Адмирала Фило Каима, стоявшего во главе имперской армады, занимало только одно: оказаться вместе со своими кораблями как можно дальше от безумца Мата Цзинду. Образы повстанцев-берсеркеров, встающие за горизонтом как стаи кровавых демонов, преследовали его – спал адмирал или бодрствовал.

Прошло несколько дней, прежде чем он сообразил, что у него на руках все козыри.

Из-за того, что Цзинду сжег корабли в гавани Тоадзы, они не могли покинуть Волчью Лапу. Как им теперь с ним воевать? Плыть в море и нападать с воды?

Каима, ставший старшим офицером империи, собрал все оставшиеся морские и воздушные корабли и поменял курс, решив начать блокаду северного и южного побережий Волчьей Лапы. Из-за того, что огромный водоворот, сотворенный Тацзу, сделал невозможным плавание по каналу Киши, такая блокада не позволит ни одному кораблю покинуть Волчью Лапу.

Да, империя потерпела поражение на суше и потеряла территорию, но теперь у нее появилась возможность задержать здесь Мата Цзинду и всех его мятежников до тех пор, пока Пэн не пришлет новую армию.

Цзинду хочет поставить на карту жизнь всех своих людей? Ну, пусть поставит.

Мата Цзинду начал называть себя маршалом Кокру. Торулу Перинг составил декларацию, но никто из королей и аристократов на Волчьей Лапе даже рта не открыл, чтобы возразить.

Мата не стал ждать приказа короля Туфи. Этот мальчишка-пастух был бы ничем без Мата и его дяди. Один Рефироа стоил десяти Туфи. Он, а не Паши Рома, помог повстанцам одержать победу. Он, а не Туфи, покончил с непобедимым Киндо Мараной. Он, и никто другой, остановил сорокатысячную армию, имея под своим началом две тысячи берсеркеров. Он не стал прибегать к обману или сложной стратегии, а просто разбил врага благодаря отваге и ярости боя.

Это была самая честная и самая сладостная победа в мире.

Туфи марионетка, и Мата в нем не нуждался. Торулу Перинг прав: все, что заслужил и чего хочет, Мата должен взять сам. Жалеть себя – глупое занятие: мир уважает тех, кто уважает себя.

Слабые и лицемерные мужчины, окружавшие Мата, вызывали у него презрение: эти предатели и трусы не заслужили носить аристократические имена. Возможно, они родились в богатых семьях с правильными фамилиями, но у них не было и десятой доли мужества его телохранителя, Рато Миро, простого крестьянского мальчишки, или одной сотой духа его брата Куни Гару, сына фермера.

Мата выгнал короля Дало из дворца и поселился там сам. Оуи Ати и Хью Нокано, командующие армиями Фачи и Гана, которые пришли к Мата на помощь во время сражения на Волчьей Лапе только после того, как стало очевидно, что он побеждает, приказал посадить под домашний арест, решив судить их как предателей. Его не обманула их запоздалая поддержка – ведь враг уже обратился в бегство, когда они вступили в сражение.

И только к Намену и Маране он проявил уважение. По его представлениям, они не были великими воинами, но он с почтением относился к их должностям. Мата не видел позора в том, что они потерпели поражение из-за недостатка способностей, – оба сделали все, что было в их силах. Да и как кто-то мог рассчитывать победить самого Мата – олицетворение Фитовео? Он похоронил меч Намена – тело найти не удалось – с почестями, достойными герцога, и даже позволил Маране сохранить свой меч. Хрупкое телосложение Мараны удивило Мата, и он никак не мог понять, почему Кикоми предпочла ему этого болезненно слабого мужчину, – еще одно свидетельство ее недалекого ума и отсутствия благородства. Глядя на жалкого представителя человеческого рода, Мата обнаружил, что не способен вызвать у себя чувство ревности к «сопернику», – настолько Марана был ничтожнее. Возможно, однажды Мата даже великодушно предложит Маране пойти к нему на службу, как поступали древние герои с побежденными противниками, но настолько далеко в будущее он не заглядывал.

