Глава 13

– Здесь град ставить будем! – Брячислав топнул ногой по земле, припечатывая решение, вскинул меч к Яриле и начал спускаться с холма.

Место удачное. Большая долина с выходом к озеру. Земля жирная, чёрная. Урожай обещает большой. Нужно, сколь сможем, вспахать да озимые посеять. Зерно доброе брат добыл. Правда, пахать не на чем, ну да на то смекалка дадена человеку. В старину глубокую люди вообще лопатами обходились…

Остановился князь, ещё раз вокруг посмотрел, и словно въявь увидел будущий град: терема просторные, народу множество, торжища богатые, стены могучие, высокие и – каменные, словно в Царьграде. Небывалые ещё на новой земле. Увидел на миг краткий, но и его хватило, чтобы сердце замерло, удар пропустило. Великое задумал Брячислав. Да хватит ли сил и воли, чтобы исполнить такое? И словно дружеская рука ему на плечо легла, голос в голове услышал могучий, бесплотный: «Хватит, не волнуйся! Правь по совести. Друзей привечай. Врагов уничтожай безжалостно. Земля нам по нраву сия, и придём мы вместе с племенем славянским, станем оберегами вашими…» Вздрогнул князь – сам Святовид ему ответил. И когда к дружинникам, ожидающим его, спустился, был ликом светел и задумчив. На вопрошающие взоры ответил, повторив то, что на вершине холма произнёс:

– Здесь граду славянскому быть и земле новой!

И ответила дружина криком радостным:

– Гой-да!..

С того дня немало времени минуло. Уже и зима в разгаре, и день на прибыль пошёл. Выросли стены вокруг городка. Дубовые пока, правда. Нужно каменных дел мастеров дождаться из Арконы, тогда и ставить начнут. Жили, пока, конечно, в землянках. Вырыли шесть штук. Три – для людей. Столько же – под припасы. Успели и поле на пробу вспахать. Небольшое, жаль, но озимые посеяли. Правда, колебались долго – зерно ведь здесь драгоценность невиданная. А ну как не взойдёт? Но решились. А тут и снег покровом белым пал. Да стаял, хвала богам. Потом долго его ждать пришлось. Даже зелёные ростки успели проклюнуться, сердце и теша, и тревожа одновременно. Радуя – что может здесь хлеб расти. Тревожа – что ударят морозы неведомые, и помёрзнет посев. Сгинет. Но не попустили боги родовые. Не дали беде свершиться. Вновь пал снег, и не успел стаять, как грянули морозы, прихватив его прочно тёплым одеялом для посевов. И уже не сходил. За время же после посева и жилища успели сладить, и корабли на берег вытянуть да на зимовку поставить. Поставили частокол на скорую руку, затем принялись за прочее: построили кузню, срубили навесы для будущей добычи. Начали фундаменты из камня дикого ладить под будущие избы. Брячислав уже знал, что больше поисков не нужно. Останутся здесь славяне, станут земли окрестные обхаживать. И отсюда уже пойдут охотники, места новые осваивающие, пешим али конным ходом на все стороны света.

С едой было хорошо, дружина не бедствовала. Хлеба Гостомысл привёз столько, что хватит людям и посеять, и до новинок дожить с запасом. Хватало и дичи лесной. Кабаны да олени со стола дружинного и не переводились. Успели и ягод пощипать, и грибов насушить – тут чудинки расстарались. Гирляндами с грибками все стропила были увешаны, и мешки под потолки погребов высились горами.

А на день Даждьбога и Марены радость случилась великая – родила сына Анкана, жена Слава. Ошибся Храбр в днях. Посчитал неверно. Люди дружинные радовались не меньше, чем родители дитяти. Словно теплом обдало заскорузлые души, когда из-за полога, которым комнатка, выделенная семье, была отгорожена, крик раздался тонкий, возвещая о рождении нового славянина. Роды легко прошли. И Анкана, и дитятко здоровы были. А молоко в груди материной не переводилось. Слав на жёнку свою надышаться не мог. И, услышав кряхтение сонное младенца или крик требовательный, расцветали улыбками суровые воины.

А к весне всех чудинок разобрали. Ни одна в девках не засиделась. Сыграли свадьбу, одну, правда, на всех. Но так и заведено было со стародавних времён. Счастливцы сидели за столом, улыбались, целовались, вызывая добрую зависть тех, кому не повезло сердце девичье завоевать. Ну, да и их час придёт. Никуда не денется.

