8

В январе 2010 года журнал Foreign Policy опубликовал смелый прогноз профессора Роберта Фогеля, который предсказал, что в 2040 году доля китайской экономики в мировом ВВП составит 40 %, в то время как Соединенные Штаты будут далеко позади на втором месте со своими 14 % (Fogel 2010).

В том же номере была напечатана статья, автор которой спорил с Фогелем, критикуя его за «преувеличенную веру в безграничную мудрость китайского правительства». Здесь необходимо вернуться к мысли, неоднократно упоминавшейся на страницах этой книги: потрясающие успехи китайской экономики нельзя относить на счет «безграничной мудрости китайского правительства». Если бы так было на самом деле, наша вера в будущее рыночной экономики Китая была бы значительно слабее. Рассказывая о превращении Китая в капиталистическую страну, мы не раз говорили о той важной роли, которую сыграл Дэн Сяопин вместе с другими китайскими лидерами. Но Дэн Сяопин, в отличие от Мао Цзэдуна, никогда не был «человеком, пристрастным к системам», по выражению Адама Смита (Smith [1759] 1969: 380–381). В то время как Мао гордился тем, что разработал утопический план и заставил весь китайский народ ему подчиняться, Дэн был слишком реалистичен, чтобы дорожить любой теорией, противоречащей фактам. Заслуга Дэна состоит в том, что он держал под контролем политику с идеологией и не позволял китайскому правительству утратить хладнокровие. Мало кто сомневается в том, что китайские экономические реформы пошли бы по иному пути и привели бы к другому результату, если бы не последовательный прагматизм Дэн Сяопина и его политическая проницательность. Но главной причиной чудесного подъема экономики КНР является китайский народ, исполненный оптимизма, энергии, творческих способностей и целеустремленности.

Мы разделяем оптимизм профессора Фогеля относительно будущего Китая. Однако рамки этой книги не предусматривают описания модели экономического роста, способной предсказать количественные характеристики и траекторию развития китайской экономики. Многие эксперты подвергли Фогеля критике за излишне оптимистический прогноз. Но даже если мы вдвое понизим прогноз профессора, общая картина не изменится.

Наиболее важным преимуществом Китая является огромная численность населения, составляющая 1,3 миллиарда человек – предприимчивых, трудолюбивых и настойчивых. Несмотря на политику контроля над рождаемостью, которой Пекин придерживался с конца 1970-х годов, Китай остается самой населенной страной в мире. После нескольких десятилетий стремительной урбанизации половина граждан страны продолжает жить в сельской местности. Среди них существует некий костяк, стремящийся переехать в город в поисках лучшей работы и лучшей жизни, и в стране еще остается простор для продолжения урбанизации и индустриализации, необходимых для непрерывного роста китайской экономики в последующие годы. Однако население Китая быстро стареет, что вызывает опасения. Поскольку многие развитые страны пытаются стимулировать рождаемость, выплачивая субсидии при рождении детей, китайское правительство должно радоваться, что многие китайцы мечтают о большой семье. В условиях, когда все члены общества образованны и предприимчивы, а в стране больше нет проблем с занятостью, как было при социализме, государственная политика в области ограничения рождаемости представляется неоправданной. Политика «одна семья – один ребенок» была временной, вынужденной мерой; если правительство вовремя от нее не откажется, она нанесет удар по экономике Китая и по всему китайскому обществу, так что последствия еще долго будут ощущаться всей страной.

