Глава 10
Один за другим члены племени Миденци подходили поприветствовать Ноэль.
Ее волосы были растрепаны, а обрезанные кончики щекотали шею, но, как и подобает ведьме Нитей, она не подавала виду. Во время действа она ерзала на стуле у камина и не выражала никаких чувств – только дежурная улыбка на лице, хотя это было больше похоже на вынужденную гримасу, чем на настоящее проявление эмоций.
Нити номаци были пугающе бледными. А вот Нити Корланта, который стоял за Ноэль у печи и наблюдал за приветствием, пульсировали и ярко горели. Может быть, даже слишком ярко.
Но хуже, намного хуже, чем присутствие Корланта в нескольких шагах от нее, был страх, что она увидит кого-то из прошлого. Кого-то из мальчиков, которые бросали в нее камни, или мужчин, которые были с ней грубы. Или одну из тех женщин, которые ее унижали.
– О, – сказал первый старик. Его спина была почти такой же скрюченной, как у Скраффа, а зеленые Нити любопытства были почти невидимыми, – я забыл свою сушеную чернику дома. Вы же не заставите человека моего возраста возвращаться за ней?
Ноэль пробормотала, что она, конечно, этого не сделает, с таким спокойным выражением лица, будто оно было поверхностью замерзшего пруда. И каждому, пришедшему без требуемого приношения, Ноэль отвечала так же, хотя уголком глаза видела, как нервно дергается нос матери.
А еще замечала улыбку Корланта.
Эти номаци, возможно, не представляли для Ноэль угрозы, но они прекрасно понимали, кто она. Ведьма Нитей, которая не смогла сделать камень и отказалась от ухаживаний деревенских мужчин…
Та, которая отказалась от собственного племени.
Тем не менее, лицо Альмы оставалось спокойным, и улыбка, которую она демонстрировала посетителям, казалась подлинной. Не говоря уже о ее оживлении.
К тридцатому посетителю Ноэль была истощена ожиданием неизбежной встречи со знакомыми лицами. Ей приходилось делать вид, что рядом нет Корланта, который наблюдал за ней, как хищная птица. К шестидесятому посетителю Ноэль начала сжимать загривок Скраффа так сильно, что он стал выражать недовольство. К восьмидесятому посетителю он встал и перелег на другое место.
Тогда Ноэль начала дергать свои манжеты. Платье было на целых шесть дюймов короче допустимого, но, поскольку она сидела, никто не мог видеть обнаженных голеней. Они были настолько оголены, что Ноэль настояла на том, чтобы надеть сапоги, а не мягкую обувь до лодыжки, какую обычно носят ведьмы Нитей.
Платье было не только слишком коротким в нижней части, но и слишком просторным в верхней. Оно морщилось и оттопыривалось на груди, как модные гофрированные блузы в Онтигуа. По размеру подходили только рукава. У Альмы, как и Ноэль, благодаря фехтованию были крепкие мышцы – что она и доказала, сдавив локоть Ноэль.
– Ты так все Нити повыдергиваешь, – прошептала Альма с недрогнувшим выражением лица, когда семья из трех человек побрела к двери, и старая женщина заняла их место. – Сожми-ка лучше это. – Альма положила неограненный рубин, Камень Нити, в руки Ноэль. Теперь к нему был прикреплен кожаный шнур. – Чем дольше ты будешь его перебирать, тем больше в нем будет силы, – сказала Альма.
Ноэль стиснула зубы. Она знала, конечно, она знала это. Но понимала, что не стоит ничего говорить. Как всегда, это только приведет к выговору от Гретчии.
Так что Ноэль просто надела ожерелье с Камнем Нити на шею и заставила свои руки спокойно лежать на коленях.
«Спокойно. Не дергай пальцами».
Потом пошла вторая волна посетителей, и Ноэль моментально взвинтилась настолько, что не могла больше сохранять поддельную улыбку. Эти мужчины несли лиловые Нити похоти и заявились только для того, чтобы оценить молодую плоть, оказавшуюся в их распоряжении.