«Я принцепс, – думал Мата, – первый среди равных».

Нет, не совсем так. Кто из других смертных мог сравниться с ним в отваге и силе? Мата решил отправиться в поход на Пэн и поставить ногу на шею императора Ириши. Он станет главным героем восстания. Он покоритель, гегемон, чей титул пришел из мифов и легенд.

Только после этого имя Цзинду будет полностью очищено от позора.

Но сначала ему требовалось перебросить свою армию с Волчьей Лапы в Гэджиру, а оттуда он пройдет через перевал Токо и направится в Безупречный город.

Имперская армада, которая блокировала Волчью Лапу, не представлялась ему серьезной проблемой. Он приказал своей армии построить новые корабли, так что зеленые холмы острова скоро должны были лишиться деревьев.

Пожилая женщина пришла поговорить с новым маршалом Цзинду. Ее волосы полностью побелели, и она ковыляла, опираясь на палку, однако лицо сияло здоровьем и было суровым под шалью из акульей кожи, шею украшало ожерелье из акульих зубов.

– Я могу говорить с Тацзу, – сказала старуха дрожащим пронзительным голосом, от которого все вокруг поморщились.

Жрецы Тацзу возмущенно зароптали.

– Мы посланцы Тацзу, мы и никто другой.

– Она жалкая обманщица, ведьма, способная обвести вокруг пальца легковерных крестьян!

– Сбросьте ее со скалы, пусть говорит с Тацзу в полете!

Однако Мата заставил их смолкнуть, небрежно взмахнув рукой. Он испытывал извращенное удовольствие, наблюдая, как взрослые мужчины стали ныть точно малые дети, почувствовав, что их власть поставлена под сомнение. Для Мата жрецы ничем не отличались от слабых и жадных аристократов и королей, которых он теперь считал ничтожными. А старая женщина, напротив, обладала мужеством. Она без малейшего страха стояла перед самым могущественным человеком среди повстанцев и смотрела ему в глаза. Мата это понравилось.

– И какое послание от Тацзу ты мне принесла?

– Тацзу поможет тебе покинуть Волчью Лапу, но сначала ты должен принести ему жертву.

Старуха отказалась сообщить подробности, пока Мата не заставил всех покинуть Зал для аудиенций, а затем зашептала ему на ухо.

Глаза Мата широко раскрылись, и он отшатнулся от старухи.

– Кто ты такая?

– Глупый вопрос, – заявила старуха, однако теперь она говорила совсем не как старуха: ее голос стал глубоким и звучным, и стены зала содрогнулись, когда она продолжила свои речи.

Казалось, волны бегут по поверхности моря, а в его глубинах кружат могучие течения.

– Тебе известен ответ.

Мата не сводил с нее взгляда.

– Ты просишь слишком многого. – И хотя он старался сохранять хладнокровие, голос его дрогнул.

– Нет, это ты просишь слишком много, – сказала старуха. – Я всего лишь проголодалась.

Мата не сводил с нее глаз, а потом решительно покачал головой.

– Я не могу. И не стану.

Старуха рассмеялась.

– Ты думаешь, что скажет Куни Гару, если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу?

Мата не ответил.

Старуха пожала плечами.

– Я сказала свое слово. Делай что сочтешь нужным.

Через мгновение она снова стала дряхлой и немощной и, шаркая, вышла из Зала для аудиенций.

За двадцать дней был построен целый флот. Корабли с ровными килями и гладкими корпусами, сверкая свежей краской, подрагивали на легких волнах в гавани Тоадзы. Армия Мата работала так же старательно и качественно, как сражалась.

– Маршал Цзинду – умелый корабельный плотник! Разве есть на свете что-то такое, чего он не делает в сто раз лучше любого другого?