Даже высокообразованным, способным трудовым ресурсам не удастся реализовать свой потенциал, если они не будут стремиться и не смогут свободно искать и находить для себя экономические возможности в любой точке страны, свободно создавать бизнес-организации для реализации этих возможностей и свободно конкурировать с любыми другими акторами. По сравнению с начальным этапом реформ Китай добился больших успехов в содействии трудовой мобильности и стимулировании частного предпринимательства. Миграция миллионов сельских рабочих в города и приватизация государственных предприятий, которая позволила переместить человеческий капитал в частный сектор, стали двумя основными каналами, по которым осуществлялось передвижение трудовых ресурсов. Постепенное развитие национального рынка рабочей силы не только повысило производительность труда, но и принесло крестьянам реальные экономические выгоды. Однако на рынке труда все еще существуют значительные барьеры, в частности система прописки («хукоу») и различные институциональные препятствия, с которыми сталкиваются трудящиеся-мигранты. Постепенное снятие этих барьеров обеспечит мощный рост производительности труда в ближайшие годы.

Частное предпринимательство в Китае, очевидно, совершило «большой скачок вперед». До реформы оно было незаконным, а сегодня признано основным локомотивом экономического роста. Тем не менее частные предприниматели по-прежнему сталкиваются с многочисленными предрассудками и сложностями. Наибольшую угрозу для них представляет государственная монополия. Хотя с середины 1990-х годов большинство государственных предприятий были реструктурированы или приватизированы, оставшиеся в госсобственности компании обосновались в немногих монополизированных секторах экономики, в том числе банковской, энергетической и телекоммуникационной. Такие государственные предприятия в монополизированных отраслях представляют собой мощную группу влияния в китайской экономике. Инфляционная денежная политика, которой Китай придерживается с 2008 года, еще сильнее раздула государственный сектор. Большую часть 4 триллионов юаней (около 586 миллиардов долларов США) – банковских кредитов в рамках программы по стимулированию экономики – получили государственные предприятия и местные органы власти. Государственный сектор, накачанный дешевыми кредитами, вырос за счет частного сектора. В 2009 году беспрецедентное число китайских фирм – 34 (не считая три компании из Гонконга)! – вошли в список крупнейших компаний мира Fortune Global 500, однако среди них было всего одно частное предприятие. В 2010-м в список Fortune Global 500 вошли уже 42 китайские фирмы (не считая четырех, базирующихся в Гонконге), из них только две частные.

Тревогу вызывает не государственная собственность как таковая, а якобы не требующее доказательств предположение, что государственные предприятия лучше служат интересам общества, чем частные фирмы. Его использовали для оправдания государственной монополии и ограничений при допуске частных фирм во многие «стратегически важные», по мнению правительства, отрасли. На самом деле государственная монополия позволяет многим государственным предприятиям уподобиться сборщикам налогов и получать огромные прибыли, в результате чего рост бюджетных поступлений в новом тысячелетии почти вдвое опережает рост ВВП. Легкие барыши позволяют государственным предприятиям игнорировать рыночную дисциплину и скрывают их недостатки. Получив доступ к монопольной прибыли, госпредприятия освобождаются от необходимости постоянно внедрять инновации для удовлетворения потребителей и таким образом лишаются механизма обучения, необходимого любой фирме, чтобы выжить в условиях рыночной конкуренции. Кроме того, искусственно завышенный коэффициент прибыльности быстро приводит к увеличению разрыва в заработной плате между государственным и рыночным секторами. Например, хотя в секторах, монополизированных государством, занято всего 8 % всей несельскохозяйственной рабочей силы Китая, на зарплату им уходит около 55 % от общего фонда заработной платы (Wang Xiaolu 2007). Помимо этого, монопольные прибыли дают государственным предприятиям преимущества даже в тех отраслях, которые открыты для частных фирм. Государственные предприятия пользуются политическими связями и монопольными прибылями, чтобы выкупить частные фирмы или заставить их продать бизнес, подрывая тем самым рыночную конкуренцию. Кроме того, присутствие государственных предприятий мешает развитию рынка капитала в Китае. Например, банки предпочитают кредитовать государственные предприятия, потому что у тех гарантирована маржа прибыли, не говоря уже о том, что государственные банки предоставляют госпредприятиям преференции по политическим причинам. Частные фирмы, особенно стартапы, часто не имеют доступа к банковским кредитам – отчасти из-за того, что их деятельность связана с высокой степенью неопределенности и более высокой, чем у госпредприятий, вероятностью банкротства. В результате государственные банки, имея готовую группу надежных клиентов, могут позволить себе не работать с частными фирмами и тем самым лишают себя возможности научиться эффективно проверять заемщиков и следить за выполнением ими своих обязательств. Из-за этого они еще более неохотно предоставляют кредиты частным фирмам.

