Часть 3
– Ход у их поездов офигенный! – вздохнула Китти.
– Угу, – задумчиво ответила Лиза, изучавшая карту следующего пункта высадки.
Прибыв в Монтрё, решили сначала немного отдохнуть от пробега по Веве, зашли в небольшую кафешку, взяли капучино с тортиком и расслабились.
– А может, сегодня никуда больше не пойдем? – предложила Китти. – Отдохнем, поболтаем на бережку усталыми ножками?
– В Рябове наболтаешься, а тут надо все же что-нибудь посмотреть.
– Как скажешь, darling.
– Привет, девчонки! – Около их столика стоял высокий парень, румянец во всю щеку, и радостно улыбался.
– Приве-ет… – удивились обе. – Но как вы узнали, что мы русские? – спросила Китти.
– О, это было очень трудно! – засмеялся парень. – Вы же сами мне об этом и сказали.
– Когда это?.. Ах да, мы же говорили. А вы вообще откуда?
– Из лесу, вестимо. Из Москвы, короче.
– И мы! Мы тоже!
– Ну и как там она? Все перестраивается?
– Естественно. А вы что, давно дома не были?
– Давно. Месяц… Может, познакомимся?..
Антон протянул руку, и Китти первая ее схватила:
– Китти.
– Клево, – сказал Антон и протянул руку Лизе.
Она тоже представилась, но Антон ее руку сразу не выпустил, держит в огромной лапище – как проглотил, так что ей пришлось пошевелить пальцами, чтобы он ее отпустил. Притом Лиза слегка порозовела, и Китти, заметив это, хмыкнула.
– А чего ты тут вообще делаешь? – Она непроизвольно съехала на «ты».
– Ничего. У дядьки на постое. Дядька на фирме вкалывает, а я по Швейцарии гоняю. Через две недели – домой.
– И мы через две! – радостно выпалила Лиза, и Китти снова на нее с интересом поглядела.
– Отлично. Вместе и махнем! А вы здесь чего?
– Мы тоже, типа, у тетки, – засмеялась Китти. – У подруги ее матери. Два дня, как припилили.
– В Монтрё?
– Не, в Ля Рип. Под Женевой.
– Значит, ничего еще не видели?
– Только Веве. С Чарли почеломкались.
– Ясно. Тогда теперь покажу вам Монтрё.
Выйдя из кафе, они прошли всего несколько домов, и Антон подвел их к шикарному отелю, на нем было написано «LE MONTREUX PALACE».
– Тут останавливаются нефтяные короли, просто короли и миллионеры. Но нашему человеку этот домина дорог тем, что в нем жил Набоков, слыхали о таком?
– Слыхали, слыхали, – сказала Китти. – «Лолита»…
– Эх, вы! Человек двадцать романов написал, а вы все только – «Лолита»!..
– Да? – потупилась Китти. – А мы не знали…
– И ты не знала? – обратился он к Лизе.
– Почему? Знала. Но читала только две или три вещи…
– Могу дать в Москве остальное.
– Договорились.
Потом Антон показал им лифт, на котором можно подняться на другую улицу. Поднялись.
– Чудеса, – засмеялась Китти, – лифт на улице!
– Это еще что! А вот как я вас нашел!
– Ты нас искал?!
– Нет. Но нашел.
– А ты вообще кто? Студент, бандит или, может, риелтор какой-нибудь?
– Студент и бандит.
– А почему не риелтор?
– Руки не доходят, в институте много задают.
– В каком? – поинтересовалась Лиза.
– В театральном, в Щучке. Актерский фак.
– Ух, ты! А она в МГУ. На историческом.
– А ты?
– Я? Нигде. Так живу, небо подпираю.
– Сейчас реально подопрете – повезу вас в Альпы.
И вот уже троица – в подвесном вагончике, который, как послушная лошадка, тащит их в горы. Притащил на смотровую площадку, откуда они, оставив смирно топтавшихся туристов, полезли вверх – выше, выше… Туда, куда еще не ступала нога человека, туристического человека, по крайней мере… И замерли от невиданной красоты. Совсем рядом, как большие белые корабли, плыли облака. Их можно было потрогать, на них прокатиться, но манило другое – пропасть! Там, в неоглядной и немыслимой дали, резвились оранжево-зеленые кущи, меж ними ослепительно сверкали осколки озер. Так сверкали… Вдруг «Ах!» – Лиза вскрикнула и взмахнула руками, нога ее поехала по влажной тропинке к краю пропасти, и – оп! – Антон схватил ее под руку, заодно и Китти и крепко притянул обеих к себе. После чего троица мягко спустилась на облаках на смотровую площадку, прямо к ресторану, где правильные туристы уже вовсю кутили и гудели.
– Спасибо, – сказала Лиза Антону, когда они уже были в ресторане, – если бы не ты…
– Да, силен, – подытожила Китти.
В общем, было весело и вкусно. Платил за всех Антон.
Когда запрыгнули в подвесной вагончик, чтобы спуститься с Альп, наткнулись на каких-то болгар. Услышав русскую речь, те подкатили к троице, и один из них – смоляные шевелюра и усы – радостно заорал: «О, русский!» – и ринулся целоваться, но был жестко остановлен за ремень заплечной сумки такой же смоляной дамой. Так что общаться пришлось на безопасном расстоянии. О, да… И мы!.. И вы! О, непременно!.. Good by!
– Ну а теперь, – сказал Антон, когда они спустились с гор, – в Шильонский замок!
Они подробно излазили весь замок, и Антон, побывавший здесь уже не раз, как заправский гид, рассказывал о нем. Разумеется, на каждом шагу метили территорию – фотографировались. Лизу интересовало абсолютно все, она даже что-то записывала в блокнот; Китти же более всего – герцогская кровать и отхожее место. От огромного, под балдахином ложа Лиза и Антон еле ее оттащили. Обняв обеими руками одну из колонн, она обморочно прикрыла глаза. И со стороны можно было подумать, что у нее с этой кроватью много связано. Что касается отхожего места, то в путеводителе было сказано, что последний раз им пользовались сотни лет назад. Однако Китти, вплотную подошедшая к этому памятнику старины, подозрительно принюхалась и покачала головой…
– Эй, не свались! – крикнула Лиза. – Доставать будет трудновато!
Наконец, утомленных и насыщенных, Антон посадил их в поезд. Договорились встретиться завтра у главного Женевского фонтана в двенадцать дня.
Когда приехали в Женеву, Китти захотела купить шоколадку.
– Так у нас же есть… забыла?
– Хочу швейцарскую!
– Да ладно, наши не хуже.
– Да все у нас не хуже, только мы почему-то хотим сюда…
– Сюда и обратно.
– Я – только сюда. Я бы затерялась тут хоть среди коров, пусть бы на меня тоже навесили трехпудовый колокольчик, и пошла бы звонить по горам… Кстати, там, в горах, – помнишь, твоя мать говорила? – есть гольф-клуб, и при нем пасется полным-полно непуганых вдовцов…
– Хочешь пугнуть?
– Нет. Просто познакомиться, а там видно будет…
– Зачем тебе старик, слюни вытирать?
– Тебе-то хорошо, тебе Терри приготовили, а тут еще и Антоша… Все, все, молчу!
В автобусе не разговаривали – Лиза рассердилась. Китти думала о своем. Приехали «домой», Мусенька с порога:
– Уж мы вас заждались! Быстро мыть руки и ужинать! – И чуть позже, за столом: – Ну что, красавицы, где были, что видели?
– Гляди, а Терри еще нет, – шепнула Китти Лизе, и громко: – Видели Антона! – При этом она с нажимом посмотрела на Лизу.
Та, как могла, безразлично подтвердила, – угу, в Монтрё познакомились.
– Что ж, только Антона и видели? – усмехнулась въедливая Мусенька.
– Нет, почему? – возразила Лиза, хватаясь за возможность сменить тему, и стала подробно описывать красоты Веве и Монтрё.
– Так, так. Ну, а с этим-то Антоном вы где познакомились? Симпатичный? Сколько лет? Чем занимается? Откуда?..
– Муся, – прервала ее Марина, – откуда же девочки так сразу все узнают?
– Не все, но кое-что сообщить можем, – сказала Китти. – Значит, познакомились в Монтрё, в кафе. Симпатичный, высокий, учится в Щучке на актерском – пока все!
– Кавалер на двоих? – поинтересовалась Марина.
– Нет, почему? На одну. – Китти кивнула на Лизу.
– Да ладно тебе, – смутилась Лиза и стала совсем как пион. Как букет пионов к этому столу. – Он же нас вместе всюду водил…
– Да он даже не заметил, что нас двое!
Уже когда отужинали, вернулся Терри. Марина как раз поднималась по лестнице и что-то крикнула ему по-английски, он ответил не то «угу», не то «o'key». Девчонки было кинулись накрыть ему на стол, да вовремя остановились – чтоб им тоже не сказали не лезть в чужие дела.
В ту ночь Китти не спалось. Все вертелась с боку на бок, опрокидывалась на спину, отшвыривала одеяло к ногам и тут же натягивала на голову – сон не шел! Тело молодое требовало любви. Оно прямо изнывало и корчилось – такая это была ломка! Китти тихо взвыла и тут же зажала себе рот рукой, прислушалась – за стеной, в хозяйской спальне, как и в предыдущую ночь, препирались. Китти приложила ухо к стене и явственно расслышала: «Отстань, I'm tired». А в ответ слышалось не то «бу-бу», не то «беби»…
– Она ему не дает! – шепотом проорала Китти Лизе, когда утром они с Мариной выходили из дома и Марина, что-то там забыв, вернулась. – Вообще ни разу – прикинь!
– Ты-то откуда знаешь?
– Слышу! Они ж у меня под боком. Держит мужика на голодном пайке! А он-то ребеночка хочет…
– Он тебе сам об этом сказал?
Тут их догнала Марина, и обсуждение пришлось прекратить.