Одно князя тревожило – где те племена неведомые, о коих поведали первые разведчики? Словно вымерли окрестности, ни единого следа не было, что люди здесь есть. Или прячутся, напуганные невиданными пришельцами? И рыскали по округе дозоры, готовые в любой момент тревогу поднять. Но пусты окрестности вокруг будущего града. Нет ни единой души. Лишь зверь дикий косит лиловым глазом непуганый.

Уходили добытчики на три, четыре дня пути от лагеря. Изучали места, в которых поселились. Выяснили, что озеро, на котором стали, огромно, словно море. Но оно не одно. Судя по всему, несколько таких вместе соединены реками и рукавами в единое целое. По-хорошему, пройти бы все, глянуть, что и как, да времени лишнего нет. И людей не хватает. Жильё надо ставить, запасы по возможности пополнять. Отложили на весну, после того, как поля засеют, разведку вести. Пока только бегло обследовали.

Брендан, правда, порывался идти руды искать, следы которых в устье реки нашли, по которой на озёра попали, но и его князь не пустил. В одиночку опасно. Он всё же не воин. Хоть и может за себя постоять, да сил у него не так много, по сравнению со славянами. А про себя князь решил: как ещё девок привезут, женит обязательно бывшего монаха на славянке. Ум у ирландца светлый, да тело подкачало. И знаний много. Речь славянскую освоил, и говорил уже не задумываясь над тем, как предложения строить. Вылетали слова бегло, без запинок и чисто.

А ближе к весне предложил Брендан князю махину невиданную, чтобы поля легче возделывать было: поскольку лошадей да быков не было, изладил он модель крохотную, чтобы понятно было, чего задумал. Несколько валов на раме прочной, связанные шестернями самодельными, из лучинок круглых, в кои шипы деревянные вставлены и в дыры зацепляются. С рукоятью и системой блоков. Длинный канат на последнем валу намотан, а на первом – колесо, словно мельничное. Крутишь рукоятку крохотную, а та силы человеческие увеличивает. Вытягивает трос, к которому и плуг, и борону прицепить можно без особого напряжения. Это же сколько времени и сил сэкономится!

Подивились люди увиденному, порадовались. На пробу за неделю механизм сколотили, опробовали на расчистке снега. Заработала махина. Правда, сразу и слабые места выяснились – разбивались отверстия в валах, в кои зубья входили. Да, слабо дерево оказалось. Впрочем, решили дело просто – оковали края железом дурным, которое ни на что другое не годно. Зубцы тоже из него сделали. Проверили вновь – на пахоту хватит, отработает, сколь требуется. Доброе дело! Хорошо Брендан придумал!

Как пригрело солнышко да снежный покров ноздреватым стал, посерел и осаживаться начал, нарезал князь поля общинные. Какие под рожь, какие под пшеницу. Где будут репу сеять, где лён и прочее. Стали лес рубить, заготавливать. Приедут поселенцы – скотину привезут. Понятно, что корм к тому времени будет, благо разгар лета красного наступит. Но вот содержать-то нужно место? И избы рубить так же? И амбары, и клети, и риги под зерно? Склады, мастерские? Много леса необходимо, ибо град вельми велик будет. Так что пока деревья можно и здесь рубить, расчищать округу под будущий град. Но наступит время, когда придётся лес по воде сплавлять либо на волах везти.

А ещё князь задумался над двулодником. Уж как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло! От безысходности на неслыханное пошли, и получилось на диво удачно! Корпуса глухие, ни дыр, ни отверстий. Крышки люковые плотно прикрыты, воде внутрь проникнуть не дают. Палуба, на брусьях, корпуса соединяющих, велика. На ней изба стоит. Людям удобно, привычно. И места под груз много, и запасы большие в путь взять можно! Да везти всё, что угодно. Правда, слаженность нужна между членами команды, но это уже преодолимо. Кормчий командует – люди исполняют. Всю зиму они с Бренданом вдвоём малые модели строили таких вот двулодий. Пытались по славянскому образцу корпуса измыслить – не получалось. Медлительны да неуклюжи такие корабли были. А вот узкие ромейские каторги как нельзя лучше для этого корабля подошли! Будет время, надо попробовать построить подобный двулодник. Сразу корпуса глухие ладить, с дощатыми бортами наборными, чтобы дыры от вёсел не заделывать наспех покрышками кожаными. Поднимать борта, дабы можно было, коли ветра не станет, на вёслах идти. Пропорции опытным путём подобрали, сделали модель малую, да убрали с глаз пока. Ещё не настало время для этого.

