Денис лежал на боку и смотрел перед собой: на закрытую дверь, из-под которой вырывалась полоска света, на синие обои с неопределенным рисунком, на тумбочку с часами, стрелки которых застыли на половине третьего, и на «радужку». Казалось, мячик слегка светился изнутри, и Денис с опозданием подумал, что подверг себя слишком рискованному эксперименту.

Собственно, эта мысль и заставила его подняться, натянуть одежду и выйти в коридор. Сейф располагался в кабинете Ворона, там же лежало несколько пустых контейнеров для хранения артефактов, туда он и направился. Желание избавиться от «радужки» стало практически невыносимым.

Не стоило оставлять артефакт в собственной комнате и засыпать. Алла ведь говорила об усилении психических способностей. Именно благодаря этому чертову усилению Денис пообщался на равных с эмиониками, а потом… Даже вспоминать не хотелось. Сердце до сих пор билось о ребра так, что становилось больно.

Голоса он услышал издали. Ворон, не скрываясь, говорил с кем-то по скайпу, и Денис счел уместным зайти. Напарник тайн не держал, а когда говорил о чем-то личном, всегда использовал гарнитуру.

– И ты решил не продвигаться дальше? – спросил знакомый голос.

– Пока нет, – ответил Ворон и усмехнулся. – Я увидел достаточно. Мне пока не стоит лезть напрямую.

– Правильное решение. Работа под прикрытием – моя стихия.

– Привет, Выдра! – поздоровался Денис, входя в кабинет.

Он узнал бывшего помощника лидера клана «Доверие» по голосу, но застыл, увидев на экране. Он никогда в жизни не признал бы его, встретив на улице, например. Было время, Денис терпеть не мог этого человека: излишняя манерность, любовь к дорогим аксессуарам и занудность Выдры отталкивали сильнее любых грубых слов. А еще – боялся. Потому что в плане знания законов и умения договариваться тот мог заткнуть за пояс любого. Фальшь и Выдра для Дениса практически всю юность означали одно и то же.

Выдра оказался доверенным лицом Ворона, а вовсе не правой рукой Стафа, и спас Денису жизнь, едва не погибнув в процессе. Тот факт, что друзьями они так и не стали, коробил до сих пор.

– Здравствуй, Дэн. – Выдра помахал ему рукой с огромного экрана плазмы, которую Ворон периодически использовал как дополнительный монитор. – Позволь поинтересоваться, ты меня как признал?

– По голосу, – честно ответил Денис.

Загорелый светловолосый улыбчивый мужчина с прежним помощником-очкариком не вязался никак. Один – прожигатель жизни, второй – серый кардинал.

– С голосом, увы, я ничего поделать не могу, – усмехнулся Выдра и продолжил уже серьезно: – В общем, Игорь, надеюсь, ты понял.

Ворон кивнул:

– Да, более чем.

– Пойду спать, – проинформировал Выдра и широко зевнул, не посчитав необходимым прикрыть рот рукой (раньше он никогда не позволил бы себе ничего подобного). – Через шесть часов у меня теннис с Дмитриевым, не хочу оказаться не в форме. Дэн, пока, рад был повидаться, – и, вновь помахав рукой, отключил скайп.

Некоторое время в кабинете стояла тишина. Затем Денис отмер, прошел к сейфу, запаковал артефакт в контейнер и запер.

– Ругаться будем? – поинтересовался Ворон, когда он уже был в дверях.

– А смысл? – вопросом на вопрос ответил Денис, но выходить не стал, и желание хлопнуть дверью его покинуло.

– Выпустить пар. У меня такое ощущение, будто ты сейчас сорвешься. Ты можешь высказаться по поводу недопустимости тайн между напарниками. А я замечу, что если бы происходящее действительно являлось тайной, то с Выдрой я беседовал бы не здесь и не сейчас. – Ворон вздохнул и потянулся к бокалу, до краев наполненному красной жидкостью. – «Массандра» семьдесят четвертого года. Соблазнишься?

