Келси проснулась с головной болью и пересохшим ртом, но лишь за завтраком она поняла, что переживает свое первое в жизни похмелье. Несмотря на тошноту, эта мысль ее обрадовала – ей всегда нравилось, когда с ней случалось что-то, о чем она раньше только читала. Расстройство желудка – невеликая плата за превращение вымысла в реальность. Застолье продолжалось до поздней ночи, и она не могла вспомнить, сколько выпила. Медовуха оказалась весьма вкусным напитком, лучше бы ей избегать его впредь.

Как только она оделась, Ловкач достал небольшое зеркальце для бритья, чтобы она могла осмотреть длинную уродливую рану, растянувшуюся на ее шее справа. Рана была аккуратно зашита тонкой черной нитью.

– Хороший шов, – сказала Келси. – Но шрам все равно останется, да?

Ловкач кивнул.

– Я не господь бог и даже не королевский хирург. – Он отвесил ей шутливый поклон. – Но гноиться не будет, а ты сможешь всем рассказывать, что получила ранение на поле боя.

– Тоже мне бой.

– Снимать с тебя все эти доспехи уж точно было настоящей битвой, о чем я не премину рассказать всему свету.

Келси улыбнулась, отложила зеркало и повернулась к нему.

– Спасибо. Ты проявил ко мне немалую доброту, и в первую очередь оставил мне жизнь. Я намерена даровать тебе помилование.

Он молча смотрел на нее, и в его глазах плясали озорные искорки.

– Помилование тебе не нужно?

– Рано или поздно я все равно что-нибудь украду.

– Неужели тебе никогда не хотелось иной жизни?

– Для меня никакой иной жизни не существует. Да и в любом случае помилованием ты даже близко не отплатишь свой долг. Я подарил тебе нечто гораздо более ценное, чем ты можешь себе представить.

– Что же?

– Увидишь. Я рассчитываю, что взамен ты сохранишь мой дар в целости и сохранности.

Келси снова взглянула в зеркало.

– Боже милостивый, только не говори, что заделал мне ребенка, пока я спала.

Ловкач откинул голову и разразился хохотом, а потом дружеским жестом положил ей руку на плечо, отчего по коже Келси побежали мурашки.

– Девочка, ты либо не доживешь до конца недели, либо станешь самой грозной королевой в истории этой страны. Третьего не дано.

Расчесывая волосы, Келси то и дело украдкой посматривала в зеркало. Она видела свое отражение в пруду рядом с домом, но это было не то. Зеркало показывало ей, как она выглядит на самом деле. И зрелище было неутешительное. Глаза ей показались красивыми – миндалевидные, ярко-зеленого цвета. Но лицо было круглым, как помидор, и – иначе не скажешь – совершенно непримечательным.

Волосы не помешало бы снова помыть, но Келси собрала их с помощью заколок, которые дал ей Ловкач, и решила, что пока и так неплохо. Рассматривая красивые аметистовые заколки в форме бабочек, Келси подумала, не вытащены ли они прямо из прически какой-нибудь дворянки.

Она увидела в зеркале, что улыбка Ловкача стала еще шире, и поняла, что он угадал ее мысли.

– Да ты еще тот негодяй, – заметила она, защелкивая на голове последнюю заколку. – Мне бы следовало увеличить награду за твою голову.

– Да пожалуйста. Это только упрочит мою славу.

– А чем ты занимался раньше? Каким бы основательным ни было мое образование, у тебя, кажется, с грамматикой и лексикой дела обстоят еще лучше.

Он ответил на кадарском:

– В тирском, пожалуй, да. Но ты явно затмишь меня в знании мортийского и кадарского. Я поздно начал учить оба языка, и мое произношение оставляет желать лучшего.

– Не уклоняйся от вопроса. Я все равно все выясню, как только доберусь до Цитадели.

– Тогда у меня нет причин тратить свою драгоценную энергию на ответ. – Он снова перешел на тирский, улыбаясь с сожалением. – Не мог вспомнить, как по-кадарски будет «энергия». Давно не практиковался.

Келси склонила голову набок и вопросительно посмотрела на него.

– Неужели нет совсем ничего, что я могла бы сделать для тебя и твоих товарищей, когда взойду на трон? Пусть самую малость?

– Ничего не приходит на ум. К тому же перед вами и без того стоит непосильная задача, госпожа. Я бы не хотел утруждать вас лишними хлопотами.

– Ну, раз ты не хочешь, чтобы я спасла тебя от неминуемой казни, просить отару овец или новый арбалет было бы, пожалуй, и правда глупо.

