Глава 26
Ксения Михайлова не знала, от кого ее родила мама. Да и сама Светлана Сергеевна, работавшая проституткой на трассе, навряд ли могла назвать имя отца своего младенца. Почему Света не сделала аборт? А спросите ее!
Ни малейшего желания воспитывать дочку у пьяницы, обслуживающей дальнобойщиков, не было. Если бы не добрая Валерия Игнатьевна Никитина, соседка по избе, в которой жила Света Михайлова, Ксюша могла бы погибнуть, не проведя на белом свете и месяца. Добрая матушка, вернувшись из роддома, бросила завернутую в тряпки девочку на свою кровать и побежала к придорожному кафе в поисках клиента и выпивки. Слава богу, у Ксюши оказался на редкость пронзительный голос. Жившая через стенку Валерия Игнатьевна услышала крик и забрала крошку к себе. Никитиной на тот момент исполнилось семьдесят лет, но она была физически крепкой, продолжала работать почталь-оном, колесила между деревнями на велосипеде, развозя письма-газеты, получала небольшую зарплату и пенсию. Денег у нее едва-едва хватало на ее собственное существование, зато были огород, коза, куры и корова. Ну и шестеро взрослых уже детей, которые разлетелись по стране и не баловали матушку помощью и частыми визитами.
Светлана совершенно не интересовалась дочерью. В те редкие дни, когда она показывалась дома, женщина, как правило, спала пьяной. Ксюшу воспитывала Валерия Игнатьевна.
– Странно, что у такой мамаши не отобрали ребенка, – удивилась я, перебив рассказчика, – не лишили ее родительских прав. Никитина могла удочерить малышку, получать на нее пособие.
– Да никогда! – неожиданно заговорила Ксения. – Мама Лера очень боялась, что в органах опеки узнают про то, как ведет себя соседка, и отнимут меня. Валерии Игнатьевне из-за возраста никто бы не разрешил взять ребенка на воспитание. И по бытовым условиям она никак в опекуны не подходила – изба была общая, у Светланы Михайловой две комнаты, у мамы Леры одна плюс веранда, которую ее муж когда-то соорудил. А еще он построил крохотную кухоньку, где с трудом плита и рукомойник помещались. Летом мы мылись в душе, а зимой посещали баню. С такой халупой нечего даже и думать было об удочерении. Когда я пошла в школу, мне мама Лерочка, как взрослой, положение вещей разъяснила, и я ни одного слова правды про Светку ни учителям, ни подругам не проронила. На родительские собрания ходила мама Лера, представляясь моей бабушкой. Школа находилась в подмосковном городке Панино, ее посещали дети из окрестных деревень. Из нашей была только я, поэтому никто про меня ничего насплетничать не мог. Вот так мне повезло. А еще мама Лера раздобыла справку, будто Светка стюардесса, вечно летает, отчего в школе не показывается. Да учителям все равно было. Когда я окончила девятый класс, мама Лера умерла, но мне удалось поступить в медучилище. В детдом меня не забрали.
– Там вы познакомились с Ниной? – спро-сила я.
– Нет, нет, – запротестовала Ксения, – мы встретились намного позднее, уже после окончания училища. Я устроилась санитаркой в дом престарелых, а Нина там медсестрой служила, она тоже в одиночку растила детей, муж ее бросил, и попросила меня у нее няней поработать…
– Мне Волынкина сообщила иную версию вашего знакомства, – удивилась я, – по ее словам, вы вместе осваивали профессию.
Ксения удивилась:
– Да? Может, вы ее не так поняли?
– А почему вы, медсестра с дипломом, вдруг оказались санитаркой в доме для одиноких пожилых людей с неврологическими проблемами? – уточнил Володя. – Непрестижная работа, которой занимаются, как правило, женщины без образования.
Ксения закрыла лицо руками и пробормотала:
– Поверьте, ничего плохого я не совершала. Никогда.
