Глава девятая
Что значит «я знаю»? Что Адам хотел сказать? Вряд ли он имел в виду, что знает о запертых в лаборатории. Иначе не был бы так спокоен. Кто вообще смог бы жить здесь спокойно, зная о лаборатории? Боже! Я могла представить многое, но чтобы клетки… им там что-то вкалывают, чтобы спали. Это не жизнь, это ад на земле. Но если брату Агаты удастся спасти всех, Берневу понадобятся новые подопытные. Не стану ли я одной из них? А может, Ната, Гарри, Ник? Нет, даже если Иванна и остальные спасутся, ничего не закончится. Не закончится до тех пор, пока Бернева и его подельников не выведут на чистую воду. Мне отчаянно нужно поговорить об этом с Агатой. Теперь мне стыдно перед ней: она с самого начала выбрала меня, доверилась, помогала столько раз, а я решила, что она врет, и готова была плюнуть на все. И она без всяких упреков привела меня сюда.
Я не задаю Адаму вопросов. Лежу в его постели, натянув одеяло по самые глаза. Мне кажется, что после всего, что я видела в «Венере», я никогда не смогу уснуть. А на самом деле отключаюсь через несколько минут и сплю глубоким сном без сновидений. Просыпаюсь от того, что Адам трясет меня за плечо. Точно, как он делал это в отеле, когда мы были в разведке. Должно быть, я опять стонала.
– Что случилось?
– Все хорошо, – Адам говорит со мной шепотом, – мне нужно идти на завтрак.
Уже утро! Ночь пролетела, как одна минута.
– Если тебе лучше, можешь вернуться к себе. Можешь еще поспать. Или, если хочешь, я принесу твой завтрак сюда.
Растекаюсь в лужицу. Стыдно. Адам – человек, перед которым я меньше всего хотела выглядеть слабачкой. Но именно он чаще всех видит мои слезы, стоны и ступор. Теперь ему пришлось спать на полу из-за меня. Не хочу загружать его своими проблемами еще больше.
– Нет, спасибо, я сама.
– Как будешь нормально себя чувствовать, отведу тебя к Агате. И чтобы на тренировках я тебя сегодня не видел.
Киваю. Будто я туда рвусь. Мне тошно от всего, что связано с Центром. Тошно от понимания, что я старалась и ломала себя ради этого места.
Я уже собираюсь встать, одеться, привести себя в порядок, – и вдруг захлебываюсь в волне усталости, словно не спала несколько суток. Веки как будто срослись, не могу даже голову от подушки отодрать. Я снова засыпаю.
На этот раз просыпаюсь сама по себе. Приподнимаюсь на локтях, осматриваюсь. В комнате пусто. На настенных часах – половина двенадцатого. Бумаги и карандаши на столе небрежно сдвинуты в сторону, на освободившемся углу стоят тарелка с кашей и сарделькой, стакан какао и шоколадка в фольге. Адам все-таки принес завтрак сюда. Вздыхаю, выбираюсь из чужой постели, аккуратно все застилаю. Немного аккуратности этой комнате точно не помешает. Мне легче. Я успела отойти от шока и теперь, наверное, могу рассуждать трезво. И первое, что я должна обдумать, – побег. Здесь оставаться нельзя. От меня уже ничего не зависит; если я могла как-то помочь Иванне и другим подопытным, я это уже сделала, когда стала разведчиком и выполнила задание Агаты. Теперь дело за другими, а мне лучше исчезнуть. Как? Если я нашла способ перемещаться по корпусам, может, смогу и сбежать из Центра. Но что дальше? Это как река, срывающаяся водопадом со скалы. Можешь плыть, можешь барахтаться, но впереди все равно обрыв. Рано или поздно меня найдут.
Быстро съедаю кашу и сардельку, шоколадку запихиваю в карман. Собираю грязную посуду, тащусь в санузел, чтобы все вымыть. Очень вовремя: только вхожу в туалет, как меня выворачивает. Прощай, завтрак. Умываюсь ледяной водой и долго сижу у холодной кафельной стены, пока сама не превращаюсь в ледышку, твердую и острую. Одно движение – и разлечусь на сотни осколков.
Дверь открывается. Я знаю, что никого, кроме Алисы, здесь быть не может. Но мне все равно. Теперь ссоры с Алисой кажутся мелочью, практически приятным воспоминанием. Но это не Алиса.
