Глава 15

Черный «Хаммер» неторопливо катил по шоссе, мимо высоченных елей в снегу. Кромка леса была размыта в молочной мгле неба. По обочинам курилась поземка.

– Я нарочно взял другую машину, – сказал Вишняков. – Не ту, на которой приезжал в «Спичку». Чтобы сбить Калганова с толку – он моего «Хаммера» не видел.

«Неужели это он следил за «Русалками»? – ломала голову Астра. – Почему скрыл от меня? Стыдится своего поведения? Жаль, тогда номера не удалось разглядеть. Сейчас бы сравнить и припереть его к стенке!»

Егор Николаевич оказался хорошим водителем и приятным собеседником. Он умел и непринужденно вести беседу, и помолчать, когда того требовали обстоятельства.

– Давайте все перейдем на «ты», – предложила Астра. – И без отчеств.

– Пожалуй, да, – согласился Егор Николаевич. – Я ведь заочно представил вас Борецкому как своих друзей.

До Костромы добрались за пять часов – ехали не торопясь, без неоправданного риска. Дул ветер, мело, видимость оставляла желать лучшего. Останавливались передохнуть и поесть. В кафе и в маленьком магазинчике на заправке стояли украшенные к Новому году елки, висели гирлянды лампочек, блестящая мишура.

– Я плохо знаю город, – предупредил Вишняков. – Бывал здесь всего раза два, гостил у Борецкого. У него был дом в Костроме, на берегу Волги. Потом он его продал, чтобы купить и обустроить сатинское «имение». Небольшой участок земли перестал его устраивать. Ему вотчину подавай, чуть ли не феодальное владение! Не понимаю я этого стремления покупать земли с бывшими усадьбами. Какая-то нездоровая ностальгия по утраченному. Но в одну реку дважды не войдешь. Того, что было до революции, уже не будет. Скоро начнут ратовать за возобновление крепостного права!

– Судя по его тяге к помещичьему быту, он явно имеет представление о том, что это такое, – заметила Астра.

Матвей незаметно взял ее руку в свою и легонько сжал. Не говори-де лишнего, человек может не разделять твоих теорий о «прошлых воплощениях». Астра, впрочем, не смутилась, продолжала разглагольствовать, как ни в чем не бывало. И Вишняков, к удивлению, охотно ей поддакивал.

– Мы рождаемся уже с определенными наклонностями и навыками. Генетика не дает вразумительного ответа, оттуда они берутся. Вот Борецкий, тот просто помешан на славянском прошлом, на всякой патриархальности, всяких заветах предков. Возомнил, что ведет род от Марфы Посадницы. И ведь не собьешь его с этого конька! Упирается, спорит до хрипоты.

– Ты давно его знаешь? – поинтересовалась Астра.

– Он пытался освоить рынок ценных бумаг, на этой почве мы и сошлись, – объяснил Вишняков. – Нас познакомил правительственный чиновник, который связан с экспортом древесины. Трудно вести серьезные дела без поддержки государственных лиц, особенно в последние годы.

– Борецкий… Борецкий… – пробормотала она. – Нет, не припоминаю.

– Илья не так давно в Москве, он волжанин, родился и вырос в Костроме, там и стал предпринимателем.

– Пора обедать, господа! – вмешался в их разговор Матвей. – Вы не скоро закончите, а я голоден. Кстати, где мы остановимся? В Сатине, как я понял, нас ждут послезавтра.

– Можем и завтра явиться, Илья будет рад. Он очень гостеприимен, хлебосолен.

– Я хочу посмотреть город, – заявила Астра. – Когда еще доведется здесь побывать? Кострома входит в «Золотое кольцо»?

– Да.

– Мы остаемся, Матвей. Ты мне обещал.

– Конечно, раз приехали, грех не воспользоваться случаем, – улыбнулся Вишняков. – Я забронировал два номера в бизнес-отеле. Люблю маленькие уютные гостиницы.

Он припарковал свой «Хаммер» у белой от снега площади. Все вышли, вдыхая холодный воздух. Егор Николаевич указал на высокую узкую башню.