Денису очень хотелось сказать о том, что сталкер прекрасно сам справляется с перебранкой, но плохой сон все еще сидел в сердце занозой, потому он кивнул и с ногами устроился в кресле возле двери:

– У тебя неплохо получается озвучивать мои мысли.

– Читаю по лицу. Со мной ты не скрываешься, и я ценю это.

– Доверяешь… – покивал Денис, скептически хмыкнув.

– Доверяю. Серьезно. Просто вначале мне самому хотелось разобраться во всем происходящем. – Ворон достал еще один бокал и наполнил вином, затем сам подошел к Денису.

– Разумеется, – протянул тот, но бокал взял. – Ведь в мозговых штурмах я бесполезен. Мне ведь можно только выдавать окончательный результат: кто прав, кто виноват, кто ни при чем, от кого стоит держаться подальше.

– Нет. – Ворон вернулся на свое место и устало потер переносицу. – Но для того, чтобы начать разговор, необходима информация.

– Поэтому мы ловили кокодрилло, а Выдра строит из себя мажора-переростка?

– Поэтому, – подтвердил Ворон и фыркнул. – Олег Дмитриев – фигура колоритная. Владелец заводов, газет, пароходов… Кому другому позволили бы организовать тварюшник, памятуя о том, как мы потеряли Москву? Кто спонсирует работу частных лабораторий, хотя правительство готовит документ, по которому любое исследование Зоны, ее аномальных явлений и артефактов передается Центру Аномальных Явлений и его подразделениям и более никому? А президент высказался еще более жестко, сказав, что, если Зону будут воспринимать местом наживы и бизнеса, мы скоро погрязнем в ней полностью. – Он поморщился. – Дэн, ты ведь меня тоже прекрасно читаешь, может, отложим до завтра?

– Не читаю, в том-то и дело, – раздраженно ответил Денис. – Я вообще подозреваю, что воздействовать на тебя ментально невозможно.

– Да? – Ворон приподнял бровь. – Что ж, значит, одной проблемой меньше. По крайней мере подпасть под эмо-удар не грозит. И хорошо, что тебя не волнует почему.

– Я приберегу этот вопрос, – пообещал Денис.

– Ну, попробуй. – Ворон улыбнулся и выпрямился в кресле, снова приняв вид сосредоточенный и при этом расслабленный, пригубил вина и подпер рукой голову. – Итак, Дмитриев. Я знаю его давно. Он меня, к счастью, не помнит… наверное. Еще в прошлом веке мы ходили с ним в один и тот же фехтовальный клуб. Просто ходили. Не дружили, не враждовали. Сказывалась разница в возрасте, да и в материальном достатке тоже. Мы находились словно в двух параллельных мирах. Однако это не значит, будто я не наблюдал за ним. У Дмитриева имелась одна отвратительная черта: он шел до конца, даже если понимал, что тактика и стратегия изначально неудачны. Не знаю, каким образом он не прогорел в бизнесе с подобным подходом к делу. Здесь, видимо, все дело в упорстве, которого ему не занимать. Я лично видел, как несколько раз его шатало после боя, но он при этом одерживал победы – вырывал благодаря настойчивости. Это о многом говорит, не так ли?

Денис кивнул.

– Потом он уехал в Америку и вернулся уже не просто обеспеченным, а весьма богатым человеком. Настолько, что не вызвал вопросов ни у кого. Даже рынок делить не пришлось, акулы бизнеса просто потеснились, прекрасно понимая, что, даже объединившись, ничего не сумеют противопоставить такой мощи. Дмитриева, разумеется, пытались убить. В ответ полетели головы заказчиков. При этом, видимо, помня тот самый фехтовальный клуб, Дмитриев предпочитал лично разбираться с обидчиком. С помощью дуэли, русской рулетки, бокалов с ядом. Этакий рисковый негодяй со своими принципами.

– А полиция?..