– Вероника!
Ната присаживается рядом со мной, заглядывает в лицо.
– Тебе плохо? Пойдем, пойдем.
Я вяло отмахиваюсь, когда Ната пытается поднять меня с пола. Но она, эта похожая на птичку девчонка, хватает меня за руку и поднимает на ноги.
Если даже я сбегу, она останется здесь. Все они останутся здесь.
Поддерживая меня за плечи, хотя я в состоянии идти и сама, Ната ведет меня из общежития. Обращаю внимание, что она открывает дверь с помощью пальца.
– Ты теперь можешь ходить везде сама?
– Не везде, – она пыхтит под моей тяжестью, – мне дали право перемещаться из общежития в «Солар», я теперь провожу много времени с медиками. Еще нас возили в больницу в городе. В следующем году мы уже будем помогать вакцинировать.
– Ната…
Закрываю рот. Хотела все выложить, как есть. О Берневе, о лаборатории, о близнецах, об абсолютных Резистентах, о коммуне… но так нельзя. Я не знаю, как она все воспримет. И поверит ли? Я сама до конца не верила, пока не увидела все своими глазами. Еще не время.
– Как ты меня нашла?
– Гарри сказал на завтраке, что Адам сказал ему, что доктор Агата… в общем, что ты приболела. Я пошла тебя проведать, постучала, но никто не открыл. И я решила, что ты либо в туалете, либо без сознания. К счастью, первый вариант был правильным. Так что с тобой?
– Просто подташнивает. Слушай, – я мягко сбрасываю ее руку с плеч. – Мне не нужно к врачу. Ночью она уже дала мне таблеток и сказала отдыхать. С утра мне, конечно, стало хуже, но сейчас я уже в порядке.
Я не знаю, что говорить Агате. То есть мне много чего нужно ей сказать, – но не там, где стоит прослушка.
– Уверена?
– Абсолютно. Давай я просто вернусь в свою комнату. Встретимся на обеде. Или на ужине, как получится.
Я действительно не уверена, что хочу обедать. И вообще принимать пищу когда-нибудь еще в своей жизни.
– Ладно. Я в «Солар». А ты иди и отдыхай. И кстати, сегодня день писем, ты уж напиши своему другу.
Возвращаюсь к себе. Точно, день писем. Если и есть человек, с которым нужно поделиться всем, что здесь происходит, то это Артур.
Когда мне было лет двенадцать, мы придумали свой шифр. Он назывался «фриш». Вся суть была в том, чтобы менять буквы в словах местами. Конечно, он был слишком простым, кто угодно мог прочитать наши записки друг другу. А потом Артур придумал шифр получше. Когда читаешь записку, в ней нет ничего необычного. Но если выписать первую букву из каждого слова, выйдет настоящее сообщение. Я уже думала об этом раньше, а теперь решилась. Остается надеяться, что тому, кто будет читать мое письмо до Артура, выписывать буквы в голову не придет.
Что зашифровать? Как дать понять, что мне нужна помощь?
Зачеркиваю каждую фразу по сто раз; ручка вся в следах моих зубов. Ну не выходит так, как нужно. Текст выглядит странно, подозрительно. Да и вспомнит ли Артур наш тайный язык? Может, даже не поймет, о чем речь. А если и поймет – зачем его тревожить? Он не сможет мне помочь, но будет пытаться. Возможно, влипнет в неприятности из-за меня. Так что я бросаю это дело. Вместо этого пишу обычное письмо: у меня все хорошо, когда вернусь – пока не знаю, передавай приветы семье. Держусь, чтоб не расплакаться. Я должна рассчитывать только на себя, нечего ждать волшебной помощи из мира снаружи. Если даже не смогу сбежать, все равно легко в руки Бернева не дамся.
Вечером отправляю свое письмо, снова запираюсь у себя, пропустив ужин. Может, комната и прослушивается, но только здесь я чувствую себя в относительной безопасности. Неужели завтра я вернусь к обычной жизни, пойду на тренировку, буду общаться с ничего не знающими друзьями? В это слишком тяжело поверить. Могу и завтра прикинуться больной, проваляться в комнате весь день. Могу попытаться сделать вид, что все хорошо. Только актриса из меня никакая. И я боюсь сорваться, боюсь наговорить глупостей. Сейчас бы обсудить все хоть с кем-нибудь! И чтобы этот кто-нибудь сказал, что делать дальше. Агата наверняка знает, как правильно поступить. Но с ней пока не поговорить без свидетелей.