– Однажды я стребую с тебя должок, королева Тирлинга, уж не сомневайся. И цена будет ох как высока.

Келси внимательно посмотрела на него, но его взгляд был устремлен куда-то вдаль, поверх ее палатки и деревьев. В сторону Цитадели.

Она внезапно осознала, что ей необходимо как можно скорее убраться подальше от него. Он преступник, бандит, представляющий бесспорную угрозу для того самого правопорядка, который она надеялась установить в стране. И все же она сомневалась в способности когда-нибудь упечь его за решетку, не говоря уже о том, чтобы вынести ему смертный приговор, которого он явно заслуживал.

Она отложила зеркало.

– Я готова ехать.

Булава, как рассказал ей Ловкач, ночью совершил еще две попытки побега. Сегодня, когда они пришли, чтобы наконец вывести из палатки, он уже опять успел высвободить обе ноги. На глазах у него по-прежнему была повязка, но когда его вели к Келси, он неожиданно с силой пнул Алена под колени, и тот повалился наземь, рассыпая проклятия и хватаясь за ушибленную голень. Хоуэлл и Морган водрузили Булаву в седло, завершив операцию всего с одним небольшим промахом, и оставили его руки связанными. Но лицо его, наполовину скрытое повязкой, сохраняло выражение убийственной решимости.

Келси попрощалась с Ловкачом и его товарищами, чувствуя неловкость из-за излишней серьезности своего тона. Ей было приятно видеть, что Морган, кажется, расстроен ее предстоящим отъездом: он по-мужски пожал ей руку и вручил лишний пузырек обезболивающего для шеи.

– А что это такое? – спросила Келси, пряча пузырек в карман плаща. – Для средства наружного применения оно просто творит чудеса.

– Опиум.

Келси удивленно подняла брови.

– Жидкий опиум? Разве такое бывает?

– Вы слишком долго жили вдали от внешнего мира, госпожа.

– Я полагала, что опиум в Тирлинге не подлежит свободному обращению.

– Для этого господь и создал черный рынок.

Первые несколько миль Ловкач проехал вместе с ними, настояв, чтобы Булава оставался в повязке, пока они не отъедут от лагеря, так что Келси пришлось вести его лошадь. Как ни странно, Ловкач оставил им их лошадей. Рэйк был добрым конем, но скакун Булавы был чистокровным кадарским красавцем и стоил, должно быть, целое состояние. Келси подивилась такой щедрости, но вопросов задавать не стала.

Под плащом на ней снова были доспехи Пэна. Ей не хотелось бросать их, и Ловкач согласился, что надеть их – хорошая идея. Келси с досадой подумала, что ей придется привести себя в форму, потому что отныне доспехи на какое-то время станут неотъемлемой частью ее гардероба.

Когда они доехали до вершины очередного холма, Ловкач велел им остановиться и показал на узкую тропинку, змеившуюся меж желтых склонов.

– Это главная дорога в здешних местах. Она выведет вас на Мортийскую трассу, по которой вы доедете прямиком до Нового Лондона. Ехать по дороге или нет – ваше дело, но даже если решите свернуть, я бы на вашем месте держал ее в поле зрения. К вечеру вы въедете в болотистую местность, а там, не зная ориентиров, легко угодить в трясину.

Келси всматривалась в лежавшую впереди местность. Большая часть дороги была скрыта за холмами, но вдали, где начинался пологий участок, бежевая линия появлялась вновь, рассекая поля и устремляясь к дальним темным холмам. На них теснились сотни строений, над которыми нависала монолитная серая громадина. Цитадель.

– А сам ты бы поехал по дороге? – спросила она Ловкача.

Он на мгновение задумался и ответил:

– Я бы поехал по дороге. Мне, конечно, не грозит такая опасность, как вам сейчас, но все же, исходя из моего опыта, прямой путь зачастую самый верный. Трудно объяснить почему.

– Если бы он снял с меня эту повязку, – проворчал Булава, – я бы мог сам определить лучший путь, а его послал к черту.

– И все же я настаиваю, чтобы вы не снимали повязку, пока я не уеду, – ответил Ловкач.

Келси с любопытством посмотрела на него.

– У вас какие-то старые счеты?

Ловкач улыбнулся, но взгляд его, устремленный на Цитадель, посуровел.

– Не такие, как можно было бы подумать.

Он развернул лошадь и протянул ей руку. Рукопожатие было твердым и деловым, точь-в-точь как у Моргана, но все же Келси знала, что запомнит это мгновение на всю жизнь, даже если они никогда больше не встретятся.