Следующую ночь Китти опять не спалось. В соседней комнате давно уже было тихо, а она все крутилась, в голове и во всем теле сверкали молнии. В какой-то момент осознав, что все равно не заснет – постель накалилась так, что в ней не то что спать, оставаться было нельзя, – Китти встала, задумчиво потопталась на пушистом коврике, зажгла маленькую лампочку и подошла к зеркалу. То, что она там увидела, показалось ей таинственным и прекрасным. Она медленно провела руками по плечам, груди, бедрам и тихо застонала: «Такое тело пропадает…» Настенные часы показывали половину второго. «Пойду приму душ», – надумала она, накинула халатик и на цыпочках вышла из гладильной. Внизу разнообразно и со свистом храпела Муся. «От рассвисталась», – подумала Китти и вошла в ванную.
Вдоволь наплескавшись и натеревшись мочалкой, щедро политой душистым хозяйским гелем, Китти тщательно умастила все тело нежнейшим кремом, расслабилась и поняла, что теперь отлично заснет. Вдруг среди всевозможных баночек, стоявших на полочке у зеркала, увидела мерцающий флакончик. Оказалось, вечерний с блестками гель под декольте. Попробовала на руке – супер! И тут же стала задумчиво наносить его на плечи, грудь… И не забыть животик… И вот уже все тело запело, заиграло розовыми бликами… «И такую красоту придется уложить в гладильную…» – сонно думала укрощенная уже и сморенная Китти. Путь в темноте обратно, как и туда, был оранжирован мажорным храпом Муси. Китти осторожно открыла дверь гладильной, где предусмотрительно не выключила светильник. Упавшая в коридор полоска света выхватила из тьмы Терри. В белом махровом халате он выглядел так, будто сошел с обложки журнала «Повеса». Таким демонически шикарным он никогда не был днем.
– О, Кить, – удивленно шепнул он. – Я нъет спать, ходить сад… – И уставился на нее. Халатик был наброшен очень приблизительно, и из-под него выглядывали то один, то другой мерцающие холмики, а пожалуй, понемногу выглядывало все.
Терри смущенно заулыбался и, как ребенок, непроизвольно потянулся рукой к одному из холмиков. В следующую секунду Китька обвила его шею руками и потащила к себе. Занавес!
У них не было увертюры, прелюдии, скажем, какого-нибудь предваряющего трепа, хотя бы уже потому, что не было общего языка (не считая скороговорки тел). А из тех нескольких английских фраз, что завалялись в Киттиной голове еще со школы, и скудного русского набора Терри нельзя было сплести диалог. С другой стороны, знание языков, возможно, как раз бы их и остановило. Скажем, завязался бы разговор: О! Терри?! – Да, голова, знаете ли, разболелась, вот рыскаю в поисках таблетки… – К сожалению, у меня нет. – А, вам тоже не спится? – Увы! Как всегда, на новом месте – прямо мученье… – Так, может, дать вам что-нибудь почитать? У нас ведь огромная библиотека! От Диккенса и Хаксли до ваших Пушкина и Достоевского. – Не читаю Достоевского, у него все без крыши. – Ну что вы, это же классика. – Вот потому и не читаю. Еще в школе задолбали… – Sorry?.. И так разговор надежно застрял бы в бесплотных слоях библиотеки, в итоге – двойное раздражение: от мигрени и несовпадения вкусов, и вот уже двое поспешно раскланиваются и расходятся по своим углам. В нашем же случае сговор истомившихся тел был первобытен и скор.
…Китти лежала у стены навзничь без сил, взмокшая челка прилипла ко лбу. Терри – рядом, обняв ее за плечи. Он с трудом удерживался, чтобы не упасть. Койка явно не была рассчитана на двоих. «I love you», – прошептала она, и Терри благодарно прижал ее к себе. «ТАКОГО У МЕНЯ ЕЩЕ НИКОГДА НЕ БЫЛО» – вот что одновременно подумали двое. Но дальше их мысли разошлись.
«Про это даже не скажешь, что трахнулись… А как сказать, не знаю… Какое у него там все!.. Какой бешеный! И нежный… Но неумеха. Леха против него – профессор, вот именно член-корреспондент, но с ним никогда ТАК не было.
И даже с Ахметом – ни с кем! А ведь я еще не выдала всего, что умею, я его научу. Он теперь моя первая любовь, остальные не в счет! Они только путь. К нему. Ах, Терри! Ледышка Марина пусть теперь поищет себе другого. Пусть вступает в гольф-клуб».
«О, май Гот, что же теперь будет? Но какой распущенный, сладостный котенок. Какой могущественный котенок – дал мне такую свободу, о которой я, старый – как это у них? – козъел, и не помышлял. О, май Гот, Марина!» – Терри беспокойно зашевелился.
– Завтра придешь? Ой, ну это, to-morrow?
– Нъет могу.
– Why?
– Нъет знать.
– Тогда иди! Go, Terry, go, – сказала раздосадованная Китти и постучала правой рукой по запястью левой, мол, пора, пока твоя ледышка не проснулась.
Терри резко встал, надел халат, поцеловал обиженно сопевшую Китти в плечико и быстро вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Китти тотчас вскочила и приникла ухом к двери: несколько шагов Терри – и тишина, тишина, тишина, тишина… Значит, все обошлось, ледышка дрыхнет, а там поглядим. Китти блаженно растянулась на гостеприимном диванчике, закинув руки за голову, и тут же заснула. Снились коты, дымчато-серые, стройными рядами прущие по опустевшим улицам Женевы. «Коты – рядами?» – недоверчиво улыбаясь, подумала во сне Китти и так, улыбаясь, и проснулась, но к завтраку не вышла – не хотела встречаться с Мариной прежде, чем поймет, знает она или нет. И когда Лизка заглянула к ней, чтобы спуститься вместе позавтракать, притворилась, что спит. Но лишь только подруга затопала по лестнице, метнулась к двери (пост № 1) и, чтобы лучше слышать, о чем там внизу говорят, приоткрыла ее. Лизка, Муся и Марина громко обсуждали косметические маски и в конце концов сошлись на том, что лучше клубники – как внутрь, так и снаружи – ничего нет. Вместе с их трепом в гладильню вплыл яркий, густой аромат кофе. Китти жадно вдохнула его, блаженно закатила глаза и вдруг тревожно вытаращила их – Терри! Его не слышно – где же он?! Значит, нельзя вылезать из норы, пока хозяева не уедут, и уж потом дознаться обо всем у Лизки.
Вдруг Китька, беззвучно хохоча, повалилась на кровать – во прикол! Лизку заслали отбить у Маринки Терри, а он въехал к ней, Китти!
– Не жди нас! – донесся снизу голос Лизы. – Мы своим ходом…
– А вы знаете, где остановка автобуса? – спросила заботливая ледышка.
– Знаем, знаем.
– Езжай, Мариночка, – вмешалась Муся, – я их провожу.
Внизу хлопнула дверь. Потом Лизка рассмеялась на какое-то (неразборчиво) Мусино слово и затопала по лестнице вверх. Скрип, скрип… Китька прыгнула под одеяло и отвернулась к стене. Так, вошла.
– Ки-ить, – шепотом позвала Лиза, – спишь?
– Мм… – недовольно промычала «просыпающаяся» Китти, – чего будишь в такую рань?
– Рань! – засмеялась Лиза. – Да уже десять! Приехать в Швейцарию и валяться на койке – глупее не придумаешь!
«Не так уж и глупо, – подумала Китти, – если б знать, с кем валялась», а вслух:
– Вы что, уж и позавтракали?
– Не то что позавтракали – Марина уже укатила! Так что в Женеву поедем сами… А Терри, между прочим, вообще исчез ни свет ни заря! Даже Марина не слышала, когда он уехал, наверное, говорит, совещание какое-нибудь.
– Деловой… – неопределенно молвила Китти, чтобы что-нибудь молвить. И в груди у нее тревожно сверкнуло.
– Слышь, все же какой классный мужик! А Марина ему ни завтрак, ни ужин – все сам.
– Так она ж не любит его! Твоя мать была права.
– Зато он ее обожает. Видела, как смотрит на нее? Не поцеловав, мимо не пройдет. Тебе такое и не снилось.
– Снилось, снилось. Как раз сегодня.
– Девочки, к вам можно? – как всегда неслышно подобралась Муся.
– Нужно, – ласково откликнулась Китти.
– О ком судачим?
– О Терри! – честно выпалила Лиза.
– О, он чудный, – с готовностью подхватила Муся, капитально усаживаясь к Китти на постель. Девчонки переглянулись, ехать же пора. – А Мариночка его не ценит… Ой, вы только ей не говорите, что мы о них судачим, а то мне влетит.
– Ну что вы, Мусенька, конечно, не скажем, – ласково заверила Лиза.
– Хотя вообще-то Мариночку можно понять – такая красавица, все на нее заглядываются, вот и избалована… А тут еще мать все время подзуживает…
– Зря она! – убежденно сказала Лиза. – Такого молодца могут ведь и увести.
– Да кто уведет? – улыбнулась Муся. – Вы здешних тетек видели?
– А если не здешние? – спросила Китти. – Тут ведь и наших навалом. А нашим, сами знаете, палец в рот не клади…
– А хоть бы и наши! – засмеялась Муся. – Такую кралю еще поискать… Но вообще-то вы, девочки, правы, ему же в конце концов все это может надоесть, так что вы на нее потихонечку влияйте, восхищайтесь им…
– Щас, – прошипела себе под нос Китти, и Лизка метнула в нее «ругательный» взгляд. Но Муся реплику не расслышала, и Китти добавила: – Извосхищались все!
Тут Лиза так пнула ее под столом ногой, что от внезапной боли Китти вскрикнула.
Муся испуганно подпрыгнула на кровати:
– Что?!
Чтобы как-то погасить исступленный Мусин вопрос, Китти хлопнула себя ладошкой по лбу и воскликнула:
– Вспомнила!
– Что?! – нетерпеливо откликнулась Муся, и Лиза тоже с нескрываемым интересом уставилась на Китти – как-то она выкрутится?..