Кому я могу доверять? Нате – это точно. Но она сама может сорваться, может поступить необдуманно. Если все это ломает меня, может сломать и ее. Гарри? В нем я тоже не сомневаюсь. Но он вспыльчив, сначала делает, а потом уже думает. Мне нужен кто-то с холодным умом, умеющий хранить секреты. Мне нужен Ник.
Достаю из ящика книгу, подаренную Линой. Беру карандаш и принимаюсь подчеркивать слова на разных страницах. Вот такой новый шифр. Если прочитать всю книгу от начала до конца, выписать каждое подчеркнутое слово, получится сообщение:
«Здесь опасно. Я собираюсь сбежать. Нужно поговорить».
Я хотела бы рассказать и о том, что видела ночью, но слов «лаборатория» и «бесчеловечные опыты» в книге нет. Остается надеяться, что Ник все поймет правильно. Я смогу незаметно отдать ему книгу на завтраке.
Но мои планы всегда срываются.
Утром просыпаюсь от стука в дверь. Настойчивого.
– Что случилось? – сползаю с постели.
– Номер сто семнадцать тридцать четыре, – говорит мужской голос, от которого я мгновенно забываю о сонливости, – одеться и выйти. За тобой пришли.
До меня не доходит. А ведь это конец. Меня раскрыли. Но как? Просмотрели записи с камер? Может, медичка рассказала, что карточка пропадала? Теперь это не имеет значения. Я одеваюсь медленно-медленно. Натягиваю форму разведчика: плотные облегающие штаны, майку, кофту с капюшоном, ботинки. Я решила, что буду драться. Ясно, что шансов против местной охраны у меня нет, но хоть какое-то сопротивление я окажу. Прячу в кармане складной нож. На плечо закидываю рюкзак, в котором лежит книга с шифром: вдруг еще удастся передать ее кому-то из ребят? Хотя – на что я надеюсь? Мне с ними теперь не увидеться.
Делаю вдох, выпрямляю спину. Если это конец, я встречу его с высоко поднятой головой. Шагаю за дверь.
– Что так долго?
Меня ждет парень из охранников. Один. Не Резистент, никогда не видела его в столовой. Осматриваю его. Высокий, крепкий. Но оружия в руках нет. Я могу и справиться с ним, если буду действовать быстро. Тянусь рукой к карману…
– К тебе пришел какой-то парень. Господин Бернев сказал, чтобы привели тебя.
Какой-то парень? Это как – пришел? Может, с ножом я и поспешила. Охранник ведет меня из общежития через весь двор, аж к главным воротам. Там охраны полным-полно. И все какие-то переполошенные.
Среди незнакомых лиц я замечаю одно родное.
Он такой, как и был полтора месяца назад. Это я изменилась, а он – прежний. Высокий, широкоплечий, с яркими карими глазами и заостренным носом, растрепанный, привычный и знакомый, – только на щеке свежий порез.
– Артур!
Я словно сплю.
– Вероника! Какого черта?
Артур хочет бежать мне навстречу, но двое охранников сдерживают его. И я не без гордости замечаю, что они еле справляются.
– Этот молодой человек – твой жених? – спрашивает знакомый голос. От этого голоса я снова леденею.
– Нет… не совсем.
Бернев смотрит на меня внимательно, изучающе. Пялься, сколько влезет. Ты и не подозреваешь, как много я знаю о твоих секретных делах.
– Он каким-то образом попал сюда и уже несколько часов стоит возле ограды, требуя встречи с тобой. Поговори с ним. Убеди, что ему лучше уйти, – и он добавляет с нажимом: – Для его же блага.
Подбегаю к Артуру. Охранники выпускают его, и мы обнимаемся, наверное, целую вечность. Чувствую щекой его небритую щеку.
– Как ты нашел меня?
– Это было непросто, – он измученно улыбается, – никто не хотел говорить, где ты. И все же я тебя нашел!
Кажется, я опять плачу.
– Что это за место? Тебя здесь держат против воли?
