Глава 27

Медсестра положила трубку на стол.

– Из школы позвонили, сказали, что у старшей дочки температура поднялась. Похоже на грипп, надо ребенка домой отвезти. У меня к вам большая просьба. Поверьте, если кто-то и сломал дорогую камеру, то я тут ни при чем. В палату к Палкиной…

– Галкиной, – поправил Костин.

Михайлова потерла ладонью лоб.

– Ах, ну да. К Галкиной, в общем, с подарком к ней я не заходила. Да, разношу большие картонные коробки, в которых лежат маленькие упаковки с конфетами, но я всего лишь оставляю их в отделениях на ресепшен. Старшая медсестра расписывается в ведомости об их получении, и я свободна. По палатам презенты персонал отделений распределяет. Ну подумайте, сколько в клинике народа лежит? Хватит у меня одной времени и сил каждому самой шоколадки вручить? Конечно нет. Я не совершаю дурных поступков, знаю, что Учитель их не одобрит. А он все видит и знает, он вездесущ. Сделайте милость, не рассказывайте никому про Наставника. После того как Родиона Харитоновича по ложному обвинению осудили к вечному наказанию, я нигде не могла устроиться на работу. Вначале отдел кадров пугали три мои дочки. Я понимаю кадровиков – дети часто болеют, сотрудница, являющаяся многодетной матерью, никому не нужна. И в анкете есть вопрос: «Находились ли вы под следствием?» Я всегда честно отвечала: «Да, была задержана по делу Козланюка, но отпущена, к суду не привлекалась». А мне сразу говорили: «Извините, вакансия уже занята». Я пыталась объяснить, что Родион Харитонович обвинен ложно, но…

Ксения в упор посмотрела на Костина:

– Но все реагировали, как вы. Меня даже слушать не желали. Вакансия занята, и точка. Это было время суровых испытаний, жить нам с девочками оказалось негде. Вы же знаете, Захаркино в день ареста Учителя сгорело, община развалилась. Я сняла комнату в бараке, мыла полы, зарабатывала, где могла. Меня очень поддержал Учитель. Каждый вечер я входила с ним астрально в контакт, и он мне объяснял: «Ксения, если достойно пройдешь испытание, не поддашься дьяволу, не предашь меня, все наладится. Я послал тебе помощь, она скоро придет».

– С ума сойти! – не выдержал Костин. – Шиза разбушевалась!

Я пнула его ногой под столом.

– Ну да, вам не понять, как общаться с человеком на расстоянии… – улыбнулась медсестра. – Но все получилось, как обещал Наставник. Сначала я совершенно случайно познакомилась с Ольгой Алексеевной, главврачом дома престарелых. Она меня на работу взяла санитаркой, сказала: «Мне безразлично твое прошлое. Никто у нас работать не хочет – контингент тяжелый, капризный. Продержишься год в санитарках – сделаю тебя медсестрой». На службе я встретила Нину, мы стали жить вместе, затем устроились в муниципальную больницу.

Ксения опустила голову.

– Там, когда заполняли бумаги, я наврала в анкете, на вопрос про следствие ответила: нет. А отдел персонала, похоже, проверять меня дотошно не стал. Я себя не оправдываю, ложь – большой грех. Родион Харитонович меня за нее крепко отругал, но потом сказал: «Понимаю, ты из-за детей так поступила, хочешь ради них деньги зарабатывать. Прощаю тебя». Учитель, как всегда, оказался прав, дочки для меня самое главное в жизни, я их никогда не брошу, подниму на ноги, дам им образование. А потом нам с Нинушей сказочно повезло – мы устроились в клинику Милова. Я своими стараниями заслужила повышение, пациенты обо мне только хорошие отзывы оставляют. Имеем теперь стабильный заработок. Валерий Борисович не знает ничего про Родиона Харитоновича. Пожалуйста, не сообщайте ему об Учителе, а то меня уволят.

– Мы вас не выдадим, – успокоила я. – Поторопитесь в школу, больная девочка ждет.