– Вы боялись, что в хорошей больнице начнут проверять кандидатку на должность медсестры, и откроется правда про Козланюка, поэтому нанялись туда, где любому сотруднику рады, – сурово сказал Костин. – Повторяю, Лампа жалостливая, а я нет, говорю, как есть, без сюсюканья. Ладно, продолжу рассказ.
Костин опять опустил взор на айпад. Я превратилась в слух.
Чем дольше Володя говорил, тем больше я жалела Ксению. Ну разве она виновата в том, что родилась у безответственной матери? Многие девочки, лишенные в детстве ласки, потом не любят своих детей. Да и откуда возникнуть этому чувству, если ее саму малышкой постоянно шпыняли, ругали, били, плохо кормили, одевали в обноски. Ребенок рос, не зная, что такое любовь, вот и вырос в женщину, не способную на добрые чувства.
Но с Михайловой получилось иначе. В ее душе плескалось море, нет, океан любви. После окончания медицинского училища Ксению распределили на работу в больницу. Старательная, аккуратная, немногословная Ксюша очень понравилась старшей медсестре, и та, несмотря на отсутствие у новой сотрудницы опыта работы, прикрепила ее к особым палатам. В простой муниципальной клинике больные содержались в палатах по шесть человек, но на этажах были и маленькие помещения, рассчитанные на двоих. В одном из них лежал Родион Козланюк. На интересного внешне и обеспеченного холостяка заглядывались не только медсестры, но и врачи-женщины. Однако из огромного ассортимента жаждущих его внимания Козланюк выбрал неприметную Ксюшу. Юная Михайлова оказалась легкой добычей.
Костин умолк, допил кофе и вдруг почти ласково посмотрел на медсестру:
– Вы влюбились в мерзавца сразу или на второй день после встречи?
– Не смейте так называть Родиона, – тихо, но твердо заявила Ксения. – До него у меня никогда не было отношений с парнями, я не пользовалась успехом у одноклассников. И мне никто не нравился. А Родя… Только я увидела его – тут же поняла: вот он, самый любимый, лучший, прекрасный.
– И вы стали жить вместе? – предположила я.
– Да, – кивнула Михайлова. – Это было лучшее время в моей жизни.
– Где поселились? – осведомился Костин.
– В Подмосковье, в селе Захаркино. Там у Роди был дом и хозяйство, он разводил птицу, выращивал овощи.
– Ксения, дорогая, давайте говорить правду, – попросил Володя. – Да, Козланюк числился фермером. Но на самом деле он был создателем секты, а деревня являлась ее штаб-квартирой. Думаю, надо огласить интересные подробности биографии Козланюка. В пятнадцать лет Родион первый раз попал за решетку за убийство по неосторожности. Он толкнул свою одноклассницу, которая сидела на подоконнике, а та не удержалась и выпала во двор. И хоть рухнула девочка с первого этажа, дело закончилось плохо – она упала головой на камни и скончалась на месте. На суде Родя плакал, говорил, что окно-то низко расположено, он просто дурачился и никак не мог предположить, что на земле окажутся кирпичи, что глупая шутка приведет к трагедии. Суд учел обстоятельства, чистосердечное раскаяние подростка и его прекрасные характеристики. В спецшколе для малолетних преступников Козланюк пробыл два года. Наконец вышел на свободу и… пропал. В течение восьми лет о нем не было ни слуху ни духу, где он жил, не установлено. Сам Родион, арестованный позднее за серийные убийства, на вопрос следователя, чем он занимался с семнадцати до двадцати пяти лет, ответил: «Ездил по стране, был сезонным рабочим, официально нигде не оформлялся, получал деньги в руки». Маленькая, но важная деталь: родители Родиона, известные врачи, собирали коллекцию картин, имели большую квартиру в центре Москвы и роскошную двухэтажную дачу в селе Захаркино. Очень хорошие доктора и прекрасные люди.
– Неправда! – возмутилась Ксения. – Они из больных деньги выкачивали, мне Родя про них правду рассказал. Алчная парочка. Набили и загородный дом, и московские апартаменты дорогими вещами, а к сыну в детскую колонию ни разу не приехали. Когда Родион после освобождения хотел вернуться домой, хорошие доктора и прекрасные люди родного сына вон выставили, побоялись иметь дело с юношей, который пострадал из-за дурацкой шутки.
