Я готовлю безумное количество лазаньи, стоя в окошке ресторана и прислушиваясь к тому, как Мария сплетничает с посетителями. Потом возвращаюсь домой и вижу, что на моей кровати лежит Тоби. Дом словно вымер: бабуля сейчас у Дуайеров, а дядя на работе. С утра я раз десять начинала набирать номер Тоби, но потом стирала его, так и не решаясь позвонить. Я собиралась сказать ему, что мы не сможем увидеться. Я пообещала Бейли. Я поцеловала Джо. И бабуля меня уже расспрашивает. А еще я заглянула в себя и нашла остатки совести. Я собиралась сказать ему, что пора с этим закончить, что нам надо подумать о том, каково было бы Бейли, и о том, каково сейчас нам самим. Я собиралась сказать ему все это, но так и не сказала. Каждый раз, набирая его номер, я вспоминала, как мы стояли у его грузовика, и меня снова охватывал тот же безрассудный голод. Я захлопывала телефон и клала его на стол.

– Ну что, привет.

Услышав его глубокий, печальный голос, я несусь к нему навстречу. Я бегу к нему, не в силах бороться с притяжением, неизбежным, точно прилив. Он быстро встает, и мы встречаемся посередине комнаты. Долю секунды мы смотрим друг на друга, будто ныряем в глубины зеркала. А потом я чувствую, как его рот вжимается в мой, как на меня обрушиваются его зубы, язык, губы, вся его бешеная тоска, как наша общая бешеная тоска теперь обрушивается на мир, который сделал с нами такое. Я совсем теряю голову: мои пальцы расстегивают на нем рубашку, срывают одежду с его плеч, мои руки блуждают по его груди, спине, шее. Наверное, у него восемь рук, потому что одной он снимает с меня блузку, другие две держат мое лицо, пока он меня целует, одна гладит меня по волосам, две другие ласкают мне грудь, еще несколькими он берет меня за бедра и притягивает к себе, последняя расстегивает мне джинсы – и вот мы лежим на кровати, он просовывает руку мне между ног, и я слышу, как хлопает входная дверь…

Мы замираем и встречаемся взглядом. Один стыд натыкается на другой. Внутри меня взрываются обломки крушения. Это невыносимо. Я закрываю лицо руками и слышу собственный стон. Что я делаю? Что мы едва не сделали? Мне хочется нажать кнопку перемотки. Нажимать, нажимать и нажимать. Но сейчас не время об этом думать; надо действовать, пока нас с Тоби не застукали на одной постели.

– Быстрее, – говорю я.

Паника мгновенно отпускает нас.

Он вскакивает на ноги, я ползаю по полу, как спятивший краб, натягиваю блузку, кидаю Тоби его рубашку. Мы одеваемся со сверхсветовой скоростью.

– Никогда больше… – Я лихорадочно застегиваю пуговицы, мне ужасно стыдно. Все так неправильно, я так виновата, мне так тошно. – Пожалуйста.

Он разглаживает простыни, судорожно взбивает подушки. Его лицо дико пылает, волосы разметались.

– Прости, Ленни.

– Теперь с тобой я не скучаю по ней меньше. – Голос мой звучит решительно и исступленно. – Наоборот.

Он останавливается, кивает, и на лице его борются противоположные чувства. Похоже, что побеждает обида. Боже, я не хотела его ранить, но я просто больше не могу так поступать! Просто не могу. Да и как это – так? Теперь я не чувствую себя с ним в тихой гавани. Теперь все иначе, будто мы оба отчаянно сражаемся за каждый глоток воздуха.

– Джон Леннон! – слышу я голос снизу. – Ты дома?

Только не это, пожалуйста, только не это! Целых семнадцать лет со мной не происходило ровным счетом ничего, а теперь происходит все и сразу. В устах Джо мое имя звучит, как песня. Он так ликует, наверное, все еще под впечатлением того поцелуя. Того небесного поцелуя, от которого звезды падают в ваши распахнутые ладони. Наверное, именно такой поцелуй был у Кэти и Хитклиффа, когда они бродили по пустошам, и солнце хлестало им в спины, и мир струился ветрами и возможностями. Поцелуй, так непохожий на это мучительное торнадо, что секунду назад пронеслось между мной и Тоби.