– Ну ты даешь! – возмутился Костин, когда Ксения убежала. – «Мы вас не выдадим». Михайлова на всю голову больная, ее нельзя близко к людям подпускать. Надо выяснить, как ею Козланюк с зоны руководит, не верю я в астральные беседы. Это он велел убить Галину Максимовну Брунову…

– У нее оторвался тромб, – перебила я.

– Ага, ага, – закивал Костин. – А до этого к ней явилась ее прапрабабушка-монашка и велела креститься в какой-то секте. Понимаешь, откуда ветер дует? Смерть Галкиной точно на совести Михайловой. И с пациенткой, выдававшей себя за Зайчевскую, медсестра как-то ухитрилась расправиться.

– Ага, и Колизей развалила, – съязвила я. – Хочешь на несчастную Ксению всех собак повесить? Она никого не убивала, а с видеокамерой ее подставили.

– Зачем? – рассмеялся Костин. – И как ты пришла к такому выводу?

– Браслет – яркая примета, легко выяснить, чей он, я много времени на это не потратила. Ксения, не скрываясь, носит его во внерабочее время на запястье, как только снимает форму медсестры, проходит по территории больницы и парка. Наверное, останавливается с кем-то поговорить. Украшение на ее руке видела масса людей. Злоумышленник, который вырубил камеру, знал, что его рука окажется в кадре. Он грамотно подобрался к аппаратуре, так что объектив его не поймал, значит, вычислил, где находятся слепые зоны, тщательно подготовился. И что, совершил детскую ошибку – продемонстрировал браслет, да еще такой приметный? Ладно бы речь шла о золотой цепочке с сердечками, их миллионы. Неужели ты не сообразил, что злоумышленник как раз намеренно демонстрировал эксклюзивное украшение, хотел, чтобы мы поймали Михайлову? Браслет с черепушками всегда лежит в сумке у медсестры, его можно стащить, а потом спокойно вернуть назад, пока Михайлова работает. Нет, Ксению подставляет умный, хитрый человек. Вот только не пойму зачем. К чему вся эта история с якобы забытым мобильником, тумбой А-пять и камерой?

Костин открыл ноутбук.

– Материалы многотомного дела Козланюка я за полчаса изучить не мог. Евгений выделил для меня основное для начального разговора с Михайловой. И кое-что я не сказал, приберег для дальнейших бесед, не стоит все карты на стол разом вытряхивать. А тебе нужно послушать.

– Говори, – велела я.

– В общине Козланюка на момент его ареста жили сто восемьдесят человек, все избы были заняты, – начал Костин. – Но детей там, кроме тех, что рожали любовницы Родиона, не было. А теперь посчитай – сто восемьдесят человек, все без семей и родственников. Хитрый Козланюк специально их подбирал – чтобы у его апологетов наследников не имелось. Квартиры, машины, дачи, деньги – все имущество эти люди отдавали Наставнику. Коллектив постоянно ротировался, одни умирали, другие приходили на их место, собственность следующих тоже доставалась Родиону. Дармовые работники пахали на фермах и огородах, что приносило немалый доход. Теперь смотри. Счетов в банке, кредитных карт, арендованных ячеек Козланюк не имел. Следователь все вокруг него носом пропахал, ища затыренное богатство, – ничего не нашел. Но где-то же оно хранится в валюте или золоте, зарыто в лесу, спрятано в погребе… Не знаю, где, но точно есть. В сказочку про кредит и злых ростовщиков, забирающих у гуру последние копейки, я не верю. Совершенно точно припрятана казна. И именно из-за нее сейчас весь сыр-бор. То есть кто-то хочет добраться до денег Родиона Харитоновича, а тот очень хитер. Пока общину не сдала одна из последовательниц, никто и не догадывался, что в Захаркине творится. Некая Елена Коренева записалась в ученицы к мошеннику, несколько месяцев провела в селе, а потом убежала и прямиком отправилась в полицию. Возможно, там у Козланюка был информатор, потому что, когда в деревню нагрянул ОМОН, нашли гору мертвых тел – все население спряталось в подвале для службы и отравилось. Спаслись несколько человек: пасечник, который жил в сарае около своих пчел, Ксения с детьми, потому что они пошли в лес собирать малину, и несколько женщин, пасших коров в поле. Козланюк о них в спешке забыл. Или у него не было времени на общий сбор. Мобильных телефонов у подопечных Наставника не водилось, за людьми следовало послать гонца, а оперативники уже собирались в путь. Учитель загнал своих рабов в подвал, раздал им яд… Каким образом? Тут начинаются предположения. То ли одураченные люди знали, что идут на смерть, то ли Родион наврал им что-нибудь про священную воду, которую нужно выпить. Точно следователь не установил. Доподлинно известно одно: угостив подопечных отравой, Козланюк поджег деревню. Когда парни в бронежилетах въехали на главную улицу села, от старых деревянных домов уже остались головешки.