– Раз уж вы нашли нас, – говорит Бернев из-за моей спины, – то и так знаете, что это Центр Исследования Резистентности, секретное учреждение. Здесь ведутся важные исследования, и Вероника – их часть. И она в полном порядке.
– Это правда? Все хорошо?
Я киваю. А что я могу сделать? Одно неосторожное слово – и нас обоих пристрелят на месте.
– Ты все не возвращалась, так что я начал искать тебя по больницам и в конце концов узнал об этом центре.
– Спасибо, – я опускаю глаза, – но будет лучше, если ты не будешь приходить. Это место, сам видишь, секретное, тут все серьезно. Я правда в порядке.
– И когда ты вернешься?
– Пока не знаю, – поджимаю губы. Я уже никогда не вернусь, но разве об этом скажешь?
– Ты так изменилась, – Артур осматривает меня.
– Знаю, – морщусь, – ужасно выгляжу.
– Вовсе нет. Просто… иначе. Старше. Что с тобой тут делают?
– Да ничего. Я вроде как ценный сотрудник. Так что обращаются со мной отменно. – Я медлю, обдумывая каждое слово. – Как с Хрюшей. Ты помнишь Хрюшу?
Артур на мгновение застывает. Конечно, он помнит Хрюшу. Это был мальчик из нашей школы, которого каждый день колотили старшеклассники. Никто даже не знал его настоящего имени. А однажды у Хрюши случился какой-то приступ, и он умер. Это все знали, и все знали, что виновата компания мальчишек из моего класса, но никого не наказали. Печальная у Хрюши была история.
– Помню, – выдыхает Артур. – Что, прямо так же?
– Ага. Так что иди домой, я тут справлюсь.
Что я наделала? Зачем сказала про этого чертового Хрюшу? Артур теперь точно вернется, только будет настойчивей и агрессивней. А я прекрасно помню, как в первый мой день здесь охранники застрелили птицу, перелетевшую ограду.
Разворачиваюсь и иду прочь. Я должна забыть об Артуре. Так будет лучше и для меня, и для него. А если он еще раз придет, чтобы помочь мне, я постараюсь успокоить его и выпроводить отсюда.
Запираюсь в своей комнате и плачу. В последний раз я так много плакала после смерти отца. Но эти слезы полезны. С ними как будто ухожу слабая я, цепляющаяся за старую жизнь и старые привязанности.
Но если старая Вероника исчезнет, останется ли хоть что-нибудь?
Днем я нахожу в себе силы выйти из комнаты. Обедаю вместе с друзьями. Незаметно, под столом передаю Нику книгу. Он поднимает на меня удивленный взгляд, но прячет книгу под мышку и ничего не говорит. Хоть бы здесь все вышло, как нужно. У меня появился план, и если я смогу заручиться помощью Ника, то все получится. Но прежде всего мне нужно поговорить с Агатой.
Пойду прямо к ней. А если кто усомнится, что я больна, – выверну свой обед прямо под ноги, я и так еле держу его в желудке. Подбегаю к «Солару», стою под дверью добрых полчаса, пока не появляется какой-то медик. Начинаю ныть, как мне плохо, и как сильно нужно попасть к доктору.
– Проходи, конечно, – пожимает плечами врач, открывая передо мной дверь.
Взбегаю по лестнице. Обдумываю, что и как буду говорить Агате, чтобы не звучало подозрительно. А посреди разговора скажу, что мне стало душно, и попрошу выйти со мной на свежий воздух. Там-то сможем нормально поговорить. Вот и дверь ее кабинета. Стучу – тишина. Дергаю – заперто. Где же Агата?
Ничего, говорю себе я, не отчаивайся. Может, сегодня просто не ее смена. Или она занята каким-нибудь исследованием. Поговорить можно и в другой раз. Плетусь в общежитие. Ни на какую тренировку не пойду. Вообще никогда. И от их еды меня тошнит. Интересно, чем они кормят подопытных? Объедками? Кормом для животных? Может, вообще не кормят?
Закутываюсь в одеяло, сижу на краешке кровати, гляжу в окно, на пепельно-серое небо. В Пентесе две погоды: ветрено-холодная и серо-дождливая. Сегодня вторая. Видно, что будет дождь. Всегда его любила. Вот и сейчас на душе становится легче, когда капли начинают барабанить по стеклу. Во дворе все прячутся от воды, обрушившейся с неба слишком резко. А я – я так и сижу, замотавшись в плотный кокон из одеяла.
