Глава 16
Кострома
На следующее утро Вишняков, как и обещал, повез Астру и Матвея смотреть Торговые ряды и музей деревянного зодчества.
Еще вчера вечером, уединившись наконец в гостиничном номере, они поспорили о «Хаммере».
– Думаешь, это та самая машина? – скептически усмехался Карелин. – Вряд ли.
– Черных «Хаммеров» в Москве не так уж много.
– Но и не мало. Люди богатеют, покупают крутые авто. Другое дело, что такая машина бросается в глаза.
– Глупо следить за кем-то на «Хаммере», – согласилась Астра. – А Егор Николаевич далеко не дурак. Значит, он хотел быть замеченным.
– Кем? Калгановым?
– Леей…
– По-моему, это идет вразрез с его собственными словами. В «Спичку» Вишняков ездил на другой машине, именно поэтому теперь он взял «Хаммер» – чтобы не раскрываться раньше времени.
– Ты меня убедил!
Сегодня, усевшись в «Хаммер», Астра опять задалась вопросом: та машина или не та? Наверное, Матвей прав.
Город дышал покоем, старозаветной патриархальностью. Метель прекратилась. Кое-где над укрытыми снегом крышами дымились трубы. Кресты, венчающие купола церквей, смотрели на восток, где лениво поднималось малиновое солнце.
– Говорят, такие ряды в старину были почти в каждом русском городе, – говорил Вишняков. – Но в Костроме – самые большие. Борецкий пытался все обойти и сфотографировать, но умаялся, отказался от этой затеи. Он утверждает, что так выглядели типичные русские ярмарки, а те переняли «проект» у ордынского кочевого балагана. Азия влилась не только в наши гены и кровь, но и в культуру.
Ярмарка есть ярмарка, а перед праздником она превращается в людской водоворот. Шум, сутолока, запахи провизии, обилие товаров, – глаза разбегаются. У Астры закружилась голова. Матвей купил для нее красивых печатных пряников и несколько керамических колокольчиков.
– Кваса хочу, – попросила она.
– А может, чего-нибудь горячего? – улыбнулся Вишняков. – Зайдем в чайную?
Они напились чаю в настоящем «Трактире», где все было обставлено по-купечески добротно, от начищенных до блеска пузатых самоваров до больших заварных чайников с пестрыми петухами на боках и расторопных половых, как здесь называли обслугу.
Согрелись и повеселели. Поехали смотреть деревянные шедевры под открытым небом.
Старинные постройки в снегу выглядели как декорации к съемкам фильма про Волкодава или к сказке «Снегурочка». Здесь были и храмы, и дома, побольше и поменьше, – разные.
– Берендеево царство! – ахнула Астра. – Сейчас Мизгирь выскочит… за ним Купава. А Лель вон в той избушке живет, – показала она на скромное строение. – Дудочки к весне мастерит.
– Вижу, ты читала Островского.
– Она фильм смотрела, – опроверг Вишнякова Матвей. – Старый, еще советского производства. Там много поют.
– Я драматургию Островского изучала в театральном. Однажды на Новый год мы ставили отрывок из «Снегурочки».
Лицо бизнесмена озарила широкая улыбка.
– Кстати! – воскликнул он. – Ведь именно Кострома – родина Снегурочки! Этот образ создан как раз Александром Островским – он написал пьесу «Снегурочка» в своем имении Щелыково. Меня Борецкий чуть ли не силой туда затащил. Ты бы видела, с каким благоговением он ходил по дому, с какой нежностью гладил колонны при входе. Будто он литературовед, а не торговец! Не удивлюсь, если он и пьесы писать пробовал…
Около деревянного храма остановилась группа туристов. Многие достали фотоаппараты и видеокамеры.
– Отойдемте в сторонку…
Астра безмолвно зашагала за «гидом». Матвей, оглядываясь, – за ними. Он бы с удовольствием потолкался среди туристов, послушал, о чем они говорят. Пожалуй, и пощелкал бы эти темные от времени срубы, потом бы мальчишкам своим показал.