– Спасибо, хоть предварительно убил несчастных, – прошептала я, – не обрек их на мучительную смерть в огне.

Володя дернул шеей.

– Сам Родион попытался удрать, но его взяли в аэропорту – Козланюк намеревался сесть в самолет, улетающий в одну безвизовую страну, имея на руках паспорт на другое имя и крупную сумму в валюте наличкой. Документ вызвал подозрение пограничника, так все и открылось. Наличие денег убедило следствие, что Родион прячет где-то немалый капитал. Захаркино и его окрестности перекопали, землю чуть ли не через сито просеяли, однако ни долларов, ни золота, ни драгоценностей не нашли. Зато обнаружили захоронение женщин и детей. Пасечник, Ксения и тетки, которые пасли коров, в один голос твердили: «Наш Учитель великий человек, ничего дурного он никогда не делал. Обвинения в его адрес – происки дьявола». Только сбежавшая из общины Елена Коренева откровенно рассказала о том, что творилось в Захаркине, и когда следователь Василий Петрович Фокин положил перед уцелевшими людьми снимки вскрытых могил, у одной из уцелевших женщин, Светланы Бережной, развязался, наконец, язык. Она сообщила, что до того, как влипнуть в паутину Козланюка, она была акушером-гинекологом, принимала роды у нескольких сожительниц Родиона. Учитель очень хотел сына, наследника, но от мерзавца всегда рождались девочки. Козланюк расстраивался, ждал, когда очередная любовница забеременеет во второй, третий, четвертый раз… а затем женщина внезапно исчезала вместе с малышками. Родион объяснял пастве ее отсутствие просто: дети подросли, мать отправилась в другую обитель Наставника, куда переселяются более просветленные поселенцы, где есть детский сад, школа. «Захаркино-то первая ступень воспитания души, а есть еще вторая, третья, вот станете просветленными и отправитесь вверх по лестнице».

– Они верили Родиону, – вздохнула я. – Крепко же он им мозг промыл.