Под окнами кто-то кричит. Все охранники вдруг бегут в сторону «Солара». Там какая-то паника, но в общей толчее ничего не разглядеть. Несколько минут спустя кого-то выволакивают из здания. Тоненькая фигура извивается в руках мужланов-охранников. На ней нет медицинской формы, но я и так узнаю Агату. Она брыкается, пытается выдернуть руки из крепких лапищ, но куда там! Скоро Агата сдается и обвисает в чужих руках безвольной куклой. Вижу, как к ней подходит Бернев. Близко-близко. Что-то говорит Агате на ухо, – а потом ее тащат к «Венере».
Я в поезде без тормозов, который мчится к пропасти. Я птица, которая перелетает ограду и которую вот-вот пристрелят. Я осталась одна.
В своей жизни я делала много ошибок и еще больше сделаю в будущем. Но как минимум от одной меня спас Адам.
Не знаю, что собираюсь сказать или сделать, но отчаяние гонит меня из комнаты. Бегу по лестнице и думаю, что сейчас выйду во двор и сделаю что-то, чтобы спасти Агату. Или, может, попытаюсь убить Бернева. Слезы катятся по щекам; я подворачиваю ногу, но не останавливаюсь, боль отходит на второй план. Но когда меня отделяет от двери только пара шагов, я врезаюсь в Адама. Больно бьюсь носом о его грудь, будто она железная. Он хватает и держит меня так крепко, что отбиваться и мыслей не возникает. Прижимает к себе, и я захлебываюсь в запахе табака и стираной футболки.
– Куда побежала? – шепчет Адам, склонившись к моему уху. – Пойдем-ка, надо поговорить.
Он накидывает мне на голову капюшон, – наверное, чтоб не было видно, какая я зареванная, – и выводит из общежития. Во дворе пусто. Никаких следов потасовки, охрана на своих постах. Агаты больше не видно. Мы с Адамом идем за угол, на задний двор – туда обычно бегают на перекур. Сажусь на накрытый доской бетонный блок, который заменяет здесь лавку.
– Не смей сейчас выдавать себя, – говорит Адам строго, – иначе отправишься вслед за Агатой.
Вот так сюрприз.
Оторопело гляжу на него:
– Ты все знал?
– Не совсем, – он глядит куда-то в сторону. – Агата рассказала, что ты отнесла ее посылку, уже после разведки. Совсем недавно.
– Нет, ты знал, что за Стеной… – я боюсь заканчивать фразу.
– Что там живут брат Агаты и ее жених? Нет, не знал. Я был уверен, что они давно мертвы.
Жених Агаты? Этого и я-то не знала.
– Почему ничего не сказал, пока мы были за стеной? Почему Агата не поручила все тебе?
У меня миллион вопросов, но я боюсь их задавать. Это какой-то бред. А что, если Адам – шпион Бернева? Может, его подослали ко мне, чтобы выведать больше информации? Он так вовремя меня остановил, – странное совпадение. Слишком много странных совпадений за последнее время.
Адам постоянно оглядывается, словно за нами следят. Глаза его медленно двигаются из стороны в сторону, как два маятника.
– Мне и так не слишком доверяют. Когда мы только узнали о незаконных экспериментах, Кирилл, брат Агаты, начал планировать побег. Я хотел сбежать вместе с другими, но была причина, по которой я был вынужден остаться здесь. Бернев подозревает, что я слишком много знаю. За мной следят пристальнее, чем за кем-либо. Он часто со мной говорит, задает вопросы, ждет, что я себя выдам.
– Это и есть причина, по которой ты не сбежал?
– Что? Нет, нет. Это не имеет значения. Больше меня здесь ничего не держит.
– Что они сделают с Агатой?
– Я не знаю, что именно они узнали. Но если Берневу известно всё, Агата уже не вернется.
– Что? И ты так спокоен?
– Я не спокоен, – рявкает Адам, бросая на меня разъяренный взгляд. – Пока Агата в Центре, ничего страшного с ней не сделают. Она – абсолютный Резистент, так что ей ничего не будет. Будут держать в лаборатории, и всё.
И всё! Я видела, что происходит в стенах лаборатории. Зато Адам, похоже, не подозревает об опытах.