– Еще кое-что, госпожа.

Келси опешила, услышав это обращение – она уже привыкла, что он называет ее «девочка». Ловкач достал из-за пазухи второй кулон, и Келси осознала, что совсем забыла про него. Она снова ощутила острую потребность оказаться как можно дальше от этого человека, который заставлял ее забыть обо всех вещах, и рядовых, и важных.

– Этот кулон принадлежит тебе, и я на него не претендую. Но пока я оставлю его у себя.

– И до каких пор?

– До тех пор, пока ты не заслужишь его своими поступками.

Келси открыла было рот, чтобы возразить, но передумала. Она имела дело с человеком, который почти никогда не совершал спонтанных поступков. Все его действия определял жесткий расчет, так что шансов переубедить его было ничтожно мало. Потянувшись рукой к шее, она обнаружила, что ее собственный кулон вновь выскользнул наружу, и убрала его на место.

– Удачи, королева Тирлинга. Я буду с интересом наблюдать за тобой. – Он одарил ее доброжелательной улыбкой и поскакал прочь, ускоряясь на склоне. Минуту спустя он уже въехал на следующий холм и скрылся из вида.

Келси некоторое время продолжала смотреть ему вслед – что Булаве неизвестно, то ему не повредит. Но когда наконец пыль, взвившаяся под копытами лошади Ловкача, осела на землю, Келси повернулась к Булаве, поравнялась с его жеребцом и принялась торопливо распутывать веревки, связывавшие его руки. Едва освободившись от пут, Булава сорвал с глаз повязку и принялся часто моргать.

– Черт, как ярко светит-то!

– Ты проявил выдающуюся выдержку, Лазарь. Зная твою репутацию, я думала, что на пути сюда ты разгрызешь свои путы и прикончишь несколько человек.

Булава ничего не ответил, лишь потер запястья, на которых отпечатались глубокие следы от веревок.

– Ты мастерски сражался там, у реки. Где ты научился так драться?

– Нам пора ехать.

Келси на мгновение задержала на нем взгляд, а потом снова повернулась в сторону Нового Лондона, очертания которого в лучах палящего солнца снова стали расплываться. Теперь это было просто темное пятно на фоне холмов.

– Ты поклялся доставить меня в Цитадель, я знаю. Но я освобождаю тебя от этой клятвы. Ты уже сделал достаточно.

– Эта клятва была дана той, кого уже нет в живых, госпожа. Вы не в силах меня от нее освободить.

– Я узнала много интересного, пока ты лежал связанным в палатке, Лазарь.

Булава вздохнул.

– Тот человек – умелый рассказчик, госпожа. Он многое опустил, но я не могу опровергнуть ни одно из его утверждений.

Келси продолжала всматриваться в серую тень Цитадели, будто это была какая-то загадка, которую она могла разрешить, если долго смотреть.

– Я унаследовала королевство, прогнившее насквозь, Лазарь, и я думаю, что отправляюсь на смерть. Но прежде чем моя смерть найдет меня, я намереваюсь расчистить на этой свалке просеку шириной с Океан Господень. Если ты не планируешь погибнуть вместе со мной, стоит расстаться прямо здесь.

Она рассчитывала, что Булава будет задавать вопросы, но он молчал, глядя на город.

– Госпожа, ваша мать не была хорошей королевой, но она не была и злой. Она была просто слабой. Она бы никогда не смогла поехать навстречу собственной смерти, что собираетесь сделать вы. Отчаянная решимость дает прилив неимоверной силы, но позаботьтесь, чтобы ваш гнев был направлен во благо вашего народа, а не против памяти вашей матери. Именно в этом разница между королевой и обиженным ребенком.

Келси кивнула, сознавая справедливость его слов. Даже после истории Лира ей не удавалось разобраться в собственных запутанных представлениях о женщине, которая ее родила (и медовуха ей в этом нисколько не помогла). Она злилась на свою мать, но этим дело, определенно, не ограничивалось. В какой-то момент слабость этой женщины превратилась в злодеяния, и провести грань между ними было сложно. Келси не могла не задумываться о том, не проявится ли эта слабость в ней самой и какую форму она примет.

Но мысли эти быстро ускользнули, уступив место историям из книг Карлин. Сотни лет немыслимой жестокости промелькнули в мозгу Келси за долю секунды, и она снова устремила взгляд на Цитадель.

– Я выбрала свой путь.

– Вы уверены?