– Пожарная каланча, символ Костромы. А площадь называется Сусанинской. Говорят, именно в костромских лесах Иван Сусанин завлек поляков в чащу, где они или замерзли, или стали добычей волков.

– В самом деле? – хмыкнул Матвей. – Надеюсь, нам это не грозит?

– Что вы… ты? – поправился бизнесмен. – Я знаю дорогу в Сатино. Мы не заблудимся.

От площади вниз вела улица, которая у реки упиралась в бывшие ворота от въездной заставы. Астра захотела прогуляться по набережной. Снег бил в лицо, пейзаж в серо-белых тонах выглядел уныло. Продрогнув до костей, они отправились обедать. Наскоро перекусили в гостиничном ресторане, и Вишняков повез их в Ипатьевский монастырь. Он оказался отличным гидом.

– Костромичи оставили яркий след в истории России, – говорил он по дороге. – Они утверждают, что подобрали на Куликовом поле раненого Дмитрия Донского и спасли его. Наверное, по старой памяти тот же Дмитрий прятался в Костроме от войска хана Тохтамыша, а его сын Василий – от Едигея. У московских владык стало традицией искать убежища в добротной крепости, защищенной Волгой.

– Откуда ты все знаешь?

– Борецкий мне уши прожужжал костромскими байками, а я на память не жалуюсь. Теперь могу водить туристов по историческим местам.

Монастырь, тяжеловесно-величественный, снисходительно взирал на суетливый торг у ворот, – матрешки, изделия из можжевельника и бересты. За стенами возвышались маковки соборов. По каменному коридору Вишняков провел гостей внутрь, на расчищенную, утоптанную посетителями площадь, заговорил о Годуновых.

– Эти богатые бояре – исконные костромичи. В шестнадцатом веке они реально здесь хозяйничали и заботились о монастыре. Новые каменные стены выстроены на их деньги. Когда Борис Годунов стал царем, обитель процветала, несмотря на Смутное время. После его смерти ипатьевские монахи почему-то поддержали Тушинского Вора, второго Самозванца.

– Их было два? – удивился Матвей.

Вишняков кивнул.

– Лжедмитрий I и Лжедмитрий II. Двойники, «клоны».

Астра бросила на Карелина многозначительный взгляд. Тема двойников была ее пунктиком.

– Ирония судьбы! В этом монастыре укрывался Самозванец, и в нем же потом прятался будущий царь Михаил Романов с матерью. По-моему, оплот Лжедмитрия и вотчина злейших врагов Годуновых – неподходящее место для убежища. Однако именно тут внезапно объявились Романовы, сюда приходили народ и бояре звать Михаила на царство. Уговаривали несколько часов, пока толпа на площади не пришла в неистовство. Только тогда Михаил Федорович дал согласие занять престол. Так или иначе, времена Смуты закончились именно в этих стенах. – Он помолчал, глядя на монастырские башни. – Русская история кишит белыми пятнами. Как любая история.

– Выходит, Кострома – колыбель династии Романовых?

– Истинно так… если верить историкам, – улыбнулся Вишняков. – Родня Михаила по линии матери – Шестовы имеют костромские корни. Они издавна проживали здесь и даже имели в кремле «осадный» двор. А Ипатьевский монастырь официально считается местом рождения новой династии… Каждому монарху следовало хотя бы один раз посетить сию обитель.

– И посещали?

– Наверное, – пожал плечами «гид».

– А какие еще места показывал тебе Борецкий?

Егор Николаевич сдвинул брови, припоминая.

– Святое озеро, оно здесь, неподалеку. Там установлена часовенка в память битвы с татарами, вся расписанная фресками. И, конечно же, музей под открытым небом. Тоже рядом. Сюда свезли деревянные храмы и дома со всей Костромской губернии. Вам непременно стоит взглянуть! Вплоть до восемнадцатого века русские города были преимущественно деревянными. Где вы еще увидите подобное?

– Уже смеркается, – заметил Матвей. – Давайте отложим музей на завтра.

– Тогда я позволю себе пригласить вас в Городище. Район отдаленный, но Борецкий придавал ему особое значение.

– Мы успеем до темноты?

– Едемте, – решительно пресекла всякие колебания Астра.