– …разговаривал с местными крестьянами, – донеслись до него слова Вишнякова. – Расспрашивал их про древние поверья, обряды. Так у него родился замысел пьесы – из языческого ритуала «похорон Костромы», женского божества, чья смерть была необходима для будущего урожая. Соломенное чучело Костромы – прекрасной девушки – топят в реке или сжигают, как Масленицу. Снегурочка тоже погибает…
Матвей вдруг полез в карман за купленными на ярмарке колокольчиками. Они были разных размеров, но имели вид девушки в синей шубке и шапочке, на что он обратил внимание только сейчас. Астра протянула руку…
– Дай мне!
Внутри тянулась по ободку надпись: «Костромская Снегурочка».
– А Дед Мороз родом из Великого Устюга, – сказал Вишняков.
Его мнение никто не оспаривал: Астра увлеклась колокольчиками, а Матвей, разглядывая «Берендеево царство», отстал от своих спутников.
– …хозяин зимы Морозко, Дед Трескун на самом деле был лютым, а не добреньким старичком с мешком подарков для детворы, – донеслось до него. – Грозный дух льдов и холода, он собирал дары, которыми откупались от него испуганные люди, а вовсе не раздавал их. Потом странным образом все переменилось…
Говорил Вишняков, Астра внимала ему с открытым ртом. Матвей раздраженно притопывал ногами: Дед Трескун разошелся не на шутку, пальцы уже одеревенели.
– Я замерз, – заявил он.
– Мы тоже, – откликнулся бизнесмен. И это «мы» резануло слух Матвея. – Я еще кое-что покажу, и едем греться.
Он подвел их к дому с затейливой резьбой на фасаде, доставленному сюда, судя по табличке, из деревни Журавлево.
– Чтобы такую «избушку» соорудить, немалый капитал потребовался, – заметил Матвей.
– Да уж…
Под роскошно украшенным слуховым окошком резчик поместил имя бывшего хозяина.
– Липатов…
– Капиталист! – произнес молодой человек с фотоаппаратом, шмыгая красным от холода носом. – Крестьяне себе подобных излишеств позволить не могли. Вы поглядите, какие узоры из дерева повсюду пущены. Не всякий мастер за такую работу брался. – Он выбрал подходящий ракурс и сделал несколько кадров. – Красотища!
Астра присмотрелась к вырезанной на фасаде фигуре девушки, которая что-то держала в руках. Книгу?
– Что она держит?
Парень забросил за плечо конец вязаного шарфа и поднял голову.
– Кто? А-а! Это русалка. Весьма распространенный для костромских и нижегородских мотивов персонаж. В руках у нее, скорее всего, Велесова книга.
Раскатистый смех Вишнякова заставил их обоих обернуться.
– Велесова книга! Надо же, и правда. Что еще русалкам читать?
– Ничего смешного в этом нет, – обиделся парень. – Лично я верю в подлинность дощечек.
– Каких дощечек? – не понял Матвей.
Вишняков принялся объяснять. По его словам, во время Гражданской войны в каком-то разоренном имении полковник Добровольческой армии Изенбек нашел дощечки с нанесенным на них текстом. Это была история русичей от мифологических корней до Рюрика…
– Если хотите, Священное Писание славян, – говорил он, – изложенное волхвами. Или другим неизвестным автором. Дощечки назвали Велесовой книгой по имени славянского бога Велеса. Изенбек вывез их в Брюссель и хранил как зеницу ока. В августе 1941 года он умер, и табличек больше никто не видел. По одной из версий, они были похищены агентом Аненербе. В Третьем рейхе это общество занималось изучением наследия германской расы. К счастью, тексты кое-как сохранились в виде фотографий и машинописи, сделанной Миролюбовым, эмигрантом, писателем, который увлекался славянским фольклором. По другой версии, Велесова книга – подделка.
Астре не терпелось подать какой-нибудь знак Матвею. Русалка, Велесова книга! Связь с эпизодами на флэшке! Но делать это при Вишнякове она не рискнула. Тот знает больше, чем хочет показать.
Матвей равнодушно слушал, разглядывая девушку с книгой на фасаде дома Липатова. Парень с фотоаппаратом с разных точек снимал резьбу, искоса бросая на Вишнякова недобрые взгляды.
– Все это тебе Борецкий рассказал? – не выдержала Астра. – Про Велесову книгу, про Аненербе?
– Да, – без запинки ответил Вишняков. – И про русалку тоже. Думаете, Илья случайно пригласил к себе «Русалок»? Он же бредит всякими языческими штучками!