– Уверена.

– Тогда я клянусь защищать вас от гибели.

Келси в изумлении повернулась к нему.

– Правда?

Булава кивнул, и на его потрепанном жизнью лице явственно отразилась решимость.

– В вас есть потенциал, госпожа. Мы с Кэрроллом оба это почувствовали, а мне нечего терять. Я предпочитаю умереть, пытаясь искоренить огромное зло, потому что я вижу, что это цель Вашего Величества.

Ваше Величество. Эти слова пронзили ее насквозь.

– Меня ведь еще не короновали, Лазарь.

– Неважно. Я вижу в вас истинную королеву, а в вашей матери я не видел этого никогда, ни разу за всю ее жизнь.

Келси отвернулась, внезапно растрогавшись почти до слез. Ей удалось завоевать хотя бы одного из них. Пусть всего одного, но он был последним и самым важным. Она подставила лицо нежному дуновению ветра.

– Что ж, если у тебя нет идей получше, поедем по дороге.

Булава некоторое время осматривал лежащую перед ними местность, в конце концов остановил взгляд на Новом Лондоне и кивнул.

– Поедем по дороге.

Келси пришпорила лошадь, и они пустились вниз по холму.

Спустя несколько часов узкая тропа, которую указал им Ловкач, слилась с Мортийским трактом – большой дорогой футов в пятьдесят шириной. По этой дороге шла основная торговля между Тирлингом и Мортмином, так что грунт был хорошо утоптан и почти не пылил. Но людей было много, и Келси порадовалась, что закутана в темно-пурпурный плащ, который ей дал Ловкач. Серую форму Булавы сменил длинный черный плащ, а булаву, если она и осталась при нем (а Келси подозревала, что это так), он предусмотрительно спрятал подальше от посторонних глаз. Они ничем не выделялись на фоне остальных путников – большинство людей, державших путь в направлении Цитадели, были одеты в плащи с капюшонами и, похоже, стремились держать свои дела в тайне.

Келси постоянно озиралась в поисках людей, похожих на кейденских наемников, или серых плащей, какие носила ее стража. Но в какой-то момент людей вокруг стало так много, что ей не удавалось надолго сосредоточить внимание на ком-то одном. К тому же она подумала, что Булава наверняка лучше умеет предчувствовать опасность. Она доверилась его чутью и сконцентрировалась на дороге.

Ловкач сказал ей, что они легко доберутся до Нового Лондона за два дня. Келси подумала было преодолеть весь путь одним махом, но отказалась от этой идеи. Ей нужно будет поспать – солнце еще только начинало садиться, а ее рана уже разболелась. Она тихонько сказала об этом Булаве, и он кивнул.

– Я никогда толком не сплю, госпожа. Так что вы можете отдохнуть.

– Но когда-то же ты должен спать?

– Не крепко. Мир слишком опасен, чтобы засыпать.

– А в детстве?

– У меня не было детства.

Какой-то человек задел лошадь Келси и, пробормотав «извините, сэр», поехал дальше. На дороге стало тесно. Со всех сторон ехали люди, и запах их немытых тел бил в ноздри. Еще бы, на юге были засушливые земли – воды для мытья, должно быть, не хватало.

Перед ними тащилась повозка, в которой ехала целая семья: родители и двое маленьких детей. Ребятишки, брат и сестра, набрали трав и кореньев и играли в поваров. Келси зачарованно наблюдала за ними. Все ее игры были рассчитаны на одного: ей всегда доставалась роль главного героя, но ликующую толпу и верных друзей приходилось воображать. И все же желание видеть других детей и быть среди них никогда ее не оставляло. Келси глазела на детей так долго, что их мать тоже стала рассматривать ее, с подозрением сдвинув брови, и Келси прошептала Булаве, что надо бы немного отстать.

– Почему на дороге столько людей? – спросила она, как только повозка скрылась из вида.

– Это единственный прямой путь в Новый Лондон к югу от Криты. Сюда сходятся много пеших троп.

– Здесь всегда так? Как тогда проехать с караваном?

Булава прокашлялся.

– Все дело в поставке в Мортмин. Она всегда отходит в последний день месяца. Кэрролл задумал, чтобы мы провезли вас, смешавшись с толпой.

– Поставка уходит завтра?

– Да.

Келси уставилась на забитую людьми дорогу, и до нее наконец дошел смысл слов Ловкача: времени действительно мало.

– Значит, все эти люди?..

– Скорее всего нет. Семьи часто сопровождают избранных в город, особенно маленьких.