Они снова уселись в «Хаммер». Егор Николаевич дважды останавливался и спрашивал дорогу. Метель усилилась, в сизом полумраке зажигались редкие фонари. Наконец, он увидел ориентир – церковь.

– Это здесь.

От ледяного ветра перехватывало дыхание. Вишняков устал, но бодрился, показывая рукой на засыпанные снегом окрестности.

– Сельцом Городище некогда владел стольник Морозов, а затем его вдова, боярыня Морозова. Да-да, та самая сторонница старообрядцев! – предупредил он вопросы своих спутников. – Когда ее взяли под стражу, село отписали в казну. Считается, что Рождественскую церковь поставили на средства боярыни. Впрочем, не в ней дело. Борецкий говорил, что когда-то в селе был еще отдельный храм Ильи Пророка, построенный якобы на месте отправления языческого культа. Христианство пришло в здешние края с опозданием, народ упорно поклонялся старым богам, и в Городище как раз находилось капище. Чтобы избавиться от вредного влияния, здесь и возвели деревянную церковь. Но она погибла в результате пожара. Возможно, это домыслы…

– Твой приятель – поклонник опальной Морозовой или его влекло сюда капище? – подавив зевок, осведомился Матвей.

Они с Астрой встали ни свет ни заря – он ночевал у нее в гостиной на диване, – потом тряслись пять часов по зимней дороге. Ужасно хотелось принять душ и лечь. Неужели Вишняков не мечтает о мягкой постели?

– Илья – странный, противоречивый человек, – отворачиваясь от ветра, произнес тот. – В нем столько всего намешано! С одной стороны, он восхищается раскольниками. С другой – обожает языческие праздники. Зимой – Святки, летом – Ивана Купалу. Его хлебом не корми, дай прыгнуть через костер или вырядиться чучелом и ходить пугать соседей. Увидите, какой он выдумщик. Скучать не придется, обещаю.

У Астры замерзли щеки и подбородок. Она терла их варежками.

– Ты говорил что-то о капище…

– А! – кивнул Вишняков. – Илья загорелся идеей устроить в Городище археологические раскопки. Вдруг обнаружат какого-нибудь идола или черепки священных сосудов? Искал желающих, пробивал разрешение, но так и не получил. По крайней мере, пока.

Ветер заунывно вздыхал, стонал и вздымал снежные вихри. В их очертаниях Астре почудился хоровод русалок…

Кира Сарычева с детства недолюбливала зиму: ее мертвящее дыхание замораживало все живое. Белое, как рыбье брюхо, небо, голые деревья, скованные льдом водоемы и поверх всего этого – белый снежный саван. На протяжении трех зимних месяцев Киру одолевала тоска, которую она даже пробовала заливать вином. Боялась повторить судьбу спившейся матери, но зима наводила на нее еще больший ужас. Это было необъяснимо.

– Кирка, айда на речку, там лед – чисто стекло! – звали ее подружки кататься на коньках.

– Айда с горки съезжать на санках! – звали другие.

Она упрямо мотала головой из окна, даже дверей не отпирала. Вломятся – силой потащат. Еще и хохотать станут, как сумасшедшие, дразнить по-всякому. Экое диво – девчонка, которая в такую погоду дома сидит! Снежок похрустывает, сверкает на солнышке, морозец за нос щиплет, гурьба девчат и парней с красными от холода щеками, в варежках, в валенках – дурачатся, в снежки играют, бабу лепят. Весело! А она, точно не в Сухой Балке выросла, носа на улицу не кажет.

– Иди, погуляй, что ли? – ворчала мать. – Целый день на печи валяешься, лежебока. Я в твои годы первой заводилой была! Все парни по мне сохли.

«А толку-то? – думала Кира. – Теперь вот без бутылки дня не обходится. Квасят оба родителя по будням и праздникам, посинели, обрюзгли. Смотреть – с души воротит!»

– Ты хуже имени не могла выбрать для единственной дочери? – вспыхивала она. – Кирка! Слух коробит! Будто я молоток какой!

– Ты чё, доча? – вступался отец. – Не Прасковьей же тебя называть было? Не Агафьей? Городское имя тебе дали, красивое.