– Ты знаешь, что делают в «Венере»?
– Догадываюсь. Подопытных держат взаперти, полностью ограничивают свободу, проводят какие-то исследования. Но там она будет в безопасности, пока не придут ее друзья.
– Взаперти? Их там чем-то накачивают и… – я не могу подобрать слов, которые не заставят вздрогнуть меня саму, – и режут…
– Режут? – он хмурит брови. – Кто тебе такое сказал? Резистенты слишком ценны, чтобы кто-то рисковал их здоровьем.
– Я видела это своими глазами!
Лицо Адама мрачнеет, как небо перед сумерками. Похоже, я сболтнула лишнее.
– Ты была в «Венере»?
Теперь уже глупо отнекиваться. Я киваю.
– Ты с ума сошла.
– Там Иванна. Она лежала на операционном столе, с ней делали что-то ужасное, – начинаю тараторить я. Внезапно понимаю, как сильно я хотела с кем-нибудь этим поделиться.
– Никому об этом не говори. Никому, ясно?
– Так ты об этом не знал?
– Я о многом не знал. Не знал, что беглецы выжили – Агата не посчитала нужным сказать, хотя я был другом ее брату. Я, как и остальные, был уверен, что все они погибли, были застрелены городской охраной. И тут она сообщает обо всем – столько времени спустя!
– Может, она просто не знала, можно ли тебе верить. Ты ведь вроде любимчик Бернева, – я пытаюсь смягчить его злость, но выходит еще хуже. Лицо Адама остается мрачно-напряженным, но я физически чувствую жар ярости, исходящий от его тела.
– Любимчиком? Да Бернев потому и держит меня близко, что подозревает в связях с мятежниками! Дал мне должность и больше прав, чтобы я не думал о побеге, чтобы чувствовал свою важность для Центра. И я веду себя осторожно, – а что мне остается? По-твоему, я должен быть таким же безрассудным, как Агата, чтобы мне доверяли?
– Я вовсе не это хотела сказать.
– Забудь, – он устало опирается на стену. – Все это просто выбило меня из колеи. Вчера после разговора с Агатой я не знал, что делать. Она дала мне указания, чувствуя, что сегодня ее схватят. Но я не уверен, что смогу их выполнить. Агата слишком многого ждет от меня.
Это мне знакомо. Помню, как я думала, что провалю свое задание. Но в итоге я справилась, а значит, Агата знала, что делает. Она не дала бы Адаму задание, которое он не может выполнить.
– И что ты должен сделать?
– Организовать побег. Спасти заключенных. Вытащить Ангелину. Много чего.
– Ангелину? Почему?
Он оборачивается, глядит прямо в глаза, словно готовя меня к чему-то важному.
– Ты знаешь, зачем Центру абсолютные Резистенты? Почему их берегут, как зеницу ока?
Трясу головой. Он ведь не знает, что это касается и меня. Или знает, потому и рассказывает?
– Их отличие от других Резистентов не в том, что они более устойчивые, здоровые и так далее. Отличие в том, что они могут передать свою Резистентность другим.
– Знаю, поэтому им приходится жениться друг на друге.
– Дело не в этом. Не только в этом. Все абсолютные, что сейчас живут в Центре, – а их, не считая Ангелины и Агаты, десять, – вынуждены были вступить в брак против воли, это правда. Но ничего смертельного в этом нет. В конце концов, некоторые такие пары сейчас живут и воспитывают детей в хороших отношениях.
– Тогда в чем дело?
– Передать Резистентность можно и другими путями.
И замолкает. Я должна сама догадаться, как именно? Догадки у меня не очень.
– Какими? – тихо спрашиваю я без уверенности, что хочу знать ответ.
– Переливания крови. Пересадка органов. Есть разные способы. И люди, у которых есть деньги и власть, очень хотят получить еще и Резистентность. Для этого им нужны дети абсолютных Резистентов, которые могут передать им жизненно важные органы. И для этого Берневу нужна Ангелина.
Воздуха в легких так много, что грудь распирает, но я никак не могу выдохнуть. Это какой-то нескончаемый кошмар, злой розыгрыш, неудачная шутка. Каждый день я узнаю новые и новые вещи, каждая из которых переворачивает мой мир. Быть может, Ангелина – моя сестра. Быть может, скоро ее не станет.