Келси вновь ощутила прилив гнева – внутренний взрыв, свидетельствовавший о грядущих неприятностях. Слишком много было детей среди этих потрепанных путников.

– А бывает, что кто-то из них просто убегает?

– Случается.

– Будь я матерью, я бы рискнула.

– Когда кто-то из избранных по жребию сбегает, вся семья обречена попасть в рабство на следующем этапе лотереи. Это большие семьи, госпожа. Часто им приходится пожертвовать благополучием одного ребенка, чтобы спасти остальных восьмерых.

Келси некоторое время осмысливала его слова. С точки зрения статистики размер семьи почти всегда обратно пропорционален размерам ее дохода. Большие семьи… ей вдруг пришла в голову мысль, и она устыдилась, что не подумала об этом раньше.

– Лазарь, а в лотерее бывает мошенничество?

– Будь вы богаты, госпожа, разве вы бы не постарались выкупить своих близких?

– Но ведь для того, чтобы такая система держалась, должен быть хоть какой-то независимый надзор.

– Надзор всегда независим ровно настолько, насколько хочет правитель. Бюро переписи не гнушается брать взятки, и мало кто готов пойти наперекор Арлену Торну. Ваш дядя явно не из таких людей.

– Ясно.

Келси действительно все было ясно. Она понимала, что, будь ее ответственность не столь велика, она бы с удовольствием сожгла всю Цитадель дотла. Ее правительство прогнило. Но насквозь ли?

Регент точно должен будет уйти. Да, он был братом ее матери, но она немедленно лишит его любой власти.

«И как же мне сделать это и остаться в живых?»

Хороший вопрос. У Регента наверняка прочные связи с дворянством, а коррупция, о которой говорил Булава, глубоко укоренилась в государственных органах. Но ведь не во всех, вдруг поняла она. Перед ее глазами встали лица стражников ее матери тем утром на поляне – мрачные, полные решимости. Их никому не удалось подкупить.

«Боже милостивый, позволь мне остаться в живых хотя бы ненадолго».

Бог. Это была еще одна проблема. Кэрролл предупреждал ее насчет Церкви Господней, но Келси не нужны были предупреждения. Сколь бы большим влиянием ни пользовалась церковь в ее правительстве, с этим необходимо будет покончить. Большие семьи… Келси сплюнула на землю.

Они ехали большую часть ночи, продолжая путь еще долгое время после того, как остальные путники устроились на ночлег. Некоторое время по обе стороны дороги мелькали костры, и Келси слышала разговоры и смех, когда они проезжали мимо. Это делало дорогу более приятной, почти веселой, но вскоре костры начали гаснуть. То и дело Келси слышался топот копыт, но, оборачиваясь, она видела позади лишь темноту.

Келси понимала, что Булава беседовал с ней в основном для того, чтобы не дать ей уснуть, но все равно много узнала из их разговора. Судебная система практически сломалась под гнетом коррупции, в особенности из-за того, что большинство честных судей были привлечены к процветающему бюрократическому аппарату, который разросся вокруг переписи. По словам Булавы, большая часть собранных налогов теперь уходила на организацию переписи, хотя, как водится, значительная часть денег исчезала где-то по пути.

– Какая пустая трата ресурсов, – заметила Келси.

– Бюрократия укоренилась глубоко, госпожа. Арлен Торн обладает немалой властью.

– Как он дослужился до такого поста?

– В основном благодаря опыту. Торговля людьми существовала в Тирлинге уже давно, Мортийское соглашение просто ее узаконило. Торн был торговцем на черном рынке и, помимо прочего, торговал рабами, задолго до подписания соглашения. Кому, как не ему, было поручить управление Бюро переписи.

– А что, если это бюро прекратит свое существование? Если искоренить эту бюрократию, сколько денег освободится?

Она чувствовала на себе взгляд Булавы, но упорно продолжала смотреть перед собой, пока он отвечал.

– Трудно сказать, госпожа. Денег, наверное, будет много, но страна все равно будет под угрозой мортийского вторжения. Тут уж никакие деньги не помогут.

– А отразить это вторжение возможности нет?

– Ровным счетом никакой, госпожа. В стране нет подготовленных бойцов, способных сразиться с любой армией, тем более с мортийской. И у нас нет стали.

– Значит, нам нужны оружие и настоящая армия.

– Никакой армии не победить Мортмин, госпожа. Я не суеверный человек, но верю слухам насчет Красной Королевы. Мне довелось видеть ее несколько лет тому назад…

– Где это?

