Очнулся он связанным.

На полу.

Кощей обездвижил его с маниакальной дотошностью: стопа к стопе, колено к колену, кисть к кисти. Извивайся, как червяк на крючке, – не поможет. Была использована веревка для бирок, которые вешают покойникам: здоровенная бухта с этой веревкой стояла в боксе при въезде в морг, отматывай сколько хочешь. Капроновый шпагат, свитый из множества тонких нитей, – попробуй порви.

«Блин, ничего ведь не почувствовал!» – рассердился Шурик. Вот так запросто дать этому клоуну себя связать… зачем снова пил, зачем добавил?! Пень и есть пень, правильно она сказала…

Татьяны в «салоне», ясное дело, не было. И не могло быть: девочку давно увезли в реанимацию. А жаль, красивый сон… Из комы она так и не вышла, хотя после ее великолепного «да» участники брачной комедии вправе были ожидать полного хеппи-энда. Увы, невеста вернулась в сознание, только чтобы подтвердить согласие на брак, и не больше. «Аномальный случай», – выразился врач, скрывая за аккуратной формулировкой абсолютную растерянность.

– Эй, урод, – истерично позвал Шурик. – Развяжи, не смешно!

Закатов не откликнулся. Вообще все, что он дальше делал, он делал молча. Подкатил опустевшую тележку, взгромоздил на нее пленника. Шурик взбрыкнул, предпочитая грохнуться на пол, чем вот так покорно сносить эту хрень. И тогда к его лицу был поднесен секционный нож.

Жуткая штука – если в чужой руке.

Не тратясь на слова, Закатов перевернул напарника на спину, задрал руки ему за голову и привязал сцепленные кисти к раме. Примотал ноги к рабочей поверхности, фактически распял жертву. Только после этого распорол одежду – сверху вниз, от горла до паха. Треники – вместе с трусами.

Бледное срамное хозяйство, сморщенное от испуга и холода, сбрендившего спортсмена пока не заинтересовало. Он освободил грудь и живот Шурика, что-то там выводя пальцем. И если до сих пор тот все сносил, загипнотизированный порханьем лезвия перед глазами, теперь взбунтовался не на шутку:

– Ты ошизел?

Закатов взял голову приятеля за волосы и полоснул его по щеке. На тележку обильно потекло.

– Сука… – прохрипел Шурик. – Да что ж ты…

Кощей приблизил свое лицо к его лицу. С минуту они смотрели друг на друга. Глаза у Кощея были странные: черные, словно смолой залитые, с крохотными отверстиями зрачков.

И настал конец света в одном отдельно взятом морге. На радость товарищу Сталину, мечтавшему о чем-то подобном. Костян Закатов опустил тележку почти до пола, оседлал обездвиженное тело, прижав его для надежности коленом, а потом… потом…

– А-а-а! – завопил Шурик. – А! А! А!

Используя кончик ножа как инструмент для рисования, Кощей что-то сосредоточенно выводил на груди жертвы. Времени это заняло немного, рисунок был несложен. Кровь украсила работу, добавив яркости и живости. А что, любопытный образчик боди-арта, возведенный в ранг концептуализма. Когда художник слез с измученной модели, та, приподняв голову, попыталась посмотреть, что же изображено на груди.

Две широкие соединенные дуги со стрелками на концах. Этакое веретено, поставленное вертикально. Одна стрелка смотрела вверх, вторая – вниз.

Что это? Зачем это?

Никак было не охватить умом происходящее: все было нереально. Закатов между тем прилаживался к области Шуркиного таза, расчищал операционное поле от распоротой одежды. Инсталляции, как видно, не хватало законченности, последнего штриха.

– Хватит, – взмолился Шурик.

Кощей, усмехаясь, вытащил из тряпок его мошонку, бережно оттянул и – чтоб было хорошо видно – занес нож. Как это, изумился Шурик, наблюдая за происходящим словно со стороны. Разум проваливался. Не может быть… нет, это не со мной…

Чик!

Он захлебнулся воем.

Хотя чего кричать? Операция кастрации быстра и почти безболезненна. И в общем-то не страшна. Разве что мир вдруг меняется непоправимо и безвозвратно.

У насилия много граней…

В качестве итога мучитель выдал одну-единственную фразу. Произнес, чеканя каждое слово:

– ПОЙДИ И СДЕЛАЙ.