– А может, не зря папа с мамой своего отпрыска опасались, – вздохнул Костин. – Харитон и Евгения Козланюк внезапно умерли, когда Родиону исполнилось четверть века. У мужа и жены одновременно случился инфаркт. Вам, как медику, такое совпадение не кажется странным?
– По-всякому бывает, – не сдалась Михайлова.
– Ладно, – кивнул Костин. – Через день после похорон Родион объявился в квартире родителей. Он был единственным ребенком в семье, других родственников не было, все наследство отошло парню. Младший Козланюк стал жить в Захаркине на даче, и вскоре туда начали съезжаться разные люди, они выкупали дома у местных жителей, чтобы устроиться рядом с Учителем, как теперь называл себя Родион, ставший главой секты.
Володя опять посмотрел в свой ноутбук.
– Не стану долго рассказывать, как работала сия организация. Все секты строятся по одному принципу: наивные и слабые одураченные люди отдают хитрому мошеннику-главарю (как правило, личности харизматичной, умеющей убеждать адептов, иногда владеющему навыками гипноза) все, что имеют: квартиры, машины, сбережения, коллекции предметов искусства. Что они получают взамен? Скудную еду, отвратительные бытовые условия, отсутствие медицинской помощи и работу с утра до ночи. Смертность в таких общинах очень высокая. И, конечно же, после кончины очередного сектанта все его имущество оказывается завещано наставнику. Козланюк не придумал ничего оригинального. И он так же, как и большинство других паханов подобных организаций, был жаден до женского пола. Когда Родион понимал, что человек отдал ему все, что имеет, и более не может бесплатно трудиться с утра до ночи на ферме, которая приносила Козланюку немалый доход, он просто убивал ненужного члена общины.
– Неправда, – прошептала Ксения.
– Правда, правда, – покачал головой Костин. – Вы были очередной его женой, родили ему детей. Неужели понятия не имели, что творит Родион?
– Он не виноват, – твердо заявила медсестра, – и я об этом следователю сказала. Родион Харитонович – великий человек! В общину шли отчаявшиеся люди, многие из них подумывали даже о самоубийстве. А Наставник направлял их на путь Истины. Раз в неделю Учитель собирал всех в подземном зале для углубленной молитвы, суточной.
– Давайте называть вещи своими именами, – поморщился Костин. Затем развернул ноутбук экраном ко мне. – Здесь фото из материалов дела. Вот помещение, о котором секунду назад упомянула Ксения.
– Жуть! – выпалила я. – Земляной пол, на котором валяются ватные матрасы…
– Ничто не должно отвлекать от молитвы, – заявила медсестра, – аскеза способствует обострению восприятия. А ваши духовные глаза сейчас намертво закрыты, поэтому вы меня не слышите.
– Говорите, пожалуйста, – попросила я, – мне очень интересно.
Ксения навалилась грудью на стол.
– Мы молились каждый день в пять часов утра и вечером в полночь. Но это краткие службы, всего по часу. А вот в субботу в шесть вечера начиналось суточное бдение. Оно длилось до восемнадцати часов воскресенья и проходило без Наставника, мы молились сами. Спать было нельзя, есть-пить тоже. Дети присутствовали обязательно, для них постелили матрасы. Кое-кто из малышей уставал и укладывался. Родион очень любит крошек, для них создавались все условия.