– Мы должны спасти ее, – шепчу я.
– Агата сказала, что на следующей неделе Ангелину должны забрать в лабораторию. Она совместима с Берневым по группе крови и другим параметрам, так что он давно это планировал… для этого и просил брата удочерить ее. Мы не можем этого допустить.
Адам снова спокоен и тверд, зато я на грани.
– Не бойся, – говорит он тихо, – я знаю, как всех нас вытащить. Доверься мне. Собери свои вещи, еду я смогу достать сам. Будь готова бежать в любую минуту. И веди себя так, словно ничего не случилось.
Я киваю, хотя едва ли уверена, что смогу. У меня так трясутся колени, что это заметно со стороны. Любой догадается, что что-то случилось.
– Мы должны как-то помочь Агате.
Он качает головой, облизывает губы. Чувствую, что говорю глупости, на которые даже ответить нечего.
– Мы ничего не сможем сделать, – говорит Адам, наконец. – Но они скоро придут, – люди из коммуны. Они успеют спасти Агату. Подумай лучше о себе.
Да я только о себе и думаю. И понимаю, что мне конец.
– Как вообще вышло, что Агату раскрыли? Кто-то сдал ее?
– Не знаю. Она должна была пойти в «Венеру» и разузнать все, чтобы рассказать брату, где держат подопытных. Возможно, там ее и заметили. Она не расскажет о тебе, не бойся. Ни о ком из нас.
– Знаю.
Я верю, что Агата ничего не скажет. Сейчас Агата, пожалуй, единственный человек, которому я верю.
– Осталось недолго, – склоняется Адам ко мне, – скоро мы будем на свободе. Мы справимся с этим.
И он вдруг оказывается очень, очень близко, так что я чувствую его горячее дыхание на своих искусанных в кровь губах. Еще мгновение, еще доля секунды, и он ко мне прикоснется, но я не знаю, хочу ли этого.
Отшатываюсь, едва удержавшись на ногах. Лицо Адама каменеет, рот вытягивается в прямую линию.
– Не сейчас, – бормочу я, – не когда все вокруг рушится.
Он обиделся? Его задел отказ? Конечно, но ведь сам может понять, что сейчас – самое неподходящее время. В день, когда Адам подарил мне рисунки, я начала думать о нем не только как о руководителе или друге. Но разве пары дней, да еще таких напряженных, достаточно, чтобы определиться с решением? Я не могу влюбиться по первому мановению. Сейчас я вообще не могу думать о таких вещах. И Адам мог бы об этом догадаться. Он разворачивается, не говоря ни слова, и уходит. Та же небрежная походка и прямая спина: вот уж кто умеет делать вид, что все отлично. Зато я в смятении и не могу унять колотящееся сердце.
У дверей комнаты меня ждет Ник. Смотрит вопросительно. Я прикладываю палец к губам, хотя не уверена, что в коридоре нет камер. Где поговорить? Я знаю только две комнаты, в которых нет прослушки. И к Алисе точно не пойду.
Мы с Ником проходим вдоль коридора и стучим в соседнюю комнату. Нам открывает парень. Имени его я не знаю, хотя приходила сюда, говорила с ним и даже узнала его тайну.
– Привет, помнишь меня?
Парень растерян. Он кивает, но в глазах – недоверие.
– Ты что-то хотела?
– Нам очень нужно где-то поговорить, – шепчу я, бросая на парня взгляд, полный мольбы. Он молча отходит, впуская нас к себе.
– Как твоя… подруга? Вы придумали, как решить проблему? – интересуюсь из вежливости.
– Я не знаю, – вздыхает парень, – уже несколько дней ее не видел.
Его девушка – абсолютный Резистент, и если она исчезла, то хороших вариантов здесь нет. Скорее всего, она в лаборатории, готовится стать донором органов, если уже не стала. Я решаю не говорить об этом.
– Может, объяснишь, что происходит? – просит Ник, сбитый с толку. Найти бы слова, чтоб не испугать, но ввести в курс дела…
Мы отходим к окну, и я начинаю негромко рассказывать. Парень сидит на кровати и поглядывает на нас. Может, от него и не нужно скрываться: он ведь тоже рассказал много правды о себе и своей девушке. Но он – друг Алисы и может сказать ей о нашем побеге без всяких злых намерений. Остается только верить в его благоразумие.