Было понятно, что они не слышали истории о том, как Ноэль отказалась быть игрушкой. Она нарушила одно из негласных правил для ведьмы Нитей в Миденци: спать со всей округой, быть подстилкой для всего поселка.
У Ноэль никогда не получалось переварить тот факт, что Гретчия делала это. Так же, как и Альма. Именно поэтому ее мать, наконец, решилась отправить Ноэль подальше от дома, или, во всяком случае, так она утверждала. А Ноэль была уверена, что мать отослала ее, чтобы взять в ученицы Альму.
– Ты хмуришься. – Корлант ткнул пальцем в спину Ноэль. Это было похоже на тычок горячим утюгом. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы не вздрогнуть и не закричать.
Вместо этого Ноэль пробормотала извинения, и ее лицо приобрело безучастный вид.
– Это был всего сто девяносто первый, – объявил Корлант, когда последний похотливый мужчина ушел. – Интересно, где остальная часть племени? – спросил он, хотя в его тоне не было и нотки интереса. Но когда Корлант последовал к двери, его Нити были розовыми от волнения. – Я удостоверюсь, что все племя знает о приветствии, и очень скоро вернусь. – Он бросил проницательный взгляд на Гретчию и с нажимом добавил:
– Не. Уходи.
– Конечно, не уйду, – сказала Гретчия, опускаясь на табуретку рядом с Ноэль.
Как только Корлант вышел, Гретчия мгновенно вскочила. Она подняла Ноэль, в то время как Альма метнулась к подвальному люку.
– Мы должны спешить, – прошептала Гретчия. – Корлант точно знает о нашем с Альмой плане. Он попытается остановить нас.
– Плане? – спросила Ноэль, но в этот момент внезапно что-то полоснуло по ним, как ножницы по волосам, и во взрывной спирали то, что связывало трех ведьм с поселком, со всей силы ударило их в грудь.
Ноэль не могла видеть этого, но она почувствовала: резкая боль в сердце, которая чуть не сбила ее с ног. Она уже испытывала такое раньше, семь лет назад…
Гретчия толкнула Ноэль к двери и прошептала:
– Беги! К воротам, быстрее!
Но Ноэль не могла. Ноги были прикованы к полу – она не могла поверить, что это происходит снова. Племя приближалось, а мать толкала ее навстречу.
Перед Ноэль возникла заплаканная Альма и воскликнула:
– Мы вытащим тебя, но ты должна бежать!
Что-то в панике Альмы – ее зеленые глаза, пронзившие Ноэль насквозь, – заставило девушку встряхнуться. Терзаемая сомнениями, она стрелой метнулась к двери, а затем выбежала наружу… чтобы не оступиться, она балансировала руками, пытаясь удержаться в вертикальном положении.
К толпе, ждавшей снаружи. С фонарями, факелами и арбалетами. Четыреста номаци, которые пропустили приветствие, стояли молча, а их Нити были скрыты магией Корланта.
Был там и сам Корлант. Скользя сквозь толпу, на голову выше всех остальных, он все надувал и надувал свои губы в пренебрежительной гримасе. Его фиолетовые Нити корчились от плотского голода.
Люди, стоявшие у него на пути, разбегались, лишь только бросали испуганный взгляд на его одежды. И Ноэль узнала эти лица, светившиеся в отблесках факелов. Ее колени подогнулись, а грудь затрепетала.
Она бросила взгляд назад, и ком ужаса застрял у нее в горле. Дом был пуст – там был только рычащий Скрафф, шерсть которого встала дыбом. Гретчия и Альма исчезли. Снова. Так же, как и в прошлый раз.
Ноэль ждала, затаив дыхание, а Корлант подошел и остановился в десяти шагах от нее. Он смотрел на нее хищным взглядом, его фиолетовые Нити становились все ярче. Затем он нарочито медленно скрестил пальцы и направил их на Ноэль. Это был знак, отгоняющий зло.
– Чужак. Повесьте чужака, – произнес он тихо. Слов было почти неслышно за вечерним стрекотом сверчков, в дыхании толпы. Потом громче: – Чужак. Чужак. Повесь. Повесь.