– Да так, после расскажу.
– Хотим сейчас! – настаивала Лиза.
– Ну, это… Мы же вам бусики привезли.
– Бусики? Мне? – дрогнувшим голосом переспросила Муся. Бусы были ее слабостью.
– Ну да! Вечером и вручим!
– А… почему вечером?
– Ну, это, за ужином, в торжественной обстановке…
– Ах да, конечно, – пытаясь скрыть разочарование, согласилась Муся и встала с кровати. – Что ж, пошла одеваться.
– Ка-акие еще бусики?! – спросила Лиза, едва Муся вышла из комнаты.
– А я почем знаю!
– То есть как? Ты же сама только что…
– А что мне было делать? Не могла же я сказать, что ты мне ногу разворотила!
– А ты вообще поаккуратней!
– Да ладно! Муся же сама говорила, что плохо слышит…
– Старушки, знаешь, какие хитренькие! Запускают дезу о своей, типа, глухоте – чтобы при них, не таясь, обо всем говорили. Знаю я их, у нас соседка такая, с ней говорить – изведешься! А? У? Не слы-ышу… А что ей надо, все прекрасно улавливает.
– Ладно, учту. А как же теперь, блин, с бусиками?
– Придется купить.
– Де-воч-ки! – крикнула Муся снизу. – Я уже оделась, спускайтесь!..
– Правда, ускоряйся давай, а то опоздаем…
– Ах, да-а, нас же Антон-пистон будет ждать… Влюбилась, да?
– Одевайся!
Китти быстро умылась, оделась, они скатились вниз и обомлели: Муся разоделась, как на торжественный прием, – светло-серый, тонкой шерсти кардиган, такого же тона сетчатая шляпка, узкая сумочка и туфли.
– Улет, – констатировала Китти.
– Что? – Муся вскинула подведенные брови.
– Супер, значит. Атас! Теперь вам хоть замуж.
– А, ну их! – Муся томно махнула рукой и таким очень женским движением поправила волосы на затылке.
Она проводила их до остановки, посадила на автобус, и они покатили в Женеву.
– Разоделась для того лишь, чтобы проводить нас до остановки! – пожала плечами Китти.
– Ну, это же для нее светский выход. Другие вряд ли предвидятся… Слушай, Марина за завтраком сказала, что можем привезти Антона ужинать – ей, наверно, любопытно, с кем это мы познакомились. Я сказала, привезем, если, конечно, у него нет других планов…
– Какие планы, детка? Он за тобой – хоть на край света.
– Да ладно…
Дальше ехали молча – было о чем подумать. Антон… какой-то вдруг Антон, думала Лиза. Собственно, ничего особенного, но с ним так легко… И в то же время тревожно… Китти, естественно, обнималась с Терри. Какой гладенький. Как девчонка. Другие шершавые, грубые. Сегодня же, как войдет, я сразу – ап!.. А вдруг он не сможет, не вырвется от ледышки?! Я тогда, значит, умру. Так что ж, мне ее теперь отравить, что ли? Как в том фильме – плюх таблеточку в бокал, и все дела. Там, кстати, так подробно все показано – и как приготовить зелье, и как протереть бокал, ну и алиби, понятное дело. Затуманенный Китькин взор уперся в седой, коротко стриженный затылок – тетька или дядька? – прошел сквозь него, скользнул по убегавшим полям и уперся в верхушку Альп… Альпы! Вот куда ее надо заманить! Давай, Мариночка, иди сюда – выше, выше! Мы тебе щас покажем такую красоту, а то ты все на фирме, да на фирме, погулять бедняжке некогда… Гляди, гляди вниз, там тако-ой улет… И тихонечко так, типа, случайно, подтолкнуть – и «Ах! Помогите!» Ледышка летит в пропасть! И, главное дело, никаких следов… И помощь оказать нельзя, потому что улетела так далеко… И глубоко.
– Очень глубоко, – пробормотала Китти.
– Что?
– Да так, думаю…
– О море, что ль?
– Ну, пусть будет о море. Море любви.
– Кто о чем!
* * *
Моей опорой стали небогатые (исключение – Фома и Петр), но опаленные, захваченные Идеей.
Их было видно сразу – по глазам: какая-то печальная отвага во взоре. Меня, собственно, не интересовала их способность к игре клинков, то есть не в первую очередь интересовала. Можно виртуозно владеть шпагой, плести, что называется, кружева, но если ты не умеешь противостоять чужой воле, то проиграешь любой прущей на тебя сволочи. Те, кого я в конце концов отобрал, были настоящими бойцами. И мы начали работать.
Если требовалось за кого-то вступиться, отомстить, нас находили по четко отлаженным каналам связи. И так раз за разом мы дрались, отстаивая, если угодно, нашу общую честь. И вот уже поползли слухи о таинственных дуэлянтах, которые защищают обиженных и угнетенных. Слухи гуляли уже по всей стране, но никогда не обретали четкости и неопровержимости веских доказательств. Да, конечно, на всех нас пока хватить не могло, бандиты и мерзавцы сразу не перевелись, но уже и не были так распоясаны, и уже стало не так-то просто безнаказанно обидеть беззащитного, да и вообще, все эти заказные дела стали как-то не приняты. Люди говорили, что рано или поздно эти неуловимые дуэлянты накажут всех, потому что их, дуэлянтов, видимо-невидимо. А нас-то было всего восемь! Но благодаря оперативности наших спецслужб мы довольно быстро находили «дуэлеспособных». И вся наша жизнь была подчинена борьбе.
Если, допустим, день выдавался не дуэльный, то в шесть утра я уже был у мишени. Затем дружеская пикировка с «японцем», спарринг на спортивных шпагах с кем-нибудь из дуэлянтов и, может быть, еще небольшой урок у Трипольского. Дальше – душ, бассейн, массаж и затем личное время, которое я, допустим, частенько проводил за этим дневником. Я ведь считал себя обязанным поведать миру об Идее. И ох, до чего же это трудно – изложить весь путь! Вот замыслить, замусолить – куда ни шло, но записать так, чтобы все было ясно, убедительно…
Мой первый вызов был послан мерзейшему типу, разумеется оказавшемуся членом Бретклуба. Он был из тех немногих так называемых новых русских, кто довольно сносно освоил фехтование и в турнирах «чайников», которые мы регулярно устраивали, неизменно побеждал. Он возглавлял какую-то фирму по продаже кому-то чего-то, был молод, заносчив и, как говорили, с подчиненными не церемонился. Почти все они ходили у него в холуях. Что же касалось женщин, то они получали должность исключительно через постель. Точнее, сначала их брали на работу, а после требовали «отблагодарить». Право первой ночи принадлежало, естественно, хозяину. И вот мне доложили, что одна из служащих, принужденная к «благодарности», рассказала обо всем мужу. Тот прибежал на фирму разобраться с обидчиком, так там его обгоготали и вышвырнули вон. Результат – жена в больнице, муж, как налетчик, в милиции и, стало быть, отстоять честь жены уже не мог. Что прикажете делать? Я вызвал мерзавца на дуэль. Он был абсолютно безнравственен и разговоров о чести не воспринимал. Нет чести, нет совести, говорил он, улыбаясь, есть только здоровый и агрессивный животный мир, где выживает сильнейший.
– Это, разумеется, вы? – спросил я его.
– Сегодня я, а завтра, кто знает! Ослабну, и удача отвернется от меня.
– Уже отвернулась.
– Ну да! У меня сегодня есть все, о чем только можно мечтать, у меня…
– У вас есть вызов.
– Чего?
Я послал ему по всей форме вызов – требую удовлетворения… на шпагах и проч. Но он не понял. На следующий день заехал в клуб:
– Я чё-то не въезжаю, мэтр. Это розыгрыш? Шутка?
– Не до шуток. На вас поступила жалоба. И если вы не трус, жду вас в условленном месте. Если трус, все равно жду.
– Да в чем дело-то? – Он еще смеялся.
Я назвал фамилию несчастной четы, и тут до него, кажется, стало доходить.
– А при чем здесь я? И главное, вы?! – Он уже потерял всю свою важность, повысил голос и перешел на «ты». – Тебе-то, старик, что за дело, если телка решила пойти по рукам?..
– Это вы о Колокольцевой?
– А, понимаю, сам ты уже не того, зависть замучила?..
– Прошу прибыть…
– Брось, старый, не бери на понт! В наше время дуэлей не бывает. Тем более на шпагах.
– Когда-то ж надо начинать. Вот вы и будете первым, кто ответит нам за невинно погубленных.
– Ты спятил? Да я тебя…
– Посмотрите, кругом охрана, одно неосторожное движение…
– Но я и пальцем не тронул Колокольцеву! Тем более ее охламона…
– Моя шпага к вашим услугам. Я требую удовлетворения.
– Ну да, конечно! Ты же тут главный бретер! Но ты немощен и стар – разве сможешь победить меня, тридцатилетнего?!
Он меня недооценил. На вид я, правда, старый сучок, но за здоровьем в то время следил внимательно. Рука моя, с тех пор как взялся за дуэли, играла фехтовальные гаммы у мишени каждый день, и поединок был для меня делом повседневным. Для него же – лишь забава, понт. Но кое в чем он все же оказался прав: я давно не был с женщиной. А долгое воздержание – скверное дело для бойца – может привести к потере воображения, перспективы, а отсюда – к потере чувства боя… Надо бы это исправить, подумал я тогда. Разумеется, исправил… Тем более что желающих помочь пруд пруди. Как-то вечером проезжал по Садовому кольцу, не так уж и поздно, часов около шести, и застрял в «пробке» как раз около их поста, так «мамка» сразу ко мне подскочила: «Вам попроще или по-крупному?» Во как нынче все просто. Скоро, наверное, можно будет прямо в «пробке». Может, и уже… Да, так следил я в то время за своим здоровьем и спортивной формой упорно, фанатично. Он же был подвержен, кажется, всем порокам – ночные загулы, пьянки и, как поговаривали, баловался наркотиками. Однако ж на фирму всегда являлся важным, подтянутым, с этими зализанными шоколадными волосами. Я, кстати, заметил, что мужик с крашеными волосами – в какой бы цвет ни красился – неизбежно смахивает на рыжего таракана.