Мне стоило больших усилий промолчать и никак не комментировать последнюю фразу Ксении. А та продолжала:
– Один раз я в субботу замешкалась. Дети маленькие, много времени нужно, чтобы их покормить, одеть, а младшая, как назло, обкакалась. Пока я воду согрела, ее помыла, Наставник всех закрыл, я в запертую дверь зала ткнулась…
Послышался тихий звук, потом такой же второй, третий. К Костину начали потоком идти письма. Володя повернул ноутбук к себе, а Ксения все говорила:
– Я расстроилась – нельзя не выполнить приказ Учителя. Но делать нечего, побрела домой и вижу: по нашей главной улице едет машина, останавливается у избы Наставника, а сам он стоит у ворот. Меня никто не видел, я за углом дома находилась. Из автомобиля вышли двое в куртках с капюшонами. Родион Харитонович их к себе увел, а я домой убежала. Спустя несколько дней Учитель зашел меня с детьми навестить. Я ему покаялась, что опоздала на суточное бдение и видела его гостей. Наставник меня утешил, мол, одна пропущенная служба – это не страшно, а про посетителей ничего не сказал. Недели через две он опять в гости пришел, и случился у нас длинный разговор. Я узнала, что Учитель, осознав свое предназначение на Земле, дабы помочь отчаявшимся, решил купить Захаркино. Денег он не имел, поэтому взял взаймы у очень богатых людей. Олигархи просто так мошну не откроют, только если свою прибыль увидят. Все средства, которые зарабатывала община, Родион Харитонович передавал кредиторам, нам едва на еду оставалось. Жадные злые люди велели Наставнику заставлять всех работать на пределе сил, по выходным прикатывают за данью. Их я и видела. Вы обвинили Родиона в том, что он эксплуатировал своих учеников, а Учитель мучился, поступая так, мечтал об ином – создать поселение, где все обитатели лечат душу. Но тело не может существовать без пищи, и жить людям где-то надо. Ради чужого блага Родион кредит взял, мы его уже почти выплатили. Еще год-другой, и зажили бы, забыв о тяжелом труде. Но не получилось.
Михайлова опустила голову и повторила:
– Не получилось.
– Так откуда у вас браслет? – задал Костин вопрос на другую тему.
Ксения прижала руки к груди.
– Родион Харитонович преподнес. Простите, Лампа, что вам про подарок от незнакомца соврала.
– Зачем вы вывели из строя видеокамеру? – последовал второй неожиданный вопрос Володи.
– Я не ходила в парк уже давно, – вздохнула Михайлова.
– Браслет на фото ваш? – начал давить на нее Костин.
– Да, – подтвердила Ксения.
Владимир нахмурился.
– Хорошо, поверю, что вы не гуляли в парке. Но как украшение могло оказаться на чужом запястье? Вы же его не снимаете.
– Нет, снимаю, – возразила Ксения, – на работе не ношу, медсестрам нельзя использовать бижутерию. Еще ничего, если цепочка на шее, а кольца-браслеты под строгим запретом как рассадники инфекции. Некоторые наши сотрудницы плюют на инструкции, но я их четко выполняю. Браслет ношу исключительно в свободное время, но он всегда со мной, лежит в сумке. Вот сейчас смену закончила, поэтому надела свой талисман. Он меня подпитывает, забирает негатив, наполняет положительной энергией.
– А где находится сумочка, пока вы по отделению бегаете? – заинтересовалась я.
– В моем кабинете в шкафу, – пояснила Ксения.
– Комнату запираете? – продолжала я.
– Конечно, – подтвердила медсестра. – У нас везде электронные замки, надо пароль ввести. Я доверяю персоналу, здесь работают честные люди, но пациенты, уж извините, попадаются разные. А в моей рабочей комнате шкаф с лекарствами. Даже если на секунду покидаю помещение, непременно его запираю.
– Похоже, чужой человек не мог взять ваш браслет, – подчеркнул Костин.
– Наверное, нет, – после небольшой паузы ответила Ксения. – Да и зачем?
– Чтобы продать, – подсказала я.
Михайлова погладила украшение.
– Но браслет со мной, его никто не стащил. Вот он, любуйтесь!
– Странно дарить любимой женщине черепа, – заметила я. – Обычно мужчины преподносят украшения в виде цветов, бабочек, птичек, сердечек.
– Глупая ерунда оставляет меня равнодушной, – хмыкнула Ксения. – И это не черепа, а вместилище духовной энергии предков Учителя.
У Ксении зазвонил телефон, она схватила трубку:
– Алло, кто это? Добрый день, Вера Ивановна. Ой, ой, конечно, приеду.