Тоби уже одет. Он сидит на моей кровати, концы рубашки свисают ему на бедра. Почему он не заправит ее за пояс? И тут я понимаю, что он пытается спрятать чудовищный стояк. Боже, что я за человек! Как я позволила всему этому зайти так далеко? И почему в нашей семье не принято поступать разумно – например, носить с собой ключи и закрывать входную дверь?

Я проверяю, все ли у меня застегнуто. Приглаживаю волосы, вытираю губы и лишь потом открываю дверь спальни и высовываю голову. Джо несется по коридору с дикой улыбкой, словно сама любовь спешит мне навстречу, облаченная в джинсы, черную футболку и кепку козырьком назад.

– Приходи сегодня вечером. Все уходят в город слушать джаз. – Он запыхался. Уверена, несся всю дорогу сломя голову. – Дождаться не могу…

Джо протягивает руку, берет мою ладонь и видит, что за моей спиной на кровати сидит Тоби. Он выпускает мои пальцы, и происходит невозможное: лицо Джо Фонтейна захлопывается, как дверь.

– Привет! – В его сдавленном голосе звучит подозрение.

– Мы с Тоби разбирали вещи Бейли, – выпаливаю я.

Поверить не могу, что использую Бейли как предлог, чтобы Джо не догадался, что я мутила с ее женихом. Это уже слишком даже для такой беспринципной особы, в которую я превратилась. Не девушка, а монстр. Лох-несская Ленни. Да меня ни в один монастырь не возьмут.

Джо облегченно кивает, но глаза его все равно беспокойно мечутся между мной и Тоби. Словно кто-то щелкнул переключателем, и свет Джо потух.

Тоби поднимается с места:

– Мне пора домой. – Он, ссутулившись, ковыляет к двери нетвердым шагом. – Рад был снова встретиться, – бормочет он в сторону Джо. – Увидимся, Ленни.

Он грустным дождем скользит мимо нас. До чего же мне плохо! Сердце мое проходит за ним несколько шагов, но потом возвращается к Джо. С его лица уже сошла тревога.

– Ленни, скажи…

Я догадываюсь, о чем спросит Джо, и делаю единственное, что не даст ему закончить фразу: целую его. То есть целую по-настоящему. Так, как мечтала поцеловать с того дня, как он появился в оркестре. Не спокойный, мягкий чмок. Теми же губами, что минуту назад целовали другого, я сцеловываю его вопрос, его подозрения, а потом и того другого, и то, что почти случилось, пока нас не остается только двое, я и Джо. В комнате, в мире, в моем безумном переполненном сердце.

Святые лошади.

Давайте на секунду отвлечемся от того, что я превратилась в настоящую потаскушку-шлюшку-девку-женщину-легкого-поведения-распутницу-проститутку-нимфетку. Только что я поняла одну невероятную вещь. Вот оно! То, из-за чего раздувают всю эту шумиху. То, о чем «Грозовой перевал». Все это – то самое чувство, которое охватывает меня, когда мы с Джо не можем оторвать друг от друга губ. Разве я знала, что нахожусь всего в одном поцелуе от Кэти, Джульетты, Элизабет Беннет и леди Чаттерлей?!

Много лет назад я навернулась в саду у бабули, и дядя Биг спросил у меня, что случилось. Я сказала, что решила полежать, глядя в небо. И тогда он произнес:

– Ленни, это ошибочное мнение. Небо находится везде, оно начинается у твоих ног.

И теперь, целуя Джо, я впервые в жизни в это поверила.

Я словно в горячке, в джорячке, думаю я, отстраняясь на секунду. Открыв глаза, я вижу, что переключатель Джо Фонтейна включен на полную катушку. Джо тоже в джорячке.

– Это было… – Я едва могу говорить.

– Невероятно, – перебивает он. – Охренеть как incroyable.

Мы потрясенно смотрим друг на друга.

– Да, конечно, – говорю я, внезапно вспомнив, что он пригласил меня вечером в гости.

– Что «конечно»? – Джо смотрит на меня так, словно я заговорила на суахили, потом улыбается и обнимает меня. – Ты согласна?

Он отрывает меня от земли и кружит. Я словно оказалась в самом придурочном фильме на свете. Я смеюсь, я так счастлива, что мне становится не по себе. Как я могу чувствовать себя настолько счастливой в мире, где больше нет сестры?

– Конечно, я приду вечером, – говорю я, когда мои ноги оказываются на земле и Вселенная перестает кружиться.