтобы пропала хотя бы капля ее.

Он быстро осмотрелся и напротив трупа инквизитора увидел то, что ожидал. Судя по всему, храмовой страже понадобится новый Кулак Битвы.

Но это ничего, успокоил он себя, ничего. Он еще жив. Кем бы ни были богохульники, они, вероятно, думали, что порезанных запястий хватит, чтобы он истек кровью. Это ошибка, серьезная ошибка, потому что он выживет и найдет их. Найдет и…

Как если бы некто упустил медный поднос. В звук этот внезапно вторгся скрип когтей и шелест трущихся друг о дружку чешуек. А потом, прежде чем он успел разгадать эти отзвуки, в подземелье ворвалась смерть. Длиной более семи локтей, покрытая костяной бронею туша двигалась, казалось, противу законов природы, сгибаясь и ломаясь под невероятными углами. Словно кости и мышцы размещались у нее под кожей согласно некоей небывалой, алогичной схеме.

На миг тварь сделалась неподвижна, поняв, как видно, что человек не сумеет ни сопротивляться, ни бежать. Она остановилась в нескольких шагах перед ним, таращась янтарными зенками в лицо жертвы. Длинный, белый язычище вывалился меж треугольными зубами, обнаженными словно в пародии на улыбку.

А Тиг-гер-Френн, Великий Ключник Храма и второй после архижреца, заорал и намочил штаны. В последний миг он успел подумать еще, что двадцать лет назад, прежде чем они начали кормить Меч жизнью других людей, клинок его просиял бы светом сердца звезды. Но не теперь.

А смерть улыбнулась еще шире и прыгнула ему навстречу. Ее-то наверняка никто не обвинит в неумелости.

Магический огонек угас куда быстрее, чем скулеж жреца.