– В стране, в которой с легкостью можно посадить человека за кражу в супермаркете пачки пельменей, предпочитают закрывать глаза на тех, кого считают небожителями. Дмитриеву попросту позволили самостоятельно разбираться со своими проблемами. Наверняка кто-то из вышестоящих чинов в МВД счел это справедливым, ведь Дмитриев, по сути, только контратаковал: он не устраивал беспорядков, не устранял конкурентов, не приказывал терроризировать неугодных. Но если его пытались остановить – действовал наверняка и достаточно жестко.

Денис прикусил губу. Вряд ли он мог осуждать такое поведение. В Зоне ведь действовали очень похожие законы: если в тебя выстрелили – стреляй и в отличие от неудачника старайся попасть. Остальное уже не важно. Гуманизм в Периметре очень быстро заканчивался либо смертью самого гуманиста, либо пересмотром жизненных ценностей и приоритетов.

– Когда случилась Зона, Дмитриев занялся установкой контроля над трафиком артефактов. Он оказался практически единственным, кто обладал реальной властью, средствами и не растерялся. Разумеется, ему дали полный карт-бланш вкупе с зеленым коридором, и все хорошо бы, но преследовал он некие свои неясные цели, а не удовлетворял патриотические амбиции, как писали в прессе. Я практически уверен, что в потере Москвы есть его прямая вина. Он устроил самый большой склад на территории столицы, и именно оттуда родилась новая Зона.

– А теперь он создает зоопарк.

– Сейчас у него огромный склад в Красногорске, и я даже предполагать не хочу, сколь быстро тот начнет жить собственной жизнью. Уверен, если ничего не предпринять, Зона расширится. Вот только власти нам здесь ничем не помогут, скорее уж наоборот. К тому же Дмитриев не просто так, для эстетического удовольствия, собирает мутантов. Они необходимы ему для научной работы. Выдра говорит по меньшей мере о трех лабораториях, которые Дмитриев постоянно курирует. И что в них происходит, вряд ли даже дьяволу известно.

– Ты думаешь…

– Я предполагаю, – сделав акцент на последнем слове, сказал Ворон, – что Дмитриев хочет создать своего «темного сталкера». Усовершенствованного, сильного, но независимого от Зоны, а этого нельзя допустить. Потому что это утопическая идея, потому что на любой наш выпад Зона отвечает контратакой, причем вовсе не так, как следовало бы ожидать, потому что, в конце концов, всем давно известно, куда ведут благие намерения.

«Темные сталкеры» в Москве не водились, ко времени рождения новой Зоны они уже считались легендой. Славились они тем, что приобретали особые способности, накачивая себя вытяжками из артефактов. Зону они чувствовали так же хорошо, как и Денис, но зависимы от нее были не в пример больше. За пределами Периметра «темный сталкер» хилел и очень быстро старел. В общем, с ним происходило то же, что и с любым порождением Зоны, – разложение и прекращение существования в течение нескольких часов или дней. Зато в Периметре они обладали даром предвидения, чувствовали соплеменников, где бы те ни находились, да и в физическом плане превосходили обычных людей.

Стоило ли оно того? Денис мог поклясться, что нет, но каждый ведь решает за себя. Одно он знал точно: желающие стать «новыми темными сталкерами» найдутся обязательно, как и те, кто захочет их использовать себе на пользу. Только люди вряд ли останутся в выигрыше.

– Но власти…

– А что власти? – Ворон расхохотался. – Ты забыл, в какой стране живешь?

– Но…

– Палка о двух концах. Абсолютно любому деянию можно придать вид как положительного, так и отрицательного. Пусть хоть все наперебой начнут говорить об экспериментах над людьми, создании мутантов и прочем. Обязательно найдутся какой-нибудь ушлый чиновник и журналист, которые начнут твердить совершенно противоположное: в экспериментах участвуют только добровольцы и истинные патриоты своей Родины, они намерены войти в Зону и очистить ее от скверны, а Дмитриев – новый мессия. Способы манипулирования общественным мнением давно известны, а деньги способны решить очень многие проблемы и заткнуть неугодных.

– «Темные сталкеры» – идеальные слуги для эмиоников! – воскликнул Денис.