К месту дуэли он попытался пронести пистолет, а под рубашкой у него оказался бронежилет LBF. И когда мои ребята подраздели его и отобрали пистолет, он исподлобья глянул на своих холуев, привезенных под видом секундантов, мол, что же это, хозяина обижают, а вы… Но в их глазах прочел откровенное торжество. И тогда наконец понял, что удача отвернулась от него. Все же он принял исходную позицию и с тараканьей пронырливостью принялся сновать по дорожке. Такое было впечатление, что с командой судьи – «К бою!» – все премудрости поединка вылетели из его головы. Он все делал невпопад и даже не мог соблюсти фехтовальных приличий. Я же играл с ним, как со щенком, и в какой-то момент мне стало жаль его, но не мог же я отступить! Я представил себе ту девушку, ее мужа и нанес ему удар в грудь. Рана была незначительна, но от страха он упал. Ни звука, ни движения. Я круто развернулся и пошел прочь – смесь торжества и тоски овладела мной. И еще что-то похожее на чувство вины. В общем, я ощутил много чего, но только не удовлетворение. Позже я со всем этим вроде справился. Ради Идеи, сказал я себе. Ради людей. Но трещина появилась уже тогда – на первой же дуэли.
Следующий вызов был мною послан респектабельнейшему господину, тоже главе крупной фирмы, перепродающей хрен знает что. Офис в центре города, кичливо вылизанный квадрат асфальта перед входом, штат строго приодетых служащих – все по высшему разряду. Он был постарше первого, где-то от сорока до пятидесяти, вальяжный, грузный и тоже, понятное дело, оказался членом Бретклуба, ведь иначе высший разряд был бы неполон. Так вот, примерно год после открытия фирмы он исправно платил своим служащим зарплату, а потом вдруг прекратил. Но, однако ж, успокоил всех тем, что «трудности временные» – всего чуть-чуть надо потерпеть, и денежки прямо рекой потекут к ним. Люди поверили и продолжали работать, как водится, бесплатно, а он взял да смылся! Со всеми деньгами, акциями, ну, в общем, со всем, с чем обычно смываются, после чего его заместитель пошел под суд, остальные – на улицу. Совершенно случайно кто-то из них вышел на наших людей, и я принял этот заказ. Впрочем, нашли мы негодяя только через год, в одной деревушке, розового и тепленького. Сидит в старой развалюхе, в одних трусах – только что из баньки, – водочку хлебает, цыпленком закусывает – и, что подкупает, совсем один. Видно, охрана заплутала в лесу за грибами – дух вокруг стоял такой!
Медлить мы не стали. В заповедный край прибыли в полном вооружении – не везти же его, в самом деле, в столицу! И тут же, за банькой, под стеною сурово молчащих дерев, нашли площадку, протрезвевшему ему вручили вызов, и началось! «Да это же ошибка! Обознались! При чем здесь я!» Но в какой-то момент он вдруг обмяк, понял, что отпираться бесполезно, и сказал, что в принципе готов дать удовлетворение.
– Есть масса способов, господа, я же предложу вам лучший. – Он вдруг проворно метнулся к какому-то кусту, достал из-под него железный чемодан и эффектно щелкнул замком. – Гляди! – обратился он ко мне и вывалил кучу зеленых. – Здесь тебе и твоей братве хватит на всю жизнь. А теперь будем пить мировую…
– Ты смеешь предлагать мне деньги!
– Но это же вернейший способ получить удовлетворение – уж я-то знаю.
– Ты омерзителен и глуп. Я жду. – Я стоял уже со шпагой в руке, рядом секунданты.
– Но, послушай, друг…
– Какой я тебе друг! Я враг – ты что, не понял?
– Да понял, понял. Но не могу я драться, – вдруг захныкал он. – У меня низкий гемоглобин, высокое давление, а кровь уже не бежит, а еле плетется по забитым всякой дрянью жилам…
– И за все это ты готов так дорого платить?
– Был готов, – уточнил он и, старательно запихнув в чемодан кучу зеленых, взял его под мышку. – Хочешь драться, будем драться. – И вдруг рванул к двери, но секунданты схватили его, вложили ему шпагу в руку и поставили супротив меня.
– Да нет, так не годится, – недовольно заворчал он и, аккуратно положив шпагу на пол, направился в избушку.
Спустя несколько минут вылез – не узнать! В шикарном костюме, в галстуке, и вот в таком виде попытался сесть в стойку. В общем, можно было бы обхохотаться, кабы не такие серьезные дела. Он с ходу попер на меня, глупо, размашисто махая шпагой, как дубиной. И мне понадобилась лишь одна простая атака, чтобы успокоить его… И так опять стало тоскливо, когда он осел, в аккурат прислонившись к какому-то пеньку. Он сидел, большой, грузный, в этом своем костюме, точно утомившись на загородной вечеринке. Но ранка была, разумеется, незначительна. И лишь выпавшая из руки шпага да юркая змейка крови, показавшаяся в проеме порванной рубашки, говорили о том… Собственно, о чем могут говорить шпага и пущенная ею кровь? О тщете сущего, земного? О немыслимой краткости жизни и любви?.. Он, конечно, скоро очухается, но урок не забудет – факт!.. Но я что-то устал. Мне теперь нужно немного отдохнуть, прежде… Прежде чем вызову к жизни Шакала!
Сколько я отдыхал? Час? Два? Какая, в сущности, разница? Не стоит рыскать в поисках утраченного времени с маниакально-прустовским упорством и упоением, ведь обжитое время, как и обжитое пространство, никогда не утрачивается, а маячит где-то за углом. И все твои химеры и шакалы вечно стерегут тебя. Или так – пространство, время и химеры закачаны в тебя, как в компьютер, и при необходимости (или без) ты можешь кликнуть их. А можешь и не кликать, а только подумать, и они тут как тут. Вот выскочило вдруг «журналистское дело». Помню, стареющая поп-звезда обратилась к нам с просьбой отстоять ее честь. Обидчик – обозреватель желтой газетенки – так потрепал ее в воскресном «Звездопаде», что она буквально слегла, и врачи опасались за ее жизнь. Что прикажете делать? Вкус и репертуар пострадавшей в самом деле оставляли желать лучшего. Но, господа! Пинать пожилую диву – мыслимо ли это?! И кстати, она была уже не первой жертвой этого лихого пера. Короче, против обозревателя вышел Левушка. До поступления в наш дуэльный корпус он работал спецкором в одной из центральных газет и хорошо знал журналистскую стряпню. Собственно, это знание и привело его к нам. А тот, хоть и не держал никогда шпаги, от дуэли не уклонился и в назначенный срок попытался принять исходную позицию. Однако при первых же атакующих шагах Левушки воспользовался простейшим способом покинуть дуэль – упал в обморок. Притом не притворно, а по-настоящему. Посовещавшись, мы сочли возможным сие его состояние приравнять к «первой крови» и, как только он пришел в себя, как и прочих «оскорбителей», переправили его в дальние края. Естественно, без права на возвращение. В противном случае он снова получил бы вызов. Больше его пасквили на страницах нашей печати не появлялись. Зато дошел слух, будто вкалывает он где-то на судовых верфях…
А теперь я кликну Шакала. Он сгубил лучшего моего друга, мою опору – Петра, который, кажется, единственный из богачей сумел освоить фехтование. Мужик солидный, осанистый, сорока с лишним лет, он держал в Москве сеть ресторанов, но при том имел душу грустную, совестливую. Он был откровенно не техничен, хотя я давал ему уроки фехтования почти каждый день. Зато обладал зверским чувством боя. Три поединка уже было на его счету, но не уберег я его от поражения.
Получили мы информацию, причем из разных источников, о местонахождении Шакала. Был он лют и хитер, и я хотел сам с ним разобраться. Но Петр сказал, что это его дело – Шакал его не то кинул, не то заказал, – и я уступил. Тем более что Шакал вряд ли умел фехтовать – в тюрьме этому не учат, а он в основном ошивался по тюрьмам, не считая редких, коротких выходов «в свет». В тот год он как раз был выпущен по амнистии и, едва вышел, успел натворить немало дел. Кто читал газеты того времени, наверняка помнит, сколько шуму наделало ограбление «Симбанка» и нападение на генерального директора «Париотеля». Виновников, как водится, не нашли. Но ребята мне доложили – Шакал, его рук дело.
…И вот дуэль. В тот день я сам дрался в Санкт-Петербурге, но мне было известно, что у Петра все до мельчайших деталей проработано – вызов, секунданты, место дуэли. Накануне, как обычно, прочесали все окрест, разметили дистанцию. Наутро съехались. Шакал с двумя уголовными рожами и Петр с Вовчиком и Серегой. Только бросили жребий, кому где стоять, как Шакал прогавкал, что желает извиниться.
– Перед кем это? – спросил Петр.
– Перед тобой!
– А те, пострадавшие, как быть с ними?
– Могу и перед ними, – охотно согласился Шакал.
– А не поздно?
– Тебе видней. – Он нагло осклабился, и было видно, что совсем не боится! Это было странно – неужели искушен в фехтовании?!