– Козланюк талантливый человек, – отметил Костин, – только свое умение убеждать других, вести за собой людей он использовал в преступных целях. В общем, слушай дальше. У него ни разу не получился мальчик, рождались только девочки. Родион советовался с Бережной, спрашивал, что надо сделать для рождения наследника. Дескать, он женщин меняет, толку все нет, а для него совсем не просто вступить в связь с кем-либо. Если б речь шла просто о сексуальном удовлетворении, то проблем нет, но Козланюку нужен именно сын, продолжатель дела, кому он передаст все свои знания и опыт. Захаркино должно стать родовым гнездом династии Козланюков. Своих партнерш, будущих матерей, он отбирал очень тщательно, их обследовали врач-терапевт, психиатр. Каждая женщина готовилась к беременности, соблюдала особую диету и – снова облом. Бережная объяснила Родиону, что то, каким будет пол ребенка, зависит от мужчины, подчеркнула: не надо отчаиваться, часто бывает так – сначала рождаются девочки, а там, глядишь, появляется мальчик. Родион ждал, пока очередная женщина родит четвертую дочь, потом терял терпение и менял партнершу. Перед тем как начать процесс детопроизводства с Ксенией, Козланюк целых полгода регулярно ездил с ней в Москву. Он и раньше катался в столицу, покупал там всякие необходимые для фермы товары, но чтобы часто, раз в неделю, да еще с той, кого называл женой, такого ранее не бывало. Бережной, естественно, Учитель подробности не рассказывал, но она сообразила, что Наставник и Ксюша лечатся. Она знала, в столице есть клиники, врачи которых, почуяв, что у пациента водятся деньжата, пообещают ему что угодно. За хорошую плату, разумеется. Когда Светлана, приняв первые роды у Ксении, показала отцу очередную девочку, на лице Родиона возникло выражение какой-то детской обиды. «Вот опять! – вырвалось у него. – Все зря!» Эти слова косвенно подтверждали, что он проходил какие-то процедуры и был уверен, что у Ксении появится мальчик.

– Представляю, как Родион злился, – усмехнулась я.

– Когда Михайлова родила третью дочь, – продолжал Володя, – Козланюк начисто потерял к ней интерес и перестал заходить к супруге, зато опять стал часто ездить в город. Спустя год настроение у него стало прекрасным. Бережная ждала, что Ксения, как все, забеременеет в четвертый раз, но этого не случилось, Михайлова тихо жила в своем доме с тремя девочками. Родион освободил ее от тяжелой работы, она занималась всякой ерундой типа сбора малины. Врач была удивлена: любовница не уехала в другое поселение и не беременела, Учитель забыл дорогу в ее дом, но новую женщину пока не заводил. Что происходит? Может, он дает Михайловой какие-то снадобья, которые помогут родить мальчика? Или Родион просто не может найти любовницу детородного возраста? Всем бабам в общине хорошо за сорок, одна Ксюша молодая. Бережная терялась в догадках, правды она так и не узнала, но ее показания стали одним из оснований для оправдания Михайловой. Светлана рассказала, что никаких светлых чувств Родион Харитонович к своим любовницам не испытывал. Избранницы никогда в одном доме с ним не жили, оставались в своих убогих избах. С каждой будущей матерью своих детей Учитель вступал в брак – церемонию проводили по законам поселения, в загс невест Козланюк не водил. Следствие убедилось, что Ксения, которую сначала задержали и стали допрашивать, была просто очередной машиной для производства детей, она чудом избежала смерти. Михайлову отпустили.

Костин замолчал.

– Значит, медсестра воспитывает детей своего гуру… – протянула я.

– Девочек, – подчеркнул Костин. – А девочки, по мнению Родиона Козланюка, мусор, поэтому он спокойно убивал бывших любовниц и их дочерей. Ему был нужен исключительно мальчик. Теперь снова задам надоевший вопрос: где деньги главы секты?

– Если они были, – вздохнула я.

– Уверен, они существуют, – нахмурился Вовка. – Где-то они хорошо спрятаны. Я, кстати, тоже думаю, что Михайлову подставляют. И опять возникают вопросы: кто, зачем, с какой целью?

У меня затрезвонил телефон.

– Лампа, дорогая, я обыскалась вас! – зачастила из трубки Нина. – Ушли и пропали! Забыли, что записаны к доктору Чу, лучшему диагносту в мире?

– Впервые слышу о таком враче, – удивилась я.

– Вам не сказали о приеме?

– Нет.

– Полнейшее безобразие! – возмутилась Волынкина. – Непременно разберусь, кто виноват, что вы не в курсе. Где находитесь?

– В кафе СПА-корпуса на первом этаже, – ответила я.

– Отличненько! Поднимайтесь на третий, вас встретит Ксения Михайлова.

– Ваша подруга ушла с работы, – остановила я Нину, – ей из школы позвонили, одна из ее дочек заболела.

– Откуда вы знаете? – удивилась медсестра.

