6
Вернулись с презервативами – и сразу за дело. Жар в голове нарастал. Нетерпение давило снизу в мозг, как поршень.
Трупы лежали в общей холодильной камере, чем-то неуловимо напоминавшей столовую общепита. По стенам тянулись охлаждающие элементы. Клиенты размещались на полу, на носилках – чуть ли не вповалку. Шурик подтащил к выходу нужные носилки и водрузил безымянную красотку на «мотылька» – то есть на такелажную тележку о четырех колесиках. Очень удобная была тележка, хоть и нештатная, диковинная. Внизу педаль: нажимаешь – и рабочая поверхность поднимается. «Рога» – в форме буквы «V». Весьма кстати. Ноги девушки оказались как раз на «рогах», то есть – раздвинуты.
Шурик дотолкал «мотылька» в салон.
Больница была маленькой, а морг при ней и вовсе крохотным – по меркам нормального городского. Одна-единственная секционная (которую называли салоном) выполняла универсальные функции, что вызывало законное недовольство патологоанатома. Иногда, скажем, в этом помещении устраивали посиделки, когда кто-нибудь проставлялся, а второй этаж уже закрыли. Или на Новый год. Это не абсурд и не Кафка – просто здесь было почему-то теплее всего, непонятно почему (на первом этаже стоял дубак, особенно по ночам). Даже Эдик предпочитал везти клиента сюда, а не к себе в клетушку, хотя в приличных местах гримеры на секции категорически не работают.
В центре секционной громоздился стол с торжественной мраморной плитой. Никакого пластика. Лежал на нем разбившийся на мотоцикле парнишка, которого Эдик поручил их заботам.
– Раз-два взяли? – предложил Кощей, похлопав по столу.
– Можно не перекладывать, – сказал Шурик. – Смотри как лежит.
Они обошли тележку, любуясь доставшимся им богатством. Девчушка была совсем еще молода, моложе наших героев. Девственница, поди. Призывно раскинутые ноги притягивали взгляды… Шурик снял с пальца ноги бирку – кусочек желтой медицинской клеенки, на которой был написан шариковой ручкой номер истории болезни, – и провозгласил:
– Спящая красавица!
Тело было холодным, но закоченеть еще не успело. Самое то.
– Кому-то ведь такие достаются, – вздохнул Кощей.
Шурик засмеялся:
– Нам, дурак. Нам и досталась.
– Да я про живых.
– Какая, бляха, разница?
Маханули спиртяги – по четверть стакана. Шурику такая доза как слону дробина, проверено не раз, а вот для Закатова, похоже, это было уже чересчур.
– Я первый, – сказали они хором и с удивлением уставились друг на друга.
Кощей вспыхнул, заводясь («Первым буду я!»), расправил плечи, попер, бычара, но Шурик легонько толкнул его в направлении раковины («Попей водички»). Того изрядно мотануло. Едва не упав, Кощей схватился за кран, ударился спиной о стену и сполз на корточки.
– Я должен быть первым! Я!
– Посиди, Костян, проветрись.
– Как ты не понимаешь? – застонал Кощей, рванулся встать – и встал. На четвереньки. – В этом же весь смысл… Я первый… Если не я, то… Блин… Тебе, Шурик, – говенная дырка сгодится, мертвяк чокнутый! Ты вообще любил когда-нибудь?
– Приплыли. Я родину люблю, ты, чумной.
– Когда-нибудь и родине засадишь по самые яйца.
– Короче, я к станку, – с удовлетворением подытожил Шурик.