И тут судья скомандовал: «К бою!» И они встали в исходную позицию. Верней, встал Петр, Шакал же уселся, как на горшке, и ржет – рисковый был, сволочь. С командой «Начали!» он «с горшка» вскочил и бегом попер на Петра, Петр же играючи отступал назад. Была у него такая манера – чтобы противника заманить, «провалить» в дистанции и посмотреть, что тот будет делать, он обычно вначале отступал. А как тот на него кидался, брал «мертвую» защиту, ну а дальше, как говорится, дело техники. Вот и в тот раз попятился Петр, вытягивая Шакала на себя, и вдруг начал куда-то проваливаться! Делая отчаянные попытки устоять, он упал и выронил шпагу. И пока пытался до нее дотянуться, Шакал в два прыжка – к нему! Все произошло так быстро, что Вовчик с Серегой не успели ничего понять, а Шакал со своими урками прыгнули в машину и умчались. Подбежали ребята к Петру, а он еле дышит, хотя ссадина на груди невелика – все же не шакалье это оружие – шпага, и он просто ударил ею плашмя. Осмотрели площадку и ахнули – Шакал даром времени не терял! За ночь перед дуэлью устроил на Петра, как на зверя, западню: позади обеих исходных позиций были вырыты ямы, их прикрыли картонками и присыпали землей. Выходит, Шакал про манеру Петра – сначала отступать – выведал! Потому-то и не побоялся вырыть ямы с обеих сторон! Уверен был – где б им ни стоять, попятится Петр назад, а он, Шакал, вперед. Так и вышло! Притом Петр сильно ударился спиной. А я потерял одного из лучших своих бретеров! И хотя от удара Шакала Петр, в общем, оправился, но никогда больше не вышел на дуэльную тропу. Да и я было засомневался в своей Идее – где ж неотвратимость наказания? Но нет! Не должно быть в нашем деле сомнений, говорил я себе, а только яркий, очистительный гнев. В конце концов, нигде же не обходится без осечек, однажды оступился, промахнулся, в другой раз попадешь… Но сомнение уже начало во мне свою разрушительную работу. И прежде чем оно ее завершит, я должен был найти Шакала. Разумеется, нашел. Только не сразу. До того он успел напасть еще и на Вовчика с Серегой. И чуть не положил Севу-скрипача.
Этот Сева, смекалистый, упертый мужичок от сохи, прибыл в Москву на перекладных из далекого северного села Вихры. Стало быть, и туда докатился слух о наших делах. Так вот топтался Сева около одного из наших клубов дня три, кругом охрана, клиенты, их тачки и холуи – сквозь эту камарилью в лаптях не проскочить. Ребятки мои за ним понаблюдали, охранник с ним немного покалякал, и привели доброхота ко мне. Чего, говорю, топчешься, чего вынюхиваешь, иль жизнь не дорога? Дорога, говорит, еще как дорога – она ж у меня одна! И ничего я не вынюхиваю, и так чую. Я за Рассею постоять хочу, за людей… Ишь ты! И как же стоять собираешься, лапоть? А так, выучиться у вас хочу, кой-чего слыхал… Собака лает, ветер носит, да и как выучишься? Небось, кроме мотыги, ничего в руках не держал? Я талантливый, говорит. И при этом так это понимающе лыбится, мели, мол, Емеля, проверяйте, мать вашу, я потерплю. Ну, и нам он вроде показался, и недаром. Нет, в смысле техники он, как и все новоиспеченные бретеры, конечно, не преуспел, слишком краток был срок подготовки – уже через полгода я выпустил его на дуэль! Но стратегом Сева оказался первостатейным! Можно даже сказать, изобрел один прием. Шутовской вроде, а на самом же деле хитрый и опасный. На фоне разведывательных маневров вдруг сильно, не по-фехтовальному замахивался шпагой, занося клинок к плечу невооруженной руки, отчего противник шарахался, а Сева принимался, как ни в чем не бывало, пиликать клинком по плечу – как на скрипке! Оттого и прозвали скрипачом. И пока тот соображал, что бы это значило, или ничего не соображал, Сева наносил решающий удар. Но с Шакалом ни один из испытанных приемов пройти не мог. Он нападал по своим, бандитским правилам. И никогда не повторялся. И в то время, как я его выслеживал, он охотился на моих людей. Сереге, например, послал по всей форме вызов – не поленился изучить, как это делается, а Серега, как и Петр, не захотел уклониться и передать Шакала мне. Это же не переводной дурак, сказал Сережа. Он вообще скрыл от меня, что идет на Шакала, и чуть не погиб. А ведь они с Вовчиком (бывшим в роли секунданта) всю площадку тщательно проверили, расставили вокруг на ночь посты. А Шакал засел с бандой в кювете и просто расстрелял их машину по дороге на дуэль. Хорошо еще, что оба были в бронежилетах и раны оказались несерьезны.
И вот настал черед Севы. Он тоже получил шакалий вызов, я же в то утро, как и в случае с Петром, оказался в отъезде. Впрочем, все наш Сева вроде предусмотрел, были тщательно подготовлены не только место дуэли и подъезд к нему, но также расставлены на всем пути посты. Севе же с секундантами приготовили тайную тропу. И пока его BMV с водителем и куклой мчался по автостраде к месту дуэли – надо сказать, быстро пообтесался наш провинциал, – Сева со товарищи петлял на ржавой «Таврии» по какой-то запущенной тропе. Под конец колымагу бросили и продирались уже пешком, напрямки. Только продрались, тут и Шакал на джипе с двумя головорезами явился:
– Господа, знакомьтесь, мои секундеры!
Надо сказать, выглядел он на этот раз как заправский дуэлянт – белая рубаха, белая кожаная перчатка и галифе, хрен знает какого войска. Ну, а Сева, как обычно, в джинсе. И вот проверил уже арбитр дистанцию, одежду, шпаги, отошел на положенное расстояние, как вдруг из джипа выскакивают еще трое с автоматами – видно, лежали на дне машины, прикрытые каким-нибудь дерьмом! Согнали всех наших к деревьям, крепко к ним привязали, после чего Шакал в два прыжка к Севе и ну глумиться! Ржет как безумный, машет со свистом шпагой, да к груди Севиной примеривается… И тут Сева, уже пойманный, привязанный, в плотном окружении бандитов, все же сумел их переиграть! Как?! В душу к ним влез, и притом с банальнейшей отмычкой – мать Шакала вспомнил. Сказал просто, что видит она его в эту его подлую минуту, и все! Руки у подлеца вдруг повисли, шпага покатилась по земле, а сам он упал на четыре лапы, морду кверху задрал и завыл – ну, чисто шакал! И что странно, банда его тоже обернулась шакалами: бошки подняли и ну выть! А Сева начеку! Шакал меж тем вдруг очнулся, на задние лапы вскочил и попер, не оглядываясь, в чащу. Банда, как на веревочках, за ним… Ну а наших грибники спустя несколько часов нашли, так что вернулись ребята целы и невредимы. Да еще и джип трофейный в хозяйство пригнали. Очень мы радовались, что Севка спасся. Одно было плохо – Шакал снова ушел. И не было мне покоя, только о нем, кажется, и думал день и ночь. Но он был дьявольски хитер и осторожен. Я ведь по всей России за ним гонялся, а только хвост его и видел. В конце концов тот же Севка и навел. Всю родню свою многочисленную напряг этой вендеттой и нашел-таки его в Мелитополе на постое у подельника. Позвонил мне Севка из Мелитополя, я аж задрожал! Достань, говорю, его, Сева, не упусти. «Не волнуйся, командир, на сей раз не уйдет». И вот, значит, приоделись мои ребята бабами-молочницами, ну, там юбки, платки, бидоны, напомадились и нагрянули в шакалье логово. Кстати, из Севки баба вышла – загляденье. Так вот, значит, пока подельник, рожа тюремная, за банкой для молока бегал, «бабы» кликнули по мобильному укрытый неподалеку Севкин BMW, Шакала в него затолкали и – в Москву, ко мне! Шакал, как Севку без румян и платочка увидел, взвыл так, что испугались мы – до дуэли не доживет. Вылили ему ведро холодной воды на голову, он и затих.
А драться он, конечно, так и не научился, лишь стойку фехтовальную кое-как изобразил. Но все равно мы все проделали по форме – вручили вызов, шпагу, дали секундантов. Едва прозвучала команда «К бою!» он с диким рычанием бросился на меня, и мне понадобилась всего одна защита, чтобы его успокоить… Вот на этот раз я, кажется, испытал удовлетворение. И отныне жизнь нашего боевого корпуса стала поспокойней – никто больше не решался бросить нам вызов, разбоев поубавилось, Шакал же стал притчей во языцех. Люди радовались и говорили, сколь от нас ни бегай – все одно, «найдут и поставят в позитуру». В общем, неотвратимость наказания, кажется наконец торжествовала, и я даже стал подумывать о завершении нашей деятельности… И тут поступило одно такое дело… Пошлое и мутное, но притом слишком гнусное, чтобы от него можно было отказаться.
* * *
Антон был весь радость и нетерпение – переминался с ноги на ногу, вертел головой и улыбался. В руках он держал путеводитель и, как только девушки подошли, тоном гида стал читать:
– Вас приветствует голубая гладь Женевского озера в венчике из гор. Самое большое озеро Швейцарии имеет форму серпа, и, как и на море, здесь бывают приливы. Короче, купальники с собой?
– С собой!
– А мы, – сказала Лиза, – приглашаем тебя на ужин к нам. Если, конечно, у тебя нет других планов…
– Конечно нет, – быстро ответил Антон, и Китти многозначительно посмотрела на Лизу.
Та проигнорировала этот взгляд и спросила:
– А разве тут, в центре, купаются?
– Смотри, – сказал Антон, и она увидела, что невзирая на прохожих на пирсе разлеглись насколько загорающих ребят и девчонок. Две головы торчали из воды.
Вдруг Лиза вспомнила:
– Мы же должны кое-что купить…
– Чего это? Ах да, бусики для Мусика.
– Твоя идея, ты и покупай. А мы тут пока стоянку разобьем.
– А куда топать-то?
– Да вон ряд лавчонок, прямо на берегу, – с готовностью включился Антон, – что-нибудь там наверняка найдешь…
И Китти ушла. Антон вытащил из рюкзака соломенную подстилку, они скинули майки, джинсы, и Антон остался в серых плавках, а Лиза – в сером же бикини.
– Тоже серый, – радостно сказал Антон, – это неспроста.
– Думаешь?
– Думаю. Совпадение цвета – это немало. Если не вообще все.