– А вот об этом, мой дорогой, ты будешь рассказывать кому угодно, но общественность тебя не услышит, и общественное же мнение осудит, потому что в отличие от них всех, таких замечательных обывателей и электората, ты – одиночка. Более того, одиночка, который ходит в Зону, как к себе домой. Правительство же, пусть и прекрасно понимает опасность, несмотря на все его наплевательство на бытовые проблемы граждан, против этой идеи не пойдет. Наоборот, поддержит. Потому что объединенные высшей целью и окрыленные надеждой люди и пояса затянут охотнее, и ждать станут, и обращать внимание на непотребства в подъездах перестанут.

Денис поморщился.

– К тому же, – продолжил Ворон, – Подмосковье, вобравшее в себя двенадцать миллионов, а то и больше москвичей, скоро на уши встанет. Либо переизбыток населения придется насильно отселять по необъятной. Я имею в виду экономические программы, а не террор, хотя как поступят в правительстве, даже думать не хочу. Либо этот котел из разницы менталитетов, противоречий и характеров в один прекрасный момент очень нехило жахнет. Москва всегда была обособлена от остальной страны, и москвичей всегда не любили на периферии, хоть и рвались пополнить их ряды.

– Ты прав, – сказал Денис хрипло. Голос почему-то подвел его. – Но допускать этого никак нельзя.

– И лучше бы разрушить эту зоновую империю Дмитриева до того, как СМИ в едином порыве объявят его новым спасителем Отечества, а то мы с тобой, чего доброго, в террористы загремим да и Выдру с собой утащим.

Денис усмехнулся:

– Не перегибай.

– Хорошо, не буду. В самом крайнем случае мы уедем, вот только знаешь… – он задумчиво покрутил в пальцах бокал, – не в моих привычках бегать.

Денис в этом не сомневался и очень боялся, что в один прекрасный момент «бегать» и «тактически отступить» сольются у Ворона в одно понятие.

– Я пытался: и понять, и выяснить, и прочувствовать, кем стал Дмитриев, – продолжил он, гипнотизируя бокал. – То, насколько хорошо организована оказалась подготовка к отлову кокодрилло, и вертолет над Зоной, не скрою, впечатлили меня. Встреча в «Маке» – тоже.

– В «Макдоналдсе»?

– Да. Признаюсь, есть там я смогу еще не скоро. Так вот, мне очень не понравился тот человек, которого я увидел. Змей…

– Это-то еще почему?

– Потому что у него глаза неясного цвета.

– Ты совсем спать хочешь, да? – Денис посмотрел удивленно. Желание говорить красиво и образно возникало у Ворона только в моменты очень сильной усталости, однако подобного он еще не слышал. – И намекаешь на борьбу змеи и птицы… как там? Солярные и хтонические силы?

– Уволь меня от примазки к силам света, – рассмеялся сталкер и процитировал: – Я – часть той силы, что постоянно хочет зла и вечно совершает благо…

Денис вздрогнул, но вовсе не от этих слов. Просто в его голове словно сложился пазл, отдельные части которого до этого лежали без дела. Борьба змеи и птицы, общие детство-юность, фехтовальный клуб, Зона, «темные сталкеры», Выдра и сон, в котором Ворон привиделся с мечом-«витринкой» и сам на себя не похожий, – все теперь сложилось в единое целое.

– Ты не станешь! – Он даже не заметил, как закричал.

– Что?.. – Ворон выглядел удивленным, но Денис ведь видел и задумчивый прищур, и мимолетную улыбку. Он, возможно, и не думал, но допускал подобную возможность. Нет! Он почти решил использовать вызов на дуэль в крайнем случае.

– Ты не будешь драться с Дмитриевым на мечах! Ты ведь не просто так про фехтовальный клуб вспомнил?

– Думаешь, во мне проснулась любовь к дешевым спецэффектам? Или я решил таким архаичным способом проиллюстрировать поговорку: все возвращается к началу начал? – Ворон рассмеялся, только за налетом беззаботности скрывались напряжение и почти обреченность.

