Глава 16
Трудности сурдоперевода
Найдя кабинет с табличкой «Отдел иностранных языков», Лучко приоткрыл дверь.
– Здравствуйте! Я из…
– Знаю, знаю, – прервал капитана длинноволосый мужчина, вставая из-за стола и протягивая руку. – Здравствуйте, меня зовут Станислав. Мне уже звонили. Пожалуйста, присаживайтесь. Вам нужно что-то перевести на английский язык жестов?
– На английский?
– Ну да, это моя специальность.
– Ах, вот оно что. Для начала меня интересует вот такой жест. – И капитан заученным движением поднес два пальца к глазам, нарочно развернув ладонь в сторону собеседника, в точности повторяя то, что показывал ему Стольцев.
Переводчик закивал.
– Да, примерно так будет выглядеть жест «Смотреть».
– Что значит «примерно»?
– Движение ладони в моем случае будет чуть-чуть иным. Оно направлено в сторону собеседника, а у вас рука немного отходит вбок.
– И какой же из этого следует вывод?
– То, что вы мне показали, не принадлежит к американскому языку жестов.
– Вы хотели сказать – к английскому? – уточнил Лучко.
– Нет-нет, речь идет именно об американском языке.
Бровь капитана, та, что над шрамом, поползла вверх.
– Че-то я не понял. Вы хотите сказать, что жестовые языки Америки и Великобритании неодинаковы?
– В том-то и дело. Это совершенно разные языки. Разумеется, некоторые жесты идентичны, но их от силы процентов тридцать. Есть похожие жесты, о смысле которых можно догадаться. Их, думаю, процентов десять.
– А остальные?
– А вот остальные жесты не имеют ничего общего. В общем и целом, глухонемой вашингтонец, оказавшись в Лондоне, сможет понять примерно треть из того, что ему захочет сказать глухонемой британец.
Бровь Лучко так и зависла в апогее.
– Чудеса!
– И не говорите.
– То есть это тот редкий случай, когда американцу и англичанину для разговора нужен переводчик?
– Выходит, что так.
– Ну и дела! Кто бы мог подумать. – Бровь следователя постепенно заняла свое привычное положение. – Значит, человек, который подал описанный мною знак, не американец?
– Точно нет.
– Тогда как же мне узнать, откуда он?
– Видите ли, в мире существует множество жестовых языков – в каждой стране свой.
В голове у Лучко мелькнула догадка.
– Скажите, а в Испании тоже свой собственный язык?
– Разумеется. Он сокращенно называется LSE.
Капитан сделал пометку в блокноте.
– Ясно. А что можете сказать про вот такой жест?
Лучко сложил ладони а-ля «тайм-аут» и легонько ударил ими друг о друга.
– Хм, вот тут я пас. Есть похожие жесты, но точно такого я не встречал.
– Ну а какие-то предположения у вас есть?
Станислав задумался.
– Возможно, вам стоит поговорить со специалистами по другим жестовым языкам, но дело сильно осложняется еще и тем, что этот ваш знак может означать не только широко употребляемое слово, но и чье-то весьма редкое имя или топоним.
– Или, простите, что?
– Топоним, то бишь географическое название.
– A-а, ну так бы сразу и сказали.
* * *
Конверт с печатью и логотипом Центрального управления пришел еще утром, но инспектор Рохас с опаской вскрыл его только в девятом часу вечера. Ничего хорошего в последнее время такие письма не предвещали – кого-то ставили в известность о снижении зарплаты, кому-то сообщали об увольнении. Ладно, посмотрим.
Инспектор быстро пробежал глазами вводную часть и перешел к сути.
«…в связи с этим извещаем вас о том, что в рамках очередного этапа антикризисных мер ваш должностной оклад будет понижен на…»
«Черт бы вас всех побрал!» – рявкнул Рохас и так сильно хлопнул ладонью по столу, что несколько лежавших на нем бумаг разлетелись по всему кабинету. Да они там с ума посходили, что ли? Это уже третье снижение с начала кризиса, будь он трижды неладен.
В дверь без стука вошел закадычный друг Рохаса младший инспектор Маноло Паредес. В руках он держал точно такой же конверт с извещением. Похоже, тоже тянул до последнего, прежде чем открыть.
– Нет, Пако, ты только посмотри, меня обокрали на двести пятнадцать евро в месяц! А тебя?