Племя начало скандировать: «Чужак. Чужак. Повесь. Повесь». Слова слетали с губ и объединялись в ядовитом крике, он захватывал всех присутствующих. Ноэль не двигалась. Она усиленно пыталась хоть что-то откопать в своей голове, обратиться к логике ведьмы Нитей. Должен же быть какой-то выход из ситуации, просто обязан быть. Но она не могла его найти. Без Сафи, которая сражалась бы рядом с ней. Без изогнутых клинков. Когда нет времени на паузу и размышление.
Люди обступили ее кругом. Их Нити пульсировали жизнью, будто их внезапно освободили: тысячи оттенков охваченного ужасом белого, кровожадного серого и голодного фиолетового навалились на Ноэль. Потом руки потянулись к ней, пальцы хватали ее, впивались в нее. За волосы резко дернули, и голова откинулась назад. Слезы брызнули из глаз. Желчь ошпарила ее горло.
Чужая, чужая, повесьте чужую.
Никто больше не говорил ни слова – все были слишком заняты, их воинственные крики взывали к ночи и смерти Ноэль. Нити гудели в том же ритме, пока люди толкали, пинали и щупали ее. Пока они заставляли ее мучительно волочить ноги в сторону самого большого дуба в поселке.
И за этим четырехдольным ритмом – «Чужак, чужак, повесь, повесь» – была быстрая трехдольная вибрация. Кук-ло-вод. Кук-ло-вод. Пугающий бас за истерическим дискантом.
Корлант действительно убедил племя, что Ноэль – Кукловод, и теперь она умрет за это.
И вот перед глазами Ноэль на фоне яркого лунного неба уже замаячили кривые ветви дуба. Мужчина схватил Ноэль за грудь, его Нити хаотично тряслись. Женщина провела своими ногтями по щеке Ноэль – ее Нити были уже измучены насилием.
Когда пелена боли заволокла глаза Ноэль, ее сердце, наконец, превратилось в камень. Пульс замедлился, температура тела резко упала. И все детали, звуки, и боль, которая пронзала ее в тот момент, исчезли за стеной холодных мыслей.
Эта атака подпитывалась Корлантом. Страхом. Люди боялись Разрушенных и неизвестного Кукловода… и поэтому боялись Ноэль.
Правой рукой дай человеку то, чего он хочет, а левой срежь его кошелек.
– Секи! – Слово с шипением вырвалось из глотки Ноэль. – Секи, – снова зашипела она с тем же пустым выражением лица. – Открути и отсеки.
Затем снова. «Секи, секи. Рви, рви, рви, рви», – в том же ритме, в котором бились Нити толпы, пульсирующие от страха. Ноэль взяла четырехдольный ритм песни и трехдольный бас…
Она дала им то, чего они хотели.
Она показала им Кукловода.
– Секи, секи. Рви, рви, рви, рви. Нити рви. Нитям смерть. – Слова, которые она визжала, были выбраны случайно. Просто тарабарщина. Ноэль не могла прикоснуться к Нитям этих людей, и она, конечно, не могла их контролировать. Но номаци этого не знали, поэтому она продолжала скандировать:
– Секи, секи. Рви, рви, рви, рви. Нити рви. Нитям смерть!
Мужчина перестал трясти ее за грудь, пальцы женщины убрались от ее лица.
– Секи, секи. Рви, рви, рви, рви! – все громче кричала Ноэль, пока не освободила достаточно места для разворота. Для того чтобы дышать и вопить еще сильнее:
– Нити рви. Нитям смерть!
Вокруг нее кровожадные, алчущие насилия Нити стали тонуть в ослепительно белых Нитях страха. Корланта нигде не было видно.
Люди отстранялись от Ноэль, их лица были такими же бледными, как и Нити. Крики, призывающие к смерти, превратились в панические призывы к бегству.
Пока Ноэль стояла там, распрямив спину, с маской абсолютного спокойствия на лице, и готовилась исполнить еще один зловещий куплет, пришла вторая волна безумия.
Пороховой заряд пронесся в воздухе, и голос Гретчии прогремел:
– Огонь!
Заряд взорвался. Горящие осколки полетели вниз, и Ноэль упала на землю, и раскаленная глиняная крошка просыпалась вокруг нее дождем.