– Хоть бы и Агафьей!

Кира не понимала своего раздражения. Мать с отцом пьющие, это никому не понравится. Но почему же весной и летом у нее совершенно другое настроение? Даже скучная осень с дождями и непролазной грязью не вызывала у нее такой депрессии. Однако стоило утром встать и узреть за окном холодное снежное безмолвие, как к горлу подкатывал комок, а сердце в страхе сжималось.

Детвора в восторге носилась по первому снегу. Собаки, кошки, и те радовались. Всем, кроме Киры, приход зимы доставлял удовольствие. К Новому году в домах будут наряжать елки, печь пироги, варить холодец, гнать самогон. Пойдет нешуточная гульба до Рождества, потом потянутся Святки, а на Крещенье мужики, кто побойчее, станут нырять в прорубь, смывать накопленные за год грехи.

Кира с трудом пережидала праздники – ей не в радость были ни школьные вечеринки, ни домашние посиделки. Придут такие же, как мать с отцом, алкаши, зальют глаза и ну горланить песни… Ой, моро-о-оз, моро-о-оз… не моро-о-озь меня-а-а…

От этих слов душа Киры леденела, и она бежала из дому к подружкам – шептаться, обсуждать, кто в кого влюбился, кто с кем целуется. Притворяться, что ей интересно, на кого заглядывается первый парень в поселке, кто с кем успел переспать. Всё лучше, чем беспробудная пьянка родителей. Так налижутся, что печку истопить забывают, – придешь, а в горнице холод собачий, зато хоть топор вешай от самосада и перегара. И это – жизнь?

Ночами, зарывшись с головой под ватное одеяло, она мечтала о романтической встрече, о храбром рыцаре, который, как по волшебству, выйдет из чащи лесной, глянет на нее и полюбит всем сердцем, посадит на коня, увезет с собой.

Какая-то заблудшая добрая фея услышала ее мольбы и не замедлила откликнуться. Наколдовала разбойника с большой дороги – красивого, горячего, бесстрашного и… бессердечного. Видать, фея подзабыла свое ремесло, допустила промах, чего-то не учла. Суженый Киры повел себя странно: полюбить-то он ее полюбил, да так же быстро и разлюбил. Бросил на произвол судьбы, забыл. А она забыть не смогла.

В Москве все складывалось удачно. Ее взяли в подающий надежды коллектив, у нее появились перспективы, приличное жилье, деньги. Может быть, по чьим-то меркам и небольшие, но для уроженки Сухой Балки, дочери горьких пьяниц, тащивших из дому последний рубль, – огромные. Правда, товарки по вокальному творчеству приняли ее настороженно, не проявляли ни дружелюбия, ни враждебности – присматривались. Не торопились записывать ее в «свои». Украдкой следили за ней, будто ждали какого-то подвоха.

«Они мне просто завидуют, – успокаивала себя Кира. – Почему-то Калганов сделал солисткой меня, а не одну из них. Конечно, завидуют – перешептываются за спиной, переглядываются».

Она с удовольствием сменила нелюбимое имя на сценический псевдоним. Лея! Мягко, благозвучно… Не то что Кира.

Шли дни. «Я должна испытывать счастье! – словно заклинание, твердила она. – Должна… а его нет. Где оно?»

Кира выполняла все, чего от нее хотели. Калганов окружил ее неусыпным вниманием, подгонял, придирался больше, чем к другим, не давал спуску. Она не обижалась – понимала: только взбираясь вверх по лестнице, она могла достигнуть высот, которые другим доставались просто так, по праву рождения или по милости небес.

Нет-нет, да и закрадывалась в ее белокурую головку шальная мысль: «Встречусь ли я еще раз с ним, проклятым и безмерно любимым „лесным разбойником”?»

Мысль завладела ее сознанием, не давала покоя. «А не обратиться ли мне к гадалке? – думала Кира, засыпая и просыпаясь с этим вопросом. – Почему бы не воспользоваться старым испытанным способом узнать будущее?»

Она стала просматривать газетные объявления и остановилась на Провидице Любаве. Женщина с таким именем не обманет…