Глава 15
Не успели мы войти в просторный предбанник, как сидевшая за столом у двери с табличкой «В.Б. Милов» женщина вскочила:
– Валерий Борисович, к вам…
– А-а-а! Наконец-то! – сердито воскликнула стройная дама, стоявшая у окна. – Рада встрече. А теперь объясните, по какой причине ваша сотрудница до обморока напугала мою пожилую маму, сообщив ей о безвременной кончине ее дочери? И найдите веские аргументы для объяснения произошедшего! Отговорки «Простите, мы перепутали, человеческий фактор, ничего не поделаешь – выгоним дуру-сотрудницу» я слышать не желаю.
– Давайте пройдем в мой кабинет, – предложил владелец клиники. – Ольга, подайте напитки и принесите документы Зайчевской.
– Чай, кофе? – пропищала секретарша.
Разгневанная дама поправила бусы от Шанель, висевшие на шее.
– Лучше цианистый калий. Не мне. Сотруднице, которая беседовала с моей мамой. Я хочу видеть, как мерзавка яд выпьет.
Валерий Борисович распахнул дверь.
– Прошу вас. Ольга, узнайте, кто разговаривал с пожилой женщиной, и этого человека немедленно в мой кабинет.
Помощница опрометью кинулась в коридор. Мы вошли в кабинет и сели за длинный стол. В помещении наступила мертвая тишина, которая длилась до тех пор, пока в дверь не вбежала запыхавшаяся девушка с вопросом:
– Звали меня, Валерий Борисович? Я Анна Колпакова.
– Это вы общались с матерью пациентки Зайчевской? – сухо поинтересовался Милов.
– Да, – кивнула сотрудница, – мне Валентина Григорьевна велела. Но соединиться получилось не сразу, телефон не отвечал. В карточке был указан номер для связи с родственниками, мы всегда об этом просим. Елена Михайловна сообщила, что дает контакт своего брата Бориса. Я стала ему звонить, однако он не отзывался. Сегодня утром я попросила компьютерщика Юру попытаться найти кого-нибудь из других родственников. Парень обнаружил домашний номер, там сразу отозвалась женщина, сказала, что ее зовут Ксю.
– Это моя мать Ксения Кирилловна, – процедила сквозь зубы ожившая покойница, – ей не сегодня-завтра восемьдесят стукнет. И вы сообщили пожилому человеку про смерть единственной дочери?
Анна сильно покраснела.
– Не знала, что говорю с пенсионеркой, голос был молодой, звонкий. Я спросила: «Елена Зайчевская здесь живет? Можно с кем-то из ее родственников поговорить?» Она ответила: «Слушаю». Потом засмеялась и добавила: «Я ее сестра младшая, мне недавно двадцать исполнилось».
Зайчевская смутилась.
– Ну… мама любит пошутить. И на самом деле голос у нее, как у девочки.
– Только поэтому я сказала ей о кончине Елены, – оправдывалась Анна. – Матери бы никогда про смерть дочери по телефону не брякнула. Я же не дура.
– Документы Елены Михайловны где? – уже другим тоном спросил Валерий Борисович.
– Все бумаги у Валентины Григорьевны, – отрапортовала девушка.
– Хорошо, Анна, вы свободны, – кивнул владелец клиники. Проводил глазами убежавшую сотрудницу и посмотрел на разгневанную даму: – С одной проблемой мы разобрались. К сожалению, ваша мать представилась Анне как…
– И что? – взвилась ракетой Зайчевская. – Почему я у вас покойницей числюсь? Вот главный вопрос.
Милов открыл ноутбук.
– Извините, минуточку терпения. Вот копия паспорта. – Валерий Борисович развернул компьютер экраном к посетительнице. – Ваш документ?
– Да, – кивнула Зайчевская. – Ничего не понимаю…
– Мы пока тоже, – отозвался Костин.
– У вас на ресепшен идиоты или слепые? – закричала пациентка. – Не видели, что на фото один человек, а перед ними стоит другой?
– Маска и очки! – подпрыгнула я. – Вот зачем спектакль!
– Что? – не поняла настоящая Зайчевская.
– Женщина взяла у какого-то из родственников врача Кричевской печать с бланком и сама накатала справку про аллергию на все. Не хотела, чтобы ее узнали, – тараторила я. – Она была с кем-то знакома в клинике, прятала свою внешность.
– Кричевская? Тамара Леонидовна? Но она же умерла. Год назад или чуть больше. – Елена Михайловна удивленно приподняла бровь. А потом вдруг зачастила: – Черт, черт, черт… Мой паспорт! Эдик! Вот дура! Да, полная дура!
– Кто? – резко спросил Костин.
– Верка! – застучала кулаком по столу Зайчевская. – Это моя двоюродная сестра. Идиотка полная! Сошла с ума на почве мужа. А Эдуард негодяй, дундук, спит со всеми. Верка то поджог устроит, то потоп, то петарду в окно бросит. Надоело ее из полиции выручать.
Милов поднял руки.
– Елена Михайловна, я сдаюсь. Ничего не понимаю.
Зайчевская схватилась за щеки.
– Если моя мама из-за этой свихнувшейся идиотки инсульт заработает, я Верку удавлю. Мамочка с высоким давлением слегла.
– Необходимости душить двоюродную сестру нет, – мрачно перебил ее Костин, – она уже умерла.
– Умерла… – эхом повторила Елена. – Ну да, дурочка наша скончалась… То-то Эдьке счастье – теперь все деньги деда его. Вот он загудит…
Я, сидевшая около Елены, погладила ее по плечу.
– Давайте выпьем чаю или кофе, а вы нам подробно расскажете про Веру.