– Мы случайно встретились в кафе. Я подсела к Ксении за столик, мы пили вместе кофе, и тут Михайловой учительница позвонила.

– Надо же, мне она ничего не сообщила, – обиделась Нина. – Ладно, вы поторопитесь на третий этаж, я позвоню туда, скорей всего вас встретит Руслана. Доктор Чу уникальный диагност. К нему за год вперед записываются. Не упустите свой шанс.

Я встала и сказала Костину:

– Прости, меня ждет доктор Чу. После приема я пошляюсь по СПА-зоне, вдруг что-нибудь интересное узнаю. Кстати! Удалось вам найти человека, который под ником vreditel – как там дальше, не помню – раздает жуков? И выяснили ли вы, кто написал записку, прикрепленную к платку куклы Офелии?

Костин тоже поднялся.

– Пошли, я тебя провожу, а по дороге кое-что расскажу.

Мы двинулись к лифту, не прерывая беседы.

– С платком разобрались быстро, – говорил приятель, – грозное сообщение составил мастер, который изготовляет поделки для музея. Ты была в залах местного хранилища?

– Анжелика водила туда группу, – сказала я. – Ничего интересного, мне было откровенно скучно. Сейчас экспозиция прописана в административном здании, занимает флигель. Там представлены старинные шприцы, клизмы, халаты, хирургические инструменты. Как утверждала Анжелика, все подлинное, найденное в развалинах строителями, которые поднимали клинику из руин. Еще там висят копии известных картин на медицинскую тематику, например «Урок анатомии доктора Тульпа» кисти великого Рембрандта. Правда, Анжелика сообщила, что полотно написал Рубенс, наверное, она перепутала художников, потому что у них фамилии на одну букву начинаются. Наиболее интересными показались мне залы на втором этаже, там воссозданы сценки из больничной жизни прошлых лет. Основных действующих лиц изображают куклы, сделанные с удивительным мастерством. Прямо как живые! Когда мы вошли в помещение, мне показалось, что я вижу людей, но только на секунду. Анжелика объяснила, что марионеток создал местный художник-декоратор.

– Степанов замечательный мастер, – сказал Костин. – Его мастерская находится неподалеку от родильного дома. Едва я спросил его про Офелию, как мужика понесло по кочкам – покраснел весь, ногами затопал, глаза выкатил. Я даже испугался, что его удар хватит. Гнев не помешал Степанову рассказать, почему он злится. Валерий Борисович решил отреставрировать роддом и перенести туда музей, поскольку там намного просторнее, чем в административном здании. Поэтому с мастером подписали договор на изготовление массы кукол. И теперь декоратор готов убить окружающих.

– Странный человек, – удивилась я, – обычно художники рады получить большой заказ, за который достойно платят. Или Валерий Борисович пожадничал?

– Нет, оплатой мастер доволен, Степанова бесят посетители музея, – пояснил Костин. – Но еще больше он ненавидит Анжелику, которая разрешает экскурсантам трогать созданные художником экспонаты. «Они как будто мои дети, – объяснял мне мужик, – а всякое хамло норовит облапать их, да еще забрать на память часть одежды. То кольцо у куклы с пальца стянут, то шляпку упрут. Захожу в залы во флигеле, и сердце кровью обливается. Сидят мои родимые – обворованные, у половины что-то сперли. Я пожаловался Валерию Борисовичу, попросил его уволить Анжелику, но Милов на дыбы встал, заявил, что девчонка лучший экскурсовод всех времен и народов, мои куклы не антиквариат, а новодел, их не только можно, но и нужно трогать, больным надо доставлять удовольствие, главное в музее посетители, а не коллекции».

Володя засмеялся:

– Степанов так кипятился! Орал: «Небось Милов с Ликой спит, раз так ее расхваливает, из девицы историк, как из меня премьер парижской оперы».