– Регент отправил в Демин целую дипломатическую делегацию, а я был в числе охраны. Красная Королева правит страной уже больше века, но, клянусь вам, госпожа, выглядела она не старше, чем ваша мать, когда родились вы.

– И все же это лишь одна женщина, какой бы устрашающей она ни была. – Голос Келси звучал твердо, хотя она и была встревожена. Не стоило обсуждать злую колдунью-королеву на пустынной дороге среди ночи. Костры, горевшие вдоль дороги, теперь уже все потухли, и казалось, что они с Булавой совсем одни в темноте. Над дорогой витал тошнотворно-сладкий запах гнили – должно быть, где-то неподалеку было болото.

– Ведь не могут же угрозы одной женщины удержать целую страну в рабстве?

– Будьте осторожны, госпожа.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что Мортийское соглашение составлено весьма жестко. Не предусмотрено процесса обжалования, никаких внешних арбитров. Стоит одной поставке не прибыть в Демин вовремя, и мортийская королева вправе ввести войска в эту страну и сровнять ее с землей. Я воевал во время прошлого мортийского вторжения, госпожа, и могу вас заверить, что Мерн не преувеличил масштаб зверств, которые тогда творились. Какими бы благими ни были ваши намерения, прямой путь не всегда самый лучший.

Келси сглотнула.

– И все же мы поехали по дороге, Лазарь.

– Да, госпожа, за неимением лучших вариантов.

Когда они добрались до очередного поворота, Келси вновь показалось, что она слышит стук копыт. Но на этот раз это не было плодом ее воображения – Булава резко остановил коня и развернулся, глядя назад.

– Там кто-то есть. Несколько всадников.

Келси ничего не видела. Луна на небе была еле заметна, а с ночным зрением у нее всегда было плохо – Барти в темноте легко наворачивал вокруг нее круги.

– Как далеко?

– Около мили. – Булава постучал пальцами по седлу, размышляя. – Здесь недостаточно растительности, чтобы укрыться, так что нам безопаснее будет ехать большую часть ночи, а утром передохнуть. Поедем дальше, а если они начнут приближаться, рискнем и съедем с дороги. Давайте слегка ускоримся.

Он снова пустился вперед, и Келси последовала за ним.

– А не можем мы съехать с дороги и пропустить их вперед?

– Это рискованно, госпожа, если они следят за нами. Но я сомневаюсь, что это Кейден. Ястребов в небе я не видел, а след наш они, скорее всего, потеряли. Ваш спаситель, кем бы он ни был, справился с задачей на отлично.

Упоминание о Ловкаче заставило Келси вздрогнуть, и она осознала (не без доли самодовольства), что не думала о нем уже по меньшей мере несколько часов. Некоторое время она разрывалась между желанием узнать о нем побольше и желанием оставить его образ только для себя, но после недолгих раздумий она выбрала первое и разозлилась сама на себя.

– Он назвался Ловкачом.

Булава ухмыльнулся.

– Так я и думал, несмотря на повязку.

– Он действительно такой великий вор, как утверждает?

– Исключительный, госпожа. В истории Тирлинга полно бандитов, но равных Ловкачу еще не было. Он похитил у вашего дяди больше добра, чем я имел за всю свою жизнь.

– Он сказал, за его голову назначена высокая цена.

– По последним подсчетам, пятьдесят тысяч фунтов.

– Но кто он такой?

– Этого никто не знает, госпожа. Он впервые появился лет двадцать назад, в этой своей маске.

– Двадцать лет?

– Да, госпожа. Ровно двадцать лет. Я хорошо помню этот момент, потому что он похитил одну из любимых наложниц вашего дядюшки, когда та пошла в город за покупками. А потом, несколько месяцев спустя, ваша мать объявила о своей беременности. – Булава хмыкнул. – Пожалуй, худший год в жизни вашего дяди.

Келси задумалась над его словами. На вид Ловкачу нельзя было дать больше двадцати пяти, но на самом деле он, оказывается, был куда старше.

– А почему его так и не поймали, Лазарь? Даже если он удачлив, как сам дьявол, подобный эпатаж давно должен был его погубить.

– Ну, простой народ считает его героем, госпожа, с самого появления лотереи. Как только задерживается поставка, будь то из-за диверсии или просто из-за плохой погоды, в народе считают, что это проделки Ловкача. К тому же он любит воровать у Регента и его приближенных, и с каждым предметом, украденным у богачей, крестьянство любит его еще сильнее.

«Просто какой-то Робин Гуд», – подумала Келси.