Лицо Ника меняется с недоумевающего на испуганное. Я опускаю многие детали, говорю лишь о побеге и коммуне, но о том, что конкретно происходит в лаборатории, пока умалчиваю.
– Нужно быть готовыми. И главное – нужно будет вытащить Нату и Гарри, ничего им не говоря до поры до времени.
– Почему?
– Чем меньше людей знает тайну, тем меньше шансов, что ее раскроют.
Ник отворачивается к окну. Думает. Сомневается. Наконец, резко поворачивается ко мне:
– Как именно собираются открыть лабораторию?
– Не знаю, меня не посвящали в подробности. Вроде хотят устроить взрыв.
– С ними можно связаться?
– Не думаю. А для чего?
– Я думаю, что знаю способ. Если бы было время, я смог бы разобраться с системой безопасности и отключить ее. Но обещать не стану.
– В любом случае мы не сможем с ними связаться. Агата теперь в лаборатории. У нее было переговорное устройство, но я не знаю, где оно теперь. Думаю, они забрали его, когда обыскивали ее комнату.
– Вряд ли она хранила его в комнате или в кабинете, ведь везде камеры.
А он прав. Может, устройство спрятано где-то в Центре. И если Бернев найдет его, это подтвердит причастность Агаты к планам коммуны. А если его найду я – может, у них и не будет никаких доказательств.
– Нужно его найти.
– Есть идеи, где оно может быть?
– Нет, – признаюсь я. – Ты знаешь места, где нет камер?
К моему удивлению Ник кивает:
– Конечно, я ведь работаю с системой безопасности. Я знаю все слепые пятна на территории.
– Для чего вам переговорное устройство? – встревает парень. Значит, все-таки слушал. Отпираться и врать я не собираюсь.
– Мы планируем сбежать отсюда.
– Ты можешь сбежать, ты же разведчица. Но не другие, – отрезает парень. – Я попытался вытащить отсюда свою Лору, ничего не вышло.
– Ты знаешь, где она сейчас?
– Если бы знал, уже вернул бы ее, – зло отвечает он.
– Я думаю, она в лаборатории. Вместе с другими подопытными…
– Об этом я догадываюсь, – хмыкает парень.
– …И все они скоро смогут сбежать. Нам помогут извне, и мы всех вызволим. Прошу, никому не говори, даже тем, кому доверяешь.
– С чего ты взяла? Кто сказал, что отсюда можно сбежать?
– Можешь не верить.
– Допустим, так. Как вы собираетесь это сделать? Ты сказал, что можешь отключить систему наблюдения, – он переводит взгляд на Ника, – но толку? Выключишь камеры – останется сотня охранников, из которых не меньше десяти стоит у ворот. Им глаза не закроешь.
– Он прав, через ворота не выйти просто так, – я гляжу на Ника и надеюсь, что он сейчас скажет что-нибудь умное. Что-нибудь, что придаст мне уверенности, потому что пока эти планы похожи на самообман. И Ник не подводит.
– А кто сказал, что мы пойдем через ворота? – говорит он, усмехаясь.
– Что ты имеешь в виду?
– Те, кто придут сюда, собираются устроить взрыв. Уверен, они хотят взорвать само ограждение.
– Только представь, – нервно кусает губы хозяин комнаты, – взрыв. Шум, паника, сбегается вся охрана. Пусть даже подрывники смогут войти внутрь, пусть даже успеют вызволить всех из лаборатории. Нас схватят раньше, чем мы успеем покинуть Центр.
– Шум и суматоха нам только на руку. Мы выйдем в совсем другой части ограждения. Охрана побежит к месту взрыва, а мы в это время переберемся через стену.
– Даже если нас не пристрелят, – качает головой пессимистичный парень, – мы поджаримся на проводах над стеной.
– Ты думаешь, – Ник поправляет на носу очки, чуть улыбаясь, – я не смогу отключить электричество?
– Ты можешь обесточить стену? – восхищаюсь я.
– Я могу обесточить весь Центр, если мне никто не помешает. Темнота будет только кстати. Так что соберите вещи. Ты, – Ник глядит на парня, – возьми и вещи для своей подруги – одеяло, может, теплую одежду. И будьте готовы. Взрыв станет сигналом.
