Ночь прошла крайне неприятно. Денис ожидал кошмаров, и они, не разочаровав, заявились скопом. Он падал из одного сна в другой, не в состоянии выкарабкаться в реальность. Тонул, словно в темном омуте или трясине.

Болото раскинулось от горизонта до горизонта. В нем временами встречались островки чахлой растительности, но ступать на них было бы подобно гибели. Кочки никого не могли бы удержать и лишь создавали иллюзию безопасности.

Денис находился здесь в одиночестве и уже провалился почти до подбородка. Любое движение привело бы к тому, что его засосало бы еще глубже, но стоять неподвижно и ждать конца казалось еще невыносимее.

Ждать помощи – бесполезно. Он один. Друзья, если они еще живы, наверняка тоже завязли в трясине, но скорее всего их уже нет. Они захлебнулись в мутной воде, вдохнули ее, перепутав с воздухом, и, возможно, не без злорадства ждут, когда к ним присоединится и Денис.

«Так нельзя. Нужно что-то делать!» – шумело в ушах и билось в виски.

Денис чуть сдвинулся, окончательно теряя ступнями шаткую опору. Инстинктивно запрокинул голову в попытке последнего вдоха и захлебнулся.

…Москва погрузилась в ночь. В Периметре невозможно находиться в это время суток не в укрытии, но Дениса это не пугало – сейчас его не страшило ничего на свете.

Ночью Москва светилась, но не теми электрическими огнями, которые используют люди, хотя они наверняка почти не почувствовали бы разницу. Увидев россыпь болотных огней, они приняли бы ее за аккуратно замаскированную гирлянду, а светящиеся шары – за огромные прожекторы. Туман, стелившийся по земле и поднимавшийся Денису до колен, тоже светился и казался плотным, как молоко. В нем что-то копошилось и периодически касалось холодными склизкими телами или, возможно, щупальцами. А еще вероятнее, разыгравшееся воображение просто подкидывало ужасающие образы.

В тумане, да еще и ночью, не разглядеть ни «мертвой воды», ни «круга огня», ни «мокрого асфальта». Вот почувствовать – можно. Однако вся загвоздка заключалась в том, что Денис не ощущал – вообще ничего. Он являлся частью этого мира, но не более того.

Так воспринимают Зону матрицы или еще кто-то… что-то мертвое: им нет дела до окружающего и окружающему нет дела до них. Приблизительно так же Зона относилась к Валентину и ему подобным, а вот к эмионикам – нет. Эмионики были ее частью – муравьями, тащившими новые знания и впечатления в один огромный муравейник. То, что знал один, знали все. То, что видел один, видели все. То, что говорил один… А вот здесь все было не столь однозначно. Эмионики в каком-то смысле сохраняли индивидуальность. Они воспринимали действительность чуть-чуть по-разному и потому делали немного отличающиеся выводы. Вот только решить, будто одно «дитя Зоны» кардинально отличается от другого, допустить мысль, словно можно привлечь на свою сторону хоть кого-то из них, стало бы утопией.

К порождениям Зоны нельзя подходить с человеческим мерилом. В каком-то смысле нельзя подходить с ним и к сталкерам, да и если на то пошло, то и к обычным людям. Все человеческие истины – всего лишь собрание банальностей. Многие из них новорожденные вкушают с молоком матери и даже не задумываются об этом. Что уж говорить о законах и правилах, которые навязаны.

Денис знал, как убить человека, более того, умел это делать, но понять, как можно решиться на это по доброй воле просто потому, что хочешь завладеть кошельком, машиной или что-то доказать, – нет. Также он никогда не понимал, как можно любить делать кому-то больно. Власть? Вседозволенность? Возможно, они кому-то и нужны, вот только этого кого-то можно лишь пожалеть.

Вот и эмионики считали примерно так же, но не жалели. Разве можно относиться как к равным к существам, искренне считающим, что только навязанные им директивы – страх перед наказанием людским или посмертным – способны удержать их в узде и не позволить скатиться в первобытное состояние агрессии и похоти? «Дети Зоны» и не относились. Более того, презирали. Но можно ли их судить за это? Разве от тех же мародеров сам Денис или Ворон не морщили носы?

Он качнул головой. Это были не его мысли, хотя они и казались очень схожими с теми, что обычно посещали голову Дениса.

Люди смертны, иногда внезапно. Эмионики же – никогда. Они – существа, живущие в ином измерении, четырех– или даже пятимерном.

Существо, обитающее в двумерном пространстве, никогда не заметит человека трехмерного, если тот не захочет. Но способно ли это существо, живущее в плоскости, осознать, что такое высота?

«Вон из моей головы!» – разлепить губы не выходило, но мысленный посыл Денис постарался сформулировать довольно четко.