– А он раздает деньги бедным?

– Нет, госпожа.

Она откинулась в седле, разочарованная.

– И много он украл?

– На сотни тысяч фунтов.

– И что он делает с этими деньгами? В лагере никаких признаков богатства я не увидела. Они живут в палатках, а их одежда видала лучшие времена. Я даже не уверена, что они…

Булава схватил ее за руку, заставив резко остановиться.

– Так вы все видели?

– Что?

– Вам не завязали глаза?

– Ну, я же не такой бравый воин, как ты.

– И вы видели его лицо? Лицо Ловкача?

– Конечно. Мне пришлось часами спорить с ним, убеждая, чтобы он не убивал нас обоих.

– Вы не понимаете, госпожа. Они завязали мне глаза не из-за моей славы искусного воина. Они сделали это, потому что никто никогда не видел Ловкача в лицо. Регент не может его поймать, потому что никто не может составить словесные портреты ни его, ни остальных его людей. На моей памяти Ловкач дважды чуть не убил Регента, но и тот ни разу даже мельком не видел его лица. Никто не знает, как выглядит Ловкач, за исключением людей, которые не предадут его ни за какие деньги.

Келси взглянула на звезды, россыпью ярких точек усеявшие небо над ее головой. Но ответа они ей не дали. Ее все сильнее клонило в сон. Она уже давно сонно покачивалась в седле, но теперь вдруг почувствовала себя совершенно бодрой. Ловкач сказал, что подарил ей нечто очень ценное, но ей казалось, что он понимал, перед какой дилеммой это ее ставит. Ей следовало бы составить его словесный портрет при первой же возможности или описать его тому, кто как следует умеет рисовать. И все же она понимала, что не сделает ни того ни другого.

– Госпожа?

Келси прикусила губу и взглянула на Булаву, чьи очертания в темноте казались смутными.

– Теперь ты мой человек на всю жизнь, Лазарь?

– Да.

Келси сделала глубокий вдох.

– Я и сама не выдам его ни за какие деньги.

– Вот дьявол. – Булава резко остановил коня посреди дороги и некоторое время молчал. Келси чувствовала его неодобрение, точно такое же, как тогда, когда сидела в углу библиотеки Карлин, съеживаясь в комок и пытаясь стать как можно незаметнее, если не знала ответа. Как бы Карлин отреагировала на такой поворот событий? Келси предпочла об этом не задумываться.

– Я не горжусь этим, – пробормотала она, оправдываясь. – Но все же не вижу смысла притворяться, что это не так.

– Вам известно, кто такой Ловкач, госпожа?

– Мошенник?

– Нет. Ловкач – это персонаж из древней мифологии, предвестник смерти. Он действительно выдающийся вор, этот Ловкач, и, возможно, его мастерство заслуживает восхищения, но многие другие его поступки весьма сомнительны.

– Я пока не хочу ничего слышать о его прочих поступках, Лазарь. – Сказав это, она внезапно поняла, что как раз только об этом и хочет говорить. – Я рассказала тебе только потому, что хочу, чтобы у нас было полное взаимопонимание по этому вопросу.

– Что ж, – спустя некоторое время ответил Булава смиренно. – Я не имею ничего против него лично, но он способен оказать дурное влияние. Пожалуй, не стоит больше об этом говорить.

– Согласна. – Келси легонько потянула поводья, и ее конь двинулся вперед. Она попыталась найти другую тему для разговора, хотя понимала, что пройдет немало времени, прежде чем ей удастся хотя бы несколько часов не вспоминать о нем. – Карлин говорила, что у моего дяди нет жены. А что ты говорил насчет его женщин?

Булава с некоторой неохотой пояснил, что Регент устроил свою жизнь на манер кадарских правителей, составив гарем из молодых женщин, которых продавали дворцу бедные семьи. Мало того, что Келси досталось королевство, погрязшее в коррупции, теперь в придачу ко всему обнаружился еще и бордель. Она попросила Булаву научить ее ругательствам, которые употребляли солдаты, но он отказался, так что у нее не нашлось достаточно резких слов, чтобы выразить свою ярость. Дядя безнадежно пал в ее глазах, но подлинный гнев вызывало поведение ее матери, которая все это допустила. Она вспомнила, как когда-то в детстве стояла перед панорамным окном в коттедже, плача – из-за разбитой коленки или какой-нибудь неприятной работы по дому, – и неотрывно смотрела на лес, уверенная, что именно оттуда за ней когда-нибудь приедет мать. Ей было тогда не больше трех-четырех лет, но она отлично помнила свою уверенность: мама приедет, обнимет Келси и окажется самим воплощением добродетели.