– Мастер ошибся, теплое отношение хозяина к девушке объясняется другим мотивом – Анжелика была подругой его племянника, – усмехнулась я. – Мать Бориса, сестра Милова, считала ее почти невесткой. Но, думаю, скоро положение Лики ухудшится, ведь она бросила сына Надежды, а тот начал пить. Скорей всего, горе-экскурсовода вот-вот уволят. Теперь я понимаю: записку к платку Офелии приколол Степанов, зная, что этот аксессуар очень просто украсть.

– Молодец! – похвалил меня Костин. – Злого умысла Степанов не имел, ни на чью жизнь не покушался, просто решил доставить несколько неприятных минут воришке, который снимет с куклы шаль. Поэтому и прицепил записку: «Кто наденет мой платок, умрет в течение часа, проклятие мое на нем будет вечно». Кстати, до того как очутиться в роддоме, Офелия находилась в мастерской, в комнате, которую художник трогательно именует детской. Там он держит свои произведения, которые предназначены для нового музея, их в старой экспозиции не выставляют.

– Но здание еще не начали ремонтировать, – удивилась я, – процесс восстановления дома займет года два, а то и больше.

– Так куклу мастерят не один день, – заметил Вовка, – Степанов с бригадой работает медленно. Офелия первое готовое изделие. Автор очень ее полюбил. И вдруг Валерий Борисович велел ему повесить Офелию на перила. Юрий начал спорить, объяснять, что эта кукла особенная, ее никак нельзя сейчас выставлять на всеобщее обозрение. Милов удивился и заметил, что марионетка готова, а когда на нее смотреть будут, роли не играет. Дальше – больше: хозяин упомянул имя той, кого Юрий на дух не выносит. Владелец усадьбы сказал: «Анжелика придумала новую экскурсию с посещением роддома, кукла необходима для создания атмосферы». Степанов решил стоять до конца и заявил: «Надеюсь, когда ремонт здания, куда переедет музей, закончится, Анжелику уволят за пещерную необразованность. Из нее экскурсовод, как из табуретки ракета, девчонка жуткую чушь несет. Да и внешне она на утку похожа. Вот выгонят Лику, и я Офелию со спокойной душой в любую экспозицию отдам. А сейчас ее из-за того, что гид – дура, зацапают-захватают и точно сопрут платок с шеи, кольцо с пальца». Валерий Борисович разозлился и рявкнул: «Через десять минут чертова кукла должна быть в музее! В противном случае вы, Юрий Аркадьевич, будете уволены». Степанов в бешенстве вернулся в мастерскую. Кипя от злости, набросал записку и прикрепил ее к платку своей любимицы. А потом подумал, что нет смысла вечером нести бедняжку в роддом, экскурсии ведь проводят только в первой половине дня, жаль Офелию, зачем ей лишнюю ночь проводить в пустом неуютном доме…

Я хихикнула.

– Не понять тебе душу художника, – засмеялся Володя. – Степанов ушел домой, решив отправить куклу на растерзание экскурсантам завтра утром. Но придя в десять часов на службу, марионетки не обнаружил. Она исчезла.

– Ясно… – задумчиво протянула я. – У мастера нет предположений, кто мог переместить Офелию в бывший роддом?

Костин пожал плечами.

– На кого-либо конкретно он не указал, но уверен, что орудовал свой человек, из сотрудников. Юрий предъявляет к подчиненным жесткие требования, ленивых и бесталанных мигом увольняет. Чтобы заслужить милостивый взгляд Степанова, нужно пахать с рассвета до заката. Вот кто-то, зная, как начальник относится к Офелии, и решил сделать ему гадость. Вечером, перед тем как уйти, мастер проверил любимицу, нашел ее, так сказать, в добром здравии. У художника, естественно, есть ключи от всех помещений мастерской, он всегда тщательно запирает двери. Вход в бывший роддом стережет электронный замок. Тот, кто после ухода мастера утащил Офелию, смог открыть-запереть не только мастерскую, но и здание, предназначенное для ремонта. Поэтому маловероятно, что это был пациент. Ничего, скоро я выясню, кто развлечься решил, и…