– Ты похож на дурака, унаследовавшего замок, но насильно загоняющего себя в конуру!

Учитывая размеры конуры и замка, это как раз было объяснимо: уборки меньше. Не то чтобы они с Вороном перетруждались, но и нанимать уборщиц лишний раз не хотелось. Присутствие посторонних давило на психику.

Туман поднялся выше – до пояса. Щупальца опутали ноги, и Денис ощутил себя в том же отвратительном неустойчивом положении, что и недавно на болоте.

Один из шаров спустился с фонарного столба и подплыл почти вплотную. Денис отстранился, насколько возможно, и отвернул голову. Свет казался нестерпимым, однако от шара не шло ни жара, ни просто тепла. Если закрыть глаза, удастся представить, что его вообще нет. Вот только зажмуриться во сне невозможно, можно лишь поднести ладони к глазам и закрыться ими.

Руки оказались в крови по локоть, а в следующий момент Денис потерял равновесие и упал прямо в шар.

…Он разбил колени о жесткий паркет, стиснул зубы, подавляя приступ острого жара, пронесшегося по телу, и замер. Денис мог поклясться, что знал эту комнату.

– У тебя болевой шок, – сказал Роман совсем близко.

– Я догадался.

Денис вздрогнул и обернулся. Врач был молодым. Исчезла сеточка морщин у глаз и уголков губ, лоб выглядел идеально ровным, виски потемнели. А еще он неожиданно оказался тучного телосложения. Зато лежащий на полу Ворон не изменился. Совсем. Он был таким, каким Денис привык его видеть теперь или четыре года назад, абсолютно не постаревшим с тех пор, как он вывел его из Зоны. У сна, конечно, свои законы, но у Дениса засосало под ложечкой от неясного предчувствия.

Смотреть на распластанное, окровавленное тело было страшно. Всю правую сторону груди сталкера залило алым. Разрезанная штанина висела бурыми струпьями. Нога, замотанная в окровавленные бинты, распухла и напоминала колоду. Ступня посинела.

– Угораздило меня, да? – Ворон криво усмехнулся.

– До свадьбы заживет, – буркнул врач и выдавил неуверенную улыбку.

– Угу. А ты сядешь на диету.

– Клянусь! – воскликнул Роман. – Ты меня через полгода не узнаешь.

– Если у меня будут эти полгода. – Ворон устало прикрыл глаза.

– А вот этого я тебе не советую. Не смей спать! Хотя бы до «вертушки».

– Интересно, чем она поможет? Загнусь я здесь или в небе – без разницы, хотя… смотря куда лететь, – проронил Ворон, но глаза открыл и заявил очень спокойно и серьезно: – Если ногу не спасти, то и жить неохота.

– О господи! – Роман всплеснул руками. – Мне только новоявленного Багратиона не хватало до полного счастья. Давай-ка для начала просто выберемся, да? Я не верю во всю эту ерунду с артефактами, но эта дрянь может и помочь. Еще два часа назад ты вообще почти не отличался от трупа, даже пульс не прощупывался!

Денис присел на корточки возле сталкера, тот смотрел сквозь него, явно не видя. Роман – тоже. Это была их история. Денис же являлся всего лишь наблюдателем – гнусная роль, если подумать. Словно подглядываешь в замочную скважину за происходящим в комнате. Именно поэтому он решил не смотреть в окно и постараться запомнить как можно меньше из сказанного.

Все показываемое – всего лишь больная фантазия эмиоников. «Дети Зоны» пытаются его убедить и подтолкнуть к выгодным им решениям. Ради этого они искусно насылают видения, мешая правду и ложь. Наверняка, если Денис спросит, Роман признается, что в молодости весил центнер. А Ворон расскажет о пережитых сражениях, многочисленных ранениях и клинической смерти, из которой выкарабкался вопреки всему.

И что из этого? Да пусть он хоть пошел на сговор с самим дьяволом, лишь бы выжить, Денису сейчас нет до того никакого дела. Он не разочаруется, устрой Ворон хоть геноцид местного масштаба, хоть ешь на завтрак младенцев: слишком уж много видел от него добра. И плевать, плевать на очередное видение!

– Успокойся, все пройдет. – Роман ухватил сталкера за плечи, когда того выгнуло дугой.

– Ага… – По лицу Ворона градом струился пот. – Все проходит… когда-нибудь… Только это одна из уловок мироздания. На самом деле – из раза в раз на одни и те же грабли. Из жизни в жизнь… А если обогнешь одни, то напорешься на другие…

– Ты бредишь.

– Да, несомненно…

Денис что было сил ударил кулаком в стену, скривился от боли, но не сумел разорвать пут кошмара. В уши ударил шум вертолета, а его затянуло в еще один сон-воспоминание, но на этот раз – свое собственное.