– Как ты смеешь сравнивать маршала Цзинду с простыми людьми? Он генерал, посланный нам богами!

– Как ты можешь говорить, что маршал Цзинду обычный смертный? Он олицетворение Тацзу, повелитель моря и волн!

Маршал Цзинду не особенно прислушивался к льстивым речам аристократов и придворных, пытавшихся превзойти друг друга в похвалах. Он понимал, что все это глупости, но чувствовал себя прекрасно, купаясь в океане лести. Слова придворных ласкали сердце, и у него появилось ощущение, будто он парит среди облаков.

– Достаточно, – сказал он, и голоса придворных тут же стихли. – Завтра мы поднимем паруса и отплывем на Большой остров. Пусть Каима попытается атаковать нас с моря: мы покончим с ним с такой же легкостью, как с Наменом и Мараной на суше!

Все принялись радостно кричать.

Ночью на гавань Тоадзы обрушилась неслыханная буря. От завывания ветра можно было оглохнуть. На берег накатывали такие могучие волны, что затопили дворец. Улицы Тоадзы превратились в каналы, по которым утром плавали акулы – такие же ошеломленные, как и горожане, выглядывавшие из окон третьего этажа.

Весь новый флот исчез, осталось лишь несколько сломанных мачт и пробитых бортов, а тысяча матросов, находившихся во время шторма на кораблях, погибли.

Едва узнав новости, Мата Цзинду приказал найти старую женщину, которая приходила к нему, но найти старуху так и не смогли, несмотря на то что искали повсюду.

– Так вот какую цену приходится платить тем, кто бросил вызов богам? – Мата разговаривал сам с собой, не обращая внимания на испуганных придворных. – Или это напоминание о тяжелой поступи судьбы?

Потом Мата заговорил громче.

– Если наши корабли уничтожены, нам следует построить другие.

Он отдал новый приказ.

Имперских солдат было слишком много, чтобы содержать их как пленников, и Мата решил их освободить – при условии, что они согласятся присоединиться к его армии.

Пленники тут же ухватились за этот шанс.

Ставшей более многочисленной армии Мата поручил построить новые корабли вместо тех, что погибли во время бури.

Многие из бывших имперских солдат служили в качестве надсмотрщиков при реализации грандиозных проектов императора Мапидэрэ и управляли рабочими при помощи хлыстов. С другой стороны, многие солдаты Кокру сами побывали в шкуре таких рабочих – или их семьи и друзья.

Теперь, когда предстояло трудиться вместе с бывшими мучителями, люди Кокру мстили им самыми разными способами. Чистка отхожих мест всегда доставалась бывшим имперским солдатам, не говоря уже о приготовлении пищи, стирке и ночной страже.

Днем бывшие имперские солдаты строили корабли, а солдаты Кокру заставляли их работать лучше и быстрее. Настроение в армии Мата Цзинду улучшилось, несмотря на утрату первого флота: мучения бывших имперцев всем доставляло удовольствие – что может быть слаще мести?

Рато, как и многие другие, получал огромное удовольствие, отдавая приказы имперским скотам. Для бывших пленных слово личного телохранителя маршала было законом.

Больше всего Рато любил заставлять имперцев таскать огромные стволы дубов с гор в гавань. Приставив по шестнадцать человек к каждому дереву, он говорил, что его следует донести до берега без остановок на отдых. Если измученные люди роняли дерево, не доходя до гавани, он не позволял им поднимать его и заставлял идти за следующим. Такое развлечение всякий раз доставляло ему огромное удовольствие.

– После всего, через что ублюдки из Ксаны заставили пройти моего отца, – говорил Рато, обрушивая на их спины хлыст, – это всего лишь легкий массаж.

– Пленные постоянно жалуются, – сказал как-то Рато Мата Цзинду. – Офицеры опасаются, как бы не начался мятеж.

– Пусть продолжают жаловаться.