Мать не бросила ее.
Все больше зарядов взрывалось с грохотом, сотрясающим воздух и Нити. Больше не было ритма, не было четких эмоций. Только абсолютный хаос.
Люди убегали. Ноэль побежала тоже. На голос своей матери, в свой дом. Ее ноги месили грязь, а взрывающиеся заряды вспыхивали, падая на дома, поджигая соломенные крыши, отправляя номаци в паническое бегство, Ноэль вновь почувствовала перемену в Нитях вокруг нее.
Это случалось всегда в тот момент, когда жертва понимала, что ограблена, и это происходило сейчас. Народ понял, что был обманут Кукловодом. Их жажда крови не была утолена, напротив, только возросла.
Ноэль достигла порога родного дома, но Гретчии нигде не было видно.
– Ноэль!
Слева что-то мелькнуло. Это Альма прискакала на неоседланной лошади, чья коричневая шерсть и черные ноги были почти незаметны в темноте, как и черная мантия Альмы. Только лицо и волосы виднелись в пылающих всплесках огня зарядов.
Альма остановила лошадь и потянула Ноэль, помогая сесть перед собой. Когда Ноэль вскарабкалась, она заметила традиционный щит номаци, висящий у Альмы на спине. Это был квадратный кусок дерева, созданный для защиты на бегу.
Пришпорив лошадь, Альма направила ее к воротам. Ноэль почувствовала, как Нити племени натянулись еще крепче и запульсировали еще быстрее. Люди догадались, что их обманули.
В девушек полетели камни, и воздух внезапно наполнился свистом вылетающих из арбалетов стрел, который ни с чем не перепутаешь. Фоном ревел Корлант:
– Остановите их! Убейте!
Но Ноэль и Альма были уже у оградительных дубов. Камни летели в стволы деревьев, стрелы с шумом вонзались в ветви и щит Альмы.
– Где мама? – крикнула Ноэль. Девушки быстро приближались к воротам, но те были закрыты.
Нет… не закрыты. Сломаны, распахнуты…
Альма направила лошадь в эту брешь. Траектория галопа изменилась, оставляя девушек без защиты справа. Что-то ударило Ноэль в правое плечо.
Сила удара отбросила ее прямо в руки Альмы. Она не знала, что в нее попало – наверное, камень… Но потом она почувствовала кровь. Встревоженная, Ноэль посмотрела вниз, и увидела наконечник стрелы, впившийся в руку над локтем, и длинное кедровое древко с черными и белыми петушиными перьями на конце.
Она бросила взгляд назад и в лунном свете увидела Корланта, с довольной улыбкой опускающего лук. Потом Альма завизжала на ухо:
– Держись!
Ноэль отвернулась и постаралась удержаться в седле. Она сильно сжала бедра и напрягла ступни, как учила ее мама.
Мама.
– Где моя мама? – снова закричала Ноэль, пока они скакали по лунному лугу, а крики жителей поселка на короткое время смолкли за воротами.
Но Альма опять не ответила, а только указала жестом вперед.
Ноэль прищурилась и увидела фигуру верхом на коне. Сзади нее в седле притулилось что-то маленькое. Скрафф.
Гретчия, должно быть, открыла ворота и убежала, доверив спасение Ноэль Альме.
Ноэль по-прежнему не понимала, что происходит. Ее мать должна была держать эти пороховые заряды на случай, если соберется толпа, пока Альма не появится на лошади в самый подходящий момент.
«Корлант точно знает, что мы с Альмой запланировали». Вот что говорила Гретчия… План. План против Корланта, который действительно хотел смерти Ноэль, хотя она совершенно не могла понять, почему.
Но Ноэль не могла думать обо всем этом сейчас. Боль от стрелы наконец-то затмила собой все. Если бы стрела вошла на три дюйма глубже, то сквозь руку попала бы в грудь, а если бы на один дюйм влево – разорвала жизненно важную артерию.
Так что она вознесла безмолвную хвалу Луне, и теперь они скакали вперед в надежде, что Сафи все еще ждет ее…
А Ведун крови – нет.