…До выхода на станцию «Анино» оставалось недолго, когда сзади послышался неясный шум и писк.

Денис обернулся, но не увидел ничего, даже светящихся глаз.

– Крыски очухались! – выкрикнул Выдра. – А ну, ребятки, ходу-ходу. Стометровку кто за сколько сдаст?..

«Крыски» были мутантами величиной с собаку и количеством вряд ли уступили бы каплям в море. Денис отогнал их по наитию, почти не представляя как. Он только начал понимать Зону, он пришел в Периметр второй раз в жизни. Его загнали сюда обстоятельства и Глава клана «Доверие» по кличке Стаф, когда-то взваливший на себя заботу о нем, а на поверку оказавшийся негодяем и последней мразью.

Впрочем, сейчас думать об этом казалось неуместным. Денис мог сколько угодно понимать весь юмор сложившейся ситуации: с ним это уже происходило. Он знал, что спит, однако страх поднялся из глубины души и подгонял сильнее, чем кнут. Сердце билось в горле, а руки тряслись. Денис побежал вместе со всеми. Глядел в спины давно погибших людей и не ощущал ничего.

Сталкеры почти не разбирали дороги, уже не смотрели на свои сканеры и искренне полагали, что лучше влезть в аномалию и погибнуть если не сразу, то медленно и мучительно, зато самим, чем быть разодранными на части и сожранными заживо. И Денис глупо и по-детски разделял их точку зрения. Он обязан был стать для них проводником, но плелся сзади. Никто из этих людей не доверял полумутанту, кроме, должно быть, Выдры. Но и тот возлагал на него мало надежд, а был рядом только из-за Ворона, который приказал присматривать.

Денис постоянно оглядывался, но по-прежнему не видел ничего. Более того, он и не чувствовал никакого приближения крысиного воинства – только шум. Зато впереди…

– Стойте!.. – В этот раз он закричал вовремя. Они успели бы, если б затормозили, но, увы, Дениса снова не послушали.

Группа выбежала на станцию, а та оказалась залита ослепительным сиянием. Свет не был электрическим, а исходил от фигуры семилетнего мальчика: тонкого, словно ива, с темными вьющимися до плеч волосами и глазами цвета московского газона. Лицо, бледное и утонченное, красивое настолько, что даже у Дениса, который прекрасно знал, что это очередная иллюзия, захватило дух: мальчишка являлся точной копией ангела с картины да Винчи, которые показывала ему Лола. Возможно ли, что мальчишку каждый из присутствующих видел по-своему? Вполне вероятно, что да.

Даже ему захотелось подойти к эмионику, взять за руку, назвать младшим братом… Черт побери! Даже ему! Денис прекрасно знал, что они равны и по силе, и по положению. На способностях Дениса сказывалась лишь оторванность от Зоны. Он слишком много времени провел вне нее, живя с людьми, с этими созданиями, стоящими столь далеко от человека истинного, как шимпанзе от кроманьонца!

«Хозяева Зоны» не старели, не умирали, были собой и частью чего-то единого. Их коллективный разум являлся и разумом Зоны – симбиоз, а не подчинение. Они обладали чистой безраздельной властью, и единственное, чего они лишились и оттого жаждали более всего на свете, оказалось взросление.

«Брат» не знал, как скажется на них всех порог полового созревания, который Дэн миновал, а большинство «хозяев» не достигли, но всегда рад был прочувствовать чего-нибудь новое. Он протянул руку, и Денис сделал шаг к нему…

Стоп!

Семья и друзья – настоящие, а не те, кому от него что-нибудь нужно, – у Дениса уже появились. Ни Ворон, ни Шувалов или Роман не смотрели на него с презрением и страхом. Да и прозвища «недоэмионик» – словно он по собственной воле остался в Москве и посмел выжить, – Денис не слышал уже порядком давно.

«Мимо!» – произнес он мысленно.

«Зона – всего лишь научный эксперимент. Идеальный полигон для создания настоящего Человека, – напомнил эмионик и улыбнулся. – Мы искренне благодарны тебе, брат. Ты не позволил нам закоснеть. Ты столь рьяно выступил на стороне людей. Мы задумались. Теперь мы видим, что не все они плохи, более того, некоторые сами приходят к нам, открывая свой разум».

«Прочь из моей головы!» – в ответ он услышал лишь звонкий, переливчатый смех.

Тогда, давно, Денис говорил с мальчишкой, и только это спасло его от полного подчинения. Надави на него вся мощь коллективного разума, и он стал бы безвольной марионеткой, пополз бы к ногам эмионика, как остальные, – обливаясь слезами, размазывая сопли по щекам и шепча о любви и преданности. Сейчас же ему было совершенно все равно, с кем общаться – хоть с самой Зоной. Он лишь не мог проснуться, а спорить – сколько угодно.