Когда спустя какое-то время Китти вернулась, они были в воде, как раз голова к голове плыли к пирсу. Китти быстро разделась (купальник оранжево-зеленый) и прыгнула к ним.
– Купила? – спросила Лиза.
– Ага. Классные такие и совсем недорогие.
– Пошли, покажешь.
– Угу, только чуток проплыву… А водичка-то холодненькая, – стуча зубами, сказала Китти и быстро поплыла куда глаза глядят. Глаза, как и мысли, глядели на воду. – «А может, ледышку в озеро?»
Обед прошел на «ура», ели, пили, смеялись. Потом гуляли по набережной, причем Антон и Лиза все время о чем-то увлеченно болтали, а Китти, как и прочие прохожие, не имела к их беседе никакого отношения и потому плелась чуть сзади. Впрочем, парочка мало ее интересовала – думала о своем, о Нем! «Сегодня вечером, скорей бы!» И в груди у нее сладко-мучительно заныло.
Ровно в шесть Марина сняла троицу с пирса, и все вместе покатили домой. По дороге Антон много рассказывал о своих впечатлениях от Швейцарии, и в какой-то момент Марина глазами и улыбкой сделала Лизе знак, одобряю, мол.
Дома его познакомили с Мусей и Терри, и, как уже повелось, все вместе стали готовить ужин.
– Милые мои, с вами так хорошо, – шепнула между делом девочкам Муся, – а так-то у них почти всегда каждый сам себе готовит…
– А надо бы ледышке… – сквозь зубы начала было Китти, но Лиза резко ее осадила:
– Заглохни.
Тогда Китти громко запела:
– А что мы вам привезли-и! – И ловко, как фокусник, выдернула из-за спины пакетик с бусами.
– Как переливаются… – всплеснула руками Муся. – Мариночка, Терри, посмотрите, что девочки мне привезли!
– О, – восхищенно загудел Терри, – о, yea…
Китти все хотела переброситься с ним парой слов или междометий, что-нибудь такое неразборчиво-туманное, устанавливающее любовный контакт, или хоть сцепиться взглядом, но Терри ускользал. Он то и дело принимался беседовать с Антоном, они явно спелись – клан мужчин! Антон довольно сносно болтал по-английски и вообще как-то легко вошел в сообщество готовящих ужин. Например, с ходу сочинил офигенный соус к салату, попросту смешав все, что попалось под руку – какие-то овощи, горчицу, майонез, лимон, джем, что-то еще… Позже, вкушая салат, все стонали и поглядывали на Антона потеплевшими глазами. А он рассказывал анекдоты, смешно перескакивая с русского на английский и обратно. Притом то и дело бросал вопрошающие взгляды на Лизу – ну, как, довольна? Хорошо я себя веду?
Пока готовилось горячее, мужчины сели играть в шахматы, и Антон быстро выиграл.
– Следующий раз проиграешь, ладно? – шепнула ему Лиза.
– Ладно, – кивнул Антон и проиграл.
Терри ликовал, ходил по комнате, потирая руки, и требовал продолжения.
– О'кей, – сказал Антон, и они снова склонились над доской.
Встрять в шахматную битву Китти не могла – разве под видом королевы или хоть пешки? И пока Мусенька, Марина и Лиза скромно знали свое место у плиты, Китти все бегала к мужчинам – то солонку на стол поставит, то салфетки принесет…
– Да положила я уже салфетки! – крикнула Муся. – Отдохни, посиди чуток!
Но Китти не сиделось. Ни словечка, ни взгляда за весь вечер не удалось поймать! Будто опытный разведчик, он всякий раз от погони уходил.
– Ну, все, – наконец возвестила Марина, – мужские игры заканчиваются, подаем горячее.
Все шумно расселись за стол. Трапеза была в самом разгаре, когда Муся вдруг заметила, что за столом нет Лизы.
– И Антона… – сказала Марина. – Они, наверное, в саду.
– Пойду позову! – вызвалась Китти.
– Wait, wait, wait! – крикнул Терри. – Пусть гулять.
– Ладно, – согласилась Китти и, в упор уставившись на Терри, раздельно так произнесла: – Я подожду.
Никто не обратил внимания на этот нажим, но Терри на сей раз не удалось увернуться, глаза любовников встретились, и они полетели в пропасть, даже не успев никому ничего сказать. Что называется, по-английски. Но никто не заметил их отсутствия, потому что тут как раз явились Лиза и Антон. Они были слегка смущены и будто оглушены. «Наверное, детишки поцеловались, – подумала Муся, – ах, где мои семнадцать или хоть семьдесят лет?»
– Вы как раз вовремя, – с обворожительной улыбкой объявила Марина, – разливаем чай. А ну-ка, поглядите, какой тортик я вам привезла…
– Вот это да-а… – протянула восхищенно Лиза и глянула на Китти, как бы приглашая ее на фруктово-сливочный пир. Но Китти в тот момент вопрошала глазами Терри: «Придешь?», и он тотчас «кивнул» ресницами: «Да, да». Лиза быстро перевела глаза с одного на другую, потом обратно и как тайную корреспонденцию перехватила: «Не может быть…» Антон тронул ее за руку: «Ты чего?» – «Нет, нет, ничего, показалось».
Потом Марина поставила свой любимый романс про встречу, которая бывает в жизни только раз, и все, постанывая и покачивая в такт головами, принялись лакомиться тортом.
– Милые мои, хорошие, до чего же не хочется завтра уезжать! – сказала Мусенька.
– Да ладно! В следующем году приедешь.
– Кто знает… – вздохнула Мусенька.
Никто не ответил. Похоже, все уже было сказано, съедено, выпито, и только мысли остановить было нельзя.
«Как же я устала от этой фирмы… Хоть бы на недельку в отпуск, да и маменьку пора навестить…»
«Съем-ка, пожалуй, еще кусочек! Всего и радости-то в мои лихие годы, что поесть… То ли дело раньше! Помню, мой последний, с усами… как бишь его?.. Арнольд? Казимир? Нет, теперь уже не установить, ну и ладно… Ох, но какое же это все-таки наслаждение – прямо тает во рту…»
«Пойдет меня провожать – опять ее поцелую. Только уж сразу не отпущу…»
«Еще только раз… Последний. А после они уедут, и все!..»
«Он же мой, мой, и сегодня все должно решиться…»
«Это невозможно, не может быть, показалось… – Лиза посмотрела на Китти, та задумчиво тянула из рюмки ликер, не поднимая глаз. – Нет, не показалось! Как она могла!»
– Идем, – сухо сказала Лиза Антону, – я тебя провожу.
– Что-то не так? – спросил он, едва они вышли из дома.
– Да нет, ничего.
– Ну, я же вижу. Я что-то напорол, да?
– Ну, что ты! Ты так всем понравился и Терри ублажил, а соус вообще отпад! Я тобой горжусь.
– Тогда поцелуемся.
– Все-таки ты очень настырный. Ну, разве чуть-чуть…
Лиза вернулась в дом, когда все уже разбрелись по норам, была глубокая ночь. И лишь густой дух пиршества стоял в гостиной. Лиза тихо поднялась наверх, на секунду остановилась у гладильной и толкнула дверь. Китти голая сидела на постели и подводила глаза.
– С чего это на ночь красишься?!
– А что, нельзя? У меня же черт лица почти нет, и если я не дорисую…
– Как ты могла!
– А в чем дело? – спокойно сказала Китти, продолжая наводить красоту.
– Не, ну как ты могла?! – с расстановкой повторила Лиза.
За дверью послышался шорох. Китти кинулась к двери, приоткрыла ее и увидела удаляющегося Терри.
– Что ты наделала? – захныкала она, – ты все испортила, он больше не придет…
– Тебя приняли в дом! Как родную! А ты… – Лиза на мгновение задумалась. – Короче, тебе нельзя тут больше оставаться…
– Ты, что ли, меня выгонишь?
– Я привезла, я и выгоню.
– А если мне тут нравится?
– Можешь попросить политического убежища.
– Зачем же политического? Я любовного попрошу…
– Сволочь. Какая же ты сволочь.
– Думаешь, не вижу, как ты все время лезешь к нему, типа, попрактиковаться в английском? Тебе, значит, и хозяина и Антошу, а мне дырку от бублика?
– Бред.
– А он-то не на тебя запал, а на меня…
Вышедшая в туалет Мусенька прислушалась. Со второго этажа доносился не то смех, не то перебранка, и она решила подняться, прислушаться – неужели Марина и Терри все ругаются? Сегодня вечером, как отужинали и Лизочка пошла провожать своего ухажера, а Китти убиралась на кухне, между ними вспыхнула сдержанная перебранка на английском. Смысла Муся не уловила, только поняла, что бранятся. И что же – до сих пор?! Впрочем, все лучше, чем безразличие, подумала она и вдруг осознала, что голоса вовсе не внучки и Терри.
– Ты просто завидуешь! Да, мне! Злишься, что ваш план провалился! – голос Китти.
– Заглохни. – Это Лизок.
– Думаешь, я забыла, как мамашка тебя на Терри натаскивала: «Возьмем уже ото-обранного, готоовенького, Маринка его все равно не лю-юбит», – издевательски подвывала Китька. – А ты-то, засланный казачок, пошла еще дальше – снюхалась с Антоном, чтобы после, когда Терри отобьешь, избавиться и от него?
– Ты что несешь?!
– А-а, – обморочно вдохнула Муся и зажала рот рукой, после чего, едва не упав, скатилась с лестницы вниз.
– На твоем месте я бы так не убивалась, darling. – Китти кротко улыбнулась. – Но если попробуешь мне помешать, я все всем расскажу.