Укоренившаяся со времен социализма и до сих пор часто цитируемая китайским правительством мысль о том, что общественная собственность всегда служит общественным интересам и гарантирует совместное процветание, – не более чем попытка выдать желаемое за действительное. Древние китайские философы и государственные деятели гораздо лучше разбирались в этом вопросе. Здесь уместно будет привести длинную цитату из классического китайского трактата— «Книги правителя области Шан» (правитель области Шан дважды помог императору Циню реформировать государство, что в итоге привело к объединению Китая в 221 году до н. э.):

Закон и предписания – жизнь народа и основа управления [страной], они оберегают, [права] народа. Тот, кто стремится управлять страной, презрев законы и предписания, подобен человеку, который пытается, избавиться от голода и холода, отказываясь при этом от пищи и одежды; ими человеку, который стремится идти на восток, двигаясь при этом на запад. Совершенно ясно, что нет никаких надежд на, осуществление этого.

Когда сто человек гонятся за одним зайцем, они делают это отнюдь не из желания разделить его на сто частей, а потому, что [никто] не установил своих прав [на этого зайца]. [Ж наоборот], если даже весь рынок будет наводнен продавцами зайцев, то и тогда вор не посмеет, украсть зайца, ибо [право] собственности на, него уже установлено. Итак, когда право [собственности] eщe не установлено, то даже Яо, Шунъ, Юй и Тан – все они ринулись бы, в погоню за, зайцем, но когда, это право уже определено, то даже нищий воришка не осмелится посягнуть [на, зайца]. Ныне законы, и предписания неясны, не определены и их названия, поэтому жители Поднебесной обсуждаю/т законы, и предписания, высказывая различные мнения, а все это оттого, что не определены [их названия] Если наверху правитель создает законы, а внизу народ может обсуждать их, то законы, и предписания никогда не будут установлены, а низшие могут стать высшими. Это и называется «права и обязанности не закреплены». Если право [собственности] не установлено, то даже Яо и Шунь теряют свои достоинства и творят низкие дела; что же остается, делать простому люду/ Если так будет продолжаться, и дальше, преступность разрастется, правитель лишится и величия, и власти, государство погибнет и будут уничтожены, алтари духа, земли и проса [правящей династии] (Shang Yang 1928: 331–333").

О спецификации прав говорится в еще одном философском труде, относящемся к более раннему периоду – в «Трактате учителя Шэнь»: «[Когда] кролик скачет через улицу за ним гонится сотня людей. Даже если преследующие кролика алчны, их никто не осуждает, ибо права на кролика не установлены. На мясном рынке продается множество кроликов. Люди проходят мимо, едва на них взглянув. Не потому, что им не нужны кролики. Но если права установлены, даже жадные люди больше не ссорятся».

Заметное присутствие государственных предприятий не тревожило бы так сильно, если бы государство само подчинялось закону, как советовал правитель Шан. Но история знает немного случаев, когда социалистические страны с развитым государственным сектором в экономике управлялись бы властями в соответствии с требованиями закона. Когда правительство стоит выше закона, но обладает огромными активами, оно неизбежно не специфицирует права в сфере общественной собственности. Это развращает политиков, провоцирует хищения и порождает несправедливость, создавая условия для общественных волнений и политического хаоса. Когда государственные предприятия ставят себя выше закона и рыночной конкуренции, они не только угрожают деятельности частных фирм, но и ставят под удар экономические и политические устои общества, как доходчиво объяснили правитель Шан и учитель Шэнь.