Прочий народ тоже без дела зимой не сидел. Помаленьку лес строевой заготавливали, будущее место под град расчищая да складывая брёвна для будущего строительства. На охоту ходили. Мяса для двух с лишним сотен людей много надобно. Кузница вообще без передыху работала: топоры, пилы изготовить да поправить, опять же – прочее: ножи, скобы, припас всякий, чтобы упряжь изготовить для привезённых быков и лошадей. Телеги ладили про запас. Да мало ли дел у славянина длинными зимними вечерами найдётся?

Изготовили станки ткацкие, посадили за них чудинок. Эпика их быстро ткацкому ремеслу научила. Потом через Брендана рассказала, как сделать станы мастериц удобнее и лучше. Опять попробовали – получилось удачно! За холода чудинки всю шерсть, из Лондиниума прихваченную, перепряли да тканей наткали. Пошили всем одёжу новую. И себя не забыли, конечно. Дружинники за два года похода, естественно, поизносились. Редко у кого одежда в порядке, хоть и следят за ней тщательно. Нашлись и обувных дел мастера, благо кожи навалом, дубов тоже немеряно в округе, есть чем кожу обрабатывать…

А там и весна пришла. Стаял снег, просохла земля. К тому времени построили машину невиданную, Бренданом измысленную. Налились почки соком, заплакали берёзы в туеса, живицу даря людям. Сосны да ели смолой сочиться стали, бережно людьми собираемой. Как трава проклюнулась, вышел Брячислав в поле будущее, велел вспашку начинать. Сам лично первую борозду прокладывал. И не сохой-суковаткой, а настоящим плугом, с отвалом стальным. Резал лемех землю, словно нож масло, и пахла та земля вкусно, до одурения. Паром исходила, ясно видимым в светлых лучах Ярила. Потом два дня отдохнуть дали полю чистому, выбрали между делом коренья ненужные, мусор всякий да камешки. И поутру третьего дня вышли одетые в новые белые рубахи, до того бережно сберегаемые, славяне-сеятели. Песню-наговор пели-приговаривали, просили у богов урожая да удачи. И чтоб Ярило лучами своими не палил зря будущий урожай, а грел ласково. Ветер-ветрило дабы почву не сушил попусту, а, наоборот, тучи пригонял с дождём, чтобы семя соком наливалось. Кидали зерно, до того неделю на солнышке тёплом выдержанное, не слишком густо, но и не редко, щедрой рукой. Следили, чтобы не было пропусков, чтобы ровно оно в пашню легло. Как закончили, вновь закрутилась машина, потянула бороны, чтобы спрятать зерно от круглых птичьих глаз, из лесу наблюдающих за людьми. Бороны те простые. Ели да сосны с ветвями обрубленными. Таких машина шесть штук сразу волокла, и трое людей, крутящих ворот, никакой натуги и усталости не испытывали. Словно воду из колодца достают.

А потом чудинки всех удивили – вышли к полю все, что в граде жили. С ними и Эпика-гречанка. Несёт барабан большой, круглый, тонкий. В руке – колотушка. Одеты все женщины одинаково, как в родной земле одевались. В кухлянках меховых, бисером да крашеными иголками еловыми вышитыми. На краю поля в круг выстроились. Ударила гречанка колотушкой по барабану, ритм стала отбивать. А девы чудинские танец начали. Словно чайки белые над морской волной кружатся. Руками, будто крыльями, плещут, вскрикивают дружно высокими голосами. И Анкана Славова за главную у них. Ведёт хоровод, отплясывает задорно. Хорошо у них получается. Сбежался народ, смотрит на диво невиданное. Кончилась пляска, разошлись девицы к своим мужьям. Жмутся к ним, ласки просят. Анкана к князю подошла, пояснила – обычай такой у их племён родных. Просят женщины удачи у небесных богов для своих мужчин. Оттого и пляску эту устроили. Но если не по нраву это мужьям, то не будут женщины больше подобное делать. Князь молодку успокоил: раз на доброе дело старались, так почему бы и нет? А угадали верно – от этой вспаханной земли жизнь их дальнейшая зависит. Будет ли она сытной или впроголодь придётся следующую зиму жить.