– Так, так, так, – лихорадочно соображала Муся, улегшись на диван и плотно заворачиваясь в одеяло. – Это как же, как же так??! А Китти – умница, как здорово разоблачила это чудовище! И кто бы мог подумать! Лизка! Ангельское личико… Ну гадина… И так это ненавязчиво ввела своего бандита в дом… То-то я думаю, чей-то они здесь подъедаются? А мать ее, Томка! Сколько этой голодранке помогали, и нате… Но что же делать?! Что же делать?! Ведь завтра мне в Москву! Вот и хорошо, что в Москву, Ниночка, доченька, что-нибудь придумает. Она у меня Спиноза, Сократ! А Марине пока ни слова – у нее нервы. Просто скажу, так, между прочим, чтобы не оставляла Терри с девками. В этих полуспущенных джинсах, с пупками наголо… ко всему готовые… Особенно Лизку!
– Муся, ты белены объелась? – расхохоталась Марина, когда Муся стала ее предостерегать. – Все дни только и слышно: «Ах, девочки, ах, хорошие», и Антон так всем понравился. А что джинсы на бедрах, так сейчас вся Европа так гуляет – мода! И потом, в первые дни ты вроде пупки не замечала, что вдруг-то??
– Да ничего. Расслабилась просто. А ты знай, следи… – неопределенно закончила Муся и хмуро потупилась, после чего немедленно стала насылать на Лизку проклятия.
Следующее утро прошло под флагом проводов Муси. Она бестолково паковала вещи, Марина, ворча, все перепаковывала, а Терри относил готовые чемоданы в машину. Лиза была на подхвате, подавала Марине всякую мелочь, но когда хотела помочь в чем-то Мусе, та сквозь зубы цедила: «Я сама», а про себя добавляла – «сука».
Лиза не могла понять, в чем дело, но потом решила, что просто у Муси предполетный мандраж. А Китти была брошена Мариной на кухню – готовить «отвальную». В суматохе проводов Терри вдруг неожиданно для себя оказался на кухне. Если бы кто-нибудь поинтересовался, зачем он тут, он не знал бы, что ответить, но никто не спросил, и он быстро шепнул Китьке:
– Tonight. Два час.
Она молча кивнула и продолжала ожесточенно что-то шинковать.
Наконец прощальный обед позади, все набились в машину и проводили Мусю в аэропорт.
Еще раз. Еще один только раз, твердил себе Терри с самого утра. После той, первой ночи он почувствовал такую свободу, такую окрыленность, о которых даже не подозревал. Девочка совершенно раскрепостила меня, а Марина… с Мариночкой я всегда чувствовал себя неловко, будто виноват… Но теперь с этим покончено…
Теперь все было даже лучше, чем в первую ночь. Проторенная дорожка завела их еще дальше… И он был любознателен и неутомим… В какой-то момент ему показалось, что от немыслимой слаженности, силы и обморочности их любви он теряет сознание, а он за него и не держался. И он снова и снова звал ее с собой.
– Пусти, глупый, ухо оторвешь, – сказала наконец Китти, но он не выпускал, дурашливо рыча и мотая головой.
Вдруг за дверью раздались шаги, остановились! Китти мигом вырвалась – острая боль, ухо осталось в зубах у любимого?! – и накрыла Терри одеялом с головой. Шаги удалялись. «А что я, собственно, прячусь? – Вдруг Китти осенило: – Может, как раз пусть обнаружит?» Сердца любовников стучали в унисон – кто это был? Марина, Лиза?
– Нъет Марина, – шепнул Терри в уцелевшее ухо, – Марина пить финутал спать. Лиза туалет. – И прижал прислушивающуюся Китьку к себе. Она уютно хихикнула. Впереди была целая ночь.
На следующий день, сославшись на простуду, Китти никуда не поехала – пусть Лизка едет к своему Антону-пистону без нее. Марина снова снабдила Китти кучей лекарств и с Лизкой укатила. Терри отбыл еще до того.
Конечно, Лизка Марине ничего не скажет, она же добренькая, думала Китти, а значит, весь дом сегодня будет наш. Прощаясь утром с Терри, Китти объяснила ему на пальцах, что никуда сегодня не поедет, так что пусть любимый возвернется пораньше, и тогда они смогут пообедать вдвоем и уж потом… Она приготовит к его приезду что-нибудь такое обалденное. Она даже изобразила, как они будут это обалденное уплетать, и, блаженно прикрыв глаза, облизнулась. А может, попробовать сделать фондю? Рецепт и все, что нужно для фондю, у ледышки, конечно, есть. Так, посмотрим, где у нее книжка с рецептами?.. А, вот! «Вот она, вот она! на уе намотана!» – радостно пропела Китти. Та-ак, ШВЕЙЦАРСКИЙ ФОНДЮ… 600 г эмментальского сыра, ½ дольки чеснока, немного белого вина… маисового крахмала… вишневой наливки… перец, мускатный орех, белый хлеб. Так, так, так… Огнеупорную посуду натереть изнутри чесноком и разогреть в ней вино. Сыр растопить в вине – ух ты, здорово! – и дать ему закипеть…. В холодной воде развести крахмал, приправить мускатным орехом, перцем и сюда же вишневую наливку. Все смешать. Фондю готов! Теперь поставить его на маленький огонь, чтобы слабо и равномерно кипел. А Терри будет у меня кипеть сильно и неравномерно! Но сначала нафондюкаемся. Так… К фондю подать подрумяненные ломтики белого хлеба.
А к Терри – подрумяненную меня. Не забудьте поставить на стол перечницу, чтобы каждый мог поперчить фондю по вкусу. Я ему там кое-что поперчу! Это будет мое ноу-хау. Когда будете есть фондю, не пейте вина. Че-го?? Это как же без вина? Ну, уж нет! Не буду я тогда ничего готовить! Лучше наоборот – выпьем шампанского и закусим по-быстрому колбаской, сыром и икоркой…
Она больше обычного надушилась, подвела поярче глаза, брови, губы и тщательно приоделась, то есть сняла все лишнее. Все, кроме желтенького сарафанчика на одной бретельке.
Шли часы, но Терри все не приезжал, и Китька забеспокоилась. Она то и дело выскакивала за дверь, прогуливалась до ворот, не обращая внимания на хозяйку, возившуюся с чем-то во дворе. Она прямо физически чувствовала, как сохнет по нему. Целый день не ест, не пьет, губы вот-вот потрескаются, и во рту появился неприятный металлический вкус. И опять засаднило горло – да так отчетливо, резко, предвещая настоящую, крупномасштабную простуду. Правда, ледышка снабдила ее лекарствами, и в свободное от выскакиваний за дверь время Китти спешно смазывала нос, орошала горло и сосала леденцы. К вечеру горло почти перестало саднить, и Китти повеселела. В конце концов, Терри ведь могли просто задержать на работе – какое-нибудь там дурацкое совещание или еще что-нибудь… Накинув шотландский Маринин плед, она уютно устроилась у окна и стала шепотом призывать Терри, поглаживая притом свои холмики, живот… Вдруг поймала хитрый любопытный взгляд хозяйки, та секунду пялилась, потом умотала в свой черешневый сад. Кикимора швейцарская, подумала Китька, что я себя погладить, что ли, не могу?
Терри вернулся вместе с Мариной и был с нею весьма предупредителен, а она против обыкновения с ним кокетничала, чему-то смеялась и суетилась насчет ужина. Между прочим, и поинтересовалась, как чувствует себя Китти. Спасибо, уже лучше.
Ужинали втроем. Лизка позвонила, что приедет поздно, они там с Антоном куда-то собрались.
После ужина Китти все пыталась переброситься с Терри насчет ночи, но Марина постоянно крутилась возле него: то вместе кому-то звонили, то книги перебирали – в общем, идиллия. Наконец, Марина сказала, что они с Терри сегодня что-то устали, и, пожелав Китьке спокойной ночи, супруги удалились. Китти же укрылась в гладильной и стала ждать. Через какое-то время звякнула внизу дверь – вернулась Лизка, и – тишина. Вдруг за стеной – неужели?! – послышался смех и подозрительная возня… То же завтра и послезавтра. С утра хозяева, прихватив Лизку, ехали на работу, вечером возвращались домой вдвоем. После чего – веселый короткий ужин с Китти и… «Ох-ох-ох, опять рано вставать», – явно притворно позевывая, стонала Марина, и супруги спешили в спальню. А ты, ничтожная обитательница гладильной, делай что хочешь, ну, хоть возьми да погладь наконец что-нибудь для разнообразия…
Если при Марине и Терри Китти с Лизой еще как-то разговаривали, то наедине – ни слова. Разве что, «скорей бы уж уехать отсюда и никогда тебя больше не видеть» – процедила как-то сквозь зубы Лиза. «И тебя» – был ответ. В Женеву ездили теперь порознь. Лиза встречалась с Антоном, Китти бесцельно слонялась по городу, глазела задумчиво на витрины, а ночью все ждала. Однажды не выдержала – было около часу ночи, – встала и подошла к их спальне, на секунду прислушалась и вдруг, неожиданно для себя, тихонько пнула дверь – печальный свет луны немедленно указал на Терри. Милый! Лежит на спине с открытыми глазами, в которых при виде голой Китти немедленно отразился ужас. Марина спала, повернувшись к стене. Китти на цыпочках подошла к ним, Терри умоляюще приложил палец к губам и показал рукой, чтобы шла к себе, что сейчас придет. Она отрицательно помотала головой, но потом вдруг кивнула и убралась. Следом за ней в каморку пришел Терри.
– Я нъет могу, – сказал он умоляюще, но она обхватила его горячими руками и зашептала:
– I love you, I love you… Я без тебя умру!
Терри хотел было сказать, какие глупости, крошка, все пройдет, уже прошло, но сказать было ничего нельзя, потому что ее руки, ее губы и она вся…
Когда под утро Терри ушел, Китти никак не могла уснуть – все тело ныло, стонало, а голову распирало от соображений – он же мой, мой… И только ледышка мешает, а сама-то его не любит, вот сука на сене, но все равно не отдаст… Но нельзя же ее в самом деле отравить – говорят, в Швейцарии всех всегда находят… Значит, Альпы? Там, в горах, теряются все следы, все крики и отпечатки, и только чувство локтя… Такое легкое, едва уловимое движение локтем и – ах! Помогите! Скорей, там! Внизу!