– Вы сохранили им жизнь! Им следует каждый день благодарить вас, стоя на коленях, – возмутился Рато.

– Иногда бывает поздно проклинать богов и рано благодарить людей.

Рато не понял, что имел в виду маршал Цзинду, но знал лишь, что пленные не выказывали ему достаточной благодарности, поэтому пробормотал:

– Нельзя помешать свиньям любить грязь.

Прикладывая огромные усилия, армия военнопленных сумела построить флот вдвое быстрее – всего за десять дней, – однако на этот раз корабли получились тяжелые, медлительные и неуклюжие. Опытные моряки Гана со страхом смотрели на уродливые суденышки, которые больше походили на коробки, сделанные на скорую руку, без малейшей заботы о мореходных качествах, устойчивости и маневренности.

– Будет настоящим чудом, если они не развалятся, когда окажутся в открытом море, – заметил Торулу Перинг. – Я не представляю, как они смогут бросить вызов вражеской армаде.

Мата нетерпеливым взмахом руки заставил его замолчать.

– Я больше не хочу слышать никаких сомнений.

Гнева маршала Цзинду люди боялись больше, чем моря, и все остальные промолчали.

– И разве мы не сумели вырвать победу, когда поражение казалось неизбежным? – перешептывались между собой солдаты. – Возможно, его воли достаточно, чтобы заставить богов совершить чудо. Даже Тацзу не осмелится бросить вызов нашему маршалу Цзинду.

Никто не возражал, когда Мата приказал своим людям подняться на корабли.

Огромные трюмы предназначались для перевозки зерна и рыбы, а не людей, но их набили таким количеством солдат, что им даже повернуться было нелегко. И только после того, как стражники убеждались, что места в трюмах больше нет, двери, ведущие вниз, закрывали.

Корабли отплыли из гавани Тоадзы, и люди в темных трюмах затаили дыхание, дожидаясь удара армады, но ничего не происходило, и корабли плыли все дальше. Неужели репутация маршала Цзинду заставила имперские корабли отступить?

Постепенно в темноте, под мерный плеск воды, люди в трюмах начали засыпать, и вскоре воцарилась тишина.

Прошли часы, и некоторые солдаты внезапно проснулись. Палуба над головой потрескивала, но шагов слышно не было. Люди не понимали, почему не открывают трюмы, чтобы можно было подняться наверх и подышать свежим воздухом.

Те, кто находился возле дверей, принялись в них стучать, но так и не дождались ответа.

– Они не просто закрыли двери – их чем-то подперли, чтобы мы не смогли выбраться наружу! – закричал кто-то из солдат, приникнув к щели между створками.

Ему удалось увидеть тяжелые ящики, придвинутые вплотную к дверям трюма, чтобы находившиеся там люди не могли выбраться наружу, какие бы усилия ни прилагали.

– Есть хоть кто-нибудь из Кокру? Кто-то из вас служил прежде под командованием маршала Цзинду?

Никто не ответил: в трюме оказались только военнопленные имперской армии.

– Кто управляет кораблем? Там вообще кто-нибудь есть?

Молчание.

Матросы уже давно на шлюпках покинули судно, зафиксировав руль, чтобы не отклонялось от курса. Потрескивающие, текущие корабли, в трюмах которых находилось двадцать тысяч имперских солдат, плыли на север, в сторону канала Киши.

И Тацзу распахнул свою голодную пасть.

Тацзу, утолив голод и обретя силу после жертвоприношения, стал еще более яростным и могучим, вышел из канала Киши, обогнул Большой Палец, и половина имперской армады исчезла в его бездонной пасти. Однако это его не остановило – продолжая двигаться вдоль восточного побережья Большого Пальца, через несколько часов он полностью обогнул остров и к югу от Тоадзы, на глазах у тех, кто оставался на берегу, Тацзу догнал вторую половину армады. Адмирал Фило Каима и все его люди присоединились к своим погибшим товарищам на дне моря.