После посева принялась дружина за великую стройку. Стали ров копать вокруг частокола да строения будущего града рубить. Разослали на все четыре стороны первые отряды чертёж земель новых делать, полезные руды искать да прочее, что в хозяйстве сгодится. Спустили одну из лодий на воду. На ней сам князь решил по озёрам пройтись, посмотреть края, где славяне жить теперь будут. Благо все при деле, знают, что каждому поручено. А надзирать за исполнением у славян не принято. От работы и так никто не отлынивает. Взвился парус, тронулась лодья от пристани, свежей древесиной белеющей. Ветер ровный, попутный. Поскрипывают снасти, хлопает ткань паруса, Громовник алый, знак воинский, гордо на воды смотрит. Не просто люди пожаловали. Дружина!

Прошли озеро насквозь. Нашли проход, двинулись дальше. Там тоже озеро огромное, и опять с другими соединяется. Богатые земли. Благодатные! Рад князь. Лишний раз уверился, что правильно тогда осенью решил сюда идти, несмотря на риск смертельный. Не зная, что ждёт дружину в новой земле… Но сколько славяне озёра и речки ни бороздили, не нашли людей. На следы их наткнулись: на берегу стоял шалаш на высоких столбах. Поднялись – там скелет лежит. Длины не больно великой. Мужской. По костям определили. Одёжа почти истлела, но из кожи тонко выделанной, понятно. Рубаха до бёдер. Штаны длинные, из двух штанин по отдельности. Рядом лук простой. Стрелы. Небольшой топорик каменный. Нож. Также из кремня. Копьё с опять же каменным наконечником. В ногах – горшочки из глины необожжённой. В них следы жира, зёрна какие-то, связка длинных коричневых листьев. И предмет непонятый. Как трубочка. На конце – чашка. Дивились долго, но зачем – понять не смогли. Разорять не стали. В знак уважения решили оставить каравай хлеба усопшему. Пусть его душа попробует. Может, по нраву славянская еда придётся, тогда пускай душа своим соплеменникам слово доброе замолвит о пришельцах новых.

Через месяц вернулись. Валы вокруг града уже начинают очертания проявлять. Первые избы, белыми стенами хвалясь, к небу крыши вздымают. Люди довольные, счастливые – дело спорится. Да и со дня на день переселенцев ждут. Немного уже осталось. В любой момент появиться могут! Князь град обошёл, тоже доволен остался. Отметил, что ещё не достроено, на что внимание в первую очередь обратить надо. Поля осмотрел со всем тщанием – хорошо рожь взялась, да и пшеница не уступает! Стебель сильный, крепкий. Цвет здоровый. Добрый урожай надо ждать! Репа тоже из земли так и лезет, горох со льном не отстают… Словом, что посеяли – всё принялось! Да дружно так!

Ознакомился Брячислав и с проблемами – птица начала одолевать. И ладно бы обычные воробьи или вороны, так вышла из дремучих лесов невидаль несусветная – чуть ли не в сажень длиной, перья рябые, на лбу нарост безобразный. Ходят стаями. Один, похоже, вожак. У него самые большие перья. Остальные помельче. Чудинки плачут – в лес не выйти. Как увидит их чуд пернатый – бросается на девиц, щиплет больно за ноги. Крыльями распущенными бьёт. Словом, нет житья от птицы невиданной. Князь рассерчал, велел чуда изловить, на суд его представить… И только тут узнал, что мужья девиц от них самих жалоб не слышали. Молчат чудинки, что птица лесная их обижает. Боятся сказать, чтобы не засмеяли. Хорошо, Анкана осмелилась князю пожаловаться! Не зря её остальные старшей выбрали! Посмеялись мужчины, да тут же, не откладывая, охоту устроили. Они-то в лес долго не ходили. Не до того было. А мяса пока хватало – много набили прежде… Словом, времени чуток прошло – волокут добычу. Верно, страхолюдная птица. Такую увидишь ночью – испугаешься с непривычки. Шипят, фыркают, курлыкают. Трясутся в злобе. Бросили сетку с пойманными злодеями перед Брячиславом. Тот сторону обиженную выслушал, приговор вынес: на сковородку злодеев! Пробу снимать будем. Расплакались чудинки – жалко им птицу. Но суд княжеский суров, да справедлив: не обижал бы чуд лесной девок у славян – никто его и не казнил бы смертью лютою! Сказано – сделано. Голову махом срубили. Выпотрошили. Глиной обмазали, в землю закопали, сверху костёр развели. Едва дождались, пока угли прогорят – такой аромат от костра пошёл, что все стоят, слюнки глотают… Потухли угли, разгребли их, вытащили ком глиняный, оббили покров вместе с перьями – попробовали… Едва языки не проглотили! Вкуснятина необыкновенная! Уже сознательно на охоту пошли – всем хочется птицы нежной невиданной отведать!