– На двести сорок пять, – уныло ответил Рохас, потирая ушибленную о стол ладонь.
– Они там озверели, что ли?
Рохас швырнул извещение на пол:
– Не знаю, как сказать Делии. Она же у меня, сам знаешь, с пузом. Через восемь недель рожать.
– Да уж, ничего себе, подарочек новорожденному.
Рохас от досады только махнул рукой.
– Что будешь делать? – участливо спросил Маноло.
– Знаешь, есть у меня одна идея.
– Какая же?
– Надоело молча сносить весь этот цирк. Сейчас же напишу ответ.
– И чего ты этим добьешься?
– Может, и ничего, зато подниму волну. Кто-то же должен.
– И что ты собираешься им написать?
– А вот что. Ты помнишь то их последнее идиотское распоряжение по поводу отгулов?
– Это о том, что в связи с массовыми сокращениями штатов нам придется дежурить в два раза чаще и что из-за нехватки средств сверхурочные теперь будут оплачиваться не деньгами, а отгулами?
– Ага. Я вот тут подумал. Если начальство считает отгулы эквивалентом евро, почему не предложить ему взимать с меня налоги в той же валюте. Пусть вместо денег списывают накопившиеся выходные – их у меня навалом.
Маноло расхохотался:
– Пако, ты гений! А давай я то же самое отвечу?
– Валяй! – ответил Рохас и через силу попробовал улыбнуться.
* * *
Вспоминая по пути домой о разговоре с сурдопереводчиком, Лучко ощущал себя совершенно сбитым с толку. Выходит, парни, что завалили Гонсалеса, были глухонемыми и приехали издалека. Ничего себе завязочка! А еще эти топонимы-шмопонимы. Час от часу не легче. Что я скажу начальнику?
Наперекор августовской жаре капитан поежился, словно от холода. Неотвратимость завтрашнего доклада Деду так отравляла существование, что не спасали даже мысли о том, что дома капитана ждет присланная тещей трехлитровая банка айвового варенья.
Отношения с тещей у Лучко как-то с самого начала не сложились, но всякий раз, отведав ложку-другую этого нектара – густого, как желе, и переливами цвета смахивающего на жидкий янтарь, – капитан чувствовал, как в его суровом сердце зарождалось светлое, почти что сыновнее чувство.
* * *
Шагая по погружающимся в сумерки улочкам, мгновенно опустевшим с отъездом туристических автобусов, Командор смотрел, как тут и там поочередно зажигаются окна и фонари – словно глаза невидимых миру чудовищ.
Несмотря на то что кратчайший путь к тому месту, где его ожидала машина с шофером, вел направо, Командор специально свернул налево в переулок под названием Callejón del Infierno, где согласно городской легенде когда-то видели самого Сатану. Командор много-много раз проходил по этому месту – раньше со страхом, а последнее время скорее с любопытством. Ведь теперь ему уже нечего бояться.
До начала конвента еще оставалось немного времени и, пройдясь туда-сюда по переулку, Командор снова свернул не к пункту назначения, а немного в сторону. Ему захотелось еще раз вслушаться в эхо, которое высекают каблуки редких прохожих, семенящих по каменной лестнице, спускающейся в Callejón del Diablo – узкий проход, соединяющий между собой две мрачного вида улицы.
По убеждению Командора, обилие инфернальных наименований имело под собой историческую почву – было время, когда инквизиция на удивление мягко обходилась с расплодившимися в городе еретиками. В дальнейшем это упущение, конечно, исправили, но хватились слишком поздно, и всякая нечисть уже успела порядком размножиться.
Да что там Толедо! Кажется, вся страна успела тогда пропитаться нечистым духом, и последствия былых инквизиторских ошибок аукаются до сих пор – взять хотя бы гражданскую войну, когда Антихрист чуть было не отпраздновал победу. Впрочем, что можно взять с единственной в мире нации, воздвигшей в центре своей столицы памятник Люциферу? И пускай его стыдливо величают «Памятником падшему ангелу», смысла это не меняет.
Уже сидя в машине и вспомнив о том, что Люцифер был низвергнут с небес за то, что возжелал власти, равной Богу, Командор почувствовал, как по его спине поползли мурашки.