Мощные струи поднялись высоко в небо, словно длинные языки жаб при ловле стрекоз. Последние из имперских кораблей попытались спастись, но тоже попали в огромный водоворот и беззвучно исчезли в теплых волнах моря, оставив на поверхности лишь множество пузырей.

А Тацзу, завершив свою работу, вернулся в канал Киши.

В серых, гнетущих сумерках засверкали молнии, обрушиваясь в еще не успокоившиеся волны моря. Раздались оглушительные раскаты грома. Киджи, бог штормов Ксаны, бушевал над морем к северу от Волчьей Лапы.

– Выйди и сразись со мной, Тацзу! Ты нарушил договор между богами. Кровь Ксаны должна быть отмщена! Я вырву все твои зубы.

Однако водоворот Тацзу, оставаясь неуязвимым для молний, продолжал свое бесконечное кружение, беспечный, точно сытая акула.

– Брат, твоя ярость не имеет под собой никаких оснований. Моя природа такова, что я ежедневно скитаюсь по этим водам. Если смертные пожелали оказаться на моем пути, я имею полное право поступить с ними как пожелаю.

– Я не стану слушать твою софистику.

Раздался успокаивающий ласковый голос Руфиццо, бога – целителя и покровителя Фачи.

– Киджи, ты знаешь, что Тацзу прав. И хотя я питаю отвращение к его методам, он не нарушил наш договор, а лишь убедил Мата Цзинду принести ему жертву.

В течение долгих часов бушевала буря, но, когда взошло солнце, море стало гладким как стекло.

– Вы не одобряете мои действия, – обратился Мата к своим советникам, сознательно не повышая голоса, чтобы добиться максимального внимания.

Все, за исключением Торулу Перинга, сидевшего с холодной улыбкой, слушали его потупив взор, не смея встретиться взглядом с маршалом Цзинду.

– Вы считаете, что не следовало убивать людей, которые уже сдались.

Советники продолжали молчать, стараясь даже дышать бесшумно.

– Когда мы проявили милосердие и сохранили пленникам жизнь, то оказались запертыми на этом острове. Могучая буря унесла жизни наших солдат, новобранцев, совсем еще молодых, которые могли бы встретить славную смерть на поле брани. Но залогом нашей победы стала жертва, которую я принес богу Тацзу по совету старухи, которая оказалась его посланцем. Боги всегда подсказывают нам, как правильно поступить, неужели вы сами не видите?

Я был слишком милосердным. Возможно, я позволил своему доброму брату, Куни Гару, сделать меня недостаточно жестоким. Не следует забывать, что он не воин, а я должен помнить, что проявление милосердия по отношению к врагам равносильно проявлению жестокости к собственным людям. Тацзу хотел крови, и я дал ему кровь.

Некоторые из вас вздрагивают при одной лишь мысли об убийстве такого количества пленных, но знайте: в этом есть высшая справедливость. Много лет назад мой дед, Дадзу Цзинду, проиграл сражение армии Ксаны из-за предательства. Презренный пес Гота Тоньети похоронил заживо всех уцелевших воинов Кокру. Теперь кровавый долг уплачен.

После того как имперская армада была уничтожена, из Кокру за Мата и его армией приплыл флот торговых и рыболовецких кораблей – теперь уже не было смысла делать вид, что солдаты хранят верность кому-то другому.

Король Туфи прислал гонцов с поздравительными депешами, но Мата их выбросил не открыв. Теперь он Мата Цзинду, мясник с Волчьей Лапы, уничтоживший двадцать тысяч вражеских солдат в сражении при помощи своего меча, а еще двадцать тысяч утопивший заживо в море. Мнение простых смертных, вроде короля Туфи, ему неинтересно: став богом смерти, он сам писал законы войны.

Он вернется на Большой остров и с триумфом пройдет через перевал Токо в Пэн, где раздавит императора Ириши и возьмет то, что принадлежит ему по праву.