«А ты? – едва не вырвалось у Матвея. – Так чешешь про дощечки, будто специально изучал».
– Велесову книгу еще называют языческой Библией, – продолжал тот. – Даром что подлинных табличек никто в глаза не видел, все о них только читали либо слышали от других. Но интереса к ним это не ослабило, напротив, поклонение прабогам становится повальным увлечением. Появляются разные славянские общины, в которых отправляют чуть ли не родоплеменные культы.
– То были «новые русские», теперь «новые волхвы»?
– Похоже, – усмехнулся Вишняков.
– А при чем здесь Аненербе?
– В этом мире все так перемешалось…
* * *
Москва
Пророчица Любава сидела в полутемной комнате, увешанной панно из трав и какими-то плетенками. В единственном освещенном углу стояло сухое корявое дерево без листьев, на его стволе были вырезаны лица идолов. И само дерево, и «выглядывающие» из него идолы производили устрашающее впечатление.
Пророчица восседала на деревянном стуле с высокой спинкой, прямая, бледная и простоволосая, в вышитой рубахе, с кожаной ленточкой на лбу.
Кира едва не рассмеялась от ее нарочито мрачного выражения лица и замедленно-величественных движений. Увидев пустую приемную, где за старым письменным столом скучала девица, несуразная и бесцветная, Кира подавила порыв повернуть назад. Она уже жалела, что пришла сюда. Это чувство усилилось, когда она встретилась глазами с самой Любавой – будто в ушат с ледяной водой окунулась.
На столе перед Пророчицей теплилась толстенная черная свеча, теснились глиняные чаши, наполовину наполненные мутными жидкостями. И запах – помещение было пропитано жгучим запахом горечи, меда и застоявшейся браги. Именно жгучим, потому что он проникал в легкие, вызывая жжение и дурноту.
– Здравствуйте… – выдавила Кира, старясь глубоко не дышать.
Ее приветствие повисло в воздухе, таком же мутном, тяжелом, как и все вокруг, включая хозяйку. Кира опустилась на широкую, застеленную рогожкой лавку, и, борясь с дурнотой, посмотрела на Любаву. Та глядела вниз, в одну из чаш. Оттуда что-то испарялось, во всяком случае, вверх поднимался зеленоватый парок…
Вопросы, которые Кира собиралась задать Пророчице, вылетели из головы. Собственно, ее интересовало одно: встретится ли она еще раз с тем красивым мужчиной, который был ее первым возлюбленным? Соединит ли их судьба? Или не стоит жить иллюзиями, надеяться на несбыточное, ждать невозможного?
– Оживляющий явленное, вращай колесо… – забормотала Любава, не отрывая глаз от чаши.
До Киры долетали обрывки фраз, непонятные и пугающие слова:
– Триглав… Чернобог… Хорс…
«Передо мной разыгрывают спектакль, – успокаивала она себя. – Отрепетированный заранее, с целью нагнать страху и выудить побольше денег. Я не должна поддаваться!»
– Тебе нельзя его видеть, – отрывисто произнесла Пророчица. Ее голос походил на воронье карканье. – Встреча принесет тебе смерть.
Кира вздохнула, и в ее груди разгорелся пожар, в глазах потемнело.
«Не поддавайся! – твердила она себе. – Это все чары, гипноз, рассчитанный на таких дурочек, как ты. Это какое-то зелье, действующее на сознание!»
Ворона несколько раз громко, раскатисто каркнула… Кира вздрогнула и подняла глаза – то смеялась Любава. Ее черты исказились, губы раздвинулись, на щеках образовались складки. Сколько ей лет? Сорок, шестьдесят? Ни одного седого волоса… Впрочем, она могла покраситься. Лицо Любавы вдруг разгладилось, кожа порозовела, и уже ей можно было дать всего тридцать. Только зрачки оставались холодными, неподвижными.
– Ты мне нравишься, – вымолвила она тоже совершенно другим голосом, молодым и звучным. – У тебя смелые мысли.
Кира готова была провалиться сквозь землю.
– А вот это лишнее, – улыбнулась Любава, стремительно молодея и расцветая.
Теперь она выглядела на двадцать. Или это какие-то фокусы с освещением? Скорее всего, Кира сама создала образ старой колдуньи. Так или иначе, перед ней сидела совсем не та женщина, которая была похожа на ворону и каркала.