А через пять дён начали партии охотничьи возвращаться. С добрыми вестями – о мире. И первая весть опять же хорошей была – видели разведчики огромные стада туров диков. И они идут сюда, к озёрам. Значит, скоро можно будет и скот добыть. А уж одомашнить его – дело привычное. Наловят телят-сосунков, в загоны поставят. Приучат к человеку сызмальства. А следующее поколение и знать не захочет другой жизни. Человек за ним ухаживать станет, кормить. Привыкнут быстро. Значит, и шерсть своя будет, и молоко, и мясо. А главное – быки! Скоро можно будет пахать на животных, да и грузы возить! Мало ли силу животную использовать можно? Добрая весть. Очень добрая! Даже если поселенцы новые и мало скота привезут, а как смогут много? Воды быки и коровы куда больше человека пьют. И едят тоже. А путь – длинный! Так что едва по десятку голов доставят скота молочного всякого и лошадей…

В общем, радуется князь удаче. Всё ладно складывается. Удачно для людей. Осталось только людей из Арконы дождаться. Пора бы уже. Время, однако! Дозорные вокруг града все глаза уже проглядели, друзей, отправившихся с вестями в град родной, ждут. Гадают каждый день – дошли ли? Успели? Или пришлось зимовать где, и только сейчас они домой попали? Тогда если к осени только лодьи приплывут. Поскольку на всякое дело время нужно. Тем более на такое великое и тайное одновременно! Собрать всех, лодьи смастерить или купить. Снарядить кораблики быстрые. И чтобы никто чужой не узнал, тайну великую славянских родов слугам Трёхликого не выдал! Воистину, нет ничего хуже незнания… И князь нервничает. По всем подсчётам, должны уже паруса над озером великим распуститься. Вёслами воду вспенить, песней просторы приветствовать. Но нет и нет их. А дни летят. Уже скоро первый урожай снимать дружина будет, а вестей нет. Ни хороших, ни плохих. Брат-то по-любому сюда вернётся. Расскажет, что и как. Будет ли замысел великий исполняться, или решили жрецы от пророчества Прокши отказаться… Сам Брячислав дело не бросит. Уж больно по нраву ему эти места. Богатые. Обильные. Да и дружина подобралась один к одному – нравом добрые, честные, сильные. Можно и свой род здесь основать, новые земли самому осваивать. Державу основать… Снова дух перехватило. А ведь действительно… Если врагов не будет, новый род быстро многочисленным станет! Освоит землю, построит грады. Распашет поля… Махнул рукой, отгоняя видение. Испытывает его Святовид, ой испытывает. Посылает соблазны. Крепость духа хочет узнать княжью… Да князем слабый не станет никогда! Выдержит Брячислав все искусы!

Выпил студёной воды, принесённой намедни Эпикой, живущей в его доме на правах невестки. Вот кому тоже тяжко. Она уже знает решение, принятое братом. И ничего хорошего ей оно не сулит. Обратно, конечно, никто её не отправит. Слишком мало женщин в дружине. Достанется кому-нибудь. Кто согласится взять такую… Потому что не затяжелела она тогда, в Лондиниуме. Не повезло. А из Арконы привезёт Гостомысл законную супругу. Та, безусловно, наложницы не потерпит… Жалко девку. Хорошей подругой брату была бы. Откуда что умеет только! И ткать, и готовить, и дома прибраться…

Вышел на крыльцо. Присел на ступеньку. Задумался. Что их ждёт? И вдруг схватился за нож на боку – крик дозорного раздался с вышки:

– Враг! Враг со стороны леса!

Щёлкнуло – отлетела от стального доспеха стрела. Упала прямо перед вышкой. Брячислав молнией в дом, доспех, оружие со стены сорвал, сунувшейся было помочь Эпике, выскочившей в одной рубашке, рявкнул:

– Иди к себе, дура! Не муж я тебе!

Вытолкнул, ругаясь про себя, что отвлекаться приходится. Наконец облачился полностью. К стене побежал. Взлетел наверх, к тыну, и охнул – целая туча народу в одеждах невиданных с факелами вокруг града собралась. И огней столько, что ночь исчезла. Не меньше тысячи врагов подступило к граду. А те, увидев, что их обнаружили, вдруг завопили так, как никогда прежде славяне и не слыхивали. Длинно, переливчато…