– Нет! Просто Дмитриев согласится на сатисфакцию хотя бы потому, что никто его еще на дуэль не вызывал. Ему станет интересно.

Ворон нахмурился и посмотрел исподлобья, словно хотел усомниться в неумении Дениса читать его мысли.

– На мечах не стану, – примирительно заговорил он. – Я не самоубийца. Эти тупые, плохо сбалансированные и тяжелые железки никогда мне не давались. Шпага – другое дело. Она элегантна, а умереть от укола в сердце намного красивее, нежели от пули. К тому же…

– Прекрати! – Денис одним махом допил содержимое своего бокала и завис над сталкером, судорожно вцепившись в подлокотники его кресла. – И ты сейчас дашь мне слово не предпринимать ничего, способствующего поединку.

А затем Денис отшвырнул бокал и начал рассказывать – про сон, виденный ночью, про эмиоников и их угрозу, про светящийся шар и меч-«витринку».

– Шпагу, – моментально поправил Ворон, и Денис понял: оружие существовало на самом деле и очень подходило под описание.

– Пообещай, – снова потребовал он.

– Или что? – Ворон невесело усмехнулся. – Сделаешь то же самое, что жена в свое время? Уйдешь? Оставишь меня самого разбираться со своими проблемами? Правда, у тебя нет грудного ребенка на руках, так что поступок будет выглядеть еще более некрасиво.

Рукоприкладства Денис обычно себе не позволял. Да и бесполезно оно было по отношению к Ворону. Тот почему-то, несмотря на то, что Денис давно вырос и хлюпиком явно не являлся, все еще превосходил и в силе, и в ловкости, и в быстроте реакции. Но в этот раз Денис врезал, не задумываясь, и плевать ему было на ответный удар. Он успел рассмотреть, как из разбитой губы Ворона полилась кровь, а потом согнулся в три погибели и рухнул на пол от удара в живот. Воздух полностью покинул легкие, а глаза заволокло пеленой. В себя он пришел через минуту – вряд ли раньше.

Ворон сидел на корточках рядом и заглядывал ему в глаза.

– Извини, реакция, – бросил он, однако в голосе не слышалось и намека на сожаление.

– Бывает, – прошипел Денис.

– Угу. – Ворон отер кровь тыльной стороной кисти и посмотрел на нее с удивлением, словно сомневался в истинности ее цвета. – Хочешь продолжить? Я предложил бы спуститься вниз, а то мы все здесь разобьем и переломаем, а не хотелось бы. В свое время я тщательно подбирал каждую деталь интерьера, и вообще я птица-куркуль и к вещам отношусь с почтением.

– Я уже объяснил, чего хочу.

– Нет, – спокойно ответил Ворон. – Я не собираюсь играть с Дмитриевым в рыцарей, но и ограничивать себя в средствах не стану. Если выбора у меня не останется, то драться мы станем, и именно на «витринках» – чтобы наверняка. Но это лишь в крайнем случае. Я вовсе не разлюбил жизнь, Дэн.

– Тогда обещай, что хотя бы меч будет другим.

– Будет шпага, в этом я могу даже поклясться, – вдруг рассмеялся Ворон. – Так что, напарник? Бросишь меня?

– Не дождешься. – Денис покачал головой. – Забыл про Экзюпери? Ты от меня не избавишься.

– Вот и хорошо. – Ворон поднялся сам и протянул ему руку. – К слову, напарникам положено делить смерть, друзьям – жизнь. Я по-прежнему предпочитаю второе, но чисто на всякий случай информирую: ты владеешь всем моим имуществом в равной доле уже сейчас, в случае моей кончины ты же являешься и единственным наследником.

Денис открыл рот, но ничего связного ответить просто не мог.

– А возражения не принимаются. – Ворон снова сел за стол и плеснул вина в бокалы. – Самым забавным в данной ситуации является то, что нас запугивали одним и тем же, – заметил он, пригубив темную жидкость. – Дмитриев очень сильно намекал на твою уязвимость, а эмионики – на мою.

– Предлагаю просто держаться вместе.

– А нам больше ничего и не остается.