– Да помогите же!! – крикнула она изо всех сил, уже в бреду, потому что к утру все ее тело охватил жар.
Первая на крик прибежала Лиза и яростно зашипела ей в ухо:
– Заткнись. Немедленно заткнись.
В ответ Китти захныкала, прося водички, но Лиза снова шикнула на нее:
– Хватит врать. Все равно никто тебе не поверит и не оставит здесь!
– Немножко только воды… – умоляла Китти, глядя невидящими глазами перед собой.
– Не убедительно косишь, и все равно послезавтра в Москву.
– Что с ней?! – в комнату вбежала Марина. – Боже, как горит! Врача! Терри, Терри! Срочно врача!
Смерили температуру – тридцать девять! В глубине коридора расплывалось лицо Терри. Но и в таком виде он делал все, что мог: приносил какие-то склянки, бегал за черешней и все думал – вдруг проговорится, о, my Got! Надо, чтобы Мариночка поменьше была у нее…
Марина то же самое думала о нем:
– Все! Иди! А то еще заболеешь! К тебе же завтра японцы приедут, надо быть в форме.
Ушел. Потом приехал доктор, дал больной жаропонижающее, успокоительное, и она уснула. Вечером из Москвы позвонили Муся с Ниной, они то и дело вырывали друг у друга трубку и бестолково орали:
– Ну, что?! Ну, как?! А?!
А когда Марина сказала, что Китти серьезно заболела, у Мусеньки вырвались странные слова:
– Почему не Лиза?
– Муся, что ты мелешь? – удивилась Марина. – Им же послезавтра в Москву, не представляю, как они полетят. Наверное, придется оставить их на вре…
– Нив коем случае! – выхватив у Муси трубку, закричала Нина. – Немедленно выдворяй!
– Ма, ты что! Человек заболел…
– Ты там за мной не повторяй, а делай, что я сказала! И смотри не заразись! Эти нимфетки чего только не наберутся!
Когда утром Лиза вошла в гладильню, то увидела будто уменьшившуюся Китти. К похудевшему, бледному лицу липли влажные пряди волос. Она вроде спала. «Во косит», – недоверчиво подумала Лиза. Пришедшая за ней Марина сообщила, что доктор уже снова приезжал и что температура к утру упала до тридцать пяти.
– Ну, все, я помчалась на работу, а ты уж сегодня не отлучайся, в случае чего звони мне или врачу.
И Марина уехала.
Китти открыла глаза и увидела глядевшую на нее в упор Лизу. Этот взгляд обеспокоил ее.
– Ты…
– Все равно я тебе не верю, – отчеканила Лиза, – но это уже неважно. Завтра нам уезжать, так что не вздумай разыграть очередной приступ.
– Я не разыгрываю, – еле слышно прошептала Китти, – и разве мне можно сейчас лететь?
– Нужно.
– Разве ты не видишь, как мне хреново?
– Все врешь! Тоже мне ротмистр Минский! Но учти, Марина не станционный смотритель и Терри тебе не отдаст!
– Но у меня правда нет сил…
– Ничего, соберу твое барахло, а до машины мы с Мариной тебя как-нибудь дотащим.
«Кажется, она действительно заболела, – подумала Лиза, – но все равно ее надо отсюда увезти».
А Китти снова ждала Терри. Она ведь так сильно заболела, должен же он ее хотя бы пожалеть… Но Терри не приходил. Он тоже был подвержен простудам, и Марина запретила ему даже подходить к гладильне. А он и не рвался. Да, конечно, ему очень, очень жаль бедняжку, но больше им встречаться нельзя. Что было, то было, а больше нельзя. И вообще то, что это произошло у них дома… ужасно! А вдруг Китти все расскажет Марине? Или проговорится в бреду? О, ту Got! От этих мыслей Терри бросило в жар и стало давить в груди, и тогда он сказал себе: «Завтра, уже завтра они будут в Москве».
Когда вечером он крался к себе в спальню, дверь гладильной вдруг мягко приоткрылась, и там, в проеме, он увидел странное лицо – черты едва намечены, так, набросок какого-то незнакомого и, скорей всего, вымышленного существа. Терри поспешно прикрыл дверь и сбежал вниз. В гостиной Марина укладывала подарки для Томы, Верыванны и Киттиной мамы.
Утро отлета. Еле передвигающую ноги Китти Марина с Лизой одели, довели до машины и посадили на переднее сиденье рядом с Терри. Две быстрые улыбки – жалкая и виновато-ободряющая – встретились и погасли. Марина с Лизой сели сзади, и машина понеслась. Вдруг Китти беспокойно что-то забормотала. Лиза и Терри буквально окаменели, а Марина быстро к ней придвинулась:
– Что, Катюш?
– Фондю, – еле слышно пролепетала Катюша, – так и не сделали…
– Господи! Нашла о чем жалеть! Поправляйся давай, а уж фондю от нас не убежит, в другой раз сделаем!
В аэропорту их ждали Антон и очень предупредительный сотрудник швейцарской авиакомпании с креслом-коляской. Это Марина накануне позвонила в аэропорт и сообщила, что летит больная. Сотрудник авиакомпании бережно усадил Китти в кресло, укрыл пледом и покатил к самолету. Лиза быстро попрощалась с Антоном, потом с Мариной и Терри, поблагодарила их «за чудесный прием» и понуро двинулась за Китти.
– Ли-из! Не забудь! Послезавтра на Пушкинской! – крикнул Антон.
– До свидания, девочки! – крикнула Марина, и трое провожатых направились к машине.
Двое почти бегом, будто за ними гнались, третий – помедленней. Он все оглядывался и махал самолету рукой. И тут Терри испытал такое облегчение, что едва не взлетел и ни с того ни с сего влепил Марине поцелуй в щеку.
– Вот ты всегда так, – укоризненно сказала Марина. – Все же не любишь моих гостей!
– Лублу, лублу, – засмеялся Терри. – Especially когда лететь Москва.
– Господи, котенок! Вечно ты простуживаешься, – всплеснула руками Валентина, Катина мама, когда Лиза и Верыванна привезли Катю из Шереметьева.
Они пожелали больной скорей поправиться, если что, велели им звонить и уехали.
– Уж мама-то тебя быстро на ноги поставит, – бормотала Валентина, – травки, мед, лимон… А то вон как разболелась…
– Мать, не суетись, – слабым, чуть хриплым голоском сказала Катя.
– Молчи уж, молчи. А все потому, что не слушаешься… Ах ты, боже мой, как разболелась. – Валентина заплакала.
– Да не реви ты… – раздраженно сказала Катя. – Вот умру, тогда наревешься.
– Что ты, глупенькая! Тебе нельзя разговаривать… Маму только расстраиваешь… Вот натру щас спиртиком, горячка и уйдет.
– Ага, – сказала девочка и задумалась. И пока мама ее натирала да обертывала, надумала позвонить Терри. Он же, наверное, удивляется, что я не звоню… Нет, сначала ледышке. Нужно наконец ей сказать, что Терри любит ее, Китти, и уже вовсю с ней спит, так что пусть не мешает. Вот только телефон… Какой у них номер телефона? Лизка не даст…
Как тихо спит, думала мать, будто и не дышит. И так почти весь день. Есть не хочет, бедная моя доченька… Ну, ничего, после отъестся…
Вечером Катя очнулась, села в кровати и заплакала. Мать прибежала из кухни, прижала ее к себе и запричитала – ну что ты, маленькая моя, не плачь, до свадьбы заживет… При слове «свадьба» Катерина зарыдала в голос и сквозь рыдания, заикаясь:
– Лизу… Позвони, чтоб приехала…
– А она уж тут! – радостно воскликнула мать, утирая слезы себе и дочери. – Часа три уж тут, только я ее к тебе не пускала… Лиза-а! Лизонька! Иди сюда, скорей!
Лиза вошла, и ноги у нее подкосились. Здоровущая, кровь с молоком, Катька так изменилась…
И если вчера она выглядела измученной, бледной, больной, то сегодня это вообще уже была не она, и только голос…
– Ма, уйди, – еле слышно попросила она не она, и мать мигом исчезла.
– Послушай, Лиз, я хочу, чтобы ты знала… Я не хотела, это случилось само собой… Случайно… И я, правда, влюбилась… – бормотала она, а по лицу ее безостановочно текли слезы.
– Нет, нет, не плачь, пожалуйста, не плачь, ты выкарабкаешься. – Глаза Лизы были тоже полны слез. – После разберемся…
– Нет, нет, не после, прошу тебя… Ведь я же не плохая, правда? А ей он все равно не нужен, ты же знаешь… Все случилось так неожиданно, он сам… А я не смогла… – Катя задумалась, но, так и не найдя конца фразы, откинулась на подушки и отвернулась к стене. – Все, уходи… Уходи же!
Вдруг вбежавшая мать замахала на Лизу руками и зашептала:
– Не видишь, устала она, иди, Лизочка, иди.
– Нет, подожди, – спохватилась, не оборачиваясь, Катя, – еще придешь?
– Конечно. Завтра же!
Выйдя на лестницу, Лиза зажала себе рот рукой, чтобы не зареветь. «Не хочу, не хочу, чтобы она умерла, – твердила она себе, – она же была такая нормальная, прикольная… Надо будет завтра же, прямо с утра…»
Но ни завтра, ни послезавтра она к Кате не пришла. Случилось такое…
Вернувшись в Москву, Муся все рассказала дочери – как она случайно подслушала перебранку двух подружек, как Катенька разоблачила жуткий план Лизки. И деятельная Нина, не тратя времени на изумление и гнев, немедленно взялась за дело. Она никогда не работала, у нее не было профессии, зато были связи с людьми абсолютно всех профессий. Три дня она не отходила от телефона, и к утру четвертого у нее уже были координаты того, кто был нужен.
– Муся, я нашла его, я говорила с ним! Он защитит нашу Мариночку и накажет ублюдка. Лизку же, как подстилку негодяя, убьет молва. И помни, Томке – ни слова, чтоб не помешала нам.