Посетительница смутилась, заерзала. Она вспомнила, о чем хотела спросить Пророчицу.
– Кто он?
– Ты скоро его увидишь… Если решила расстаться с жизнью.
– Вы нарочно меня пугаете! – осмелела Кира. – Думаете, он меня убьет, да? Зачем ему это нужно? Или я сама наложу на себя руки? От несчастной любви, как глупые девчонки? Так вот, я не такая. Я просто хочу знать, суждено мне быть с ним или нет. Я хочу точно знать! Наверняка!
Любава позволила ей высказаться.
– Ниточка твоей жизни такая слабенькая… – жалостливо произнесла она. – Но ее можно уберечь.
Кира не намеревалась слушать всякие бредни. Ее жизни ничего не угрожает! Она здорова, молода, у нее все складывается отлично.
– Вы меня дурите? Чтобы я заплатила вам за рецепт чудесного спасения? В моем кошельке ровно столько, сколько я решила отдать за гадание.
Лицо Пророчицы потемнело, но не от гнева – от непонятного Кире чувства.
– Хорошо. Что же тебе сказать?
– Как он выглядит?
Любава отвернулась, скрывая по-девичьи нежную улыбку. Странная она все-таки!
– У него маленький шрам вот здесь, – женщина поднесла палец к своей левой брови. – Ну, как? Я угадала?
– Вы умеете читать мысли. Я подумала, а вы…
Пророчица мелодично рассмеялась, – ничего похожего на карканье, – и склонила голову чуть на бок, снисходительно. Мол, что с тебя взять, глупышка?
Кира разозлилась. «Любаву забавляет эта беседа, она насмехается надо мной!»
– Если хочешь жить, принеси жертву, – весело заявила Пророчица, подтверждая опасения Киры, что над ней потешаются.
– Какую? Денег дать?
– Деньги что? Пыль…
– Однако же у вас прием не бесплатный.
– А что ты мне взамен можешь предложить? – вздернула брови Любава. – Душу? Или в услужение ко мне пойдешь?
Кира замотала головой.
– Нет! Еще чего! Ладно… извините. Разумеется, я заплачу.
– Не мне…
– Кому же?
– Великому Старцу Севера.
– Деду Морозу, что ли? – удивилась Кира.
– Можно сказать и так, – шире улыбнулась Пророчица. – Только никакой он тебе не дед. Елку украшать станешь!
– Без меня украсят.
– Без тебя не получится…
Сухое дерево невольно притягивало взгляд Киры. Идолы, которые были вырезаны на его стволе, корчили жуткие гримасы. Такой же гримасой казалась улыбка Любавы.
– Почему же?
– Лесной дух обитает в больших елях, он тоже любит угощение. Мясо, свежую кровь…
– Вы с ума сошли!
– Ты слушай, не перебивай. Либо ты лесного духа ублажишь, либо он тебя погубит. Обряд кровавый совершить придется, украсить ветки еловые кусочками плоти вместо игрушек, а внутренности развесить вместо бус… Ха-ха-ха…
– Вы… имеете в виду… кишки? – в ужасе прошептала Кира.
– Кишки сгодятся. Иначе придет злой Старец с мешком, только не подарки он принесет, а смерть твою…
Любава протянула к ней руку – длинную и костлявую, холодную, как лед, впилась крючковатыми пальцами в плечо, тряхнула…
– А-ааа! – закричала Кира, содрогаясь от страха и отвращения. – А-а-а-ааа!
– Ты чего орешь?
Она открыла глаза и увидела прямо над собой молодое лицо Любавы – черные, как смоль, волосы вьются по бокам, черные зрачки горят злым огнем…
– Уйди! Прочь от меня!
– Совсем сбрендила? – Чара с возмущением покрутила пальцем у виска. – Вставай, подруга! А то выступление проспишь. Марш в ванную, приводить себя в порядок. Солистка гребаная…
Кира, вся в испарине, села на раскладном диване. Она что, спала? Господи, какое счастье. Ну и ну! Она даже не обиделась на Чару за грубые слова, скорее испытала облегчение.
– Ой, девочки, как я рада!
Юна и Бэла переглянулись, пожали плечами.
– Чокнутая… – меланхолично изрекла Мио.