Менее чем через час, стоя в парадном облачении под восторженными взглядами десятков широко распахнутых глаз, Командор вспомнил о том, как когда-то сам был посвящен в орден и первые дни как заклинание нараспев повторял рыцарский девиз Operor vestri officium adveho quis may, автором которого, говорят, был сам царь Соломон. Вспомнил он и о том, как точно так же смотрел в рот своему тогдашнему Командору. И был готов совершить все, что тот ему прикажет. М-да, много воды утекло с тех пор. Теперь он сам отдает указания и вершит судьбы всего командорства. Пока лишь одного командорства, а там посмотрим.
Еще раз оглядев преисполненных рвения братьев, Командор принялся размышлять о том, что толпа, как и положено стаду, всегда послушно идет вслед за вожаком, вслед за личностью. Например, такой как Христос. Да и Магомет, попортивший столько крови христианам, несомненно, был личностью. И Будда с Моисеем тоже. А все остальные – лишь бездумные агнцы, что покорно бредут в направлении, указанном погонщиком. И только Личность, невзирая на грозящие опасности и возможные кары, способна повести за собой целый народ. А если такая Личность не объявится, народ, как водится, останется безмолвствовать в стороне. Недаром же в «Песне о Роланде» сказано, что, когда после гибели славнейшего из французских рыцарей король сзывает подданных под свои знамена, никто не откликается – «ни звука королю в ответ».
Впрочем, если хотя бы половина того, о чем твердил Дуарте, – правда, придет время, и под знамена ордена возжелает встать каждый.
* * *
Поздно вечером забежал Луис.
– Ну как там Фенья, – первым делом поинтересовался Глеб.
– Не знаю, видимо, хворает после вчерашнего.
Упоминание о даме, сопровождавшей Луиса, кажется, не вызвало у Вероники особой радости, что не укрылось и от глаз Ригаля. Он постарался растормошить ее смешным рассказом о каком-то грандиозном tapeo, участником которого ему когда-то довелось стать. Без особого труда добившись своей цели, Ригаль шепнул что-то Веронике на ухо. Прощаясь, Луис пригласил их обоих приехать посмотреть на пещеру, в которой фонд начал вести раскопки.
– О, это было бы крайне интересно. Ведь речь идет о той самой пещере, не так ли? – уточнил Глеб.
Луис кивнул и, прежде чем исчезнуть за дверью, добавил:
– Если захотите прийти, то лучше всего сделать это в ближайшие дни, ведь потом начнется период отпусков и меня может не оказаться на месте.
* * *
Инспектор Рохас вернулся домой после полуночи – работы из-за нехватки людей было невпроворот.
Жена не спала и как всегда ждала его с ужином. На столе уже стоял бокал вина и миска с салатом. Следом появилась тарелка с бифштексом. Сама Делия так поздно никогда не ела, но всегда садилась рядом, чтобы обсудить события дня.
– Что нового?
– Вот, смотри.
Он выложил на стол конверт с извещением.
Прочитав письмо, Делия подняла на мужа печальные глаза, а потом перевела взгляд на свой округлившийся живот.
– Думаешь, мы его потянем?
– Конечно, дорогая. Даже не сомневайся. Возникнут трудности – ограблю банк, – мрачно пошутил Рохас.
Делия посмотрела на него с деланым ужасом:
– Но ты же полицейский!
– Вот именно. Не стану же я ловить сам себя?
Рассмеявшись, Делия пошла к холодильнику за десертом. Посмотрев на ее неуклюжую походку, Рохас подумал, что утверждение о том, что беременность красит женщину, является сильным преувеличением. Кажется, Господь в интересах безопасности будущего потомства сделал все возможное, чтобы на несколько месяцев лишить женщину всякой привлекательности и отвадить от ее лона алчущих ласки мужчин. И, надо сказать, эта стратегия блестяще работает. Такое пузо отвратит любого, даже родного мужа.
Первый брак инспектора не дал детей. Женившись вторично, Рохас безумно хотел ребенка, но он не меньше хотел и того, чтобы его обожаемая Делия не утратила при этом своих женских прелестей, так вскруживших ему голову в свое время.
Еще раз взглянув на Делию и ее некогда шикарную фигуру, которую беременность сделала карикатурной, Рохас допил последний глоток вина в бокале и загадал про себя желание о том, чтобы после родов все встало на свои места.