Валерий Борисович нажал на кнопку селектора:
– Оля, нам сюда поднос. Неси все.
Елена Михайловна зашмыгала носом.
– Глупая Вера! Я, как только этого Эдика увидела, сразу ей сказала: «Верка, парню только деньги нужны». Нашла себе мужа – танцовщик из эротического шоу. Представляете?
– Профессия еще ни о чем не говорит, – не к месту высказался Вовка, – порядочным человеком можно оставаться в любой ситуации.
Елена шлепнула ладонью по столу.
– Нет! Голые танцоры продажные. Да я…
Из уст дамы полился рассказ, который она не прервала, даже когда помощница Милова притащила в кабинет поднос с закусками. История Зайчевской не показалась мне оригинальной, я уже слышала подобные.
Кирилл Мефодьевич, дедушка Елены, недолюбливал старшую внучку. Как Лена ни старалась, угодить старику не могла. В детстве она не понимала, почему дед никогда не делает ей подарков, зато охотно сыплет замечания. Леночка училась на одни пятерки, помогала по дому, а став студенткой, служила у капризного Кирилла Мефодьевича бесплатной домработницей. Он никогда ее не благодарил, наоборот, ругал за плохо отглаженные рубашки, за нерадиво помытые окна, за… В общем, за все.
Почему Лена, несмотря на злобный характер деда, продолжала к нему ходить? Ей было жалко маму. Если она, Лена, сбежит, так сказать, с подводной лодки, то помощницей старика по хозяйству должна будет стать Ксения Кирилловна.
У мамы Елены была сестра Надежда. Вот ее дочь Веру дедуля обожал. Троечница Верочка всегда получала от него замечательные презенты и деньги на осуществление своих желаний. Лена считала, что любовь доказывается не словами, а делами, поэтому не произносила вслух сладких слов. Поведение же Верочки было кардинально иным. Она целовала, обнимала дедулю, говорила старику, как его обожает, но когда он сломал лодыжку, в больницу к нему с домашней, собственноручно приготовленной едой бегала Лена, не умевшая петь соловьем про любовь. А Вера только один раз заглянула в клинику и, пробормотав: «Дедусик, обожаю тебя. Извини, у меня насморк, боюсь тебя заразить», исчезла.
Дед тогда сказал Лене:
– Видишь, какая Верушка заботливая. А ты! Глаза вон красные, а у меня в палате толчешься.
Кирилл Мефодьевич, известный ювелир, был небедным человеком. Лена никогда чужие деньги не считала, однако понимала, что у дедушки есть копеечка на черный день. Но внучка и предположить не могла, каким богатством обладает вздорный старик, ни разу не отдавший Ксении ни гроша за купленные ею для него продукты и вещи. После его смерти семья ювелира узнала о шести квартирах, двух дачах и нескольких машинах, о солидных счетах. Но основной доход Кириллу приносила созданная им сеть мастерских по ремонту и изготовлению украшений по эскизам заказчиков. И все это унаследовала Вера. Ксении Кирилловне и Лене в голову не пришло отсуживать свою законную долю, они молча ушли от адвоката.
Заполучив состояние, Вера стала швыряться деньгами, продала две квартиры и вышла замуж за Эдика, знакомство с которым состоялось в клубе для женщин, где парень отплясывал на сцене голым.
На момент свадьбы с танцовщиком родители Веры уже умерли. Тетка, Ксения Кирилловна, пыталась отговорить племянницу от неразумного брака, но потерпела неудачу. Вера устроила пышное бракосочетание, поселила молодого мужа у себя и принялась его баловать. Эдик перестал играть мышцами перед зрительницами, запихивающими ему в плавки стодолларовые купюры, стал генеральным директором ювелирного холдинга, принялся менять дорогие иномарки. И все бы ничего, но на симпатичного, а теперь еще и богатого парня представительницы слабого пола вешались гроздьями. Эдик был хорош собой, прекрасно танцевал, модно одевался, легко поддерживал разговор на любую тему и лучился обаянием. Вера ревновала мужа так, что не описать словами.
Молодая женщина не работала, времени и денег на слежку у нее было в изобилии. Она нанимала частных детективов, те следили за Эдиком, делали фото, потом рассказывали заказчице, с кем и где встречался ее муж. Супруга моментально принимала меры: мазала дверь соперниц дерьмом, царапала их машины, звонила им на службу и говорила коллегам об очередной обожэ мужа-прелюбодея гадости. Постепенно способы мести обманутой жены становились все изощреннее, если не сказать – извращеннее. Петарда, брошенная в окно квартиры, поджог забора дачи… Фантазия Веры зашкаливала. К одной сопернице она, приняв соответствующий облик, нанялась в домработницы. Целую неделю усердно мыла полы, заслужила доверие, а когда ее оставили в квартире одну, устроила погром: перебила всю посуду, порезала вещи хозяйки. Покидая поле боя, Вера оставила на кухне записку для законного мужа своей соперницы: «Спроси у своей проститутки, по какой причине я ей урок преподала».
– Уверена, это Вера купила путевку в ваше СПА, чтобы очередную любовницу Эдуарда наказать, – завершила рассказ Елена. – Не знаю, что на сей раз она придумала. И наверняка помогала ей, как всегда, лучшая подружка Зина, дочка Кричевской. Без сомнения, именно она справку про аллергию смастерила, взяла печать и бланки, от покойной матери оставшиеся. А Эдькина любовница Веру убила. Явно эта девка хочет выйти замуж за бывшего стриптизера и захапать то, что ему в наследство от жены достанется. Дед был мерзкий старикашка. Хорошо, что он мне ни копейки не оставил, его деньги несчастье приносят.