Карлин пыталась поколебать ее уверенность, пыталась неустанно. Келси вспомнила, как однажды, когда ей было лет девять, она вытащила одно из нарядных платьев Карлин из их с Барти шкафа и соорудила себе корону из цветов. Она расхаживала по комнате, как вдруг вошла Карлин.

– Что это ты делаешь? – спросила она. Голос ее звучал угрожающе тихо.

Келси решила, что Карлин разозлилась на нее за то, что она взяла платье без спроса, и поспешила объяснить:

– Тренируюсь быть королевой, как мама.

Карлин сорвалась с места столь стремительно, что Келси не успела отпрянуть. Она увидела лишь горящие глаза Карлин, а потом на ее лицо обрушилась пощечина. Было почти не больно, но Келси все равно разревелась. Карлин никогда ее раньше не била.

– Твоя мать была тщеславной дурой, – в гневе выпалила Карлин. – Если хочешь быть как она, вплетай себе в косы ленты и сиди целый день перед зеркалом! Забудь о миллионах людей, которые от тебя зависят. Вот тебе вся суть королевы Элиссы.

Келси расплакалась еще пуще, но слезы ее не тронули Карлин, она всегда была к ним равнодушна. Она вышла из комнаты и несколько дней не разговаривала с Келси, даже когда та, сама постирав и выгладив платье, вернула его в шкаф. Барти на следующий день передвигался по коттеджу на цыпочках с заплаканными глазами и несчастным видом, тайком от Карлин подсовывая Келси сласти. Спустя несколько дней Карлин, наконец, смилостивилась, но когда Келси заглянула в ее шкаф, она обнаружила, что все нарядные платья исчезли.

«Карлин была права», – думала она, рассеянно покачиваясь в седле. После случая с платьем она время от времени злилась на Карлин. Карлин сама хотела бы быть королевой. Она, очевидно, считала, что справилась бы с этой задачей лучше, чем Элисса, и, если уж на то пошло, чем сама Келси. Келси привыкла считать, что истинной причиной ее поведения была зависть, но теперь она уже не была в этом так уверена. За последние два дня она узнала о королеве Элиссе больше, чем за всю свою жизнь, и ничто из услышанного ей не понравилось. Но детские фантазии были с ней так долго. Что же делать с ними теперь?

Они сделали привал незадолго до рассвета, когда до города оставалось еще четыре-пять часов езды. Булава запретил Келси разводить костер и из соображений осторожности разбил лагерь позади большого ежевичного куста, за которым их было не видно с дороги. Ехавшие за ними всадники, очевидно, сами, наконец, устроились на ночлег, потому что стука копыт Келси больше не слышала. Она спросила Булаву, можно ли ей снять на ночь свои доспехи, и он кивнул.

– Но завтра вам придется снова их надеть, госпожа, потому что в город мы въедем посреди бела дня. Без меча от доспехов мало толка, но все лучше, чем ничего.

– Как скажешь, – сонно пробормотала Келси. Вдруг ей кое-что пришло в голову, и она встрепенулась. – Нам нужно добраться до города прежде, чем уйдет поставка, Лазарь. Это очень важно.

– Как пожелаете, госпожа. Я вас разбужу.

Келси снова улеглась, чувствуя себя такой уставшей, что могла уснуть, несмотря на неотвязную боль в шее. Ей нужно поспать. Все решится завтра. «Отчаянная решимость», – вспомнила она слова Булавы. Поехать навстречу смерти.

Во сне она видела бесконечные поля, как те, что простирались вокруг, когда они ехали по Альмонтской долине, усеянные согбенными фигурами мужчин и женщин. Над полями поднималось солнце, и небо пылало красным огнем.

Келси приблизилась к одной из крестьянок. Женщина обернулась, и Келси увидела, как она красива – сильные, решительные черты лица и спутанные темные волосы. Она выглядела неожиданно молодо. Когда Келси подошла ближе, женщина протянула ей сноп пшеницы, будто бы на проверку.

– Кровь, – бессвязно прошептала женщина, и в глазах ее загорелось безумие. – Всюду кровь.

Келси снова глянула на ее руки и увидела, что женщина держит не сноп, а искалеченное, окровавленное тело маленькой девочки. Глаза ребенка были вырваны, а глазницы наполнены кровью. Келси открыла рот, чтобы закричать, но тут ее разбудил Булава.