Денис посмотрел на своих спутников и невольно усмехнулся. Он действительно не хотел быть как они. Он презирал их и ничего не мог поделать с чувством гадливости и презрения. Действительно, полуразумные существа. Скот. Однако если уж его насильно втянули в прошлое, словно предоставляя возможность все исправить, Денис это сделает.

Стаф наверняка назвал бы это чувство гордыней, однако Денис даже отдаленно не желал иметь ничего общего с тем, кто посылал людей на смерть или убивал их, а потом шел в дом с крестом на крыше, зажигал свечу, бормотал молитву и считал, что очистился от всех грехов. А затем снова шел – подставлять и убивать. Падаль. И ведь не назовешь иначе.

– Встать!!! – У него зазвенело в ушах от собственного крика. Однако люди его послушались. Вопль человека, почти ставшего сверхчеловеком, дошел до них лучше, нежели зов того, кто человеком не станет уже никогда. Иной раз быть переходным звеном не так уж плохо – эффективнее так точно.

Дэн усмехнулся чужой кривой улыбкой и по-птичьи склонил голову к правому плечу – теперь-то он понял, кого копировал этим жестом. Мысли затопили тихий смех и ехидное замечание, высказанное с истинно Вороновой язвительностью: «Если вам кажется, будто вы новоявленный демиург, вначале выведите прыщи у самого себя, юноша, а потом приставайте к окружающим с этой чушью». Прыщей у Дениса уже давно не было.

Пара ударов сердца, и эмионик ударит – Денис помнил об этом. Как и многое другое. Именно на этой станции метро должен был погибнуть его единственный друг – первый, выпестованный с детства. А потом, немного позже, умер бы и недруг. Вот только в этой реальности Денис не собирался допускать чего-либо подобного. Это его сон, в конце концов! И пусть все летит в тартарары.

Опережая эмионика, он развел руки в стороны, словно собирался заключить в объятия весь мир. К шокеру он на этот раз даже не притронулся: поле, создаваемое электрическими разрядами, оказывало воздействие и на самого Дениса. Сейчас это было лишним.

Крысы в тоннеле угомонились – они и не заходили сюда никогда. Эмионик оказался превосходным мастером иллюзий и отменным поставщиком ночных кошмаров, но не более того.

Выдра стиснул зубы и замер. Он достал нож, но замахнуться на эмионика смог бы вряд ли. Стараясь вновь не потерять рассудок, он схватился за бритвенно-острое лезвие. На камень пола закапала кровь, но он и не заметил этого. Леший поднял автомат и сделал несколько выстрелов в направлении эмионика, но не попал. Алик принялся пятиться к тоннелю, но этого Денис не собирался допускать.

– Хватит! – прикрикнул он. – Это отродье не тронет и не ударит. На платформу. Живо!

Сияние померкло, на мгновение Денис решил, что ослеп, а потом заработал фонарик Выдры.

– Наверх, на станцию. Скорее! – И на этот раз Денис прекрасно осознавал, что поступал с людьми так же, как любой эмионик со своими слугами.

Он не вспрыгнул на платформу, а потащил за рукав Алика и буквально вытолкнул его с рельсов. Помог забраться Выдре. Не подумав, ухватился за раненую руку, но бывший помощник Стафа даже не пикнул: адреналин притушил боль. А затем Денис просто обернулся к уже разинувшему зубастую пасть кокодрилло.

Мутировавший крокодил тотчас ее захлопнул. В его глазах ничегошеньки невозможно было распознать, но Денису и не требовалось. Он протянул руку, и тварь ткнулась в нее носом…

– Дэн! – Его тормошили. В комнате пахло нашатырным спиртом и чем-то еще. В распахнутое окно врывался ветер. Рука болела от укола, и горели щеки, по которым его наверняка отлупили.

– А попить можно? – Он с наслаждением потянулся и открыл глаза.

– Нужно, – ответил Ворон из коридора. Вскоре он вошел, уселся на край кровати, отодвинув Романа, и протянул стакан с чем-то кисло-сладким. Клюкву с сахаром не сразу удалось распознать, но от этого напиток не стал менее приятным.

– Тебе удалось испугать даже меня! – заявил Роман. – Я уже собирался «неотложку» вызывать.

– Лишнее, – хором откликнулись Денис и Ворон.

– Пора бы уже уяснить, что пациенты у тебя непредсказуемые, – усмехнулся сталкер, но на Дениса взглянул вопросительно.

– Теперь все нормально, – сказал тот. – Абсолютно нормально.